1)Основные этапы творчества в. В. Вересаева.

Герой Вересаева впервые столь решительно вышел на просторы жизни и ужаснулся бесправному положению народа, классовому неравенству, деградации общества, где «бедные болеют от нужды, богатые — от довольства». Он понял, что наука, власть, закон — все на службе лишь у людей обеспеченных. И герой «Записок врача», от чьего имени ведется повествование, приходит к убеждению, что для спасения людей необходимо прежде всего бороться за устранение тех условий, которые «делают молодых стариками, которые фактически сокращают и без того короткую человеческую жизнь». С 1890-х гг. определяется главная тема творчества Вересаева — духовные искания русской демократической интеллигенции в тесной связи с переживаемой ею сменой общественно-политических умонастроений. В 1901 г. Вересаев пишет повесть «На повороте». Один из героев повести «На повороте», Владимир Токарев, пройдя через ссылку, отказывается от былых революционных убеждений, видя в них дань обычному безрассудству молодости. В конце 90-х — начале 900-х годов заметно меняются представления писателя о роли и значении искусства. В «Прекрасной Елене» (1896) и «Матери» (1902) он, как и в «Загадке», отстаивает могучую силу художественного образа, облагораживающего и возвышающего человека. Но в рассказе 1900 года «На эстраде» появляется еще и новый, весьма существенный мотив. Писатель утверждает, что только то искусство оправдывает свое назначение, которое помогает борьбе за светлые идеалы человечества. Этим утверждением Вересаев бросал вызов эстетическим принципам декадентов. В 1899 году он пишет рассказ о судьбе переплетного подмастерья — «Конец Андрея Ивановича», в 1903 году продолжает его рассказом о горестях жены Андрея Ивановича — «Конец Александры Михайловны» («Честным путем»). Они были объединены в повесть «Два конца». Впервые Вересаев написал повесть, где центральными героями стали не интеллигенты, а рабочие. Он все ближе подходил к горьковскому направлению в литературе. Вересаев и раньше всегда старался держаться событий и фактов, которые сам наблюдал, с которыми непосредственно сталкивался. Обратившись к изображению людей, куда менее ему знакомых, нежели интеллигенты, он еще строже придерживается фактического материала. За образами Андрея Ивановича и Александры Михайловны стоят совершенно реальные прототипы — хозяева той квартиры, где жил Вересаев в 1885 — 1886 годах. Даже фамилию героев он не выдумал, взял ту, что носил дед хозяина квартиры, — Колосов. Все это придает повести силу документа, но рабочих — практиков революции — он знал плохо, его окружением были революционно настроенные интеллигенты. Общую картину рабочего движения он представлял себе весьма смутно. Поэтому в повести «Два конца» революционные рабочие оказались отодвинутыми на второй план и были изображены весьма схематично. «Два конца» сильны своей критической направленностью. Центральными героями повести Вересаева стали люди, осознавшие, «что они живут, а жизни не видят», люди, в то же время сдавшиеся перед страшными условиями своего существования. Это и определило их «конец». Андрей Иванович Колосов сочувственно слушает разговоры о равноправии женщин и вместе с тем не хочет признать свою жену полноценным человеком, бьет ее, запрещает учиться и работать, потому что ее, дело — хозяйство, ее дело — о муже заботиться. Именно с них начинается последний, четвертый, период творчества Вересаева: писатель возвращался к активной общественной позиции. Много сил отдает он литературоведческой и публицистической работе, стремясь говорить с самым широким читателем. А исподволь работал над книгой, которая оказалась его последней и лучшей книгой, своего рода книгой итогов. Ее творческая история сложна и до конца не ясна. Замысел книги, названной «Без плана», возник у Вересаева в середине 20-х годов. Он отдал этой работе двадцать лет из шестидесяти, посвященных литературе, и вложил в нее весь свой писательский опыт. «Без плана» — по сути, книга всей его жизни: многие страницы почти дословно воспроизводят заметки из дневников и записных книжек еще 80 — 90-х годов прошлого века, а последние строки относятся к 1945 году; к году смерти писателя. Книга быстро росла, и в 30-х годах автор разделил ее на три цикла: «Невыдуманные рассказы о прошлом», «Литературные воспоминания» и «3аписи для себя». Но работа над циклами продолжалась. Возраст брал свое, уходили силы, а книга все больше увлекала Вересаева, хотелось успеть подытожить многолетние размышления о смысле революционных бурь в России, о судьбах искусства, об обязанностях человека перед человечеством и перед самим собой. Дневник, который писатель тщательно вел с юных лет, в 1942 — 1943 годах почти целиком заполняется набросками для книги. На обычные повседневные записи уже не остается ни энергии, ни времени. Только изредка прорываются между рукописями миниатюр строки беспокойства: успею