Р ис. 27. Здание Московского университета на Моховой

В истории русской медицины госпитальные школы сыграли чрезвычайно крупную роль. В ту эпоху, когда у нас не существовало высших учебных заведений, когда знания вообще с трудом прививались широким слоям русского народа, когда кругом шла ожесточенная борьба партий, они одни являлись у нас хранителями медицинской науки, не выпуская из рук светильника, зажженного в начале XVIII в. Н. Бидлоо. И лишь когда на русской почве вырос и окреп первый русский университет, московский, они с сознанием выполненного долга уступили место своему более достойному соседу. Открытие Московского университета произошло в 1755 г. в составе трех факультетов: юридического, медицинского и философского. Во главе университета находились два куратора, Шувалов и Лаврентий Блюментрост, а для подготовки молодежи для поступления в университет были учреждены две гимназии. Из этих гимназий одна была предназначена для дворян, а другая — для разночинцев. В этом факте находит свое отражение та социальная борьба, которая разыгрывалась между господствующими классами в ту эпоху, но впоследствии дворянское влияние берет перевес, и университет тогда превращается понемногу в школу для подготовки нужных бюрократическому государству чиновников. Однако, возникнув в силу настоятельной нужды русских промышленников в обученных специалистах своего дела, Московский университет волей-неволей давал общее образование своим слушателям, расширяя их кругозор и возбуждая критическую способность мысли. Так, понемногу Московский университет становился важным центром научной жизни, выразителем стремлений русского буржуазного общества. И эта живая струя пробивалась, несмотря на все рогатки, которые ставило самодержавное правительство между университетом и обществом. Стараясь обеспечить себе в питомцах университета верных слуг существующему порядку, государственная власть придала всему университетскому строю характер корпоративного устройства. Студенты жили в общежитии, причем на каждую камеру давалось в назидание три экземпляра Библии. Ходили студенты в мундирах зеленого цвета с красным воротником, обшлагами и подбивкой, причем они всегда были напудрены. На голове они носили шляпу, а сбоку у них красовалась шпага. Студенты и профессора подчинялись университетскому суду. Наказывали студентов отнятием шпаг, сажали на хлеб и воду, одевали в крестьянское платье. Судебные приговоры и акты писались всегда по латыни. Любопытно в этом отношении одно дело, где был замешан квасник. Суд, по-видимому, не знал, как перевести это слово по латыни, и передал его термином — cerevisiae secundariae coctor (второстепенный варщик пива).

На медицинском факультете при его открытии были три кафедры: химии, натуральной истории и анатомии с медицинской практикой. Первым преподавателем этих предметов был Иоганн Христиан Керштенс, который один олицетворял собою весь факультет. Но преподавание всех предметов происходило чисто умозрительным путем, ибо не было ни клиник, ни лабораторий. Только в конце XVIII в., в 1797 г., была открыта при московском военном госпитале постоянная клиническая палата, снабженная всеми необходимыми для преподавания принадлежностями, но она вмещала только 10 человек больных. Заведовал ею адъютант Мухин, а преподавал в ней лекции профессор диагностики и терапии Матвей Пеккен. В 1805 г. появился при университете «хирургический институт», т. е. хирургическая клиника на 15 кроватей. Но эти клинические палаты удовлетворяли далеко не всех потребностей преподавания, и в общем можно сказать, что высшее медицинское образование в старейшем русском университете в первое столетие его существования носило чисто теоретический характер. При изучении анатомии упражнений на трупах не требовалось. Операции на живых людях производились очень редко. Перед лекарским экзаменом нужно было только описать на бумаге какую-нибудь операцию на латинском языке. На лекциях по химии, при объяснении устройства термометра, чертили мелом на доске, между тем как некоторые слушатели даже не видали этого инструмента. Лекции еще в 20-х гг. XIX в. читались по руководствам 1750 г. Большая часть профессоров относилась к своему преподаванию, как к отбыванию чиновничьей повинности, без малейшей любви к излагаемому предмету, иногда даже внося в преподавание «комический элемент». Они более или менее аккуратно являлись на лекции и читали их по своим запискам, составленным лет десять, пятнадцать назад. Тем не менее медицинский факультет Московского университета, развивая в своих слушателях способность к спекулятивному мышлению, невольно внушал им любовь к науке и зажигал страсть к практической деятельности. В этом отношении большое значение имеет тот факт, что когда во вторую половину царствования Екатерины II в России взяла верх реакционная дворянская партия, то немногочисленная еще у нас интеллигенция стала сосредоточиваться около единственного тогда в России Московского университета. Во главе этих групп интеллигенции стоял выдающийся деятель той эпохи Н. И. Новиков (1744-1818), который сначала принимал участие в составлении нового уложения, издавал ряд журналов, в которых обличал слабые стороны русской жизни, особенно крепостное право, и много служил делу просвещения. Переехав в 1799 г. в Москву, Новиков примкнул к масонским ложам и проявлял здесь самую кипучую деятельность в пользу народного просвещения, открывал школы, издавал и распространял книги и периодические издания и, наконец, вместе с профессором Московского университета, Иоганном- Георгом Шварцем, основал «Дружеское ученое общество», имевшее в виду просветительные цели. Это общество, собирая вокруг себя передовых деятелей науки, способствовало тому, что сеяло вокруг себя страсть к науке и просвещению, несмотря на темные тучи, собиравшиеся на политическом горизонте России. Благотворное влияние этого общества испытал на себе и медицинский факультет: достаточно для этого указать хотя бы на профессора Мудрова, вышедшего из рядов масонских лож.

