9524

300

провинции) при оплате «услуг» профессора в 20-25 тысяч рублей? Большой бедой современной России является то, что в ней многие люди не находят возможности для использования страной своего потенциала. Он редуцируется до «капитала» – в духе экономизма. Часто «работодатель» ограничивает работника выполнением рутинных функций, тогда как люди все еще помнят и хотели бы жить по «формуле» Вл. Маяковского «Радуюсь я, это мой труд вливается в труд моей республики». Хотели бы, чтобы их соответствующим образом оценивали. Как правило, этого нет, такие люди воспринимаются «работодателем» не как «лишние» (этот тип социально лишнего человека вывел М.Ю. Лермонтов), а как «излишние», которые и оцениваются сообразно рутинным функциям, что характерно для вузовских профессоров, часто не находящих возможности для применения и развития своего потенциала.

Ничего удивительного в этом нет. Как отмечает А.Л. Никифоров, 1) «как только была осознана прикладная ценность научного знания, оно все больше стало подпадать под власть крупного капитала», 2) «научное знание становится товаром, ученый – наемным рабочим, производящим этот товар», 3) «происходит вытеснение внутринаучных ценностей», 4) произошло «резкое сокращение доли фундаментальных исследований в общем объеме научной деятельности. Кто платит, тот и заказывает музыку. Ныне платят капитал и государство, финансисты и политики, и именно они направляют науку в область прикладных исследований… В прикладных исследованиях внутринаучные ценности и цели действительно заменяются…» 1 теми, кто заказывает эту «музыку» экономизма. А.Л. Никифоров констатирует, что в конце XX века фундаментальная наука оказалась близкой к полному исчезновению2. А вместе с ней исчезают стандарты объективности, обоснованности и истинности3. Разве не на этом основана «философия

1 Никифоров А.Л. Что такое «постнеклассическая наука»? // Эпистемология и философия науки. 2013. Т. XXXVI, № 2, с. 63-64.

2Там же. С. 64.

3А.Л. Никифоров полагает на основании сказанного, что «никакой постнеклассической науки нет, а есть рост прикладных исследований со своими вненаучными целями и ценностями, со своими стандартами и нормами» (Там же. С. 64). Представляется необходимым указать на предстоящую проблему – « встроить», еще предстоит встроить такие «прикладные исследования» в мировой процесс, постигаемый, в конечном счете, наукой, кстати,

301

постмодернизма», выразившая данную переориентацию? В исторической науке, при обсуждении проблем онтологического и методологического плана, поднимается (скажем, А.Б. Аникиной из Института философии и права Сибирского отделения РАН при обсуждении перформативных высказываний, устраняющих референциальные отношения знания «с самой действительностью»; утверждается, что история «создает объекты своего изучения» – нации, политические движения, меньшинства и любые другие группы; так формируется «история» как противоположность истории, которая ориентируется на «достоверность»; в такой «псевдоистории», признает А.Б. Аникина, сократился «запрос на реальность», что приводит к падению авторитета ученых-историков в обществе, ибо ими не выполняются условия достоверности, соблюдения референциальной интенции. Эффективным будет тот «историк», кто «красивее наврет»1) вопрос о замене (вытеснении) истинности эффективностью.

Сокращение «шагреневой кожи» фундаментальной науки в пользу прикладных областей наблюдается не только в естественных науках, оно захватило также гуманитарные дисциплины, что привело к изменению их особенностей, например, в современной педагогике окончательно утвердился «технологический подход», здесь и шага нельзя ступить, чтобы не услышать «инноваций» о тех или иных «педагогических технологиях». В философии это изменение приводит, например, к выходу на первый план коммуникации и эклектики2, которые оттесняют на периферию постановку и решение основного

в союзе с философией, чтобы преодолеть «отчуждение», в котором они пребывают (вместе с реализацией своих результатов). Да, до этого действительно это еще «не наука». Она станет таковой после преодоления «отчуждения», значит, только после падения того господства капитала, о котором пишет сам А.Л. Никифоров (Это та же проблема, с которой сталкивается сегодня и концепция ноосферы В.И. Вернадского). Он признает, со ссылкой на Е.А. Мамчур (Мамчур Е.А. Образы науки в современной культуре. М., 2008. С. 349), что «фундаментальная наука до сих пор руководствуется стандартами объективности, обоснованности и истинности, а отнюдь не «внешними» для нее социальными ценностями». Но и это свидетельствует о том, что «фундаментальная наука» также еще не стала фундаментальной, ибо не дошла до изучения процесса в его универсальности, ограничиваясь идеалами классического естествознания.

