Николай данилевский Об отношениях России и Европы

(…) Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вооб­ще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как извлекает из Китая, Индии, Африки, большей части Америки и т.д. Европа видит поэтому в Руси в славянстве не чуждое только, но и враждебное начало. Как ни рыхл, и ни мягок оказался верхний, наружный, выветрившийся и обратившийся в глину слой, все же Европа понимает, или точнее сказать, инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которого не растолочь, (...) которое, следовательно, нельзя будет в себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть (...) Гордой, и справедливо гордой, своими заслугами Европе трудно – чтобы не сказать невозможно – перенести это (...) Русский в глазах их может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик.

(...) Европа есть поприще германо-романской цивилизации (...) Но германо-­романская ли только цивилизация совпадает с значением слова Европа? Не пере­водится ли оно точнее «общечеловеческой цивилизацией» или, по крайней мере, ее цветом? Не на той же ли европейской почве возрастали цивилизации греческая и римская? Нет, поприще этих цивилизаций было иное. То был бассейн Средиземного моря, (...) на европейском, африканском или азиатском берегу этого моря.

Принадлежит ли в этом смысле Россия к Европе? К сожалению или к удо­вольствию, к счастью или к несчастью – нет, не принадлежит. Она не питалась ни одним из тех корней, которыми всасывала Европа, которые почерпали пищу из глубины германского духа (...) она не причастна ни европейскому добру, ни евро­пейскому злу (...) .

(...) Быть носителем и распространителем европейской цивилизации на Вос­токе, – вот она та возвышенная роль, которая досталась нам в удел, роль, в кото­рой родная Европа будет нам сочувствовать, содействовать своими благослове­ниями, (...) к великому услаждению и умилению наших гуманитарных прогресси­стов. С Богом – отправляйтесь на Восток! (...) Средняя Азия – вот ваше место (...). Нам ни с какого боку туда не пробраться, да и пожива плохая. Ну так там и есть ваша священная историческая миссия, –вот что говорит Европа, а за нею и наши европейцы.

(…) Духовное и политическое здоровье характеризуют русский народ и рус­ское государство, между тем как Европа – в духовном отношении – изжила уже то узкое религиозное понятие, которым она заменила вселенскую истину и достигла геркулесовых столбов, откуда надо пуститься или в безбрежный океан отрицания и сомнения, или возвратиться к светоносному Востоку; в политическом же отно­шении – дошла до непримиримого противоречия между требованиями вырабо­танной всею ее жизнью личной свободы и сохраняющим на себе печать завоева­ния распределением собственности. Если, однако, мы вглядимся в русскую жизнь, то скоро увидим, что и ее здоровье – неполное.

После Петра наступили царствования, в которых правящие государством лица относились к России уже не с двойственным характером ненависти и любви, а с одною лишь ненавистью, с одним презрением (...).

Все формы европейничанья, которыми так богата русская жизнь, могут быть подведены под следующие три разряда: 1.Искажение народного быта и за­мена форм его формами чуждыми, иностранными. 2.Заимствование разных ино­странных учреждений и пересадка их на русскую почву – с мыслью, что хорошее в одном месте должно быть и везде хорошо. 3.Взгляд как на внутренние, так и на внешние отношения и вопросы русской жизни с иностранной, европейской точки зрения, рассматривание их в европейские очки, так сказать в стекла, поляризо­ванные под европейским углом наклонения (...).

Вследствие изменения форм быта русский народ раскололся на два слоя, которые отличаются между собою с первого взгляда по самой своей наружности. Низший слой остался русским, высший сделался европейским (...) Но высшее, бо­лее богатое и образованное, сословие всегда имеет притягательное влияние на низшие, которые невольно стремятся с ним сообразоваться, уподобиться высше­му, сколько возможно. Поэтому в понятии народа невольно слагается представ­ление, что свое русское есть (...) нечто худшее, низшее (...)

Однако же при соседстве с Европою, при граничной линии, соприкасаю­щейся с Европой на тысячи верст, совершенная отдельность России от Европы немыслима (...) В какие-нибудь определенные отношения к ней должна же она стать. Если она не может и не должна быть в интимной, родственной связи с Европой как член европейского семейства, в которое (...) ее и не принимают даже, требуя невозможного отречения от ее очевиднейших прав, здравых интересов (...) если, с другой стороны, она не хочет стать в положение подчиненности к Европе, выполнив все эти унизительные требования, – ей ничего не остается как войти в свою настоящую, этнографическими и историческими условиями предназначен­ную роль и служить противовесом не тому или другому европейскому государст­ву, а Европе вообще, в ее целости и общности. Но для этого, как ни велика и ни могущественна Россия, она все еще слишком слаба. (…)

Данилевский Н.Я. Россия и Европа. – М., 1991. – С. 23-25, 39, 44-45, 48-53, 58-63, 254-258, 263-268, 274-275,400-402