Три века истории

X VIII век — Аптекарский огород

В 1706 году по указу Петра I на тогдашней северной окраине Москвы, за Сухаревой башней, был заложен огород для выращивания лекарственных трав. С этого огорода сад и ведет свою историю.

Первый аптекарский огород возник, вероятно, в Измайлово, при отце Петра, царе Алексее Михайловиче. В Москве подобных огородов было несколько, но все они, кроме нашего, бесследно исчезли.

Хозяином огорода сначала был Аптекарский приказ, затем Московский госпиталь, а ближе к концу XVIII века — Медико-хирургическая академия.

Для управления огородом по традиции приглашали опытных садовников и ученых-иноземцев, главным образом, из Германии. В медицинском саду не только выращивали, заготавливали лекарственные травы и на месте готовили из них лекарства (об этом косвенно говорят находимые в земле старинные аптекарские пузырьки), но и обучали студентов,  будущих врачей. Отсюда посылали и первые ботанические экспедиции по России, а любознательные ученые-ботаники собирали в саду первые коллекции «курьезных плантов». По легенде, еще при основании сада сам Петр посадил здесь три хвойных дерева: ель, пихту и лиственницу «для научения граждан в их различии»; из них последняя жива до сих пор. Крона лиственницы повреждена молнией в начале XX века, и с тех пор она почти не растет. Ее почтенный возраст недавно был подтвержден с помощью возрастного бура.

 

XIX век — Золотой век

Сад превратился в один из центров отечественной науки и стал московской достопримечательностью.

1812 год оставил эту часть Москвы выгоревшей дотла. В саду сгорела большая часть оранжерей, библиотека и гербарий; уцелели лишь деревья в глубине парка, где не было построек. Идея избавиться от сада, тягостного для университетской казны, не раз посещала тогда ответственные головы. Но нашелся устроивший всех компромисс: под частный садовый питомник продали часть территории. Это был единственный раз в истории сада, когда его площадь уменьшилась. На вырученные деньги и восстановили хозяйство.

В 1850-х годах была предпринята серьезная реконструкция сада с целью сделать его более привлекательным для горожан. У прежде сугубо научного заведения возникла новая функция: сад превратился в любимое москвичами место отдыха. Часть его была «отделана в английском вкусе», появилось много цветов, и «для удобства посетителя наставлены по разным местам скамейки и диваны». И. Е. Репин, бывавший в саду, записал как-то в дневнике: «В университетском саду много милого мужичья да бабья, несмотря на высокую входную плату».

На протяжении всего XIX века садом управляли видные ученые, часто оказывавшиеся людьми с немалыми организаторскими способностями. Благодаря их усилиям к концу века сад стал одним из центров отечественной ботаники. Он был хорошо известен в России и за границей, а своими коллекциями он мог похвастаться перед многими знаменитыми ботаническими садами Европы. Горожанкин ездил к коллегам для перенятия опыта в устройстве оранжерей и лабораторий. В одном из писем своему главному садовнику он писал: «…кажется, я не ошибусь, если скажу, что после оранжереи нашего сада в Дрезденском саду нечего смотреть!».

 

XX век — Советский период

Все драматические события XX века сполна сказались на судьбе даже такого далекого от политики заведения, как ботанический сад.

В первые годы Советской власти в стране было не до ботанических садов. Вплоть до 1930-х годов в саду наступил период разрухи и упадка, сравнимый по нанесенному урону только с пожаром 1812 года.