1Гуревич А. Я. Историк конца ХХ века в поисках метода // Одиссей. Человек в истории. М., 1996; Гренье Ж.-И. Размышления о «критическом повороте» // Одиссей. Человек в истории. М., 2005.

2 Микешина Л.А. Эклектика и синкретизм: к вопросу о системности философского знания // Эпистемология и философия науки. 2013. Т. XXXVI, № 4, с. 27-46; Микешина Л.А. Эклектика и синкретизм: к вопросу о системности научного знания // Эпистемология и философия науки. 2013. Т. XXXVI, № 1, с. 60-78.

302

вопроса философии или предлагают «синкретически-эклектический подход» при его решении в стремлении объединять материализм с идеализмом, что стало новым т(б)рендом философских публикаций. Все это проходит под знаком одобрения со стороны тех, кто заказывает «музыку» экономизма.

Как пишет Андрей Клепач, один из наиболее приближенных к жизни российских экономистов, для российской политики, особенно в последние годы, характерно доминирование бухгалтерского финансового подхода над политикой развития, доминирование поддержки банковского сектора над поддержкой реального. Что должен сегодня, в период кризиса, финансировать бюджет? Так ставит вопрос О. Дмитриева, и констатирует: в 2014 расходы на докапитализацию банковского сектора превысили расходы на образование и здравоохранение вместе взятые. А ведь это вообще, считает она, не входит в функции государства, заявляет вопреки позиции кудринско-чубайсовского лобби. Да и Центральный банк России похоже трудится ради обеспечения устойчивости компаний — экспортеров непереработанного сырья и максимизации их прибылей, отмечает Ю. Болдырев. Получается, что главное в России — сверхприбыли сырьевого олигархата, а все остальное — игнорируем, игнорируем вопреки Конституции страны. В конце 2014 года Центробанк, как известно, поднял ключевую ставку на 17%. Но для глобальных спекулянтов ключевая ставка нашего ЦБ не проблема, отмечает С. Глазьев, и даже если бы ЦБ поднял ключевую ставку до 40%, никого из них это не остановило бы, потому что на обвале все они здорово заработали. Прибыль доходила до сотни процентов годовых. Подняв ключевую ставку, Центральный банк добился лишь одного эффекта: деньги стали покидать реальный сектор и втягиваться в спекулятивную ловушку, генерирующую сверхприбыль за счет колебаний курса рубля и соответствующего обесценения национальных доходов и сбережений. Своей политикой Центральный банк лишь стимулировал падение инвестиционной активности и бегство капитала из рубля в иностранную валюту, что равносильно утечке капитала. Так характеризуют сегодняшнее положение дел в России представители Московского экономического форума.

303

Вышеизложенное позволяет утверждать, что экономизм все многообразие явлений, связанных с человеком и его существованием, «погружает» внутрь экономики, даже внутрь ее финансового сектора, как если бы этот сектор был не стороной, частью общества, всей общественной системы жизни, но самим этим «универсумом» общественной жизни, который он подменяет и «подминает» под себя – как в механицизме механическая форма движения претендовала на подмену всех иных, более сложных форм движения материи.

Зададимся вопросом, нуждаются ли наша страна и ее жители в том, чтобы ученые «выдвигали и обосновывали варианты, сценарии, альтернативы, перспективы будущего прорывного, прогрессивного, социально справедливого развития российского общества, российской цивилизации, русского народа, человека» или достаточно, чтобы они «просто успокаивали их, призывали их быть терпимыми, примиряться с несправедливой, дикой реальностью, полагались на действия «свыше» – от власти, от политических и духовных правителей и пастырей?»1. Таков коренной вопрос о социокультурных приоритетах, ибо именно человек, как субъект социальной системы, есть высшее существо для экономики, именно на эту высоту надлежит поднять общество и экономику, увидев в человеке цель, а не простое средство для эволюции всепоглощающей «экономики» в виде финансового сектора.

