Объявление о подписке на журнал «Библиотека»125

В Тобольске в Приказе общественного призрения принимается подписка на книгу «Ученая, Економическая, Нравоучительная, Историческая и Увеселительная Библиотека, в пользу и удовольствие обоего пола и всякого звания читателей». Сия книга будет состоять из 12 частей; каждая из оных будет до трех сот печатных страниц; во избежание же многим неприятной смеси, издатель разделил всякую часть на пять особых статей и каждой из оных дал наименование, соответствующее содержащейся в ней материям. Первая статья учености. Сия статья будет заключать краткую историю о происхождении и усовершенствовании художеств, как механических, так и свободных с некоторыми подробностями оных. Многие небольшие сочинения, относящиеся к философии и политике, юриспруденции, коммерции, медицине, физике, натуральной истории и проч.: также разные другие ученые рассуждения славнейших писателей и множество любопытнейших вещей до всякого рода учености касающиеся. Вторая статья домоводства. В сию статью будут помещаемы полезнейшие и любопытнейшие вещи, относящиеся к земледелию, скотоводству, строению, садоводству, внутреннему хозяйству и проч., испытанные лекарства от многих опасных болезней; рецепты как составлять разные для дам притирания и помады; наставления как готовить разного рода кушанья как мясные, так и рыбные, и множество иных вещей, касающихся до экономии во всем пространстве сего слова и способствующих к приятной и спокойной жизни. Третья статья нравоучения. Сия статья будет содержать в себе разные нравоучительные рассуждения, избранные мысли славнейших древних и новых писателей, иносказательные сны, повести, как истинные, так и вымышленные, критические сочинения на нравы нынешнего века, выбранные по большей части из Аглинского Зрителя, примеры храбрости, постоянства, терпения, любви к отечеству и всех добродетелей, почерпнутые из бытописаний всех народов на земном шаре обитавших и обитающих, и проч. Сие выбрано из новейших путешествий. В сию же статью будут вносимы славнейшие сказания и деяния всех великих мужей и жен новой истории; также критические примечания и опровержения на некоторые места древней всеобщей истории. Пятая статья увеселения. Сия статья будет заключать в себе все то, что может приятно занять читателей, как то: новейшие и избранные анекдоты, любопытные и забавные физические примечания на нравы всех животных, чудные и смешные сказки, острые шутки, математические и физические увеселения, под именем фокус-покус известные; также наставления как делать разные фейерверки, и множество иных полезно-забавных испытанных и дозволенных секретов.

Цена подписная 10 руб. в Тобольске за все 12 частей, а в других городах с пересылкой 15 руб. (Далее издатель обещал давать материалы, выбранные из 55 иностранных лучших и новейших книг).

Санкт-Петербургские ведомости. 1792. № 69 (27 августа).

Словцов п.А. Ода «к Сибири»126

Дщерь Азии, богато наделенна! По статным и дородным раменам Бобровою порфирой облеченна, С собольими хвостами по грудям, Царевна! сребряный венец носяща И пестрой насыпью камней блестяща! Славян наперсница, орд грозных мать, Сибирь — тебя мне любо вспоминать.

Два века с лишком в вечность упадают, Твои как ханы белому царю Покорно пышные чалмы снимают. Я их преда́нности благодарю. Хоть населяют разны дики орды Кряжей и гор сибирских скаты горды, Но от Туры до острова Ильи Живут, как дети мирныя семьи.

Пускай Европа чванится умами, Пускай гордится блеском тонких дум — Сибирь, гордися кроткими сердцами! Что значит самый просвещенный ум? Подобен дерзновенну исполину, Он зыблет истину, как паутину, И, разодрав священный занавес, Бросает молнии против небес.

Ей-богу! там жить лучше, где повязкой Глаза завешены — не видят вдаль, Где маракуют часослов с указкой, Не зная, кто таков Руссо, Рейналь. Страна моя! Тебя я не забуду, Когда и под сырой землею буду; Велю, чтоб друг на гробе начертил Пол-линии: и я в Сибири жил.