В таком положении застает медицину в России начало XIX в. Знаменитое обещание Александра I при своем воцарении, что он будет править «по законам и по сердцу бабки», произвело на общество магическое действие, и все господствующие классы объединились в общем радостном ожидании того, что после дней правления «воскреснет Екатерина из гроба в прекрасном юноше». Но вскоре оказалось, что слова манифеста понимались людьми различных партий весьма неодинаково. Старые деятели Екатерининской эпохи понимали их в том смысле, что все пойдет по старому: громы побед на морях и военных полях Европы, а у себя дома — привольная жизнь на плечах у дарового крепостного труда и незыблемость дарованных благородному дворянству вольностей. В противоположность этому представители тогдашней передовой России, различавшие в блестящей картине Екатерининской эпохи немало темных пятен, увидели в словах манифеста призыв к водворению в России царства законности и гражданского равноправия в духе теории екатерининской политики, провозглашенной императрицей в начале ее царствования в так называемом Большом Наказе. Либеральные начинания первой половины царствования Александра как будто оправдывали их ожидания. Расцветшая, благодаря континентальной блокаде, русская промышленность стремилась к полному развитию производительных сил страны, а вместе с тем и научных знаний в России. Этому соответствовал также и либеральный университетский устав 1805 г., которым на медицинском факультете устанавливалось шесть кафедр: 1) анатомии, физиологии и судебной медицины; 2) патологии, терапии и клиники; 3) врачебное веществословие, фармация и врачебная словесность; 4) хирургия; 5) повивальное искусство и 6) скотолечение.

Но не долго продолжалась эпоха экономического подъема, вызванная Тильзитским миром, не долго лелеяла интеллигенция в России свои розовые мечты. Русское дворянство, уже издавна привыкшее к произведениям английских фабрик, и стоявший за его спиной торговый капитал глухо ворчали, пока не добились разрыва с Францией. Над Россией стали собираться грозные тучи борьбы с Наполеоном. В самый разгар преобразовательных попыток во внутреннем управлении Россия была вынуждена открыто вступить в первую коалицию европейских держав против Наполеона, а с 1815 г., года основания Священного союза, начинается торжество реакции, направившей свои удары и против только что возникших новых очагов науки. И в то время как по уставу 1805 г. на университеты, помимо чисто практической задачи подготовления необходимых для государства чиновников, возлагались и более высокие научные функции, теперь, вместо свободы преподавания, вводится строгий контроль и регламентация. Идейными вдохновителями этого течения были знаменитые

