Глава XX. Политико-правовые учения теоретиков тоталитаризма XX века

1. Теория «открытых» и «закрытых» обществ Карла Поппера

Карл Поппер (1902-1995) родился в Австрии. Первоначально он был марксистом, но затем разочаровался в нем, и в 1937 г., накануне аншлюса Австрии Германией эмигрировал в Новую Зеландию. В 1945 г. Поппер возвращается в Лондон, где публикует написанную в эмиграции работу «Открытое общество и его враги».

Поппер вошел в историю мировой мысли не только как критик тотали­таризма, раскрывший его гносеологические истоки, но и как крупнейший теоретик и методолог науки неопозитивистского направления. Он разре­шил один из парадоксов тоталитаризма: почему подобный «выброс архаи­ки», взрыв варварства, жестокости и насилия произошел среди наиболее цивилизованных народов Европы, среди «нации философов» — немцев и среди «нации художников» — итальянцев.

Поппер противопоставляет неопозитивизм критическому рационализ­му. Для него основной проблемой является отделение научного знания от ненаучного. Критерием научного знания является принцип фассибилиз- ма, т. е. его фальсифицируемости, подверженности ошибкам и вследствие этого — опровержимости. Поппер возражает против соблазна поиска абсо­лютно достоверного знания, дающего ответы на все вопросы, и считает, что любое научное знание по своей природе гипотетично, давая лишь час­тичные ответы, имеющие вероятностную долю истинности.

Поппер исходит из того, что в европейской интеллектуальной тради­ции изначально присутствовали тоталитарные тенденции, которые под­чиняются соблазну поиска абсолютного знания. Платон, Гегель и Маркс, по его мнению, стали наиболее крупными мыслителями этого направле­ния и, таким образом, теоретиками «закрытых обществ».

Поппер использует антитезу «открытых» и «закрытых обществ», кото­рую ввел А. Бергсон в своей работе «Два источника морали и религии» (1935). Он определяет «закрытое общество» как полуорганическое единство ин­дивидов, не знающее их борьбы за улучшение своих позиций. Основной признак «закрытого общества» - это вера в магические табу, изначально возникшие в первобытном обществе. Оно отличается статичностью, сли­янием индивидов с обществом, ограниченностью материальных ресурсов и полубиологическим характером социальных связей.

Рост населения при дефиците ресурсов вынуждает человечество пере­ходить к «открытым обществам», которые заменяют конкретные полуби- ологические социальные связи абстрактными. В абстрактных связях ин­

дивидов духовный (интеллектуальный) характер доминирует над физичсс* ким, и они не связаны с конкретными людьми-носителями. В «открытых обществах» увеличивается степень внутренней сложности, взаимодействии и взаимопомощи, но одновременно люди, являющиеся носителями ста» тусных позиций, начинают борьбу за повышение своего статуса. Эта борь­ба становится источником новаций и, следовательно, общественного раз­вития.

Эти новации, в свою очередь, позволяют ликвидировать ресурсные ограничения и обеспечить материальными благами растущее население без войн и грабежа соседей. Но при этом переход в «открытое общество» требует от индивидов постоянного напряжения сил, рационального мыш­ления, выбора определенной модели поведения и ответственности за ре-1 зультаты своего выбора. Постоянное психическое напряжение и необхо-1 димость сдерживать эмоции становятся «платой» человека за способность к рациональному мышлению и за рост знаний об окружающем мире.

По мере развития «открытого общества» индивид начинает испыты-| вать все более увеличивающийся дискомфорт из-за необходимости брать на себя все возрастающую ответственность за выбор вариантов поведения, т. к. любой вариант дает ему определенные преимущества, но и опреЙН ленные потери. У индивида возникает естественное стремление перело­жить ответственность за принятие решения на кого-то другого, т. е. вер­нуться в «закрытое общество». Такое стремление, по мнению Поппера, воз­растает в кризисные эпохи, когда увеличивается количество возможных вариантов развития общества, но при этом возрастает «цена ошибки».

Именно в такие эпохи и возникли теории «идеального государства» ] Платона — когда происходила трансформация родовой аристократии в полисную демократию; государства как воплощения Абсолютного Духа; 1 Гегеля — в период Великой Французской революции и наполеоновских : войн; коммунизма Маркса — в период «дикого капитализма» и начавших-1 ся пролетарских восстаний.

Поппер видит в основе теорий «закрытых обществ» иудейскую интел- лектуальную реакцию на «вавилонское пленение», т. е. на военные пораже­ния, изгнание и экономическую эксплуатацию еврейского народа. В ос­нове этих теорий лежит мечта человека об идеальном общественном уст- ! ройстве, которая компенсирует его неудовлетворенность реальным миро­устройством. Эта мечта трансформируется в веру в способность человека остановить процессы хаоса и распада своей моральной волей, в веру в по­явление законоучителей, которые прекратят политические изменения и установят состояние гармонии и порядка.