ли? «Смертная усталость. В душе отчаяние. Нет сил так жить.» Рождаются все новые рассказы, мемуарные очерки, записи, возникает замысел еще двух циклов — «Невыдуманные рассказы о настоящем» и «Выдуманные рассказы». Незадолго до смерти писатель решил систематизировать весь накопившийся материал, но так и не успел сделать этого до конца. Жанр «Без плана» необычен. Вересаев определил его в подзаголовке так: «Мысли, заметки, сценки, выписки, воспоминания, из дневника и т. п.». Их сотни, сотни документальных новелл и миниатюр — от довольно крупных мемуарных очерков до совсем коротеньких рассказов, просто отдельных наблюдений и замечаний автора порой всего в несколько строк, — спаянных в единое произведение. Русская литература, пожалуй, не знает другого подобного примера. Но появление такого жанра в творческой биографии Вересаева вполне логично, больше того — это снова итог, итог в определении писателем своей художнической индивидуальности. Вересаев всегда тяготел к автобиографизму, к изображению факта пережитого, виденного или кем-то сообщенного. В искусстве есть два пути к правде: обобщение многочисленных фактов в вымышленном образе и выбор для изображения какого-то реального факта, однако содержащего в себе широкий типический смысл. Оба пути достаточно ярко представлены в истории литературы, оба закономерны и оправданны. Таланту В. Вересаева был ближе второй. Причем Вересаев пересматривает свою точку зрения не только на революционные события, потрясшие век, но и на перспективы строительства общества людей-братьев. Заключение В молодости Вересаев, увлекаясь народничеством, надеялся достичь общества людей-братьев путем морального совершенствования человечества. Лишь здесь, в любви, думается ему теперь, возможна та чистота и возвышенность человеческих отношений, о которой мечталось. Да еще в искусстве: оно, как и любовь, способно облагородить человека. Именно в это трудное для Вересаева время и начался его литературный путь. Вскоре после «Раздумья» Вересаев обращается к прозе: первое опубликованное стихотворение было и одним из последних. «.Во мне что-то есть, но. это «что-то» направится не на стихи, а на роман и повесть», — отмечал он в дневнике еще 8 мая 1885 года. Первая публикация Вересаева — стихотворение «Раздумье» было напечатано («Модный свет и модный магазин», 1885 г., № 44). Для первой публикации Вересаев выбрал псевдоним В. Викентьев. В 1887 году он пишет рассказ «Загадка», который как бы подвел итоги юношескому периоду творчества и свидетельствовал о начале зрелости. Загадка была опубликована во «Всемирной иллюстрации», 1887 г., т. 38, №9. Может показаться, что «Загадка» мало чем отличается от стихов юного поэта: тот же молодой герой со своими чуть грустными, чуть показными раздумьями, не идущими дальше вроде бы сугубо личного и интимного. Однако писатель не случайно именно с «Загадки» исчислял годы жизни в литературе, именно ею открывал свои собрания сочинений. В этом рассказе были намечены основные темы и идеи, волновавшие Вересаева в первое десятилетие его литературной деятельности. Писатель славил человека, способного силой своего духа сделать жизнь прекрасной, спорил, по сути дела, с модной философией Н. Минского, утверждавшего, что «счастье в жертве». Вересаев же доказывал, что истинное счастье в борьбе, призывал не терять веры в завтрашний день: «Пускай нет надежды, мы и самую надежду отвоюем!» Правда, ему все еще кажется, что искусство — одно из немногих средств превращения человека в Человека. В 1888 году, уже кандидатом исторических наук, Вересаев поступает в Дерптский университет на медицинский факультет. «.Моею мечтою было стать писателем; а для этого представлялось необходимым знание биологической стороны человека, его физиологии и патологии; кроме того, специальность врача давала возможность близко сходиться с людьми самых разнообразных слоев и укладов» — так в автобиографии объяснял он свое обращение к медицине. В тихом Дерпте, вдали от революционных центров страны, провел Вересаев шесть лет, занимаясь наукой и литературным творчеством. Как и в «Загадке», в первых произведениях, последовавших за ней, тему борьбы за человеческое счастье, за большого и прекрасного человека, тему борьбы со всем, что мешает утвердиться такой личности в жизни, В. Вересаев решает в плане морально-этическом. От попытки социального решения проблемы он пока далек, а потому, даже черпая из жизни факты откровенно социального, политического звучания, осмысляет их в аспекте морально-психологическом. Так произошло, например, с рассказом «Порыв» (1889). Поводом для его написания явились споры молодого писателя с отцом, причем споры социально- политического характера. В рассказе, однако, тема решительно переведена в морально-этический план. Переделка общества с помощью одного лишь искусства либо морального совершенствования людей — надежда не менее иллюзорная, чем ставка на религию.