У нас весною любят богомолье, Притом крестятся все одним крестом; За то бог дал в землях тако раздолье, Что о межах судье не бьют челом; Судье крестьянин не ломает шапки; С женой, с детьми, как кот согнувши лапки, В тепле катается, как в масле сыр. Дай бог, чтоб проклажался так весь мир.

За то в гостинцы матушке царице Пошлем осистых с искрой соболей, Чтоб в хладной белокаменной столице Ей в церковь ездить было потеплей. Она так набожна, благочестива! И в царском тереме трудолюбива! В народе — ангел мирный наяву; В правленьи — солнце в утреннем пару.

Се та, которая весь Север льдистой Мизинцем держит так, как перстень свой.

Блажите, орды, что в глуши лесистой Ермак ударил древле булавой. Хоть сечь его считаете разбоем, Однак герой останется героем. Ермак, отродье богатырских душ! Он палицей одной расчистил глушь.

<1796>

2. Тобольская и сибирская журналистика 2 пол. XIX века

Публицистика областников

Потанин Г.Н.

К характеристике Сибири¹²⁷

Десять лет управлял Западной Сибирью генерал Горчаков, человек злой, надменный, самолюбивый. Он окружил себя бездельниками, которые бичевали страну доносами и шпионством. Бесчисленное множество чиновников было разжаловано или разорено за взятки и казнокрадство, а ни то, ни другое не уничтожалось. Доносчики и шпионы были первыми взяточниками и казнокрадами. Горчаков надеялся посредством их знать все злоупотребления в стране и создал сильнейшее зло, которого не мог видеть. Неспособный к управлению, он смотрел на свою должность только как на аксессуар к княжескому достоинству. Он не понимал своего поста, о стране отзывался нелепо. Когда из одного, кажется, Кузнецкого острога бежал какой-то преступник, Горчаков отвечал на запросы из Петербурга, что дело это весьма не важное, если преступник бежал из маленькой тюрьмы в большую. В Омске он держал себя одиноко, вообще старался быть русским аристократом, любил блеск парадов и безнаказанность дерзкого обращения с подчиненными. Он воображал, что управление краем состоит в том только, чтобы усилить свой авторитет; он выхлопотал себе право разжаловать по своему суду казачьих офицеров в рядовые и всеми мерами старался добиться влияния над таможенными и горными округами, находящимися в Западной Сибири. Все чиновничество было приведено в смятение и в продолжение десяти лёт лихорадочно наживалось и банкротилось.

Наконец, в Петербурге как-то вспомнили о Западной Сибири. Горчаков задержан в столице, а в Сибирь был отправлен для ревизии генерал Анненков; край был обрадован этой мерой, он думал, что все нарушения права будут восстановлены. В некоторых местах ожидание суда было так возбуждено, что произошли комические приключения: какие-то два солдата приехали в город Нарым, объявили себя адъютантами генерала Анненкова, произвели ревизию дел в тамошних судебных учреждениях и заковали в кандалы чиновников. Но ревизия Анненкова вышла нисколько не лучше той, которую производили когда-то сенаторы Куракин и Безродный. Первый был такой чистокровный аристократ, что слуга надевал ему шляпу на голову. Сначала сенаторам было представлено множество жалоб. Но когда сенаторы сошлись с [их] лакеями, то это дорожное неудобство было отстранено. Куракин не любил запаха дегтя; когда крестьянин входил в прихожую, лакей говорил ему: «Что же ты в таких сапогах пришел, хоть бы смазал дегтем». Крестьянин возвращался домой и намазывал сапоги. Прихожая набиралась полная, выходил Куракин и в бешенстве от вони выгонял крестьян.

После всего этого в Омск приехал генерал Гасфорд. Это наружно доброе существо было после Горчакова то же, что Федор после Ивана Грозного. Десять лет уже царствует этот почтенный немец. Вообще в Сибири власть императора не чувствительна и узнается только по перемене одного паши другим. В этот промежуток времени хоть бы одна разумная мера! Человек, запятнанный остракизмом иркутского Муравьева за взяточничество, Почекунин управляет чиновниками (страной никто еще не управлял), составляет проекты и давит всех. Каждый раз Гасфорд привозит из Петербурга бездну проектов, и правительство думает, что он занимается [делом].