Реакция Платона на смену трибализма (т. е. относительно стабильного родоплеменного общества) хаосом войн, голода, борьбы сторонников ти­рании и демократии привела его к теизму, т. е. к вере в то, что только боже­ственная воля определяет законы исторического развития.

Поппер считает, что любая научная теория должна основываться на принципе историзма, т. е. допускать развитие любого объекта/явления от прошлого через настоящее в будущее. При этом допускается наличие за­конов развития как описания естественных природных регулярностей со­бытий, не создаваемых, не нарушаемых и не контролируемых человеком. Мыслитель определяет естественные законы социальной жизни как зако­ны функционирования социальных институтов, увеличивающие возмож­ности отдельного человека по творению добра и уничтожению зла.

Поппер считает, что человек может создавать нормативные юридичес­кие или моральные акты, но он описывает в них не факты, а поведенчес­кие ориентиры, руководствуясь не «истинностью», а «правильностью». В отличие от законов мироустройства человеческие законы можно нарушать, что требует дополнительных средств контроля в виде государственных и общественных институтов.

Эти институты являются косвенным (непланируемым) результатом со­знательной и целенаправленной человеческой деятельности, компромис­сом интересов и обстоятельств, сложившихся в ходе взаимодействия и противоборства личностей. Институты и должны определять пределы до­стижимости человеческих действий.

Поппер вслед за Э. Берком считает, что общественная традиция опреде­ляет связь индивида и института, давая гарантии того, что институт власти не будет разрушен его носителем. Он определяет институт как условие ста­бильности, долгосрочности и предсказуемости государственной полити­ки. В то же время любой общественный институт возникает и организует­ся в результате принятого личного решения как «заселение крепостей». Поп­пер определяет социальную функцию институтов как выбор лидеров и обес­печение минимизации их злоупотребления властью.

«Открытое общество» или демократия обеспечивает институциональ­ные рамки реформируемых институтов не насилием, а рациональным рас­четом, сочетая регулирование деятельности имеющихся институтов и про­ектирование новых.

Теоретики «закрытого общества» трансформируют принцип историз­ма в принцип историцизма. Они верят в свою роль пророков и интеллек­туальных вождей, в то, что способны открыть универсальные объектив­ные законы развития и возвестить о них людям. Историцистская метафи­зика никак не связана с эмпирической реальностью, но зато она освобож­дает человека от ответственности за развитие событий и от поиска средств и способов влияния на эти события. Человек начинает верить в свою спо­собность законодательным, т. е. «магическим» путем изменять природные законы.

Поппер видит методологическую ошибку историцистского мышления в том, что человек, являющийся частью природы, начинает оценивать и

классифицировать природные явления на основании не естественно-и;» учных, а моральных критериев и идеалов.

Поппер считает, что историзм является методологическим принципом социальной инженерии как способ управления обществом. По его мнению, социальная инженерия не зависит от степени понимания человеком зако­номерностей исторического развития. В ее рамках человек ставит цели создания или изменения государственных и общественных институтов HI основе известного ему в настоящий момент фактического материал;! Принцип историзма обеспечивает соответствие поставленных целей за­конам развития и, следовательно, выполнимость принятых решений.

Поппер считает, что природные факты и принимаемые решения нахо­дятся в дуальных отношениях критического дуализма, что решения и нор­мы не могут быть сведены к фактам. В его теории акт принятия решения означает предложение проекта-рекомендации как психологического или социологического факта. Он основывается на дескрипции или на описа­нии явления, которое является основой для различных возможных решаИ ний. Решение как логический вывод из имеющегося фактического мате- ^: риала может быть принято на основании его логической правомерности и общезначимости, но не на основании его психологической привычности.

При этом предполагается естественная недостаточность имеющегося фактического материала и невозможность принятия решений, которые обеспечили бы однозначно положительные результаты. Поппер понимает общество как сложноорганизованную стохастичную (т. е. вероятностную) i систему, в которой любое действие дает заведомо непредсказуемые послед­ствия.

Мыслитель вспоминает утверждение Токвиля о том, что ни один дикта- jj тор, решивший облагодетельствовать своих подданных, не способен га- 1 рантировать соответствие результатов его благим намерениям. Кроме того, | ни один диктатор-благодетель не может гарантировать, что у его преемни-1 ка будут столь же благие намерения. Таким образом, Поппер решает соб-1 ственный парадокс, объясняя, чем плохая политика демократии лучше i хорошей политики тирании.

