Utopia perpetua

Утопия была скорее источником энергии, чем инструмен­том. Она открывала новые горизонты социального раз­вития, корректируя тем самым ход истории. Леклерк Ж., Канада

Готов еще раз повторить, что я не против того, чтобы будущий единый язык был искусственным, наоборот, моту это лишь приветствовать и думаю, что так оно и будет. Аврорин В. А., социолингвист, 1975

Если под литературной утопией по­нимать всю совокупность произведений, описывающих общество будущего, будь то отдельное идеальное государство или же все человеческое общество, то мы без труда сможем выделить несколько способов прогнозирования языкового будущего.

Так, античность, в целом мало ин­тересуясь всеобщим языком (для Гре­ции и Рима вопрос был в принципе ре­шеен – есть греческий или латынь, всеостальное – варварство), все же дала не­сколько образцов идеального общества и соответственного языка. Например, уже упомянутый Уранополис Алексарха с его, очевидно, реформированным древ­негреческим. Или чудесная страна Ябмула, жители которой имели раздвоен­ный язык (орган речи), могли вести сра­зу два разговора и владели многими языками. Великий же Платон ограни­чился лишь упоминанием о желательно­сти общего языка.

Но уже у отца Утопии, Томаса Мо­ра, есть относительно развернутое опи­сание общего языка, причем сконстру­ированного. Общение жителей Утопии происходит только на нем, но в памяти жителей еще живы воспоминания о том языке, который использовался ранее. Исследователи отмечают, что в моровской утопии нет в принципе ничего та­кого, что ранее не было бы известно ученой Европе, многочисленные аллю­зии, понятные человеку той эпохи, про­низывают все произведение Мора. Это справедливо и в отношении языка Утопии. А вот доминиканский монах Т. Кампанелла не видел особой необходимо­сти в разработке какого-либо особого языка для жителей Города Солнца. (Воп­рос решался широкой постановкой об­у-чения иностранным языкам, подготовкой специальных переводчиков (позже Кампанелла все же занялся вопросами философского языка). И. Андрэ, автор менее известной «Христианской респуб­лики», предполагал обучать всех детей помимо родного еще и трем древним языкам – латыни, древнегреческому, древнееврейскому, т.е. языкам Библии. Таким образом, ранние утописты наметили несколько возможных вариантов разрешения от бремени гнева Созда­теля – искусственный язык, естествен­ное многоязычие, использование древ­них языков.

Утописты же более позднего пери­ода не только продолжали развивать пути, намеченные их предшественника­ми, но и конкретизировали целый ряд социолингвистических вопросов: как мо­гли бы развиваться в будущем совре­менные им языки и нации, как следует вводить всеобщий язык, как ему обучать и т.д. Например, у В. Вейтлинга мы найдем подробную схему введения все­общего языка, который, по мнению ав­тора, мог бы быть и искусственным: 1-е поколение изучает свой родной и один (!?) из всеобщих, 2-е – вводит всеобщий и семейный в общественный обиход, 3-е же уже полностью пользу­ется всеобщим.

У. Моррис, автор «Вестей ниотку­да», рассматривая будущую Англию, полагал, что и через сотни лет на тер­ритории страны сохранится английский, но ее жители будут владеть еще 2 – 3 иностранными языками, что полностью решит проблемы международной ком­муникации. Кстати сказать, несколько лет назад газета «Московские новости» перепечатала любопытную статью из «Ньюсуик», из которой следует, что жи­тели Соединенного Королевства замет­но слабы (сравнительно с другими ев­ропейцами) в иностранных языках. Про­блема языкового шовинизма великих наций еще ждет своего исследователя.

Аналогично видит будущее, но уже Франции, Л.-С. Мерсье, который утве­рждал, что в его стране будет безра­здельно господствовать французский язык, но будут изучаться и живые ино­странные языки. В дальнейшем, впро­чем, Мерсье отказался от иностранных (видите, можно было бы сказать, что ксенофобия и национализм ведут свое начало от сторонников «естественных» языков. Но не будем делать такие ско­ропалительные выводы!).

Многие авторы-утописты, повествуя об обществе будущего, полагали все же, что отказ от родного языка невозможен.А вот русский философ, экономист и пи­сатель А.А. Богданов (Малиновский), писал, что языком международного про­летариата может быть только английский. С другой же стороны, в романе-утопии «Красная звезда», своего рода пособии по марксистской футурологии, Богданов пишет о будущем слиянии всех языков Марса (читай – Земли) в один всеобщий. Интересные мысли можно найти у Мантегацци («Аnnо 3000»), фи­лософов Ф. Ницше и Н. Федорова (вспо­мните его филологическую пятидесятицу), Г. Уэллса и многих других. В целом же, говоря о связях литературной уто­пии с лингвопроектированием (интерли­нгвистикой, если брать предельно ши­роко), приходится констатировать, что между ними не существует прямой вза­имосвязи, только не-

которая параллель­ность и не более⁴.