Д. П. Рунич (1780-1860) и М. Л. Магницкий (1778-1855), из которых первый разгромил недавно основанный Петербургский, а второй — Казанский университеты. Так, согласно инструкции, данной Магницким ректору Казанского университета, профессора медицинского факультета должны были «принять все возможные меры, дабы отвратить то ослепление, которому многие из знатнейших медиков подверглись от удивления превосходству органов и законов животного тела нашего, впадая в гибельный материализм именно от того, что наиболее премудрость творца открывает». Подобные тенденции в связи с изгнанием лучших профессоров не могли не отразиться пагубным образом на научности и достоинстве преподавания. В той же Казани анатомические препараты даже хоронились с отпеванием на кладбищах, так что профессора анатомии были вынуждены читать свой предмет «на платках», т. е. привязывая один конец платка к одной кости, а другой — к другой, и уверяя, что это мускул. В результате за весь этот период в науке преобладает чисто описательное и узкосистематическое направление. Теперешнего подразделения на специальности не существовало, а клиники, которые только начинали учреждаться, не могли быть поставлены на надлежащую высоту ни в смысле обстановки, ни в смысле преподавательского персонала. Преподавание в клиниках обычно носило или отвлеченно-теоретический характер, или же сводилось к голому эмпиризму.

В эту эпоху разгрома высших школ Московский университет пострадал менее других. Быть может, этим он обязан тому обстоятельству, что во время нашествия Наполеона сгорели все университетские здания, так что ко времени подвигов Рунича и Магницкого Московский университет еще не совсем был отстроен и учебная жизнь не вполне в нем наладилась. Как бы то ни было, благодаря этому факту Московский университет вновь стал тем центром, где воспитывались и откуда рассеивались по стране новые кадры русской интеллигенции. Когда в 1825 г. погибла русская передовая революционная интеллигенция, то вслед за этой трагической гибелью декабристов наступила гнетущая эпоха царствования Николая I, когда, по словам князя Волконского, в России не было общества, а было народонаселение. Создав империю с огромной армией, казармами, шпицрутенами, рекрутчиной, преклонением перед военным мундиром, господством военщины везде и всюду, Николай I вооруженной рукой пролагал русской торговле пути на Восток. В угоду этой цели на русское общество была надета цепь молчания и покорности. Руководящими мотивами официальной государственности стали слова, сказанные А. X. Бенкендорфом (1783-1844) А. С. Пушкину по поводу его записки «О народном воспитании»: «Принятое вами правило, будто бы просвещение и гений служат исключительным основанием совершенству, есть правило, опасное для общественного спокойствия. Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно». Само собой разумеется, как высоко могла стоять наука, если холопство предпочиталось просвещению. Попечитель Московского университета долго не мог «привыкнуть к тому беспорядку, что когда профессор болен, то и лекции нет». Он думал, что «следующий по очереди должен был его заменять». Все было регламентировано и подведено под шаблон, даже оказалось возможным циркулярно решать научные вопросы. Выражением этого направления внутренней политики явился новый университетский устав 1835 г., в значительной степени отменявший либеральный устав 1805 г. Но он не мог оказать уже своего губительного действия на науку, ибо теперь не существовало того равнодушия к ней русского общества, какое было во времена Рунича и Магницкого. Общество встрепенулось и шло впереди правительства, отдававшегося духу реакции.

Таким образом, на общем фоне эпохи «официального мещанства» на смену погибшей интеллигенции 20-х гг. стали выкристаллизовываться кадры новой народнической интеллигенции. Ее представители за промежуток времени с 1826-го по 1840 г. передумывают и переживают всю многообразную, умственную жизнь Запада, чтобы к 40-м гг. создать нечто собственное, самобытное. Начавшаяся с 1827 г., в целях подъема профессуры, посылка лучших студентов на усовершенствование сначала в Дерпт[*], а затем за границу содействует постепенному формированию у нас кадров ученых. Впрочем, сначала при выборе молодых людей, посылаемых по окончании университетского курса для приготовления к профессорской деятельности за границу, их подвергали предварительному испытанию, в целях выяснения состояния их легких, дыхательного горла, так как полагали, что «для профессора прежде всего необходимо иметь громкий голос и хорошие дыхательные органы». Тем не менее, начиная с 30-х гг., университеты в лице своих лучших профессоров становятся в известной мере сосредоточием и проводником умственного движения в России, и с кафедр впервые раздаются новые слова о русской науке, о русской медицине.