В социальной инженерии не добрая воля диктатора, а интеллектуаль- J ная и моральная полноценность граждан является гарантией рациональ- ;) ности организации государственных и общественных институтов. В то же 1 время человеческое и общественное совершенство допускается лишь в . неопределенном будущем. Целью настоящего поколения является не дос- I тижение счастья, а избавление от возможного несчастья.

В социальной инженерии это достигается путем постепенных измене- 11 ний без ожидания появления благоприятных условий. Это не обещает мгновенных улучшений, зато обеспечивает минимальный ущерб и риск. Социальная инженерия обеспечивает легкость исправлений без воздей­ствия страстей и насилия. Поппер предполагает постоянное поступление в

процессе Общественного развития новой информации о положении вещей и ее критическое восприятие. Он считает необходимым условием успеш- I юго развития свободу разума от веры в авторитеты, и, следовательно, плю­ралистические дискуссии о ходе развития, по результатам, которых будет осуществляться коррекция целей.

Поппер считает, что в социальной инженерии «планирование для свобо­ды» различных проектов не имеет верхнего предела сложности, который определяется только объемом знаний и опыта проектировщиков.

Социальная инженерия Поппера подчиняется требованиям эгалитар­ной гуманистической этики, в основе которой лежат принципы сострада­ния как моральной необходимости и требование терпимости ко всем тем, кто не пропагандирует нетерпимость. Поэтому мыслитель требует макси­мальной значимости моральных норм по отношению ко всем другим со­циальным нормам, т. к. они решают максимально важные вопросы жизни и смерти.

Поппер исходит из идеи этической асимметрии счастья и страданий и возражает против утилитаристской симметричной этики. Он следует из­вестной мысли Ф.М. Достоевского о том, что счастье всего человечества не стоит слезинки одного ребенка, и утверждает, что удовольствие одного человека не может уравновесить боль другого, а «минимизация страданий» важнее «увеличения счастья».

Ключевой проблемой и задачей этики, по мнению Поппера, является изучение происхождения целого из частей и их взаимодействие. Он пола­гает, что их взаимодействие должно подчиняться нормам справедливости, как «беспристрастной оценке несогласующихся требований частных лиц». Это, в свою очередь, обеспечит координацию взаимных требований ин­дивидов и государства, соответствие элементов их функциям.

Поппер считает, что устойчивость государства как целостности возможна при ограничении эксплуатации низов верхами, т. е. при ограничении «кол­лективного эгоизма» правителей. Устойчивость государства, по мнению Поппера, зависит от его способности решить «парадокс свободы» Платона, сущность которого он видит в том, что стремление граждан к абсолютной свободе и терпимости приводит к их самоликвидации в возникающей ти­рании.

Поппер считает, что предотвратить превращение демократии в анархию и тиранию можно, если обеспечить рациональный баланс свободы и безо­пасности граждан, частной инициативы и государственной протекции. Он доказывает, что государственный контроль общественной морали не дол­жен достигать степени, при которой он лишит граждан личной ответствен­ности, и что необходима морализация политики, а не политизация мора­ли.

Поппер считает полярно противоположными этический нигилизм как неспособность человека создавать нормы и этический позитивизм как его

*

естественное право создавать нормы. Это право основывается на всеоО щем стремлении людей к монизму как к единым нормам деятельности. 11рм этом Поппер видит абсурдность попыток конструирования искусственной «научной этики», стремящейся дать абсолютно истинные ответы на во| вопросы.

В утопической инженерии, по мнению Поппера, степень рациональ­ности действий определяется целью создания идеального, т. е. утопичес­кого государства. Он считает ее методологическими пороками историцизм и сциентизм, заключающийся в переносе в сферу гуманитарных наук есте­ственно-научных методов.

Утописты не предполагают реального срока достижения своих целей и их коррекции в силу грандиозности и идеальной завершенности своих конструкций. Они определяют свои цели интуитивным иррациональным путем, однозначно выбирая революционный, а не эволюционный пуп» развития и сознательно отказываясь получить эмпирическую информа­цию о методах и целях развития в социальных экспериментах малого мас­штаба.

Поэтому, по мнению Поппера, смысл их действий по достижению утон пии в любом случае будет неопределенным, а коррекция целей обществен­ного развития будет неизбежна в зависимости от оценок степени близости к цели. Кроме того, каждое новое поколение формирует собственную си­стему ценностей и общественные идеалы. Поэтому невозможно предуга-' дать сущность и внешние черты представлений о счастье будущих поколе­ний.

Отрицание изменяемости общественной утопии приведет только к тому, что ее изменения будут спонтанными и поэтому неэффективными, а ито-; гом будет не достижение идеала, а хаос.

