16. "Игрища", "агитсуды", "живые газеты" как наиболее распространенные виды театрализованного действа в период гражданской войны.

Близким по природе своей к массовым инсценировкам был весьма популярны в те годы вид представлений – театрализованные суды. «Суды» тоже проводились под открытым небом, при большом стечении народа. Судили Капитал, судили Врангеля, судили Лодыря, Дезертира и т.д., а порой, в более узких аудиториях, среди подсудимых оказывались и литературные персонажи: Раскольников, Катюша Маслова и Нехлюдов и пр.

Проводились эти «суды» в форме подлинного судебного заседания, что и определяло схему действия, столкновение сторон, основной конфликт, круг действующих лиц – председатель, прокурор, адвокат, свидетели, подсудимый…

В ходе действия значительное место занимала импровизация (хотя тексты готовились и оговаривались заранее). Импровизация придавала агитсуду естественный, жизненный характер, давала возможность и зрителю активно вмешиваться в «разбор дела». Участие зрителей в прениях было одной из важных особенностей этих представлений.

Широкое распространение в 20-е годы получила еще одна форма агитации – громкое чтение. Дефицит бумаги, остановка типографий, недостаток в рабочих на полиграфическом производстве и самое главное – неграмотность, печальное наследие старого режима, - все это и обусловило возникновение громкого чтения. Громкие чтения в клубе уступают место устной газете, где печатно-газетный материал преднамеренно обрабатывается клубными работниками с учетом агитационных и просветительских задач, местных событий, спецификой восприятия массовой аудиторией на слух и т.д. В результате появляется небывалый до сих пор вид агитационно-пропагандистского театрализованного представления – живая газета.

Чаще всего это были инсценированные политобозрения, монтажи из обозрений, докладов, лекций. Представление состояло из ряда отдельных сцен, монологов, коллективных декламаций, частушек и т.п. Иногда монтаж и строился по-газетному: за передовицей следовали отделы – фронтовой и рабочей жизни, производства, деревни и т.д.

«Живые газеты» агитировали за очередные политические мероприятия Советской власти, боролись с культурной отсталостью, с пережитками и суевериями. «Живая газета» пользовалась как опытом массовых инсценировок, так и достижениями профессионального театра, использовала и элементы других искусств. Здесь и балет, и оперетта, и танец, и пение, и плакаты, и кинофильмы. Заканчивалось представление агитационным по содержанию дивертисментом.

В годы гражданской войны наиболее интересным способом пропаганды большевиков были поезда и трамваи – агитационные поезда.

Московский трамвай стал использоваться для проведения культурно-просветительских и агитационных мероприятий. 1 мая 1919 г. по маршрутам А и Б, № 4 курсировали трамвайные поезда с "летучими" цирковыми представлениями на открытых прицепных вагонах. Газета "Вечерние известия Моссовета" с интересом отмечала: "Большим успехом пользовался цирк на трамваях, разъезжавших в течение целого дня по городу. Моторный вагон был обращен в помещение для духовного оркестра, а на прицепной товарной платформе расположились цирковые артисты, акробаты, клоуны, жонглеры и атлеты, дававшие представления на остановках. Массы народа восторженно встречали артистов."

С 1 июня 1919 г. Управление городских железных дорог по распоряжению Моссовета стало предоставлять по заявкам учреждений и организаций трамвай для экскурсии за город рабочих. Такие экскурсионные трамваи предоставлялись за плату в 300 рублей.

С осени 1919 г. трамвай становится основным перевозчиком дров, продовольствия и других грузов для большинства городских учреждений, С целью обеспечения новых функций трамвая ко всем товарным станциям, дровяным и продовольственным складам Москвы были подведены подъездные трамвайные пути. По заказам предприятий и организаций трамвайщики выделяли до 300 грузовых трамвайных вагонов. За 1919 г. для решения вопросов организации грузовых перевозок было проложено около 17 верст новых путей.

Необходимость решения вопросов организации грузовых перевозок поставила перед городскими властями вопрос об организации специального парка для грузовых перевозок. Так, в законсервированном Пресненском трамвайном парке стали восстанавливать трамвайные грузовые вагоны. В мае 1919 г. из ворот этого парка вышли на линию первые грузовые вагоны. Пресненский парк начал использоваться в своем прямом назначении.