Вот как писал об этом уже после войны Константин Игнатьевич Мейер, директор сада с 1940 по 1948 год: «Угроза замерзания не раз нависала над оранжереями… К весне 1920 года все заборы, окружавшие Ботанический сад, оказались разобранными окрестными жителями, и сад превратился в проходной двор, от чего весьма пострадали все насаждения… Впрочем, ограждение сада скоро удалось восстановить, но оранжереи, равно как и культуры открытого грунта, остались в прежнем состоянии. Большинство этих культур было уничтожено, и в голодные годы на их месте разводились овощи. Деревянные перекрытия [оранжерей] быстро сгнили и провалились, стекла вывалились, и их стали расхищать окрестные жители. Чтобы спасти стекла от окончательного разграбления, их сняли и с уцелевших оранжерей. Голые остовы, заливаемые дождем и засыпаемые снегом, стояли до 1924 года…»

Примечательно, что в первые послереволюционные годы, когда никому не приходило в голову заботиться о досуге горожан, сад был закрыт для обычных посетителей, но несколько раз в неделю на территории разрешали гулять детям, жившим в окрестных кварталах.

По мере роста Москвы возрастало и значение сада как места отдыха горожан.

С 1-ой Мещанской (ныне пр. Мира) посетители попадали в сад через глухие деревянные ворота. За ними открывался благоухающий цветочный партер с выставленными на лето пальмами.

В годы войны на территории сада были вырыты бомбоубежища, а на производственном участке возник «коллективный огород». В лаборатории продолжались фундаментальные и практические исследования, в том числе по повышению урожайности пищевых растений.

В 1952 году рядом с садом открылась кольцевая станция метро «Ботанический сад», позже переименованная в «Проспект Мира». В ее декоре использованы ботанические мотивы. Так, например, один из 16 керамических барельефов представляет ученого с книгой и микроскопом.

Тогда же, в послевоенные годы, посещаемость сада достигла своего пика - двести тысяч человек в год приходило в сад на экскурсии, занятия, выставки цветов или просто побродить по тенистым аллеям — он был очень популярен среди москвичей и оставался до начала 1950-х единственным ботаническим садом в Москве.

По Генеральному плану реконструкции Москвы вся эта часть города должна была измениться до неузнаваемости. Вместо старой застройки вдоль проспекта Мира встали бы помпезные многоэтажные здания (в духе Кутузовского проспекта), а саду, по одной из идей, была уготована роль Главного ботанического сада столицы с приличествующими такому статусу атрибутами: величественным входом, парадной планировкой и соответствующей градообразующей ролью. Из «тайного» внутриквартального оазиса он превратился бы, возможно, в один из образцов садового искусства в стиле «сталинского ампира». Война помешала осуществлению этих планов. Сад остался практически не затронут ими, но вокруг все же многое изменилось — из исторической застройки уцелел только дом В. Брюсова.

Сад оставался ведущим ботаническим учреждением Москвы, пока в 1945 году не был заложен огромный академический сад в Останкино. В 1953 году рядом с новым комплексом зданий Университета на Ленинских горах построили Агробиологический сад МГУ, а старый сад стал его филиалом.

Коллекции живых растений

Коллекции живых растений — это основа для всего спектра деятельности современного ботанического сада. Они собираются с определенной целью, в нашем случае прежде всего для того, чтобы сад мог выполнять свои функции: заниматься научными исследованиями, образованием и просвещением, сохранять историческое наследие и дарить посетителям вдохновение.

Что такое ботанический сад и чем он занимается?

Кто-то, не долго думая, скажет, что это — уютный зеленый остров в центре города, отличное место для прогулок, что-то вроде городского парка, но только почему-то у растений здесь — таблички с названиями. Другой резонно возразит, что это — историческое место со старинными постройками и вековыми деревьями,  не только московская, но и российская достопримечательность, к тому же сохранившая свой трехсотлетний топоним — «аптекарский огород». Третий вспомнит, что сад — часть Московского университета, что здесь работают ученые, что здесь учат студентов, школьников и садоводов, что на экскурсиях здесь показывают растения со всего мира, а в декоративных посадках можно увидеть модные садовые новинки и почерпнуть идеи для собственного сада…

Все они будут правы, ведь перечисленное — это разные стороны нашей деятельности. А для нее нам и нужны коллекции: в первую очередь — живые растения, а также книги, гравюры, рисунки, фотографии, базы данных, сухие образцы, гербарий и многое другое.