Поппер противопоставляет основные принципы построения «откры-, того» и «закрытого общества» как этический и эстетический. Эстетически совершенные идеальные конструкции Платона, Гегеля и Маркса являют­ся опытами самовыражения интеллектуалов-художников за счет обывате­лей или «людей жизни». Совершенство утопий рождает квазирелигиозную веру в свою выполнимость у их приверженцев.

Этот фанатизм и бескомпромиссность основываются на вере в связь цели и средств их достижения и не знают сократовского интеллектуально­го ограничения, выраженного в его максиме: «я знаю, что ничего не знаю». Эта вера является эмоциональной попыткой подавления собственных со­мнений и, в сущности, блокирует возможность рационального мышления.

Поппер считает, что фанатики-революционеры жертвуют счастьем сво­его поколения ради счастья будущих поколений. Так эстетизм утопии от­рицает основу любой этики, в соответствии с которой человек может жер­твовать лишь своим личным счастьем, но не счастьем других людей.

Политйкб-правовая концепция К. Поппера раскрыла базовый, гносео­логический уровень, позволила понять интеллектуальные предпосылки формирования концепций тоталитаризма. Он доказывает методологичес­кую порочность принципа историцизма как основной из подобных пред­посылок, тупиковость всех попыток, поиска абсолютных средств решения социальных проблем с помощью войн, революций и насилия.

2. Неофрейдистская теория «авторитарного типа личности» Эриха Фромма

Эрих Фромм (1900-1983) родился в Германии, откуда после прихода к власти нацистов эмигрировал в США. В обширном творческом наследии

Э. Фромма проблемы тоталитаризма непосредственно исследуются в ра­ботах «Бегство от свободы» (1941) и «Анатомия человеческой деструктив­ности» (1960).

Фромм являлся одним из наиболее ярких представителей «франкфурт­ской школы», которая исследовала психологические предпосылки возник­новения и закономерности развития тоталитаризма, а также социо-пси- хологические проблемы личности, возникающие в машинном урбанизи­рованном постиндустриальном обществе. Фромм отождествляет механиз­мы государственного тоталитарного и общественного демократического, т. е. «жесткого» и «мягкого» давления на психику личности и в равной сте­пени негативно оценивает деструктивность подобного влияния.

На основании исследования «авторитарного типа личности» Фромм раскрывает парадоксальное отсутствие массового и организованного внут­реннего сопротивления тоталитарным режимам, несмотря на очевидное снижение уровня жизни народа, войны и репрессии. Напротив, в тотали­тарных государствах возникает «обратный» феномен «культа вождя», ко­торый становится основой консолидации общества, мобилизации и ло­яльности масс. Мыслитель обращает внимание на то, что тоталитарные «вождистские государства (Fuhrerstaat)» практически никогда не разруша­лись в результате внутреннего восстания или заговора. Они гибли или в результате внешнего военного поражения (Германия и Италия) или после истощения внутренних человеческих и природно-сырьевых ресурсов (Рос­сия).

Фромм использует неофрейдистскую (или фрейдомарксистскую) мето­дологию. Он заимствует из классической теории Фрейда концепцию пси-

Я» или совокупности общественных нормативов). По мере развития ци­вилизации развивается и усложняется именно нормативная сфера, что выражается в росте ограничений поведения и в росте требований обще­ства к личности. Это увеличивает степень давления на человеческую лич-

ность, рождает психические напряжения — неврозы, которые затем пере­растают в патологии, т. е. в психозы.

Смысл психоанализа Фрейда заключается в том, чтобы объяснить |л снять эти психические напряжения в применении к отдельной личности, подавив при этом с помощью средств культуры (сублимации) асоциальных биологических инстинктов.

Суть неофрейдизма Фромма — это применение психоаналитических ме­тодик к исследованию социальных явлений. Для него ключевым понятием яв­ляется «социальный характер» как форма связи индивидуальной психики и социальной структуры.

Фромм выделяет в развитии общества ступени развития самоотчужде! ния человека: накопительский, эксплуататорский, рецептивный (пассив­ный) и рыночный. Кроме того, в общественном развитии он выделяет цик­лы, сочетающие динамичные («отцовские») и статичные («материнские») периоды.

Исторически первым периодом был «материнский» или первобытное общество, в котором в роли «матери» выступала природа. В этот период человек жил в гармонии с ней, не испытывал психического дискомфорта, но и не развивался.

