1.6. Грезы дипломата

В то же время Временное правительство России в принципе

не собиралось отказываться от проводимой царизмом в Иране

экспансионистской политики. Русская буржуазия намеревалась

не только сохранить завоеванные в Иране позиции, но и расширить

их. Надежды иранцев на кардинальное изменение политики

России в отношении их страны не оправдывались. В телеграмме

от 17 марта 1917 г., отправленной министром иностранных дел

Временного правительства П. Н. Милюковым Временному поверенному

в делах в Тегеране В. Ф. Минорскому, говорилось: «Считаем

... полезным довести до сведения шахского правительства,

что Россия по-прежнему будет придерживаться полного взаимодействия

с Англией в персидских делах и ... политика России не

претерпит никакого изменения. Имейте, однако, в виду, что при

новом нашем строе нам нельзя открыто выступать против либеральных

веяний в Персии». Несколько иные ноты, однако, звучали

в телеграмме-инструкции, направленной Минорскому чуть

позже преемником П. Н. Милюкова на посту министра иностранных

дел Временного правительства М. И. Терещенко. В ней, в

частности, указывалось: «Общее направление нашей политики в

Персии, оставаясь на прежней почве полного взаимодействия с

Англией, должно, тем не менее, принять более демократический

характер, чем было прежде. В частности, надо по возможности

сократить покровительствование разным отдельным личностям и,

сближаясь с местными либеральными элементами, способствовать

отстаиванию прав и интересов народа» [148].

В конце марта, обращаясь к Милюкову, В. Ф. Минорский

высказал ряд соображений относительно обновления русской

политики в Иране: «...я искренне верю, что новый режим изменит

многое в способах нашей политики: умерит наши вмешательства

в частные дела наших бесчисленных и, в большинстве, не заслуживающих

доверия покровительствуемых; прекратит третирование

всего, что похоже у персов на национальное сознание; уменьшит

жалобы на тяжелое бремя, которым для мирного населения

является пребывание здесь русских войск; наконец, положит

предел произволу отдельных лиц, будь то консулы, действующие

наподобие сатрапов, или ничтожные проходимцы, свивающие

себе гнезда около доверчивых военных...

Думается, однако, что основные наши политические и экономические

интересы в Персии: права землевладения, колонизация,

проведение железных дорог, телеграфов и т.д. не смогут измениться

от перемены образа правления (разрядка наша. -С.А.).

В Персии мы тесно связаны соглашениями с Англией и вряд ли

сможем уклоняться от тех целей, которые мы ставили себе

совместно с нашей союзницей. Как приобретение проливов является

задачей неизменной при всяких обстоятельствах, так неизбежно

и закрепление хотя бы экономического положения великой

державы России в слабой, дряхлой стране, которой является

Персия. Итак, пусть цели останутся теми же, но пусть мы

усвоим себе методы Франции в Марокко и Англии в Индии и

Египте...». В другой своей депеше в Петроград посланник, давая

характеристику правящим кругам Ирана, предлагал ориентироваться

на средние классы, представители которых вели борьбу за

места в меджлисе: «Сближение с Персией должно быть, как мне

кажется, по преимуществу общественным. Высшие персидские

классы, хотя и представляющие собою почти сплошную гниль,

нельзя игнорировать в деловом отношении, пока они стоят у

власти. Сближение же должно вестись преимущественно со средними

классами, группирующимися около меджлиса. Наиболее

организованной персидской партией, которой будет принадлежать,

вероятно, большинство Собрания (т. е. меджлиса нового созыва.

-С.А.), являются демократы. Предлагаемая программа этой

партии кажется, конечно, весьма безобидной по нашим современным

русским меркам, но в Персии, еще не вышедшей из

феодально-крепостного быта, не имеющей ни фабрик, ни удобных

путей сообщения, программа эта носит очень передовой характер

и способна сплотить лучшие элементы» [149].

Принимая во внимание дух времени, опытный дипломат предлагал

Временному правительству в интересах России воспользо

ваться ростом национального сознания у иранских тюрок и курдов.