Утверждаемое же некоторыми вну­треннее родство интерлингвистической утопии (а почему, собственно говоря, утопии? Ведь это уже реальность, за которой стоят миллионы сторонников) и утопии социалистической является не более чем передергиванием. С одной стороны, нас призывают не бояться чудаков-космоглоттов, с другой же – ура­внивают лингвопроектирование и тота­литарный социализм. Последний, как мы имеем возможность наблюдать, от­вергнут человечеством. Он принес то­лько кровь и лишения, навязывался си­лой без учета реальностей политичес­кого и экономического развития общества. «Утопия» же искусственного языка, как мы видим, прекрасно впи­сывается в общие тенденции языкового развития человечества.

Носители искусственных языков и их авторы действительно люди безобид­ные – чего они делать не будут, так это навязывать силой эсперанто или иной язык, кровь не прольется (можно спать спокойно)! Более того, сторонники ис­кусственных языков в своем большинст­ве прекрасно вписываются в существу­ющий мир и не призывают «отречься, отряхнуть прах с ног» и т.д. Впрочем, мир, каков он есть, удовлетворяет толь­ко весьма ограниченные умы...

Натянута и аналогия с фаланстером. С равным успехом эсперанто-содружест­ва можно было бы назвать и «пятой колонной», что, впрочем, уже было в ис­тории России и Германии. Или же опре­делить в такие вот «фаланстеры» авто­любителей, рокеров, шахматистов и прочих «радиолюбителей». А заодно с ними и «утопическую» организациюООН с ЮНЕСКО вместе. Тем более что последняя уже дважды принимала резо­люции, отмечающие успехи эсперанто-сообщества в деле международного ин­теллектуального обмена и взаимопони­мания народов.

Авторы лингвопроектов вовсе не «архитекторы начала века». В угоду броскому сравнению Е. Маевский неза­метно, и в который раз подменяет по­нятие. Дело в том, что уже в XIX в.было осознано, что искусственные языки реально могут претендовать пока толь­ко на роль вспомогательного языка, то есть без вытеснения, тем более замены языков этнических. Поэтому вряд ли справедливо зачислять создателей лин­гвопроектов в ряды «архитекторов, призывавших к уничтожению историчес­ки сложившейся городской застройки».

И вовсе не ушли профессионалы из области интерлингвистики и лингвоконструиро-вания. Как раз наоборот, искусственные языки все больше и больше привлекают внимание специалистов са­мых разных областей, в том числе и лин­гвистов. Так, например, в Голландии ве­дутся работы по созданию системы ма­шинного перевода, в которой в качестве языка-посредника используется эсперан­то (система DLТ). И, кстати, сфера деятельности современных лингвистов во­все не ограничена вопросами методики преподавания языков (?) и алгоритмами машинного перевода. Лингвистика, по­мимо, всего прочего, занимается и воп­росами нормирования «естественных» языков и отдельных их систем. Это весь­ма актуально в настоящее время, когда пробуждаются новые нации, когда кипят страсти и льется кровь именно в связи с «проявлениями самобытности этно­сов». Лингвисты стремятся (и небезус­пешно!) «обхитрить Создателя». Опыт искусственных языков оказывается здесь существенным подспорьем.

И реальное международное общение все чаще и чаще происходит с испо­льзованием языков искусственных. На многих крупных международных кон­грессах использовались в качестве ра­бочих и эсперанто, и окциденталь Э. де Валя, и интерлингва. Конечно же, объем общения на языках больших наций сейчас значительно больше такового на языках искусственных, но ведь это пока начало пути (возможно, одного из путей).

Что же касается процесса форм­ирования интернационального плана со­держания, да, такой процесс – реа­льность, но... Национальные одежды этого интернационального содержания все же перевешивают эффективность международной коммуникации. Вот За­падная Европа сколько лет живет вместе(естественным образом сложился общий круг понятий), а проблема общего языка, даже в пределах ЕС, становится с ка­ждым годом все острее. И общий «пред­мет разговора» есть, да вот «звуки и бу­квы» подводят. И об этом стоит сокрушаться. Как стоит сокрушаться и о том, что отсутствие «общего» языка зачастую является если не причиной, то поводом к кровопролитию.

Закончим же словами профессора Санкт-Петербургского и Варшавского университетов И.А. Бодуэна де Куртенэ, который, не будучи сторонникомни одного из искусственных языков, писал еще в 1918 году, что «стремление к распространению и развитию идеи международного языка является благодетельной реакцией против овла­девшего всеми человеконенавистничест­ва». Актуально, не правда ли? Особен­но в конце века!

Иностранная литература. 1994. № 12. С. 234 – 244.