Начиная с первомайских праздников 1920 г. трамвайные поезда стали использоваться как агитационные. Для молодой Советской России это становилось одной из самых важных направлений деятельности. Агитация и пропаганда становились важнейшими государственными задачами. Агитационные концерты на трамвайных вагонах давшись на всех крупных площадях города: у Александровского вокзала, на Пресненской заставе, у Брянского вокзала, на Серпуховской площади, у Страстного монастыря, на Каланчевской, Таганской площадях и т.п.

Такие агитационные трамвайные поезда стали курсировать и по выходным дням. Газета того времени "Коммунистический труд" о пользе такого использования городского трамвая писала следующее:

"Первые опыты использования трамвайных платформ для передвижной агитации подчеркнули огромное значение объединения устной политической агитации и театрального зрелища с революционным агитационно-политическим содержанием.

Вчерашний день показал, что это прекрасное начинание художественного подотдела, поддержанное агитационным отделом Московского комитета Р.К.П., взявшего дело художественно-политической агитации в свои руки, должно получить дальнейшее развитие в смысле увеличения числа "агит-трамваев" и привлечения к передвижной агитации видных партийных сил и деятелей сцены и музыки. Агит-трамваи собирают на площадях огромное количество зрителей. Партийный агитатор на платформе трамвая окружен многотысячной толпой рабочих и городской бедноты. Огромная аудитория под открытым небом слушает ораторов с большим вниманием, следит за каждым словом. Артисты, выступающие на "передвижных подмостках", встречают здесь благодарных и внимательных зрителей.

Это испытали вчера артисты театра "Революционной сатиры", выступавшие на платформах агит-трамвая под руководством тов. Разумного.

Сценки в костюмах, посвященные польскому нашествию, появление Юденича, Колчака, Деникина, революционные стихотворения, дуэт Польши и Петлюры, частушки на военную злобу имели огромный успех у публики, награждавшей артистов шумными аплодисментами."

Вместе с артистами на агит-трамваях выступали с речами видные партийные и государственные деятели: Антонов-Овсеенко, Сосновский, Бакинский и др.

В это время многие москвичи увидели в своем трамвае необходимый признак городской жизни. Именно поэт Лебедев-Кумач дал красивый эпитет трамваю: "Сверкал голубыми вспышками". По сути, именно в то тревожное время родился в умах многих москвичей "красивый голубой вагон".

Такие агитационные поезда периодически выпускались на линию в последующие годы во время всей гражданской войны. Последний раз агиттрамваи с концертами проехали по главным площадям города 1 мая 1922 г. Эта традиция иногда возникала и в последующие годы.

17. Театрализованные формы празднично-обрядовой культуры трудящихся 20-х – 30-х годов (митинги, тематические гуляния, музыкальные и певческие праздники, олимпиады, смотры художественной самодеятельности, физкультурные парады).

Часто используемым приемом активизации массовой аудитории и организации участников праздничного действия с помощью средств театрализации являются шествия и парады. На эту их важнейшую функцию обращал особое внимание еще на заре Советской власти А. В. Луначарский, подчеркивавший, что «для того, чтобы почувствовать себя, массы должны внешне проявить себя, а это возможно, только когда... они сами являются для себя зрелищем... Если организованные массы проходят шествием под музыку, поют хором, исполняют какие-нибудь, большие гимнастические маневры или танцы... насыщенные таким содержанием, которое выражало бы идейную сущность, надежды, проклятия и всякие другие эмоции народа, — то те, остальные, неорганизованные массы, обступающие со всех сторон улицы и площади, где происходит праздник, сливаются с этой организованной массой, и, таким образом, можно сказать: весь народ демонстрирует сам перед собой свою душу»37.

В раннем советском массовом празднике шествия несли огромный социальный смысл именно в силу потребности людей с максимальным эффектом выразить себя и вовлечь в красочное зрелище тех, кто к ним еще не присоединился. Не случайно герои произведений тех бурных лет у В. Маяковского, А. Блока, Д. Бедного и других совершают постоянное движение в революционном марше. Шествие становится важной сюжетной канвой стихов и песен послереволюционного периода.

Митинги рассматривались как одно из направлений праздничной деятельности масс. Особое внимание в их проведении уделялось искусству как выразительному средству, повышающему их эффективность. Это шло от глубинного понимания пропагандистского воздействия народного праздника, которое, по мнению А. В. Луначарского, являет собой «искусство волновать массу, воздействовать на ее чувства с тем, чтобы повести ее за собой»29, т. е. органично связывает реальный театр жизни и искусство.