Следующим периодом стал «отцовский» или античный, в котором ин­дивид вычленяется из природного окружения и выходит из-под власти родового коллектива. В этот период общество начинает критически оце­нивать достоинства и недостатки индивида, создавая режим конкуренции и выстраивая в соответствии с результатами конкурентной борьбы соци­альную иерархию. Это рождает у индивидов психологическую «усталость», которая наглядно проявилась в аморализме, социальной деградации и са­моразрушении поздней Римской империи.

После распада Римской империи начинается «материнский» период Средневековья. В нем в роли «матери» выступает католическая церковь, которая восстанавливает состояние психического комфорта своим инсти­тутом исповеди, всепрощения и отпущения грехов. Ценой этого комфор­та становится блокирование рационального научного поиска и обществен­ного развития.

Новое время (капитализм) становится, по мнению Фромма, «отцовс­ким» периодом, в котором разрушается средневековая солидарность как общественная гарантия стабильности уровня и смысла жизни. Человек превращается в объект внешних манипуляций, а его благополучие начи­нает зависеть не от статуса, а от индивидуальных усилий. В результате это­го в Европе возобновляются научные исследования, и начинается модер­низация всех сфер жизни.

Фромм обращает внимание на то, что процессы модернизации разви­ваются неравномерно и в Европе выделяются страны первичной («цент­ральной») и вторичной («периферийной») модернизации.

В «очаге», в Англии и Голландии в XVI-XVII веках индустриальная ры­ночная экономика и рационально организованное государство возника­ют спонтанно, естественным путем, преимущественно усилиями обще­ственных институтов. Модернизация экономики обеспечивает Англии и Голландии военно-технологические преимущества, они создают океанс­кий флот, дальнобойную артиллерию, что позволяет им опередить своих соседей в колониальной экспансии и, следовательно, в доступе к источ­никам сырья и рынкам сбыта.

Эти страны бросают своим отставшим соседям «вызов», угрожая их государственному суверенитету и общественному благосостоянию. Для выживания их соседи — Франция, Россия и Германия — были вынуждены начать вторичную модернизацию в режиме «догоняющего развития». В XVII-XIX веках они осуществили социально-экономическую модерниза­цию усилиями авторитарного государства, что обеспечило большую ско­рость преобразований, но и многократно увеличило общественные издер­жки.

Ситуация обостряется в XIX-XX веках, когда индустриализация эко­номики дополнилась урбанизацией социальной сферы. Фромм обращает внимание на то, что экономическая деятельность сельского жителя соот­ветствует естественным природным биоритмам, когда человек днем рабо­тает, ночью спит и т. д. Переезжая в город, человек подчиняется искусст­венному ритму машинного конвейерного производства, что рождает силь­ный дискомфорт. Рациональная система производства сочетается с ирра­циональной социальной системой.

Кроме того, в деревне человек привыкает находиться в окружении зна­комых людей, а в городе он оказывается в «толпе одиноких> (Д. Рисмен), которую он априорно воспринимает как враждебную. Переезд в город при­водит к снижению благосостояния мигрантов, т. к. первоначально они не имеют жилья, образования. Кроме того, они не умеют добывать средства существования в динамично изменяющейся среде, которая требует от них постоянного поиска, новаций, динамичности и гибкости.

Человек в городе превращается в «винтик», подчиненный анонимному авторитету общественного мнения, теряющий свою автономность и при­способленный к выполнению определенной социальной функции. Все­властие капитала и отчуждение труда от средств производства сводят к минимуму область применения частной инициативы. Это рождает у миг­рантов страх перед конкуренцией, приводит к потере веры в самоценность и рождает потребность в оценках других.

Фромм считает, что человек восстанавливает состояние психического комфорта через «бегство от свободы», т. е. через восстановление состоя­ния личной зависимости от своего окружения. Эта зависимость выража­ется в опоре на личный престиж (семью) или на социальный престиж (власть над другими членами общества).

Фромм полагает, что социальный кризис ускоренной урбанизации можно смягчить усилиями государства, что и было сделано в XIX - начале XX вв. и странах первичной модернизации. В этот период в развитых странах Запад­ной Европы за счет средств от эксплуатации колоний был повышен уро вень жизни трудящихся масс, ликвидированы городские трущобы, нала* жена система социального обеспечения и общественного досуга.

В отличие от Великобритании и Франции Италия и Германия консо­лидировались в качестве национальных государств только во второй по­ловине XIX века, и процессы индустриализации и урбанизации начались в них с ощутимым опозданием. Эти процессы протекали в условиях дефи­цита времени, исключительно за счет внутренних ресурсов и, следователь*; но, за счет снижения жизненного уровня населения, т. к. у этих государств не было колоний как внешнего источника ресурсов.