В июне 1917 г. в письме-депеше к М. И. Терещенко Минорский

высказал свои идеи о предоставлении автономии Иранскому

Азербайджану. Он писал: «...имею честь сообщить, что записка

об автономии Азербайджана была составлена мною, сколько помню,

зимою 1908-09 года. Копий было сделано всего 5-6, из них

одна была передана г. Персиани, другая, сколько помню, бар.

Нольде. У меня сейчас копий нет.

Возникла записка по поводу заявлений группы азербайджанских

депутатов меджлиса.

Я указывал на особую историю Азербайджана, на этнографические

и языковые особенности его населения и на резкое отличие

характера решительных и более прямых азербайджанских

турок от более тонких, но более мягких и слабых персов.

Я указывал на связи Азербайджана с Закавказьем, невозможность

сразу реформировать всю Персию и на предпочтительность

избрать Азербайджан своего рода опытным полем реформ, откуда

они могли бы распространиться и далее...

В мысли у меня было переименование Генерального Консульства

в Азербайджане, по крайней мере, в сношениях с Кавказом,

в резиденции, как это имеет место у англичан в Бушире,

подчинение ему других консулов Азербайджана, командирование

в провинции русских советников, создание азербайджанцами

провинциального собрания с правом реформировать, прежде

всего податную систему и суд и т. д.

В настоящее время лозунг "национального самоопределения"

особенно силен, и ввиду исключения мысли о завоевательных

намерениях России его, вероятно, легче было бы провести в

жизнь при нашем содействии. "Автономия Азербайджана" упоминалась

уже не раз на мусульманских собраниях в России (например,

в Елизаветполе*) и, по упорным слухам, также в Тавризе.

Каковы же были бы цели подобной политической тенденции?

Для самих азербайджанских турок выгоды объединения и

самоуправления ясны. Среди персидского государственного организма

эта национальная группа составляет самое крепкое и здоровое

ядро.

Для России выделение Азербайджана означало бы более тес

* Речь идет о городе Гянджа.

ное сближение его с Закавказьем и могло бы быть использовано

для проведения реформ и улучшений. До настоящего времени мы

о них много говорили, но фактическое осуществление их всегда

отклоняли от себя и поручали то бельгийцам, то французам и т. д.

Мы как будто не доверяли своим силам и боялись прямого вмешательства.

Между тем нельзя же сравнивать Закавказье с положением

Персии, которая еще через много лет не получит ничего

подобного; при таком порядке мы могли бы дать немало добрых

советов, тем более что наибольшие аналогии для Азербайджана

дает именно Закавказье, а не Алжир, Конго или Куба.

Что касается боязни "вмешательства", то раз мы широко допускали

его с нашими покровительствуемыми и т. д., нечего было

опасаться его и в интересах реформ и справедливости.

Наконец, если прежде мы естественно прятались за "нейтральных",

а в конце концов тормозили их работу, то теперь, если

нам действительно удастся сблизиться с персидским народом, мы

можем открыто выступать в качестве советчиков. Не добиваясь

сразу прямого участия в реформах, мы могли бы прикомандировать

к нашим консульствам опытных людей, знающих административные

и земельные вопросы, для известной агитации и

для направления общественной мысли. Мы действовали бы не

прямо, преподнося реформу сверху, а снизу, стремясь пробудить

интерес к реформам и требование их. Если бы наши агенты

приобрели к себе такое доверие, какое приобрели некоторые немецкие

агенты вроде Шюнемана, вероятно, не было бы препятствий

к принятию их и формально на персидскую службу.

По отношению к России имеется еще немало предрассудков,

и сразу их не победить, но если персы убедятся, что мы действительно

за реформы, что мы знаем больше их, что мы хотим

не благодетельствовать, а помочь, что мы не набираем спекулятивных

концессий, а хотим поднятия экономической жизни страны,

не исключая из нее участия населения, многое станет осуществляться

гораздо легче.