Средства искусства должны были усиливать эмоциональное звучание публичных массовых выступлений, ярче выражать сочувствие, солидарность, протест, давали возможность донести идеи революции не только до ума, но и до сердца каждого рабочего и крестьянина. Именно поэтому праздники 1918—1920 гг., проходившие часто по выработанной еще до революции схеме: короткий установочный митинг, шествие по намеченному маршруту, всеобщая манифестация, — включали в себя митинги-концерты, успешно сочетавшие массовую политическую сходку с концертно-зрелищной программой.

Массовые праздники годились как средство демонстрации мощи и организаторских способностей режима только в том случае, если они повторялись ежегодно в тех же гигантских масштабах. Нельзя было не дотянуть до масштабов праздника, который отмечался в предыдущем году. Более того, согласно советской логике перманентного роста и поступательного развития каждый последующий праздник должен был неуклонно расти вширь и превосходить предыдущие постановки в великолепии. Большевистские полководцы праздничного искусства были обречены на постоянную экспансию. Таким образом, пропагандисты инсценирующей диктатуры сами себе поставили ловушку, вырваться из которой уже было невозможно, ибо экспансия обретала собственную динамику. Волей этого императива советский массовый праздник занял свое привилегированное место в арсенале пропагандистских средств. Можно было снять меньше фильмов, чем в предыдущем году, или нарисовать меньшие по размеру картины. Но для диктатуры, попавшей в сильную зависимость от проведения массовых инсценировок, было невозможно отказаться от одного из массовых мероприятий во время главных праздников красного календаря. Даже начало Великой Отечественной войны не Означало автоматического конца такой логики.

Церемониймейстеры инсценирующей диктатуры ставили перед собой задачу донести до людей в наглядной и доступной для восприятия форме советские культурные стандарты, и праздник как нельзя лучше подходил для этого. Он одновременно служил средством интеграции и перековки сознания людей. Как и другие медиумы пропагандистского государства, советская праздничная культура впитывала в Себя предшествующие традиции, придавала им свою форму и синтезировала их с новшествами. Благодаря такой'интеграции возникали точки соприкосновения между старым и новым, люди узнавали в новой оболочке старые обычаи и могли следовать им под новым наименованием. Но дело не ограничивалось только перекраской старинных обрядов в красный цвет советской символики. Интеграция никогда Не была самоцелью. Ее конечная цель заключалась в переплавке человеческого материала и превращении его в обновленную продукцию советского производства. То есть люди, на которых была направлена пропаганда, служили большевистским селекционерам, стремившимся к улучшению человеческой природы, также в качестве формируемых объектов. Там, где эти объекты сопротивлялись превращению в заданную форму, партийное государство прибегало к методам принуждения и дисциплинарным мерам. Усилия по интеграции и дисциплинарные меры воздействия представляли собой некий тандем, элементы которого достаточно часто конфликтовали друг с другом.

За этим конфликтом скрывалось еще одно фундаментальное противоречие в целях диктатуры, устраивавшей пропагандистские кампании. Отдаленной целью цивилизаторской миссии большевиков была, несомненно, радикальная трансформация людей, создание нового советского человека, который полностью соответствовал бы советскому культурному космосу. Путь к этому новому человеку был, однако, далек, а стратегии следования по этому пути не совпадали. Во-первых, подданных старались мобилизовать, построить в ряды и заставить маршировать по праздникам официального календаря. Во-вторых, режим стремился к тому, чтобы эти нормы поведения вошли в плоть и кровь людей. П реследуя эти цели, режим применял методы воспитательного диктата, где объектом трансформации объявлялась «вера», пусть даже необязательно «души» его подданных. Окультуривание «масс» всегда шло в двух направлениях: чисто поведенческой адаптации образа жизни к санкционированному канону культурных стандартов или вдалбливания этих норм в сознание подданных1. Советский праздник в равной мере обслуживал обе стратегические опции пропагандистского государства. Он годился как для демонстрации мобилизационных возможностей режима, так и для выполнения задач перевоспитания людей в качестве «внеклассной школы».