Проблема первенства во взаимоотношении общества и/или государства возникла в античные времена, когда возникли города-государства. В античности существовало не «государство», которое сегодня является синонимом или символом власти, политики, а «полис», т.е. город-государство. Это подсказывает нам, что здесь не существовали власть и государство в «чистом» виде, что они «встраивались» в «город», который символизировал древнегреческие общества. Такое «встраивание» позволило грекам изобрести «демократию», античную форму «народовластия». Правда, история Древней Греции произвела «реальные абстракции», в которых были реализованы разные варианты первенства во взаимоотношении общества, социальной системы и

1Прохоров М.М. Бытие, гуманизм и второе осевое время. М.: МГУ, 2008. С. 44-73.

304

политико-государственной подсистемы в разных полисах. История как бы искала ответ на вопрос: входит ли «государство» в общество, как его «подсистема», или, напротив, общество оказывается входящим в государство, в качестве его «подсистемы»? Ответ на этот вопрос не был очевидным, и в разных полисах Античности он решался по-разному. Он содержал в себе грань между подлинной политикой и государственной деятельностью, с одной стороны, и «макиавеллизмом», абсолютизировавшим политику, стремившуюся подчинить себе всю общественную систему, с другой стороны. Здесь мы видим и форму редукции общества к государству.

Перенесемся в современность и зададим вопрос нашему обывателю о том, живем ли мы в России в обществе или в государстве, и подавляющее большинство людей ответит «в государстве». К сожалению, это мнение во многом соответствует действительности, хотя и противоречит научному взгляду на соотношение общества и государства. Мы говорим о «макиавеллизме» потому, что именно Н. Макиавелли (1469-1527) впервые предложил модель, которая содержала явное стремление к редукции всей социальной системы к сфере политики и государства. Под «экономизмом» мы понимаем аналогичный приоритет абсолютизируемой не политической, а экономической деятельности по отношению к обществу в целом, когда ее высшей целью признается получение прибыли любой ценой; в России мы видим и действие «правила», согласно которому нет такого преступления, на которое не решался бы «предприниматель» при надежде получить «прибыль» не менее 300 процентов, которое было известно еще во времена К. Маркса.

Книга Н. Макиавелли стала настольной книгой российских чиновников, какой ее считал, например, премьер России В.С. Черномырдин. Не чурался ее идей и «сам» Б. Ельцин, которого в «окружении» именовали «Царем»1. Неприятие различных форм «макиавеллизма» широкими слоями населения в период «перестройки» обернулось тем, что вместе с пеной «макиавеллизма» были выброшены и социальные достижения, разумные нормы и формы жизни

1Человек перемен. Исследование политической биографии Б.Н. Ельцина. М.: Новый хронограф, 2011. С. 424.

305

СССР. Не произошло демаркации, различения этих разных сторон в культуре. Они существовали как бы синкретично, нерасчлененно друг и от друга. В итоге произошла не «перестройка» социализма, как обещалось М.С. Горбачевым, но отказ от самих его основ.

«Макиавеллизм» также отличается от нормально функционирующих политики и государства в обществе, как и «экономизм». На отличие экономики от «экономизма» впервые указал Аристотель, назвав это извращение экономической сферы «хрематистикой», которую он продемонстрировал на примере деятельности первого европейского философа Фалеса, продемонстрировавшего умение «наживать состояние» или «делать деньги любой ценой», однако отвергшего в дальнейшем это сомнительное «умение» с позиций философии, проясняющей истинные цели человека, смыслы его жизни и деятельности1.

