16. Еще во время мира намерения и взгляды Демосфена были вполне ясны,

ибо он порицал все действия Филиппа без исключения и любой его шаг

использовал для того, чтобы возмущать и восстанавливать афинян против

македонского царя. И о нем при дворе Филиппа говорили больше, чем о ком-либо

другом, так что, когда в числе десяти послов он прибыл в Македонию, Филипп,

выслушав всех, отвечал и возражал преимущественно Демосфену. Правда, особых

почестей и дружеского расположения царь ему не оказывал, стараясь

расположить к себе главным образом Эсхина и Филократа. Поэтому, когда они

превозносили Филиппа, вспоминая, как прекрасно он говорит, как хорош собою и

даже - клянусь Зевсом! - как много может выпить в кругу друзей, Демосфен

язвительно шутил {37}, что, дескать, первое из этих качеств похвально для

софиста, второе для женщины, третье для губки, но для царя - ни одно.

17. Когда же дело подошло к войне, ибо и Филипп не мог оставаться в

покое, и афиняне, подстрекаемые Демосфеном, ожесточались все сильнее,

Демосфен, прежде всего, побудил сограждан вмешаться в дела Эвбеи, которую

тиранны отдали во власть Филиппа. Одобрив его предложение, афиняне

переправились на остров и изгнали македонян. Далее, он оказал поддержку

Византию и Перинфу, подвергшимся нападению Филиппа: он убедил народ оставить

прежнюю вражду, забыть об обидах Союзнической войны и послать помощь,

которая и спасла оба города. Затем, разъезжая послом по Греции и произнося

зажигательные речи против Филиппа, он сплотил для борьбы с Македонией почти

все государства, так что оказалось возможным набрать войско в пятнадцать

тысяч пеших и две тысячи всадников, - помимо отрядов граждан, - и каждый

город охотно вносил деньги для уплаты жалования наемникам. Именно тогда, как

пишет Феофраст, в ответ на просьбы союзников назначить каждому точную меру

его взноса, народный вожак Кробил заметил, что война меры не знает {38}.

Вся Греция была в напряженном ожидании, многие народы и города уже

сплотились - эвбейцы, ахейцы, коринфяне, мегаряне, жители Левкады и Керкиры,

но самый важный из боев был еще впереди: Демосфену предстояло присоединить к

союзу фиванцев, которые населяли страну, соседнюю с Аттикой, владели

значительной боевой силой и считались тогда лучшими воинами среди греков.

Однако нелегкое было дело склонить к выступлению против Филиппа фиванцев,

которых он только недавно, во время Фокидской войны, привлек к себе

благодеяниями, тем более что из-за пограничных столкновений распри между

Афинами и Фивами почти не прекращались.

18. Тем не менее, когда Филипп, гордый своим успехом при Амфиссе,

внезапно захватил Элатию и занял всю Фокиду и афиняне были потрясены

настолько, что никто не решался взойти на ораторское возвышение и не знал,

что сказать, Демосфен, поднявшись один среди всеобщего молчания и

растерянности, советовал объединиться с фиванцами; этою и еще другими

надеждами он, как всегда, ободрил и воодушевил народ и принял поручение

вместе с несколькими согражданами выехать в Фивы. Отправил своих послов, как

сообщает Марсий, и Филипп - македонян Аминта, Клеандра и Кассандра,

фессалийца Даоха и Дикеарха, которые должны были выступить против афинян.

Фиванцы ясно видели, в чем для них польза и в чем вред, ибо у каждого в

глазах еще стояли ужасы войны и раны фокейских боев были совсем свежи. Но

сила Демосфенова красноречия, по словам Феопомпа, оживила их мужество,

разожгла честолюбие и помрачила все прочие чувства, и в этом высоком

воодушевлении они забыли и о страхе, и о благоразумии, и о благодарности,

всем сердцем и всеми помыслами устремляясь лишь к доблести. Этот подвиг

оратора произвел такое огромное и яркое впечатление, что не только Филипп

немедленно послал вестника с просьбой о мире, но и вся Греция воспрянула и с

надеждою глядела в будущее, а Демосфену подчинялись и выполняли его приказы

не только стратеги, но и беотархи {39}; в Собрании фиванцев голос его имел

столько же значения, сколько у афинян, и он пользовался любовью обоих

народов и властью над ними не вопреки справедливости, как заявляет Феопомп,

но в высшей мере заслуженно.