Мы не хотим сказать, что массовый праздник являлся «ведущим медиумом» в арсенале средств культуры 1920-1930-х гг. Медиа-ландшафт пропагандистского государства представлял собой сложную систему, компоненты которой постоянно взаимодействовали между собой и обусловливали друг друга. Различные жанры этой системы цитировали друг друга и на протяжении 1930-х гг. все больше интегрировались в самодостаточную целокупность. Тщетно было бы искать в этой системе ведущий медиум. Отдельные жанры в ней имели специфический функциональный профиль. Но советский праздник вмещал в себя понемногу от всего. В нем были растворены и культ личности, и милитаризация, и развлечения. При таком смешении трудно разделимых между собой функциональных жанров праздничной культуры, праздник был универсален, так как его можно было, использовать для достижения различных целей. Очевидно, что инсценировка праздников рассматривалась пропагандистами как действенный пропагандистский инструмент. И когда советская власть приступила к выполнению своей культурной миссии за пределами собственной страны, праздник, естественно, стал одним из главных экспортных товаров, который принесли с собой советские оккупанты1.

Нет сомнений в том, что советские эксперты-действенники играли существенную роль в превращении праздника в центральную фигуру советского культурного канона и удержании его на этой позиции на протяжении 1930-х гг., несмотря на то что верховный партийный вождь никак не обнаруживал своего участия в планировании праздников. По документам Центрального партийного архива не видно, чтобы Сталин проявлял особый интерес к организации массовых праздников. Не приходится сомневаться, что все планы проведения праздников, принимавшиеся в Москве, проходили через его письменный стол, однако следы его непосредственного влияния и прямого вмешательства не обнаруживаются2.

Но, видимо, постановка массовых хореографических действ на Красной площади была для него и его свиты достаточно важным делом, иначе чем объяснить неизменное постоянство, с которым они часами стояли на трибуне. Вождь вообще лишь изредка появлялся на публике. Те, кто обычно скрывал свое лицо за неприступными фасадами административных зданий, являли свой лик в свете рамп организованного народного празднества. Очевидно, руководство партии рассматривало обязанность появления перед ликующей, выкрикивающей здравицы толпой как само собой разумеющийся акт отправления власти. Празднование в Советском Союзе рассматривалось как политическое действие.

Но для партийной элиты праздник таил в себе также возможность отдохнуть на торжественном концерте и принять участие в праздничном банкете. Праздники были для нее моментами развлечения, хотя темы бесед за праздничным столом были далеки от безобидной болтовни, а скорее касались повседневных дел, которыми была занята диктатура. Так, на праздничном банкете в честь 20-й годовщины Октябрьской революции в 1937 г. Сталин с видимым удовольствием назвал причины казней старых членов партии и поднял бокал за уничтожение всех врагов до конца, их самих, их рода!3

Взгляд на верхушку партийной элиты показывает, насколько ритуалы советского праздника служили для нее индикатором места каждого в политической иерархии. Эти ритуалы являлись общественной демонстрацией степени благосклонности Сталина к каждой персоне в его окружении. По месту, которое тот или иной деятель занимал в этой иерархии, можно было сказать, насколько прочны его позиции. Откомандирование с праздничной трибуны служило верным признаком предстоящего смещения1. Первыми «кремлинолога-мп» были собственные обитатели Кремля. Праздник рассматривался ими как сейсмограф для определения собственного положения. В то же время это был ритуал обособления партийной элиты от своих подданных. Для этого существовал ряд драматургических)! хореографических приемов, с помощью которых обозначалась, дистанция между властвующими и подвластными. Партийные руководители демонстрировали свою власть, участвуя в ритуале, подчеркивавшем их загадочно-возвышенный имидж.

Праздник вошел в обиход в 1930-е гг. не только как бережно лелеемая часть культурной практики режима; он служил метафорой нового состояния общества, в котором пропагандисты мыслили себя и/или делаливид, что находятся в нем. Вся жизнь в Советском Союзе была «праздником». Праздник служил эмблемой достигну* того и открывал перспективу движения вперед. Семантика понятия «праздник» расширялась так же, как росло число праздничных поводов й увеличивались расходы на их организацию. «Праздниками» и «празднествами» стали называть выборы, соответствующие эпитеты употреблялись, чтобы подчеркнуть контраст двух систем-мрачного капитализма и светлого социализма. Слово «праздник» стало знаковым для того времени, символизируя постоянную заботу партийного государства2.

Политика и пропаганда — две стороны советской инсценирующей диктатуры. Пропаганда была чрезвычайно политизирована, а полк-тика жила ее инсценировками. Их театральность представляла собой нечто большее, нежели только блестящую оболочку, за которой скрывались мрачные фигуры диктаторов, занятых холодными расчетами, как бы сохранить и укрепить власть.