Ситуация в Италии и Германии крайне осложнилась из-за неудачных итогов 1 мировой войны. Италия как слабейший участник Антанты не по­лучила по итогам Версальского мира никакого «вознаграждения», а Гер­мания как побежденная держава лишена права иметь армию, флот и была вынуждена платить репарации.

Помимо ухудшения экономической ситуации, итоги военного пораже­ния создали сильнейший психологический «комплекс неполноценности» и стремление к реваншу. Это уже в 1923 г. привело к власти в Италии фа­шистскую партию Б. Муссолини. Отсутствие у немецкой экономики «за­паса прочности» привело в ходе Великой экономической депрессии 1929- 1932 гг. к сильнейшему социальному кризису, который и стал основной предпосылкой прихода к власти нацистов во главе с А. ГИтлером.

Фромм определяет сущность кризиса как уменьшение в итальянском и немецком обществу количества людей способных к «позитивной свобо­де», т. е. к объединению с обществом через созидательную деятельность и увеличение количества людей, способных только к «негативной свободе», т. е. к отторжению общества и к изоляции от него. Растет число пауперов, т. е. людей, оказавшихся на периферии своей социальной позиции и при ухудшении ситуации переходящих в разряд люмпенов, т. е. людей, оказав­шихся за пределами своей социальной позиции.

Экономическая депрессия в Германии привела к скачкообразному уве­личению числа безработной молодежи, объединившейся в отряды штур­мовиков для того, чтобы отомстить «инородцам», евреям и коммунистам за все свои беды.

Фромм определяет пауперов и люмпенов как социальную базу тотали­таризма, а его социальную политику как разрушение общественной струк­туры, превращение гражданского общества в аморфную массу, подчинен­ную диктату государства.

Для него тоталитарное общество — это «общество шизофреников», ис­кусственно изолированное от окружающего мира. Эти процессы приво­дят к формированию «авторитарного типа личности», чьим основным признаком являемся садомазохизм. Его суть заключается в сочетании са­дизма как стремления к управлению другими и мазохизма как комплекса личной неполноценности и оправдания страданий их неизбежностью.

По мнению Фромма, личности садомазохистского типа не способны общаться друг с другом на равных, не способны к сотрудничеству и к ком­промиссам. Они стремятся решать все возникающие проблемы насиль­ственным путем и поэтому воспринимают насилие со стороны государ­ства как единственно возможный вариант государственного управления.

Садизм проявляется в жажде власти и является признаком физической силы и психической слабости личности, которая проявляется в ее неспо­собности к одиночеству.

Фромм анализирует психический тип А. Биглера и делает вывод о пере­несенном им в детстве аутизме. Это болезнь, которая проявляется в запоз­далом формировании нормальных контактов с другими людьми и в стрем­лении к одиночеству. В результате у Гитлера формируется эстетически со­вершенная собственная картина мира, изолированная от других картин и не допускающая сомнений в своей истинности. Гитлер фанатично верит в высшее предназначение арийской расы, в вечность ее превосходства над окружающим миром, и его фанатизм рождает в нем гипнотическую силу убеждения других людей в своей правоте.

В зрелом возрасте аутизм Гитлера трансформируется в некрофилию, которую Фромм описывает как страсть к омертвлению живого, к разруше­нию всего окружающего как самоцели и к предпочтению естественного порядка вещей, а не изменений. Некрофилия Пгглера стала психоэмоцио­нальной основой формирования его политической программы роста во­енной мощи Германии, основанной на подавлении инакомыслия, регла­ментации человеческой деятельности и массовой идеологизированной культуре.

Методы управления государством Пгглера Фромм определяет как «тех­нократию газовых камер» или как рациональные убийства людей через уп­равление машинами и без прямого участия человека. Это позволяет пе­рейти от индивидуальных убийств к массовому геноциду без психических травм для палачей-исполнителей.

Так в описании Фромма германское общество через «бегство от свобо­ды» переходит в тоталитаризм или в «псевдо-материнский» период. В роли «матери» выступает Национал-социалистичекая рабочая партия Германии (НСДАП), а в роли «отца» - фюрер. Тоталитарное государство может иметь только однопартийную политическую систему. В многопартийных демок­ратических системах партии выступают в роли политически активных ча­стей социальных групп, которые влияют на формирование и осуществле­ние государственной политики.

В тоталитарном государстве партия выступает как часть государстве, ного механизма, которая контролирует все аспекты частной жизни инд вида, лишая его и самостоятельности, и ответственности. Фромм счита что унижение «раба» (т. е. «авторитарной личности») смягчается только с любовью к господину, но действовать «раб» может только при опоре н внешнюю силу господина.