2) Анализ одного из стихотворений Ф. Сологуба (по выбору).

Анализ стихотворения Фёдора Сологуба «Не трогай в темноте...»

Это стихотворение одно из наиболее мистических произведений Фёдора Сологуба. Каждая его строчка пронизана страхом и ужасом перед чем-то неведомым, враждебным человеку. Этот страх перед жизнью, вернее, перед её непредсказуемостью, невозможностью найти точку опоры и постоянным погружением в какую-то трясину, в которой задыхаешься, но и вырваться из неё невозможно, прошёл через всю поэзию Ф.Сологуба. И чувства загнанного в угол человека, оказавшегося лицом к лицу с бесплотными обитателями этого мира, удалось поэту с невероятной достоверностью передать в стихотворении «Не трогай в темноте...». Он действительно следовал своему принципу “рассказывать то, что внутри вас”, потому, без всякого сомнения, хочется верить его словам, пусть пугающим, но не лишённым какой-то удивительной искренности. “Не трогай в темноте” — это призыв, обращение к читателю с просьбой: “не трогай в темноте того, что незнакомо”. Удивительно, но то, что пугает героя, не названо на протяжении всего стихотворения ни разу. Читателю только по намёкам, столь характерным для символистов, остаётся догадываться, что же это за существа. Каждый раз они называются в третьем лице: “те, кому привольно дома”; “кто с ними был хоть раз”; “он”; “она”. Единственная конкретная характеристика этих существ — нежить. Но что это за нежить? Как она выглядит? Откуда взялась? В.Даль так определял значение этого слова: “всё, что не живёт человеком, что живёт без души и без плоти, но в виде человека: домовой, водяной, русалка и так далее”. Но, мне кажется, совсем не этих существ видел лирический герой. Скорее здесь те духи, которые не имеют собственного обличья, принимают чьи-то личины. И действительно, в последних стихах второй строфы и первом стихе третьей Ф.Сологубу удаётся передать неуловимый, будто бы ускользающий облик этих существ: Сверкнёт зелёный глаз, Царапнет быстрый коготь, — Прикинется котом... Мы буквально видим в темноте мгновенно вспыхивающий и тут же гаснущий блеск зелёных глаз, слышим этот звук царапающего когтя по полу. Эпитет “быстрый” точно отражает невозможность чётко разглядеть, зафиксировать своё внимание на существе, способном оказаться в одно и то же время в разных углах комнаты, а вместе с тем здесь чувствуется и страх перед когтями нежити, от которых не успеешь спрятаться. Но всю нашу уверенность в том, что мы хоть чуть-чуть сумели увидеть нежить, Ф.Сологуб разрушает единственной строчкой: “прикинется котом”. Это не её настоящий облик, а лишь личина, маска, под которую человеку не суждено заглянуть. Инверсии этих трёх строк как раз и подчёркивают неожиданную для человека разгадку: он так и не увидел лицо враждебного ему существа. Нежить обманула человека, прикинулась котом. Здесь не случайно появляется этот образ-символ. Кошка в фольклорной литературе всегда была символом чего-то загадочного, мистического, именно она считалась существом, связанным с другим миром, закрытым для людей. И как раз сейчас человека начинает мучить страх неизвестности. Лирический герой задаётся вопросами о том, что же дальше будет делать эта нежить, но они остаются без ответа, становятся риторическими. Ф.Сологуб передаёт и страх перед этими существами, и в то же время неодолимое желание узнать их: А что она потом Затеет? Мучить? Нежить? Это неведомое существо само решает, что ему делать с человеком, который полностью оказывается в его власти. Может, оно пришло поиграть с ним, довести до смертного ужаса, а может, и соблазнить, что встречалось уже в лирике Ф.Сологуба. Сологубовская нежить почему-то “испуганная”, хотя, казалось бы, ей нечего бояться (ночь, человек, замирающий от страха перед ней), но поэт даёт именно такой эпитет слову “нежить”. Невольно приходит в голову мысль, что нежить не настолько всесильна, какой видится в темноте ночного ужаса, что она и сама боится чего-то — света. Полностью объяснить это невозможно, Ф.