Гасфорд очень бывает занят; по крайней мере, он сам уверен, что неусыпно трудится. Но в чем заключаются его занятия? Целыми часами он спорит, какое имя дать улице в Омске или вновь учрежденному городу. Все его проекты, привозимые в Петербург, ограничиваются прибавлением нового запасного хлебного магази­на или учреждением какой-нибудь новой должности там, где много старых.

Кроме этого трудолюбия, Гасфорд старается показаться перед публикой честным до рыцарства и нравственным гражданином. Чтобы не развращались нравы в России, он приказал на картах Западной Сибири в названии города Аягуза выкинуть букву «г». Осмотревши Бурлинские соленые озера, он нашел там старую лестницу, выделил из своих денег 25 копеек серебром на ее исправление и написал в Томское губернское правление, чтоб оно возвратило ему издержанные 25 коп. Это, по его мнению, должна было послужить поучительным примером, до какой степени можно быть честным. Этого кажется генералу Гасфорду достаточно для того, чтоб заслужить уважение потомства, и он воображает, что его заслуги отечеству неоценимы. Он любит похвалить самого себя публично; возвратившись из Петербурга, он всегда считает своим долгом прочитать перед собранными чиновниками нечто вроде «тронной речи», в которой больше всего говорит о том, что он трудился за всех, как батрак. В Томске он поправил какому-то чиновнику грамматическую ошибку и прибавил: «Вот что значит уметь владеть и пером и мечом. Генерал до сей поры не верит, что Бэм разбил его под Германштадтом. Его мучат успехи Муравьева; когда в Омск пришло известие о графском достоинстве, данном Муравьеву, Гасфорд отказался от участия в собственно для него устроенной травле зайцев, три дня не выходил из дому и весь первый день проходил из угла в угол, повторяя вполголоса слова: «Граф Амурский». Гасфорду страх как хочется сделаться графом Заилийским. С этой целью он сам привез в Петербург статью, в которой проводится самая близкая им параллель между Амурским и Заилийским краем. Статья напечатана в № 110 «Русского инвалида» и наполнена лестью Сибирскому комитету и похвалами самому автору статьи... Впрочем, если он не писал ее сам, то наверно редактировал.

Нам всегда было бы приятно слушать этого самодовольного старичка, так наивно себя любящего, если б он приехал в Сибирь в качестве простого смертного. Но как генерал-губернатор он не имеет права на эту снисходительность. Западная Сибирь цепенеет под его бесплодным управлением. Был слух, что правительство хотело Западную Сибирь разделить. Киргизскую степь присоединить к Оренбургскому генерал-губернаторству, Томскую губ. поручить Муравьеву, Тобольскую губернию поставить в условия великороссийских губерний. И было б превосходно. А Гасфорду можно дать звание какого-нибудь графа, хоть джунгарского; пожалуй, назвать наместником Азии.

Заботливо отгородившись от печатных и изустных неприятностей, пристращавши на первых порах редакции Тобольских и Томских ведомостей, он думает, что край благоденствует под его управлением, и, чего доброго, может быть, думает, что в России не найдется человека, который может заменить его. А между тем Западная Сибирь сделалась прибежищем, спокойным уголком, в который убегают из Восточной Сибири и Оренбургского края все баскаки, батальонные командиры, дураки и негодяи. Окружен Гасфорд тоже очень дурно. В Тобольске, правда, был губернатором Арцимович, который несколько старался пробудить жизнь своей губернии, но, встреченный обскурантизмом Омска, должен был перенести свою деятельность на более независимую почву. Его место занял Виноградский.

В Томске был прежде Бекман, опять немец и опять тот же ребяческий тип. Он ездил по губернии, рассматривал с любопытством странные явления природы, интересовался нравами жителей и улыбался приятно, когда жаловались мужики и рассказывали возмутительные истории, вообще был губернатором для собственного удовольствия. Этот тип немца преследует Западную Сибирь.

