Развитие путевой литературы в XIII–XV веках «Хождение за три моря» Афанасия Никитина

В XII–XV веках продолжалось развитие жанра «хождений» («хожений»), начатое ранее «Хождением игумена Даниила». Основанные на средневековых записях и заметках путешественников «хождения» представляли собой одно из наиболее подвижных явлений в древнерусской системе жанров, поскольку цели поездок, маршруты, исторические обстоятельства, свидетелями которых то и дело становились авторы паломнических записок, постоянно сменялись. Произведения такого рода сложно было выдержать исключительно в рамках религиозной тематики. Традиционно, помимо описания увиденных святынь, путешественники заносили в свои заметки определенные сведения о маршруте, количестве дней, проведенных в пути от одной точки до другой. Нередко в тексты хождений также попадали сведения автобиографического характера, сведения о топографии различных городов, их населении и местных обычаях. Русских паломников привлекали памятники архитектуры и не только церковной. Так, дьякона Троице-Сергиевого монастыря Зосиму, дважды посещавшего Царьград, весьма заинтересовала конная статуя императора Юстиниана и константинопольский ипподром. В составе «хождений» могли встречаться сведения, ценные с точки зрения исторической географии (например, тот же Зосима причисляет города, находившееся во время его странствий под властью египетского султана), а также с точки зрения политической истории.

Строго говоря, несмотря на религиозные истоки этого жанра, цели поездок авторов более поздних древнерусских «хождений» могли быть различными. Так, например, посетивший Константинополь в конце XIV столетия некий Александр мельком упоминает, что был там «куплею», т. е. по торговым делам, тогда как упомянутый Зосима выполнял различные дипломатически поручения. Таким образом, со временем «хождения» теряют свою первоначальную религиозную направленность, постепенно превращаясь из образцов паломнической в произведения путевой литературы.

Ярким примером постепенно секуляризации (т. е. обмирщения) жанра является цикл памятников середины XV века, связанных с поездкой русской делегации на Ферраро-Флорентийский собор 1439 года. Однако наиболее широко известным памятником древнерусской путевой литературы остается «Хождение за три моря» Афанасия Никитина.

«Хождение за три моря» Афанасия Никитина История создания и жанровые особенности

О составителе «Хождения за три моря» Афанасии Никитине известно сравнительно немного. Сведения об этом авторе мы можем почерпнуть лишь из самого «Хождения» да из небольшой авторской приписки, предваряющей текст этого памятника в составе Львовской летописи. Здесь говорится, что Афанасий Никитин был тверским купцом, провел в Индии четыре года, всего же, по подсчетам автора, шесть раз встречавшего в пути Пасху, его путешествие заняло более шести лет, однако домой ему вернуться было уже не суждено. Афанасий умер в дороге, не дойдя до Смоленска. После смерти путешественника его тетради были некими купцами привезены в Москву, к дьяку Василию Момыреву, а после 1475 года попали к составителю летописи. В свою очередь и этот летописец, и более поздние исследователи затруднялись даже определить точное время странствий тверского купца. Традиционно на основании авторских указаний времени Пасхи их принято относить к 1466–1472 годам, однако сам Афанасий Никитин в своем сочинении неоднократно признается, что, не имея с собой книг, он не мог во время скитаний по Индии правильно вычислить время подвижных праздников христианского календаря. Последние расчеты, выполненные на основании авторских указаний на праздники мусульманские, а также изучение содержащихся в «Хождении» сведений по истории Индии, позволяют датировать путешествие скорее периодом с 1468 по 1474 год.

Содержащиеся в записках Афанасия Никитина сведения позволяют также сделать некоторые выводы о личности автора. В своем деле он, вероятно, был человеком опытным, возможно, ему пришлось некогда побывать в Византии, так как в одном из фрагментов он сравнивает статую индийского божества с константинопольским памятником императору Юстиниану. Однако никакой особой значимостью этот тверской купец, по-видимому, не обладал, напротив та тщательность, с которой автор фиксирует, что он миновал разные русские земли – Углич, Кострому, Плес без происшествий, позволяет скорее видеть в нем человека зависимого, боящегося обид и поборов даже от своих русских наместников.