Однако партия не может выступить в роли настоящей «матери», т. к. е; власть, по определению Фромма, является не рациональной, а авторитар ной. Авторитаризм проявляется в несовпадении интересов управляющи и управляемых, в невозможности сокращения дистанции между ними отношениях сотрудничества. Чувства превращаются в страсти, радость | в возбуждение, а огорчение — в ненависть. Убеждения заменяются мнени ями, которые навязываются индивиду извне, средствами государственной пропаганды, и лишают его привычки и способности к самостоятельному мышлению. Происходит примитивизация духовной жизни, которая ста­новится причиной для стереотипизации поведения индивидов.

Отношения господина и раба возможны только в форме презрения, а не любви верхов к низам. Это рождает у массы чувство бессилия и угрозы извне, которое компенсируется ее стремлением к объединению в рамках «народного государства», к уничтожению чужеродных элементов, которое дополняется ненавистью и стремлением разрушить внешний враждебный мир.

Политико-правовая концепция Э. Фромма раскрыла психологические предпосылки устойчивости тоталитарных государств, основу массового энтузиазма и фанатичной преданности вождям, возникающих несмотря на милитаризацию экономики и репрессии тайной полиции.

Фромм объяснил закономерности функционирования «вождистского государства», которое эффективно до тех пор, пока вождь способен при­нимать правильные решения. Он же объяснил неминуемый крах такого государства, т. к. чрезмерный объем полномочий ведет к психической пе­регрузке и заболеваниям вождя, без которого государственный механизм становится нежизнеспособным.

3. Теория централизованной плановой экономики Фридриха ван Хайека

Фридрих Август ван Хайек (1899-1992) родился в Вене и преподавал в Венском университете, получив степень доктора политических наук и пра­ва. В 1938 г. после аншлюса Австрии он эмигрировал в Лондон, где в 1944 г. опубликовал свою классическую работу «Дорога к рабству». В 1950 г. он становится профессором социальных наук в университете Чикаго, где в 1960 г. публикует следующую этапную работу «Конституция свободы». В

1962 г. он возвращается в ФРГ, где преподает в университете Фрайбурга. В 1974 г. за свои работы Хайек получил Нобелевскую премию в экономике.

Методология Хайека как экономиста принадлежит к чикагской моне­таристской школе, что позволяет охарактеризовать его как одного из круп­нейших послевоенных идеологов неоконсерватизма.

Хайек анализировал тоталитаризм с экономической точки зрения, объясняя парадоксальное несоответствие общей неэффективности цент­рализованной плановой экономики и одновременно ее способности кон­центрировать ресурсы на наиболее перспективных направлениях разви­тия.

Хайек считал, что ни один из тоталитарных режимов не создал обещан­ной альтернативной общественной модели. Все тоталитарные лидеры обе­щали массам повышение уровня жизни, порядок и справедливость, а вза­мен привели к нищете, коррупции и национальной катастрофе. Достоин­ства их побуждений не стали гарантией достоинств созданных систем. Он утверждает, что и в Европе, и в России тоталитаризм формировался под лозунгом «распределительной справедливости». Это позволяло ликвидиро­вать основы формального права, давало лидерам возможность произвола по отношению к массам и в итоге приводило к еще большему имуществен­ному расслоению, иерархии и несправедливости.

Хайек обращает внимание на то, что все тоталитарные режимы фор­мировались в процессе революций, в которых он выделяет «горячие» фазы насильственного и «холодные» фазы ненасильственного перераспределе­ния собственности и доходов. Эти революции не уничтожали неравенства в потреблении, но зато уничтожали стимулы к производительному труду.

Хайек не видит альтернативы западной модели, основанной на прин­ципе «свободногороста и спонтанной эволюции», и говорит о ней как о един­ственно возможной модели рационального общественного устройства и эффективного развития. Он видит в этой модели высшую ступень разви­тия мировой цивилизации, начиная от первобытных табу и заканчивая Декларацией прав человека ООН 1947 г. На этом уровне достигается макси­мально возможный уровень индивидуальной инициативы и минимально возможный уровень государственного насилия.

Хайек считает экономическую свободу производной от политической свободы. Повышение уровня политической свободы автоматически по­вышает уровень общественного благосостояния, а возникающее при этом социальное неравенство, в конечном счете, служит пользе всех индиви­дов.

Принципиальный адогматизм либерализма позволяет ему обеспечить развитие за счет спонтанных общественных сил, причем его парадоксаль­ное преимущество заключается в незнании результатов игры свободных субъектов рынка. Рынок щщ Хайека является основным принципом орга­низации и экономического, и политического, и правового взаимодействия

индивидов, имеющих различные интересы. Через посредство рынка они обмениваются информацией о планируемых и уже совершенных действи - ях.