Сейчас в саду можно увидеть более 2000 видов, сортов и форм растений (вместе с теми, что содержатся в оранжереях). Это не так много, если сравнивать с большими ботаническими садами, но и не так мало для нашей небольшой территории.

Оранжереи

В наших оранжереях содержатся, изучаются и демонстрируются растения из разных климатических областей Земли.

В оранжереях сосредоточена значительная часть наших коллекций. Именно здесь сад больше всего похож на музей. Его «экспонаты» — живые растения — распределены по нескольким «залам» — отделениям с разным климатом — в соответствии с условиями их далекой родины.

Такие непохожие растения объединяет нечто общее: они помещены под стекло, потому что наш климат для них губителен. Одним, например жителям пустынь, у нас слишком сыро, и их нужно защищать от излишней влаги; другим, наоборот, слишком сухо, и вокруг них надо искусственно поддерживать постоянную высокую влажность; некоторым нежным тропическим травам даже наше северное светило кажется нещадным, и они требуют притенки; а иные, напротив, привыкли к солнцу в зените, не выносят наши темные зимы, и их необходимо досвечивать специальными лампами. И почти всем им у нас слишком холодно, некоторым — даже летом. Будучи практически изолированными от внешнего мира, растения в оранжереях находятся в полной зависимости от нашего внимания, защиты и постоянного ухода, и уход этот нельзя прервать ни на день.

Благодаря труду поколений садовников в наших оранжереях каким-то чудом сохранились вековые экземпляры, среди которых — двухсотлетние пальмы и один саговник (справа), как полагают, подаренный саду графом А. Г. Разумовским из его частной коллекции вместе с другими растениями еще в 1820-х годах. Директор Г. Ф. Гофман в благодарность за благотворительность графа назвал в его честь новый описанный им род — Razoumofskya. Позже, правда, систематики переименовали его в Arceuthobium, но, подумаешь, название, — память о графских благодеяниях еще хранит живой свидетель!

В оранжереях сада можно познакомится с многими растениями, без которых трудно себе представить жизнь человека.

Наши оранжерейные коллекции организованы таким образом, что за короткое время можно — хотя бы и поверхностно — познакомиться с ошеломляющим многообразием форм растительного царства и непревзойденной «изобретательностью» растений, их способностью приспосабливаться часто к крайним условиям жизни в разных уголках планеты. В региональные коллекции собраны растения Средиземноморья, Юго-Восточной Азии, Австралии и Новой Зеландии. Отдельную климатическую коллекцию составляют растения пустынь Южной Африки, Центральной и Южной Америки — несмотря на разделенность океанами и отсутствие родственных связей, они обнаруживают поразительное сходство, выработанное в ответ на похожие условия среды.

Особый акцент во всех наших оранжерейных коллекциях сделан на так называемые полезные растения: пищевые, лекарственные, пряно-ароматические, эфиромасличные, волокнистые и красильные, кормовые, каучуконосные, строительные, декоративные. Человеческая цивилизация связана с ними неразрывными узами.

В наших оранжереях много хозяйственно-полезных растений со всей Земли. Некоторые из них широко известны и иногда составляют основу экономики целых стран, другие, наоборот, используются только внутри узких сообществ. Все они — предмет изучения науки этноботаники.

Этноботаника — междисциплинарная наука, зародившаяся на стыке ботаники, географии, экологии, истории и этнографии. Она изучает многообразные отношения народов и цивилизаций Земли с растениями. Часто эти связи имеют не только локальный, но и глобальный характер. Например, кофе родом из Эфиопии, стало неотъемлемой частью многих культур и повлияло на социальную историю целых континентов; некоторые цитрусы одомашнены настолько давно, что не встречаются в дикой природе; а бананы являются в некоторых странах основой рациона (более 300 кг на человека в год!). Эти и многие другие полезные растения можно увидеть в наших оранжереях.

Тема: Экскурсия в Дарвиновский музей

7.06.2011г.

