Рождение стиха
Бальмонту
В душе моей мрак грозовой и пахучий... Там вьются зарницы, как синие птицы... Горят освещенные окна... И тянутся длинны, Протяжно-певучи Во мраке волокна... О, запах цветков, доходящий до крика! Вот молния в белом излучии... И сразу все стало светло и велико... Как ночь лучезарна! Танцуют слова, чтобы вспыхнуть попарно В влюбленном созвучии. Из недра сознанья, со дна лабиринта Теснятся виденья толпой оробелой... И стих расцветает цветком гиацинта, Холодный, душистый и белый.
1904, Париж
* * *
Быть заключенным в темнице мгновенья, Мчаться в потоке струящихся дней. В прошлом разомкнуты древние звенья, В будущем смутные лики теней.
Гаснуть словами в обманных догадках, Дымом кадильным стелиться вдали. Разум запутался в траурных складках, Мантия мрака на безднах земли.
Тени Невидимых жутко громадны, Неосязаемо близки впотьмах. Память — неверная нить Ариадны — Рвется в дрожащих руках.
Время свергается в вечном паденье, С временем падаю в пропасти я. Сорваны цепи, оборваны звенья, Смерть и Рожденье — вся нить бытия.
Июль 1905
Старые письма
А. В. Гальштейн
Я люблю усталый шелест Старых писем, дальних слов... В них есть запах, в них есть прелесть Умирающих цветов.
Я люблю узорный почерк — В нем есть шорох трав сухих. Быстрых букв знакомый очерк Тихо шепчет грустный стих.
Мне так близко обаянье Их усталой красоты... Это дерева Познанья Облетевшие цветы.
<1904>
ДОЖДЬ
В дождь Париж расцветает, Точно серая роза... Шелестит, опьяняет Влажной лаской наркоза.
А по окнам танцуя Все быстрее, быстрее, И смеясь и ликуя, Вьются серые феи...
Тянут тысячи пальцев Нити серого шелка, И касается пяльцев Торопливо иголка.
На синеющем лаке Разбегаются блики... В проносящемся мраке Замутились их лики...
Сколько глазок несхожих! И несутся в смятенье, И целуют прохожих, И ласкают растенья...
И на груды сокровищ, Разлитых по камням, Смотрят морды чудовищ С высоты Notre-Dame...
Март 1904
Предвестия
Сознанье строгое есть в жестах Немезиды: Умей читать условные черты: Пред тем, как сбылись Мартовские Иды, Гудели в храмах медные щиты...
Священный занавес был в скинии распорот: В часы Голгоф трепещет смутный мир... О, бронзовый Гигант! Ты создал призрак-горе; Как призрак-дерево из семени — факир.
В багряных свитках зимнего тумана Нам солнце гневное явило лик втройне, И каждый диск сочился, точно рана, И выступила кровь на снежной пелене.
И ночью по пустым и гулким перекресткам Струились шелесты невидимых шагов, И город весь дрожал далеким отголоском Во чреве времени шумящих голосов...
Уж занавес дрожит перед началом драмы, Уж кто-то в темноте, — всезрящий, как сова, Чертит круги и строит пентаграммы, И шепчет вещие заклятья и слова.
9 ЯНВАРЯ 1905
ТАИАХ
Тихо, грустно и безгневно Ты взглянула. Надо ль слов? Час настал. Прощай, царевна! Я устал от лунных снов.
Ты живешь в подводной сини Предрассветной глубины, Вкруг тебя в твоей пустыне Расцветают вечно сны.
Много дней с тобою рядом Я глядел в твое стекло. Много грез под нашим взглядом Расцвело и отцвело.
Все, во что мы в жизни верим, Претворялось в твой кристалл. Душен стал мне узкий терем, Сны увяли, я устал...
Я устал от лунной сказки, Я устал не видеть дня. Мне нужны земные ласки, Пламя алого огня.
Я иду к разгулам будней, К шумам буйных площадей, К ярким полымям полудней, К пестроте живых людей...
Не царевич я! Похожий На него, я был иной... Ты ведь знала: я — Прохожий, Близкий всем, всему чужой.
Тот, кто раз сошел с вершины, С ледяных престолов гор, Тот из облачной долины Не вернется на простор.
Мы друг друга не забудем. И, целуя дольний прах, Отнесу я сказку людям О царевне Таиах.
Май 1905, Париж
* * *
Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель... По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре. По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль, И лежит земля страстная в черных ризах и орарях.
Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор, Причащусь я горькой соли задыхающейся волны, Обовью я чебром, мятой и полынью седой чело. Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель!
1907
* * *
Я здесь расту один, как пыльная агава, На голых берегах, среди сожженых гор. Здесь моря вещего глаголящий простор И одиночества змеиная отрава.
А там, на севере, крылами плещет слава, Восходит древний бог на жертвенный костер, Там в дар ему несут кошницы легких Ор... Там льды Валерия, там розы Вячеслава,
Там брызнул Константин певучих саламандр, Там снежный хмель взрастил и розлил Александр, Там Лидиин «Осел» мечтою осиян
И лаврами увит, там нежные Хариты Сплетают верески свирельной Маргариты... О, мудрый Вячеслав, привет! — Максимильян.
(1907)