34. Воплощение романтической эстетики в романе б. Констана «Адольф». Исповедальная форма произведения.

повествование идет от первого лица (роман носит подзаголовок «Рукопись, найденная в бумагах неизвестного»), действует тоже разочарованный герой, сосредо­точенный на своих интимных переживаниях, сетующий на жизнь, далекий от гражданских интересов

Сюжет сводится к истории любви Адольфа к Элленоре, ко­торую он завоевал из тщеславия и начинает тяготиться ею, как только все внешние препятствия устранены. Адольф полон про­тиворечий: он жаждет порвать связь, мешающую его карьере,— и не решается нанести удар любящей женщине; хочет независи­мости— и не умеет управлять собою; отвергает лицемерный свет — и тянется к нему; искренне выражает чувство, которое угасает прежде, чем он успевает закончить фразу. Страдая от этого от­сутствия цельности, Адольф мечется между «себялюбием и чув­ствительностью», самолюбованием и самообличением, не способ­ный к действию, которое подменяется бесплодными порывами.

Констан с необычайной психологической достоверностью за­печатлел разрушительное действие на душу человека эгоизма. В Адольфе узнало себя целое поколение. Недаром Пушкин поста­вил его рядом с байроническими героями.

Пушкин оценил и своеобра­зие стиля «Адольфа», вполне отвечающего аналитической за­даче романа, — точного, лако­ничного, суховатого, и языка, «всегда стройного, светского, ча­сто вдохновенного».

35. Обзор лирики а. Де Ламартина: основные мотивы, образы, тематика (анализ одного стихотворения на выбор).

Ламартину здесь принадлежит заслуга первого шага. Из его обширного наследия — а он напечатал немало стихотворных книг как собственно лириче­ских, так и внутренне завершенных пространных отрывков заду­манной им «христианской эпопеи» («Падение ангела», 1838, и др.),— в памяти последующих поколений прочно сохранились лишь некоторые вещи из числа самых ранних: из двух выпусков «Поэтических раздумий» (1820, 1823). Прежде всего это элегии «Озеро» и «Одиночество», навеянные преждевременной смертью его возлюбленной.

Под пером Ламартина меланхолическая элегия получила фило­софский размах думы о бренности земного удела смертных — о ми­молетно-хрупком счастье, тщете быстротечной жизни, а вместе с тем обрела проникновенность скорбной исповеди. Для бесприютно­го ламартиновского страдальца с утратой одного дорогого ему существа весь белый свет вдруг обезлюдел, обернулся пустыней. Столь потрясенному сознанию природа, все окружающее предстают не сами по себе, даны не остраненно-описательно, а пропущены сквозь призму крайне удрученного, затуманенного страданием взора: каждая вещь у Ламартина словно бы заговорила, чтобы напомнить о недавнем блаженстве и теперешней муке. В самой словесной ткани поэтому, наряду с вкрапленными в нее ударными философическими изречениями.

Век философов и умной, побуждающей не столько к сопережи­ванию, сколько к соразмышлению словесности, просветительское XVIII столетие для французской лирики было порой скорее за­сушливой и — за одним бесспорным исключением: Андре Шенье — скудной своими плодами. Постепенное распространение в первой половине XIX века романтического виденья жизни на всю культуру Франции, от живописи и театра до историографии и политических учений, повлекло за собой возрождение неподдельного лиризма и в стихотворчестве, дотоле заглушённого было ходульным велере­чием усердных одописцев и метким, но холодноватым острословием сочинителей эпиграмм.

Причиной тому послужил ряд свойств романтического мышления, отличавших его от просве­тительского разума, чересчур склонного к отвлеченному умозре­нию и потому, между прочим, не выдержавшего проверки порево­люционной действительностью. Среди них в первую очередь — пристальное внимание к сокровенному складу личности, душевно неповторимой в своих страданиях и упованиях. Далее, это вкус к пестрой, броской, вещественно плотной материальности окру­жающего, будь оно сегодняшним, текущим, или седой стариной. И наконец — это мифотворчески одухотворяющий природу и историю взгляд на бытие как на живое, изменчиво-разноликое становление. Во всем, что он созерцает, постигает, переживает, романтик ищет и распознает прежде всего своевольную необыч­ность, особ ость отдельного, а то и причудливость незаурядного. И здесь, в этой отправной установке сознания, коренятся естест­венные предпосылки лирически непосредственного отклика на события внешней и внутренней жизни.