М узей, как и всякое яркое явление в культуре, начинается с личности. Такой личностью для Дарвиновского музея был его основатель и бессменный директор до 1964 года, доктор б иологических наук, профессор Александр Федорович Котс. Если бы понадобилось в нескольких словах охарактеризовать личность этого неординарного человека, то слова – ученый, музеолог и педагог - наиболее полно высветили бы грани дарования Александра Федоровича.

А начиналось все с малого - с детских увлечений мальчика. В своих воспоминаниях Александр Федорович писал: «С трех лет я себя чувствую зоологом, с пяти - музейцем, страстным собирателем всего, что хоть немного относится к животным. Эту мою любовь к Природе я считаю унаследованной от отца и матери."

Александр Котс родился в Москве в 1880 году в семье немецкого эмигранта, доктора философии Геттингенского университета, одаренного ботаника, лингвиста и поэта-любителя Альфреда Карловича Котса и Евгении Александровны, урожденной Грасман.

Область научных интересов будущего биолога определилась довольно рано. В 1899 году, 19-летний гимназист Саша Котс отправился в свою первую самостоятельную экспедицию в Западную Сибирь. Впечатления от природы этого края были необыкновенно яркими, а изготовленные юным исследователем препараты птиц легли в основу будущего Дарвиновского музея. Именно эти чучела птиц, представленные на ХIV выставке Всероссийского общества Акклиматизации, принесли Александру признание его таксидермического мастерства и Большую серебряную медаль.

Если собранные коллекции положили начало будущему Дарвиновскому музею, то научные результаты ученика 7 класса гимназии были удостоены публикации в сборнике трудов Общества испытателей природы. Первая научная статья называлась “Заметки об орнитологической фауне Юго-Западной Сибири”.

У спех начинающего биолога и таксидермиста был не случаен. Решающую роль в нем, несомненно, сыграло знакомство с Фридрихом Карловичем Лоренцом (1842 - 1909) - известным зоологом-систематиком и владельцем лучшей таксидермической фирмы Москвы.

Чучела, изготовленные опытными мастерами фирмы Ф.К.Лоренца, отличались высоким качеством, динамичными и естественными позами. Именно поэтому их так охотно покупали все крупные зоологические музеи Европы. Александр Котс не только учился у опытных препараторов, но и использовал любой шанс для пополнения своей домашней коллекции. Конечно, тощий кошелек гимназиста был не в состоянии оплатить все желаемые приобретения, но Ф.К.Лоренц давал юному энтузиасту право вносить плату в рассрочку. Многолетняя дружба этих людей оборвалась лишь со смертью Фридриха Карловича. Чтобы сохранить в целостности, спасти от “распыления” результаты сорокалетних коллекционных сборов по изменчивости окраски животных, Александр Федорович предложил наследникам Лоренца себя в качестве финансового директора фирмы. По его просьбе жалование ему платили чучелами, а мастерская по-прежнему работала для музея по льготным ценам. Три томительных года, заполненных конторскими книгами, бланками заказов, капризами клиентов, обернулись в итоге сотнями прекрасных музейных экспонатов.

Но все это было позже. А тогда, на исходе XIX века, ни о каком музее не шло еще и речи. Просто была домашняя зоологическая коллекция красивых и редких экспонатов, не объединенных общей идеей.

В 1901 году Александр Котс поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. Увлекательные лекции М.А.Мензбира, В.И.Вернадского, К.А.Тимирязева, А.П.Павлова заставили забыть о давнем увлечении. Теперь все средства, выручаемые от частных уроков по биологии, уходили на приобретение иностранной литературы по общей биологии. Труды А.Уоллеса, Г. де-Фриза, А.Вейсмана, купленные А.Ф.Котсом в те годы, бережно хранятся в библиотеке музея по сей день.