В числе депутатов из разных наций при коронации Александра II был киргиз из Западной Сибири – Муса Череманов, человек умный и наблюдательный. В Москве он встретил молодого немца, увлекавшего общество своим разговором. Череманов сказал ему такой комплимент: «В первый раз вижу умного немца».

Эта невольная фраза лучше всего доказывает, как трудно встретить в Сибири дельного немца.

После Бекмана прислали в Томск Озерского, бывшего дотоле инспектором в горном институте. Говорят, он круто принялся за дела; в видах народного здравия в первое же лето, прорыв лишний въезд на гору, усыпал его галешником и обсадил деревьями, расхлопотался о женской гимназии, о городских доходах, строгостях таксы, а главные болезни края — крепостное состояние 180 тысяч крестьян, приписанных к заводам, недоступность лесов и минеральных богатств для частной промышленности — не затронуты. Специалист, может быть, по горной части, он совершенно чужд познаний, необходимых губернатору; ни юрист, ни политэконом, он держится самых отсталых идей русского законодательства и питает скромное желание — держать губернию в страхе перед собою, а себя перед Гасфордом, и блестеть основанием разных учреждений, лоторей в пользу бедных и проч., устраиваемых за счет глупого купечества. Под начальством Муравьева это, может быть, был бы хороший губернатор.

Неужели двадцатилетнее иго генерал-губернаторов Западной Сибири и их главных правлений не кончилось! В этом отдаленном крае гласность еще нужнее, чем в ближайших губерниях. Сибирский комитет запретил редакциям местных газет описывать «тяжкие времена Сибири» не пропускает подобных статей о Сибири в столичных журналах.

Муравьев колонизирует Амур, а колонистов нет. Он обращался в Петербург с просьбой; вместо того, чтобы открыть свободную колонизацию, поощрить ее привилегиями, правительство назначило на Амур штрафных солдат из арестантских рот. Когда Муравьев не хотел согласиться на эту насильственную колонизацию под тем предлогом, что арестанты не семейны, что для них придется только держать на Амуре усиленный гарнизон, пока они будут живы, а потом, когда вымрут, искать новых колонистов, гениальное петербургское правительство сумело устранить доводы Муравьева со свойственною находчивостью: оно распорядилось набрать нужное число женщин из публичных заведений провинциальных городов.

Недавно Муравьев предложил устроить в Красноярске другую золотоплавильную печь. Во всей Сибири одна такая печь в Барнауле. Отсутствие конкуренции обеспечивает полный произвол начальников этой печи. Золотопромышленник за выплавку двух пудов должен заплатить до 300 руб. серебром. Золотопромышленник Зотов не хотел однажды платить этой пошлины, и все 50 горшков, в которых топилось золото, лопнуло в печи. Было очень разумно учредить другую печь в Красноярске, тем более что золотопромышленникам Восточной Сибири далеко возить свое золото в Барнаул. Это навело ужас на Барнаул, но кабинет его величества облегчил его положение; он нашел, что в Красноярске опасно устраивать печь, так как золото после выплавки должно лежать несколько месяцев до отправления в Петербург в казенном амбаре, а в Восточной Сибири более, чем в Барнауле, ссыльных и других опасных людей. Таким образом, кабинет нашел, что правительству труднее охранить золото, чем золотопромышленникам, так как в то же время золоту придется пролежать в руках золотопромышленников. Или, может, правительство коварно слагает свою обязанность на частных людей?

В кабинете возбуждён был вопрос об освобождении крестьян, приписанных к горным заводам Западной Сибири. Публика об этом ничего не слышала, потому кабинет не торопился с решением его. Говорили об отдаче в частные руки двух железных заводов на Алтае, а потом стали говорить, что кабинет не хочет отдавать их, потому что жаль оставить механического заведения, недавно основанного при заводах, к которому оно питает материнскую нежность.

Колокол. 1860. л. 72.