Я повторяю лишь свою старую формулу: "Азербайджан должен

быть опытным полем", на котором мы можем произвести

первые опыты нашей новой политики» [150].

Секретную телеграмму в Петроград с предложением об

автономии для курдов Ирана и Сулеймании (Азиатской Турции)

В. Минорский отправил в феврале 1917 г. В ней, в частности,

говорилось: «Сулеймания - главный очаг курдской письменности.

Сулейманийцы языком и происхождением тесно связаны с

курдами Соуджбулага (ныне Мехабад в Иранском Курдистане. С.

А). Было бы достойно наших усилий создать сепаратистское

движение, обещая курдам Сулеймании независимость или полунезависимость

под суверенитетом Персии... Кадры эмиссаров

можно образовать из наших пленных сулейманийцев... Изложенный

план представляется практичным, особенно с точки зрения

нашего контроля над железнодорожными подходами из Месопотамии

к нашей персидской зоне...» [151].

Представители Временного правительства проявляли заметную

политическую активность в отношении населения и других

северных провинций Ирана. Так, при Временном правительстве

по Туркменскому вопросу была создана специальная Гюрганская

комиссия. «Ей вменялось в обязанность предупредить среди иранских

туркмен возможность вооруженных выступлений; с политической

точки зрения следовало доказать туркменам все выгоды

от их сближения с нами (имеется в виду Временное правительство

России. -С.А.) и таким образом парализовать попытки

персов закрепить почти совсем уже порванную связь между

степью (Туркменской. -С.А.) и Тегераном, и тем затормозить на

долгий срок национальное и культурное развитие туркмен». Таким

образом, ставился вопрос о создании в Туркменской степи

некоей Туркменской автономной области под эгидой России, что

означало бы «округление ее границ по реке Горган».

Все разрабатываемые в конце Первой мировой войны царскими

властями, а после Февральской революции 1917 г. Временным

правительством, экономико-политические проекты свидетельствовали

о нараставших интересах российской буржуазии в

отношении Ирана. Надвигающаяся новая волна большевистской

революции оказалась той силой, которая в один миг опрокинула

эти притязания и надежды на имперское наследие.

Октябрьская революция 1917 г. оказала большое воздействие

на внутриполитическую обстановку в Иране. Первоначально Советская

Республика официально отказалась от экспансионистских

планов российской буржуазии и заявила о готовности оказывать

Ирану всестороннюю поддержку в укреплении государственной

самостоятельности.

Одним из первых внешнеполитических актов Советской Рос

сии стало обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России

и Востока» от 3 декабря 1917 г., определившее официальные

принципы внешней политики советского правительства в отношении

Ирана. «Мы заявляем, - отмечалось в нем, - что договор о

разделе Персии порван и уничтожен. Как только прекратятся военные

действия, войска будут выведены из Персии и персам будет

обеспечено право свободного определения своей судьбы» [152].

С одной стороны, иранское правительство выразило «свою полную

готовность вступить в переговоры» с советским правительством

«для заключения новых договоров, консульских конвенций

и иных актов на принципах свободного соглашения и взаимного

уважения народов». С другой стороны, оно отказалось признать

официального представителя советского правительства [153].

Поведение правящих кругов Ирана, конечно, было связано с

антисоветской деятельностью английских властей. К весне

1918 г. вывод русских войск из Ирана был в принципе завершен.

Воспользовавшись уходом русских войск, правительство Великобритании

расширило свое военное присутствие в Иране. Оно

распространило британское влияние на Северный Иран и использовало

его территорию в качестве плацдарма для вооруженной

интервенции в Закавказье и район Закаспия. Направляя в марте

1918 г. в Северо-Западный Иран из Месопотамии англо-индийские

части под командованием генерала Денстервиля, одновременно

увеличивая численность своих войск в Хорасане, которыми

руководил генерал Маллесон, английские власти пытались

получить на это согласие иранского правительства. В ноте, врученной

12 марта 1918 г. английским посланником в Тегеране

иранскому правительству, британское правительство заявляло о

своем намерении временно ввести в Северо-Западный Иран

подразделения английских вооруженных сил с целью «сохранения

порядка» и «защиты интересов союзников». Далее оно испрашивало

согласие иранского правительства на установление английской

военной власти в приграничных районах Северо-Западного

и Северо-Восточного Ирана, а также на сохранение подразделений

«Южноперсидских стрелков» «до прекращения враждебных

выступлений» против англичан [154].