В 1905 году Александр Котс едет за границу в Вилла-Франку на практику по гидробиологии. Кроме этого, его очень интересовала постановка курса дарвинизма в крупнейших университетах Европы. Личное знакомство со столпами эволюционного учения: Гуго де-Фризом, Августом Вейсманом, Эрнстом Геккелем оказалось очень полезным для студента-биолога; вместе с тем он обратил внимание, что отсутствие демонстрационных материалов в аудиториях делает лекции сухими, формальными. Длинной чередой прошли перед глазами А.Ф.Котса естественнонаучные музеи Мюнхена, Берлина, Дрездена, Штутгарта, Бреславля, Лейпцига, Франкфурта, Иены, Бонна, Брюсселя, Парижа, Лондона... Но как же похожи оказались они на стеллажи огромной библиотеки, где каждая витрина - редчайший манускрипт, закрытый наглухо для неподготовленного посетителя. “Везде все те же монотонные ряды звериных или птичьих чучел, как будто самая искусная инсценировка жизни животных в состоянии раскрыть смысл изучения живой природы”, - писал А.Ф.Котс. Даже в знаменитом Дарвиновском зале Британского музея его поразило “богатство фактов и скудость, недосказанность объединяющей идеи”.

Вот тут-то Александр и вспомнил о своей коллекции! Он загорелся идеей создать у себя на родине музей, пропагандирующий основы эволюционного учения. Но как?.. Не было ни средств, ни помещения для осуществления мечты. Ничего - кроме блестящей идеи и энтузиазма.

Было ясно, что новый музей должен сплавить в одно действующее целое два творческих начала: теоретические знания и их наглядное подтверждение. Фортуна улыбнулась искателю. В 1907 году Александр Котс был приглашен на московские Высшие женские курсы для ведения практических занятий по анатомии животных, а несколько позже молодому преподавателю доверили чтение лекций по дарвинизму.

Это событие стало поворотным пунктом в судьбе музея и его основателя. Из тесной квартиры коллекция перебралась в зоологическую лабораторию курсов и “...накануне лекций десятки препаратов извлекались из шкафов и располагались на столах в аудитории в порядке, предусмотренном ролью каждого объекта”. Молодая аудитория с вниманием и благодарностью встречала увлеченного лектора.

Определилось и новое направление комплектования музея. А.Ф.Котс писал, что коллекции “объединялись по отдельным главам эволюционного учения: географическая, возрастная и персональная изменчивость, приспособления, менделизм, ламаркизм, происхождение человека...”. Ответы на кипы писем с заказами в Германию, Англию, Францию не заставляли себя долго ждать. “Редкая неделя обходилась без посылок, редкий день не приносил конвертов с иностранной маркой и редкий час - без новых планов о дальнейших пополнениях музея”, - вспоминал впоследствии Александр Федорович. Частично новые экспонаты оплачивались зоологической лабораторией, которой руководил в те годы Н.К.Кольцов, но большая часть по-прежнему покупалась на средства основателя музея.

В 1911 году в жизни Александра Котса произошло очень важное событие: он женился на Надежде Николаевне Ладыгиной (1889-1963). Это она - прилежная третьекурсница МВЖК, староста биологического кружка, увлеченная в равной степени психиатрией и зоологией - станет потом известным ученым-зоопсихологом, автором многих научных трудов, доктором биологических наук. В ту пору будущая научная карьера только угадывалась. Со старинных фотографий спокойно и внимательно глядит на нас несравненной красоты девушка. Стройный стан, бархатно-карие глаза, длинные косы, уложенные русым венцом вокруг головы. Черты этого нежного облика как зеркало отражают прекрасную душу. Девушка с пророческим именем “Надежда” навсегда связала свою судьбу с Александром Федоровичем. Полвека, полных тяжелых испытаний и радостных побед, связывали ее с музеем, честь основания которого А.Ф.Котс бесспорно разделял с ней.

Молодая чета с удвоенной энергией занялась музейной коллекцией. Именно про те годы истории музея А.Ф.Котс писал: ”На последние рубли недоедающих хозяев в адрес курсов прибывали посылки с райскими птицами и прочими чужеземными редкостями”. Удача для этих людей была не в материальном не материальном благополучии, не сытости. На вершины счастья их поднимала страсть к созиданию, жизнь в творчестве.