В Нижнем Новгороде для большей безопасности Афанасий рассчитывал пристроиться к посольскому каравану Василия Папина, однако караван этот он пропустил и вынужден был две недели дожидаться другого, где ехал посол от татарского Ширван-шаха, но даже и эта предосторожность не помогла. В конце концов, корабль тверского купца разграбили возле Астрахани нагайцы, оттуда несчастный торговец, у которого на Руси остались долги и для которого путь назад домой был поэтому закрыт, «отправился, куды его очи понесли».

Таким образом, становится очевидно, что решение идти на юг в Иран и Индию было принято отважным путешественником абсолютно спонтанно и, следовательно, он не мог выполнять никаких особых поручений, как полагали исследователи середины XX столетия. Да и вообще едва ли заранее собирался столь значительно отклоняться от привычных русских торговых путей. Что же до упоминающихся в самом начале его повествования неких грамот, то подобные документы удостоверяющие личность и цель поездки, самые древние аналоги современных заграничных паспортов, еще в те далекие годы были необходимы путешественникам, дабы беспрепятственно миновать земли того или иного правителя.

«Хождение за три моря» дошло до нас в составе нескольких списков двух разных редакций, о происхождении которых долго велись научные споры. Скорее всего, сочинение Афанасия Никитина с самого начала имело характер разновременных авторских записей, своеобразного дневника, но без разбивки на даты. Об этом говорит его свободная, не подчиненная какому-либо плану композиция, когда авторские рассуждения то и дело возвращаются к мыслям о вере, значительно занимавшим русского купца вдали от родины. Кроме того в «Хождении» в свободном порядке сочетаются наблюдения о различных народах Индии, их жизни и обычаях: краткий пересказ местных преданий, деловые записи о местах и времени проведения ярмарок, товаров и ценах в разных городах, перечисление крупных индийских портов, авторские, иногда, по-видимому, выполненные с чужих слов заметки о военных и политических событиях в Индии начала 70-х годов XV столетия, важных для купца с точки зрения возможности торговли и проезда. Повествование обрывается на прибытии Афанасия Никитина в Феодосию (Кафу), часть записей имеющих политический оттенок, например рассуждения о русских князьях, а также характеристика ислама, весьма подходящего, по мнению автора, воинственным индийским хоросанцам, и некоторые интимные замечания переданы здесь по-тюркски и по-персидски. Видимо, автор рассчитывал, что его писание прочтут когда-нибудь на Руси и заранее пытался подстраховаться от возможных неприятностей. Впрочем, по ходу повествования таких иноязычных отрывков становится все больше, в их число попадают отдельные выражения и даже тексты молитв. Вероятно, со временем русский путешественник стал думать и писать на том языке, на котором вынужден был разговаривать. Большинство представленных здесь записей явно современны событиям. Повествуя о своих злоключениях, автор еще не знает, чем они закончатся, а общая последовательность рассказа четко соответствует маршруту его составителя.

Таким образом, с точки зрения жанровой природы сочинение Афанасия Никитина оказывается вполне в рамках традиции древнерусских путевых заметок – разнообразных «хожений» и «странников» и отличается от лишь максимальной откровенностью и непосредственностью автора, к тому же несколько дезориентированного, попавшего в чужую бытовую, языковую и религиозную среду.

Если дневник Афанасия Никитина и несет на себе следы попыток какой-то авторской обработки, вроде написания небольшого, всего в два предложения предисловия и завершающей текст персидской молитвы, то такая редактура здесь минимальна. Логично было бы предположить, что после возвращения из восточных стран, до границ Московской Руси автор так и не добрался. Смоленск в XV веке принадлежал Литве, у Афанасия Никитина не было достаточно времени, чтобы привести в порядок свои записи, придать им вид законченного повествования. Скорее всего, он оставил нам единственный вариант своего дневника, появление же разных его редакций дело рук позднейших переписчиков.