Возникающее в результате этого взаимодействие становится основой спонтанного совпадения индивидуальных ценностей и целей. Это, в свою очередь, создает общественный ценностный консенсус и общие цели, оформленные в парламентских законах и реализуемые в государственной политике.

В то же время Хайек выводит экономические предпосылки возникно­вения тоталитаризма из объективных тенденций экономического разви­тия Европы и остального мира в XIX-XX вв. В этом развитии решающими факторами становятся рост роли научно-технических знаний и расшире­ние порядка общественного сотрудничества. Мыслитель считает, что ус­ложнение социально-экономических систем ведет к повышению роли индивидуальной деятельности и увеличению степени «рассеянности зна­ния». Индивид обладает определенной информацией, позволяющей ему добиваться поставленных целей в конкретных условиях, но всей совокуп­ной информацией об окружающем мире может обладать только общество в целом.

Это, в свою очередь, приводит к повышению роли государственных институтов, которые координируют научную и общекультурную инфор­мацию, которая все больше рассеивается из-за увеличения степени разде­ления труда и естественной хаотичности процесса научного творчества, как и любой другой индивидуальной деятельности.

Но государство, по Хайеку, может быть только плюралистичной децен­трализованной организацией и не должно регламентировать все аспекты жизнедеятельности индивидов. Современное государство должно быть основано на принципе верховенства права и ограничивать свои задачи ус­тановлением общего законодательства, т. е. поддержанием правопорядка. Государственное кодифицированное, право является необходимым усло­вием свободы выбора и планирования индивидуальной деятельности, но при этом оно не должно затрагивать сферу неотчуждаемых прав человека, а частное право должно доминировать над публичным.

Хайек полагает, что государственное регулирование необходимо для того, чтобы создать единые правила поведения индивидов и организаций как субъектов рыночного взаимодействия. Государство должно создавать ус­ловия наиболее рационального использования общественных ресурсов. Но при этом Хайек не считает необходимым создание «государства всеобщего благосостояния» по рецептам Кейнса-Гэлбрейта, в котором регулирование заменяется регламентацией, а государство переходит к прямому контролю использования ресурсов и поведения индивидов, принудительно выбирая поставщиков сырья и полуфабрикатов для промышленных предприятий, определяя цены и ассортимент производимых потребительских товаров.

Этим государство создает экономический монополизм и подавляет кон­куренцию политическим планированием.

Хайек считает естественной предпосылкой усиления государственного контроля экономики стремление как предприятий-монополистов, так и профсоюзов к созданию корпоративной, экономики, которая легко пре­вращается в государственную монополию на все виды экономической де­ятельности.

Хайек считает такое «государство всеобщего благосостояния», возник­шее в США, одним из полюсов шкалы, на другом полюсе которой нахо­дятся тоталитарные режимы нацистской Германии и сталинского СССР, а посередине — «государство благосостояния» в варианте Веймарской рес­публики или шведский «социализм». Он видит в них разные ступени дви­жения общества к саморазрушению, т. к. в нем начинает разрушаться пре­стиж индивидуального профессионального мастерства и утверждается лож­ный принцип вознаграждения индивидов на основании их самооценки, а не общественной полезности.

Хайек считает, что государство не должно допускать возврата к «дикому капитализму». Оно вправе изымать часть предпринимательской прибыли для финансирования общественно необходимых учреждений образования, здравоохранения и т. д. Кроме того, государство должно регулировать ча­стную экономическую деятельность, чтобы избежать нарушения экологи­ческих стандартов, норм гигиены и техники безопасности на производ­стве. Но при этом государство должно обеспечить свободу действия рын­ка как механизма выявления и согласования личных знаний, умений и на­выков.

Хайек определяет фашизм как бунт разоряющегося среднего класса против рабочей аристократии, который соглашается на ликвидацию рын­ка и подчинение произволу привилегированного чиновничества ради го­сударственной зашиты от снижения доходов. Этот бунт становится есте­ственным следствием усложнения форм и методов социального взаимо­действия, неготовности индивидов к приспособлению к изменениям с неизвестными природой и последствиями.

Солидная социальная база тоталитарных лидеров делает грань между государственным регулированием и регламентацией очень зыбкой и лег­ко преодолимой через принятие волевого политического решения. Если государства, принадлежащие к группе первичной модернизации, остались на уровне регулирования, то страны группы вторичной модернизации пе­решли эту грань и сформировали командно-административную систему управления экономикой.

Командно-административное управление экономикой позволяет пра­вящей элите «отключать» законы рынка и за счет этого ускорять развитие приоритетных регионов или отраслей экономики. За счет этого государ­ство может выжить в чрезвычайно неблагоприятных условиях, выиграть

1

1

1

1

6