Академик Е.М. Примаков, рассуждая о современной политике, по сути повторяет Аристотеля об альтернативности экономики и «хрематистики». В рамках «Меркурий-клуба» (в связи с проведением «Гайдаровского форума» в январе 2014 г.) он выступил с докладом «В экономическом кризисе в России виновато правительство неолибералов», в котором указывает на грань между подлинной экономикой и появлением в современной России «пародии вместо экономики», указывая на огромное неравенство в доходах людей. Эксперты международной финансовой корпорации Credit Suisse Group пишут, что «во время переходного периода (перестройки – М.П.) были надежды на то, что Россия будет преобразована в высокодоходную экономику с высококвалифицированными работниками и сильными программами социальной защиты, унаследованными от советских времен. Но на практике получилась … пародия» (то есть имитация или симулякр – М.П.). Именно в этом видится Е.М. Примакову важная роль государства, которое, по его представлениям, должно было бы занять сторону «трудящихся», а не их «партнеров», которые этих трудящихся эксплуатируют, присваивая себе

1Аристотель. Политика//Аристотель. Сочинения: В четырех томах. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 376-398.

306

результаты их труда (однако этого не происходит в современной России – М.П.). «Наши» неолибералы, писал Е.М. Примаков, не выступают против подъема жизненного уровня населения, но они не согласны с необходимостью широкого маневра в экономической политике, чтобы сделать больший упор на решение социальных задач. Не способствует этому и распространение частнособственнической инициативы вширь – на здравоохранение, образовательные учреждения, науку. В том же негативном русле действует и неолиберальное «разгосударствление во всех этих областях», принявшее характер «магистрального направления развития России». Касаясь проблемы взаимоотношений между отдельной личностью и обществом, академик указывает, что «неолибералы» по сути отрицают то, что свобода, демократия совместимы с определенными самоограничениями в пользу общественных интересов. Понятно, что речь идет о необходимости «самоограничения» господствующих, «горба богатых» в пользу «бедных».

Аристотель, размышляя о «домохозяйстве», подчеркивал, что не «все средства хороши» для достижения целей, что «средства» должны соответствовать «благу, что и нарушается «хрематистикой», искусством наживать богатства любыми средствами. Экономика – хозяйственная система, обеспечивающая удовлетворение потребностей людей и общества путем создания и использования необходимых жизненных благ. Она является одной из систем общественной жизни, которая создает условия для существования и развития человека и общества. Она реализуется частью членов общества, которая взаимодействует с другими системами/сферами общества и субъектами, создавая условия для их развития. Экономика – это не вся система социальной реальности, но только одна из ее подсистем, которая не может заменять собой другие сферы общества, человеческой деятельности и их субъектов, «проглатывая» или подминая их. Экономика призвана создавать условия для восходящего развития человека и человечества, выполняя в общественном развитии соответствующие функции.

307

По Т. Парсонсу, общество, как система, состоит из трех подсистем: 1) культуры из ценностей, норм и образцов, регулирующих действия и поступки людей, 2) экономики, основная функция которой – адаптация к внешней среде, и 3) социально-политической подсистемы с функцией интеграции общества.

Т. Парсонс подчеркивал: в сложной открытой саморегулирующейся

система общества предполагает кооперацию соответствующих видов деятельности и их продуктов, образующих культурное пространство человеческой жизни в целом, в которой из них образуется «единство многообразия» социальной реальности.

Достигается оно благодаря «кодам социальной информации и управлению, учитывающему обратное влияние результатов деятельности на целостное состояние социальной системы»1. Оно оставляет нас в границах саморегулирующихся систем. Более сложную модель дает переход к саморазвивающимся «человекоразмерным» системам», для которых недостаточно указать наличие системного (интегративного или кооперативного) качества целого как единства многообразного. Наличие такого качества нуждается в дополнении идеей изменения видов системной целостности по мере развития всей системы, учитывая «переходы от одного типа саморегуляции к другому», введением представления «о превращении возможности в действительность», «целевой причинности», направленности развития в «эволюции основных сфер Универсума – неживой природы, живой природы и общества», эволюции, охватывающей все уровни организации материи2. Описанная «картина мира» выступает ядром «исследовательской программы по отношению к эмпирическим и теоретическим исследованиям

1Степин В.С. Цивилизация и культура. СПб.: Изд-во СПБГУП, 2011. С. 175.

2Урсул А.Д. От глобальных к космическим процессам // Пространство и время. 2012. №2; Урсул А. Д. Урсул Т.А. Проблема безопасности в ракурсе глобального эволюционизма // Безопасность Евразии. 2011. №2; Урсул А.Д., Урсул Т.А. Универсальный (глобальный) эволюционизм и глобальные исследования // NB: Философские исследования. 2012. № 1.