Сологуб — символист, он передаёт свои ощущения, которые могут и не возникнуть у другого человека. В данной строфе интересна рифма: нежить–нежить. Так здесь проявляется ассоциативность его поэзии: нежить — не просто неживое существо, а существо, обладающее какой-то дикой, непонятной, но тем не менее ощущаемой лирическим героем нежностью. Это не серая Недотыкомка, семенящая и ухмыляющаяся, а существо, не лишённое, быть может, и некоторой красоты, притягательности своей бесплотностью. Оно манит и притягивает, смеётся и пугает, соблазняет и наводит ужас. Четвёртая строфа передаёт безысходность положения человека, невозможность вырваться из этой паутины, которая тебя оплетает и душит: “куда ты ни пойдёшь, возникнут пусторосли...” Слово “пусторосли” не изобретение Ф.Сологуба, оно встречалось в говоре тверских крестьян и до этого, но он придал ему особый, свой, смысл, что нередко делали многие другие символисты. “Пусторосли” — символ чего-то пустого, ненужного, а вместе с тем вредного и губительного. Как и всякий символ, он многозначен. Иннокентий Анненский трактовал его как “что-то глупо — кошмарно — дико — разросшееся, вроде назойливо несказанных и цепких слов, из которых иной раз напрасно ищешь выдраться в истоме ночного ужаса”. А может, это как раз те, кого не стоит трогать ночью, они бесплотны, вырастают из пустоты перед человеком. Если же увидеть в этом слове обобщающий смысл, то “пусторосли” — это все мысли, поступки человека, которые делают его жизнь невыносимой, пустой, лишают её содержания. Лирический герой каждый раз даёт нам призрачную надежду (“измаешься, заснёшь”), но тут же её отнимает: “Но что же будет после?” Поэту удаётся нагнетать страх, внушать ужас, не прибегая к каким-то особым формам, оставаясь верным своему стремлению к простоте. В пятой строфе стихотворения вновь появляется загадочный, мистический образ “сожителя”. И снова Ф.Сологуб даёт нам только намёк на то, кто же он (“прозрачною щекой”). Это уже не нежить в образе кошки, а бестелесное существо, не менее, а может, и более страшное, пугающее. Оно не имеет очертаний, тела, но заполняет всю обитель “серой тоской”. Казалось бы, здесь противоречие: существо, имеющее щёку, показано огромным, необъятным. Но именно так Ф.Сологуб и выражает “непередаваемость” облика “сожителя”. Страх застилает глаза человеку, поэтому существо, находящееся рядом, фантастически меняет свой внешний вид. Оно не имеет тела, но его присутствие физически ощущается лирическим героем, что подчёркивается такой деталью, как “щека прозрачная”, этот “сожитель”, существо, находящееся постоянно рядом, льнёт к человеку, вновь проявляется мотив какой-то нечеловеческой нежности. То, что тоска, распространяемая этим существом, точнее, видимая, чувствуемая человеком, серая — не случайно. Для Ф.Сологуба, как и для многих символистов, большую роль в его поэзии играл цвет. Это не чёрная, смертельная тоска, от которой совсем недалеко до избавительницы — смерти, а серая, тусклая, несущая только ощущение погружения в липкую паутину, где ты ни жив, ни мёртв. И, наконец, последняя строфа отражает чувство, к которому постепенно нас вёл Ф.Сологуб на протяжении всего стихотворения, — “жуткий страх”. Поэт, чья лирика была весьма скупа на эпитеты, всё же не удержался, чтобы не дать своему излюбленному слову “страх” определение “жуткий”, не отличающееся какой-то особой вычурностью, но очень ёмкое. Это беспредельный страх от встречи с нежитью, жутью, не поддающийся описанию, который можно только почувствовать в темноте ночи. Мы действительно почти физически ощущаем описываемое поэтом чувство. С помощью метафоры Ф.