4. Язык науки - язык эпохи

Тектологический язык Богданова очень запутан и философски перегружен. Так, средние доходы населе­ния он называет «мерой социально-кристаллизованных активностей сопротивления». Богданов любил выраже­ния типа «суммарный коэффициент структурной ус­тойчивости», «энергия получаемых впечатлений» или «формирующий и регулирующий тектологический механизм».

Язык, с помощью которого выражала себя управ­ленческая теория в 20-е годы, ярок, афористичен, неор­динарен и совершенно необычен для нашего уха. «Ин-тегрессия», «дезинтегрессия» и «конъюгационный процесс» А.Богданова мало чем уступают таким обра­зам-понятиям А. Гастева, как «культурное ратничество», «принцип подвижной портативности» или «азбука куль-туррегерства». На фоне подобной экспрессивности просто блекнут языковые формулы других советских нотовцев, допустим, того же А.Блонского, который в книге «Азбука труда» (1923) делил виды работ на: 1) тре­бующие быстроты; 2) требующие силы; 3) ножные; 4) го­ловные; 5) работы, использующие весь вес тела; 6) сме­шанные. Не менее ярко у него описаны и типы работников, например: «мускульный», «пищеваритель­ный», «нервный» и «дыхательный». Если Гастев призы­вал изучать человеческие эмоции с помощью коэффи­циентов напряжения, углов наклона, математических формул и геометрических символов, то Блонский видел в человеке прежде всего машину, состоящую из рыча­гов (костей) и двигателей (мускулов).

Таков язык нарождающейся науки управления, которая стремилась стать ближе к реальной жизни. А жизнь говорила языком площади, митинговых при­зывов, плакатного стиха. Наука только отражала взбу­дораженную революцией «низовую культуру», хотя и примешивала к ней элементы собственного формотвор­чества. Литературно одаренные Богданов и Гастев — идеологи и вдохновители Пролеткульта — не просто шли вслед за массами. Скорее они вели их за собой, предлагая новые образцы мышления, открывая новую перспективу культурного обновления. Несомненно, экспрессивный стиль Богданова и Гастева, резко отли­чающийся от спокойно-академических рассуждений Тейлора и Гантта, выражал не только новую эпоху, но и новую миссию управления — активно преобразую­щую мир, буквально перетряхивающую все организа­ционные и культурные устои прежнего порядка.

Другая черта научной мысли той эпохи — ее поли­тизация. Стоило специалисту заговорить о техничес­ких подробностях, как рано или поздно доходило до вопросов исторической судьбы России. Создавалось впечатление, что организационные подробности управ­ления для многих служили не основным предметом изучения, а лишь поводом, чтобы выступить с очеред­ным заявлением о переустройстве мира. Так, О.Ерман-ский, автор известных учебников по НОТ, противник системы Тейлора и методов Гастева, вечно колеблющий­ся между меньшевизмом и революционным экстремиз­мом, предложил глобальный проект переустройства управления обществом.

5. «Индустриальная утопия» о.Ерманского

Правильно оценив прогрессивную роль механиза­ции и автоматизации производства, О.Ерманский при­ходит к несколько неожиданному выводу о том, что в скором времени все станут руководителями, поскольку работать будут не живые люди, а сложные машины-автоматы [18, с. 173]. Подкреплял теоретические поло­жения Ерманский следующими выкладками: 50 лет назад соотношение между руководителями и исполни­телями было 1:100, перед первой мировой войной —1:12, в 20-е годы — 1:7, на крупный же предприятиях, при­меняющих НОТ, — 1:5, идеал Тейлора — 1:3, наконец, в перспективе такое соотношение должно быть 1:0. «Остается неясным, —пишут А.Омаров и Э.Корицкий, приведшие в своей статье расчеты Ерманского, — кем же будут управлять руководители, если число исполни­телей сократится до нуля? Машинами? Но тогда речь должна идти не об управлении производством... А об управлении вещами... Вольно или невольно из этого напрашивается вывод, что с повышением технического уровня производства отпадает надобность в управлении людьми, так как они вытесняются из непосредственного производства. Но это очевидное заблуждение» [37, с. 101].

Процесс вытеснения человека из сферы непосред­ственного производства О.Ерманский почему-то понял как ликвидацию живого труда. Точнее, не вообще жи­вого труда, а труда исполнителей. Ведь деятельность ру­ководителя —тоже элемент живого труда. Конечно, уп­равленцы в проекте Ерманского остаются. Более того, численность их рядов резко возрастает. Явно или неяв­но, но он призывает — страшно подумать! — к разбу­ханию административных штатов, разрастанию бюрок­ратии и превращению ее в господствующую страту общества. Не к этому ли привели сталинские реформы управления ?

«Индустриальная утопия» Ерманского строилась на одной очень незаметной методологической ошибке: абстрактные теоретические рассуждения подкрепля­лись не менее абстрактной эмпирикой; вместо конкрет­ного анализа проблемы автор приводил надуманные количественные расчеты. По форме все вроде бы пра­вильно, но по существу создается лишь видимость на­уки. Причем на словах Ерманский — материалист. Кроме «эксплуататора» Тейлора и «примитивного» Гастева он борется также с «субъективно-идеалисти­ческим» подходом Н.Витке, несомненно, талантливого и здравомыслящего специалиста по НОТу.

Материализм автора «физиологического оптимума» (основной принцип О.Ерманского) особого рода. В его основе лежали заимствования из работ К.Маркса и А.Богданова (не всегда правильно понятые), а также идеи, почерпнутые им из элементарного курса физики. В основу своей теории Ерманский положил три прин­ципа — положительного отбора, организационной сум­мы и оптимума, которые давно уже были высказаны Богдановым. Теорию трудовой стоимости Маркса он излагает в терминах расхода физической энергии че­ловека. Вот как он это делает. Уравняв все со всем, Ерманский суммирует 3 часа одного вида работы с 5 часами другого, имеющего совершенно иные характер и содержание труда. Почему? Оказывается, и физичес­кий, и умственный труд можно привести к единому материальному знаменателю, стоит только измерить количество выдыхаемого человеком углекислого газа и вдыхаемого кислорода. Если дирижер выдыхает его столько же, сколько токарь-оператор или конторщик, то качественных различий между ними нет. В «методо­логии газообмена» существуют лишь точные расчеты, цифры и формулы.

Наверное, не следовало бы останавливаться столь подробно на слабостях в концепции того или иного мыслителя, теоретических курьезах или заведомо уто­пических проектах. К сожалению, они были общим местом науки управления 20-х годов, выражали типич­ное в ней — наивность теоретической мысли, лишен­ной преемственности с наследием старой российской культуры, ориентацию на классовый принцип и про­леткультовскую идеологию.