В ответной ноте правительство мирзы Хасан-хана Мостоуфи

оль-Мамалека квалифицировало введение новых английских частей

на иранскую территорию и сохранение подразделений

«Южноперсидских стрелков» как серьезную угрозу независимости

и территориальной целостности Ирана. Оно потребовало немедленного

вывода английских войск и расформирования частей

«Южноперсидских стрелков» [155].

Тем временем, несмотря на враждебные действия англичан и

представителей дипломатической миссии царской России в Тегеране,

прибывший 18 января 1918 г. в иранскую столицу временный

представитель Российской Советской Социалистической Республики

К. Бравин сумел установить контакт с некоторыми патриотически

настроенными иранскими государственными и политическими

деятелями. Он ознакомил их с внешнеполитическими

заявлениями большевистского правительства. Сильное впечатление

в Иране произвели опубликованные в Петрограде советским

правительством рассекреченные документы из архива царского и

Временного правительства. В их число входили документы, раскрывающие

захватнический характер политики России, Англии и

других империалистических держав в отношении Ирана.

Патриотически и демократически настроенные иранские политические

деятели проявили склонность к установлению официальных

отношений с большевистским правительством. При их

содействии Бравину удалось распространить в иранской столице

следующее заявление: «В Тегеран я прибыл несколько дней тому

назад и уже имел ряд встреч. Этим заявлением сообщаю, что я готов

приступить к переговорам с членами иранского правительства

относительно аннулирования всех незаконных договоров и

соглашений, на которые свергнутое царское правительство силой

заставило пойти слабое иранское государство. После отмены концессий,

как представитель революционного правительства России,

я готов от его имени подписать почетный договор с иранским

правительством» [156].

Опираясь на заявление Бравина и на внешнеполитические

акты советского правительства как на правовые документы меж

дународного значения, иранское правительство, возглавляемое Сам

сам ос-Салтане (Наджаф Кули-ханом Бахтияром), 30 июля 1918 г.

опубликовало официальную декларацию об аннулировании капи

туляционного режима и всех неравноправных договоров, заклю

ченных Ираном с иностранными государствами. В этом докумен

те, в частности, говорилось: «Исходя из того, что ныне прави

тельство России сделало свободу и полную независимость всех

народов своим идеалом и целью своих устремлений, извещая

неоднократно как официально, так и неофициально об отмене

договоров и концессий, полученных у Ирана путем принуждения,

и из того, что Иран подобно всем другим государствам имеет

полное и законное право на свои экономические ресурсы и на

свободу, нижеподписавшиеся ответственные члены иранского

правительства приняли решение отменить и объявить недействительными

все упомянутые (неравноправные) договоры и концессии

и настоящим извещают об этом как представителей иностранных

государств, аккредитованных в нашей столице, так и

наших представителей, пребывающих в зарубежных странах, а

также весь (иранский) народ» [157].

Как Англия, так и США и Франция отказались признать

декларацию иранского правительства. Дипломаты западных держав

усмотрели в ней двойную опасность. Во-первых, они опасались,

что если она получит международное признание, то примеру

Ирана могут последовать многие другие зависимые государства

Среднего Востока. Во-вторых, декларация иранского правительства,

опубликованная вслед за заявлением представителя

РСФСР, свидетельствовала о готовности правительств двух соседних

стран установить друг с другом дипломатические отношения.

Именно поэтому правительство Самсам ос-Салтане стало

для англичан крайне нежелательным. Сразу же после обнародования

декларации оно вынуждено было подать в отставку [158].