Сологуб наделяет страх какими-то вещественными характеристиками: он “стоит во всех углах... дома”. Страх как будто сгустился, его можно увидеть, он вот-вот материализуется в какое-то чудовищное существо. Рефрен слова “так” подчёркивает бесконечность этого ужаса, который повторяется каждой ночью, всю жизнь, отравляя её. Появляется олицетворение — “тоскующий дом”, усиливающее чувство безысходности: весь дом заполнен странными существами, от них некуда деться. Этот “тоскующий дом” может выступать как символ всего мира, залитого “серой тоской” замирающего от ужаса человека. В стихотворении нет и намёка на то, что хоть кто-нибудь может помочь. Поэт с пугающей ясностью показывает совершенное одиночество: его слова “одиночество — общий удел” на уровне ассоциаций, интуиции подтверждаются этим стихотворением: человек остаётся один на один с нежитью, своим страхом, тоской, которые не отступают от него ни на шаг. Хозяевами жизни оказываются “те, кому привольно дома”; друг, брат — всё отступает перед этим страшным “сожителем”. Возможна неоднозначная трактовка и образа темноты, появляющейся в начальной строфе стихотворения. Что это за темнота? Здесь имеется в виду не просто отсутствие дня, света, но, может быть, темнота символизирует неизвестность, жизнь человека. Лирический герой просит “не трогать в темноте того, что незнакомо”. Но разве что-то может человеку быть знакомо в темноте, разве предметы не меняют свой внешний облик, разве самые обычные и хорошо знакомые вещи не превращаются в фантастических чудовищ? Тогда встреча с “теми” существами становится неизбежной, а предчувствие этой встречи начинает отравлять человеческую жизнь. Сам человек оказывается на краю пропасти, в которую может упасть в любой момент. Лирический герой пережил встречу с нежитью (“кто с ними был хоть раз, тот их не станет трогать”) и теперь предупреждает нас об этой опасности. Мне кажется, что для него главное не столько предупредить, сколько напугать человека, он испытывает какое-то наслаждение, проводя нас через все муки страха, которые он сам испытал. Поверить лирическому герою или отвергнуть его слова остаётся делом читателя. Поэту всё же удаётся убедить нас в искренности этого предупреждения посредством “магии слов”, с помощью звука своего голоса. Аллитерация звуков “т”, “ш”, “п”, то есть глухих согласных, придаёт большинству строф какое-то шепчущее звучание, как будто тебя предупреждают о чём-то грозном, страшном на ухо, тихо, чтобы не разбудить нежить, стерегущую в темноте любого человека, что ещё более нагнетает атмосферу страха. К концу стихотворения, особенно в его последней строфе, становится больше звонких звуков, голос звучит уже не так приглушённо (“близкий, знакомый”), но не менее зловеще. Это соответствует моменту полного погружения человека в страх, пугающее пророчество лирического героя достигает своей высшей точки. И если на протяжении всего стихотворения голос хоть иногда, в отдельных звуках, был громок, то теперь, в последних двух стихах шестой строфы, Ф.Сологуб отнимает у нас надежду: его голос, стихая, переходит в шёпот, который тоже скоро должен исчезнуть, оставляя нас наедине со своим страхом и темнотой ночи. Поэту больше нечего добавить, всё дальнейшее безумно-кошмарное действие ощущается нами без слов; эта страшная прелюдия подводит нас к черте, отделяющей от тех мест, которые не поддаются описанию человеческим словом. И уже за нами остаётся право выбора: увидеть ли в этом предупреждении лишь бесплотные фантазии лирического героя, уловить ли в нём насмешку человека, со стороны глядящего на нас, более мудрого, потому способного увидеть всю зыбкость земного существования, или же поверить в искренность этих слов. Мне кажется, возникающие здесь образы тьмы, её порождений, “тоскующего дома”, возможно, символизирующего весь наш мир, погружённую в темноту землю, философская тематика данного стихотворения делают невозможным однозначную его трактовку. Единственное, что несомненно: «Не трогай в темноте...», мистическое, завораживающее, пугающее и притягивающее, вобрало в себя многие мотивы поэзии Ф.Сологуба, в нём причудливо отразилось мироощущение поэта, не менее загадочного и удивительного. И каждый читатель пытается разгадать его загадку по-своему, руководствуясь собственным миропониманием, приближаясь или удаляясь от того смысла, который заложил в стихотворение сам поэт. Что бы мы ни увидели в этом произведении, определить, правы ли мы, будет невозможно, да и не нужно, так как Ф.Сологуб, как и все символисты, стремился возбудить в читателе собственный, неповторимый отклик, сделать процесс чтения процессом сотворчества.

Билет 22.

1)Художественное своеобразие дореволюционных поэм В. В. Маяковского.