308

конкретных наук»1, в качестве которых выступают все науки экономического и политико-правового цикла. Эта «картина» является «исследовательской программой», которая распространяется на экономику и политику: последние не должны быть гипостазированы, отчуждаемы ни от социального бытия в целом, ни от движения и развития, как способа существования этого «бытия».

Указывая на описанную «перевернутость» реальных взаимоотношений между обществом как целостной социальной системой, с ее подсистемами и отдельными элементами, и экономикой либо политикой и государством, нужно подчеркнуть необходимость возвращения к «нормальному» взаимоотношению между ними как целым, системой и частями, элементами, что способствовало бы нормализации всей общественной жизни в России. Ведь экономика, как и политика, и государство, должны обеспечивать развитие общественной системы в целом, а не преследовать какие-либо цели, выходящие за пределы интересов всей общественной системы как это происходит в постсоветской России, где высшей задачей предпринимательской деятельности признается получение прибыли любой ценой. Это – принципиальное положение. Данный принцип имеет фундаментальное методологическое значение, не только для теории, но и для практики. Он не должен игнорироваться в исследованиях, теоретических и прикладных, в сфере экономики, образования, управления, правоведения и правоприменения.

Многие мыслители современности видят противоположность принципа социальной динамики и экономизма, занимающего лидирующие позиции в современном мире. Поэтому они подвергают критике экономизм. Примером является, скажем, уже упоминавшаяся позиция Э. Тоффлера. Разумеется, он не пишет о том, что экономизм есть аналог механицизма в сфере социальной философии, что он именно поэтому должен быть преодолен, как был преодолен механицизм. Но он понимает, что экономизм все многообразие явлений, связанных с человеком и его существованием, «погружает» внутрь экономики, как если бы экономика была не стороной, частью общества, всей общественной

1Степин В.С. Цивилизация и культура. СПб.: Изд-во СПБГУП, 2011. С. 182.

309

системы жизни, но самим этим «универсумом» общественной жизни, который

она подменяет и «подминает» под себя (как в механицизме механическая форма

движения претендовала на подмену всех иных, более сложных форм движения

материи – М.П.).

Анализируя явление экономизма как своеобразную, имеющую негативное значение для общества, абсолютизацию экономики Э. Тоффлер в книге «Шок будущего» именует его «экономоцентризмом» и обсуждает пути его преодоления в заключительных разделах работы, переходя от анализа нарастающих перемен «новизны» к учету содержательных характеристик происходящих изменений1. Причем Э. Тоффлер уточняет и смысл самого понятия «шок будущего», под которым начинает понимать развитие общества в направлении отчуждения от решения глубинных социальных проблем. Так он пишет о необходимости «начать мягко управлять нашей эволюционной судьбой», выстраивая «гуманистическое будущее», «остановить ускорение, которое подвергает миллионы людей угрозе шока будущего», наиболее значимыми проявлениями которого называет «войну, вторжение в экологию, расизм, неприличный контраст между богатым и бедным, бунт молодежи и подъем потенциально смертельного массового иррационализма»2. Как видно, здесь Э. Тоффлер отходит от чисто количественной характеристики нарастания новизны, выходя к качественной характеристике «шока будущего», намечая гуманистические пути преодоления этого «рака истории»3, не боясь упреков в «неопопулизме», напирая на важную роль иных, «социальных индикаторов» общественного развития4. Э. Тоффлер отмечает, с одной стороны, наличие «экономоцентрических» критериев, их «укорененность»: «все современные государства поддерживают детально разработанный механизм для оценки экономических достижений», с другой стороны, «мы не имеем ни таких критериев, ни набора сравнимых «социальных индикаторов», которые говорили бы нам, здорово ли также общество. У нас нет критериев «качества жизни». У

1Тоффлер Э. Шок будущего. М.: Изд-во АСТ, 2002. С. 492, 493, 495, 499 и др.

2Там же. С. 529.

3Там же. С. 529.

4Там же. С. 498.