Весной 1913 года Александр Котс вместе с Надеждой Николаевной вновь поехал за границу. На этот раз основной целью поездки было приобретение новых экспонатов в таксидермических фирмах Лондона, Берлина, Гамбурга и Галле, куда поступали собранные со всего света экзотические животные. Кроме множества естественнонаучных экспонатов были куплены книги по биологии и пять подлинных писем Ч. Дарвина.

В том же 1913 году были изданы научные труды Александра Котса: “Этюды по теории эволюции” и “Пути и цели эволюционного учения в отражении биологических музеев”. В последней работе впервые обосновывалась необходимость использования произведений искусства в естественнонаучных музеях.

Даже в суровые годы революции и гражданской войны, полные смятения, террора, голода и холода, сотрудники музея не прерывали своей работы. В нетопленных музейных стенах создавались скульптуры, картины, чучела животных, велись научные исследования. В январе 1918 года Губернский комиссар (и профессор Высших женских курсов) Павел Карлович Штернберг выдал охранное удостоверение на “представляющие большую научную ценность” коллекции музея.

Время было тяжелое: Котсу приходилось совмещать сразу множество должностей. Он преподавал в МГУ, Военно-педагогической академии, Педагогическом институте, читал научно-популярные лекции в многочисленных клубах. Кроме того, в 20-е годы А.Ф.Котс был назначен директором московского зоопарка. Здесь он возобновил, прерванную в годы революции, экскурсионную и научно-исследовательскую работу. Экспериментальные исследования проводились по зоопсихологии, генетике и межвидовой гибридизации. Столь непростое совмещение должностей ученого оказалось полезно и для музея. Результаты этих работ, зафиксированные в фотографиях, рисунках и чучелах, и сегодня являются неоценимым экспозиционным материалом.

Не только вопросы общей биологии волновали директора музея. Постоянной проблемой научного творчества Александра Федоровича была разработка экспозиционных и лекционных методов пропаганды эволюционного учения. К 1941 году, за 30 лет существования музея, Котс ознакомил с экспозицией около полумиллиона посетителей. Его блестящий лекторский талант ни одного человека не оставлял равнодушным. В архиве хранятся сотни благодарных писем и восторженных отзывов в адрес Александра Федоровича.

Несмотря на трудоемкую работу по комплектованию и учету коллекций, бесконечные хлопоты о строительстве нового музейного здания, Александр Федорович находил время для творчества. Он автор более двухсот музееведческих работ. Однако большая часть его творческого наследия находится в рукописях. Сегодня мы вновь обращаемся к ним. Начиная с 1993 года, сборники Трудов Государственного Дарвиновского музея открывают статьи его основателя. Эти работы не утратили своей актуальности и являются классикой музееведения.

О судьбе музея и его основателя можно было бы рассказывать долго. Однако лучше всего Котса характеризуют его же слова: “Та самая настойчивость, которая когда-то заставляла меня мальчиком добровольно голодать, тратя данные на завтрак деньги на покупку мертвых птичек и зоологических картинок, - та же самая настойчивость, и упорство двигали мною полвека, побуждая день за днем и год за годом собирать, накапливать десятки, сотни, тысячи научных экспонатов для музея...” Своим энтузиазмом директор заражал и сотрудников. Творчество объединяло всех. Коллекции росли, со временем экспозиционные залы музея стали напоминать переполненные фондохранилища. Однако ждать новых стен музею пришлось очень долго. Только в 1995 году сбылась заветная мечта основателя и многих поколений сотрудников - Дарвиновский музей вновь открыл двери перед своими гостями.

Александр Федорович прожил нелегкую, полную лишений и невзгод, но прекрасную жизнь. Ему посчастливилось застать свое детище признанным и любимым, с дружным коллективом, работающим в направлении, которое когда-то определил он сам. А.Ф. Котс завещал нам, своим потомкам, очень многое: свой музей, свои статьи, свой пример противостояния хаосу, свой мальчишеский пыл и опыт патриарха. Жизнь, к счастью иногда дарит нам незаменимых людей.

54