Сравнивая между собою госпитальные школы и Московский университет по их значению для русской медицины, мы должны сказать, что как первые, так и последние сыграли свою особую роль в истории нашей медицинской мысли. Не подлежит никакому сомнению, что вначале преимущество было на стороне госпитальных школ. Они подготовили кадры многих медицинских работников, приучая их к чисто практической деятельности. Московский же медицинский факультет центр тяжести видел не в практической деятельности, а в научном мышлении, и потому, нередко пренебрегая практическим преподаванием, впадал в пустую схоластику и спекулятивное умозрение. Но обе эти стороны медицинского образования были равно необходимы для подготовки научно-образованных врачей. Эта последняя задача была выполнена Медико-хирургической академией, воспользовавшейся опытом своих обоих предшественников.

Когда госпитальные школы были преобразованы в медико-хирургические училища, то с первых же шагов обнаружились недостатки преподавания в них. Для устранения их принят был ряд преобразований, были укомплектованы кафедры, учреждены должности адъюнктов и введено выборное начало. Работы по проведению реформы вновь возобновились вскоре после вступления на престол Павла I и благодаря деятельности президента Медицинской коллегии Васильева. Решено было преобразовать оба училища в высшие учебные заведения, и вследствие этого в 1798 г. был издан указ о преобразовании училищ в академии. Московская академия просуществовала некоторое время и затем слилась с Московским университетом, не сыграв заметной роли в истории русской медицины. Петербургская же Медико-хирургическая академия, открытая в 1799 г., вскоре поднялась до значения первого в стране медицинского центра. С начала своего существования академия находилась в ведении Медицинской коллегии и управлялась собранием профессоров. Но преподавание было слишком теоретично и неполно. Кроме анатомии и хирургии, студент едва ли мог применять свои знания на практике. Это объяснялось тем, что при академии не было клиник, с тех пор как госпитали отделились от училищ. Меж тем университетская реформа 1805 г. не могла не задеть и академии. В 1805 г. для полного преобразования всей постановки дела был приглашен знаменитый Иван Петрович Франк (1745-1821). Он впервые открыл при академии терапевтическою клинику. Но эта клиника просуществовала недолго и после Франка была переведена в военно-сухопутный госпиталь, причем были уничтожены женское и детское отделения. В своих слушателях Франк старался развить критический ум, устроил библиотеку при академии и получил в наследство от Медицинской коллегии все находившиеся при ней коллекции. Так, к академии отошел существовавший еще с петровских времен кабинет «Либеркиновых препаратов», а также собрание «монстров», со времен Петра I собиравшихся со всей России. Были введены вскрытия по хирургии и анатомии и был пополнен запас инструментов. С этой целью, между прочим, казенный инструментальный завод был тесно связан с академией и директором его был сделан профессор анатомии или хирургии. Однако Франк недолго пробыл в Медико-хирургической академии и в 1808 г. вышел в отставку.

На его место был назначен Яков Васильевич Виллие (1765-1854), один из известнейших в свое время хирургов в России. Он был приглашен из Шотландии в Россию в 1790 г. и скоро приобрел себе известность как хирург. В 1806 г. он был назначен главным медицинским инспектором и в этой должности много сделал для реорганизации преподавания медицины и всей постановки медицинского дела в России. Он организовал санитарную часть в армии, создал госпитальный устав, издал новую фармакопею. Будучи назначен президентом Медико-хирургической академии, он расширил ее научно-вспомогательные средства и объем преподавания. Со времени Виллие академия приобрела то значение научно-медицинского центра, которое она имеет и до сих пор[*].