Задание: Средневековый мир-мир христианства. Понять, как происходило становление религиозного сознания человека, как понимал он программу воспитания, лежащую в основе христианства, можно только соприкоснувшись с конкретной личностной судьбой. Здесь представлена жизнь святого-Франциска Ассизского. Читая, надо выделить главные черты, характеризующие святого и ответить в форме эссе, опираясь на выделенные черты, в чём была святость Франциска, почему тысячи людей примкнули к движению? Как прочитывается в очерке Честертона отношение к миру и человеку в средневековом мире 13 века?. Ответ должен быть в свободной манере, но с максимально внимательно прочитанным и пережитым текстом.
Франциск Ассизский
Г. К. Честертон
Вопросы философии.— 1989.— №1.— С. 83—128.
Многое стало ясно и светло для меня, потому что я смотрю изнутри; но глядя снаружи, я искренне верил, что все это темно и дико, когда, много лет назад, меня потрясла впервые слава св. Франциска. И я жил в Аркадии; но даже в Аркадии я встретил человека в бурой монашеской одежде, который любил леса лучше, чем Пан. Фигурка в бурой одежде стоит на камине в комнате, где я пишу. Он — один среди многих других — был мне другом на каждой ступени моего паломничества. Очаг и светлый огонь связаны с первой радостью, которую дали мне его слова “брат мой огонь”. Причудливые тени огня — тени его любимых зверей и птиц, окруженные сиянием любви Божьей,— напоминают мне театр теней на стене детской. Св. Франциск так глубоко проник в мое сознание, что слился с самыми домашними ощущениями детства. Я принял его Брата Волка и Сестру Овцу, как Братца Кролика и Братца Лиса святого дядюшки Римуса. Потом, постепенно я увидел в нем многое другое, но это, первое, я никогда не забуду. Он стоит на мосту, перекинутом из моего детства к моему обращению; романтика его веры сумела пробить даже рационализм смутных викторианских времен. Так было со мной; и потому, быть может, я проведу других хоть немного, совсем немного по этому пути. Никто не знает лучше, чем знаю теперь я, что на этот путь боятся ступить и ангелы. Я понимаю, что задача мне не под силу, но я не боюсь — ведь он любил неразумных.
Глава 2. Мир, который застал святой Франциск
Я хочу показать, что историю св. Франциска нельзя начинать с его рождения,— тогда ничего в ней не поймешь, лучше и не рассказывать. А в наше время рассказывают именно так, задом наперед. Мы узнаем о реформаторах, понятия не имея, что же они реформировали, узнаем о мятежниках, даже и не представляя себе, против чего они восстали; узнаем о восстановлении того, чего не было. Рискуя тем, что глава непомерно разрастется, я все же расскажу хоть немного о великих движениях, которые привели к появлению Франциска. Вам может показаться, что я берусь описать мир или мироздание, чтобы рассказать об одном человеке. К сожалению, мир и мироздание мне придется описать, непростительно обобщая. Я не пытаюсь показать, как мал нищий монах на фоне огромного неба;— я хочу окинуть взором небо, чтобы мы поняли, как он велик.
С внешней, практической стороны высокая цивилизация древних кончилась тем, что люди вынесли из нее определенный урок — обратились в христианство. Урок этот связан с психологией, а не только с теологией. Языческая цивилизация действительно была очень высокой. Нам ничуть не опасно, нам даже выгодно признать, что ничего более высокого человечество до сих пор не создало. Древние изобрели непревзойдённые способы и словесного, и пластического изображения мира; вечные политические идеалы; стройные системы логики и языка. Но они сделали ещё больше — они поняли свою ошибку.
Эта ошибка так глубока, что нелегко найти для нее подходящее слово. Проще и приблизительной всего назвать её поклонением природе. Можно сказать, что древние были слишком естественны. Греки — великие первооткрыватели — исходили из очень простой и на первый взгляд очевидной мысли: если человек пойдет прямо по большой дороге разума и природы, ничего плохого случиться не может, тем более — если человек этот так разумен и прекрасен, как древний грек. К несчастью античной цивилизации, для огромного большинства древних не было ничего на мистическом пути, кроме глухих природных сил — таких, как пол, рост, смерть. У нас вошли в поговорку времена Нерона, когда садизм восседал на троне среди бела дня. Но то, о чем я говорю, и глубже и сложнее, чем привычный перечень зверств. С человеческим воображением случилась дурная вещь — весь мир окрасился, пропитался, проникся опасными страстями, естественными страстями, которые неуклонно вели к извращению. Древние сочли половую жизнь простой и невинной — и все на свете простые вещи потеряли невинность. Половую жизнь нельзя приравнивать к таким простым занятиям, как сон или еда. Когда пол перестает быть слугой, он мгновенно становится деспотом. По той, по иной ли причине он занимает особое, ни с чем не сравнимое место в человеческом естестве; никому ещё не удалось обойтись без ограничения и очищения своей половой жизни. Современные разговоры о половой свободе, о теле, прекрасном, как растение, — или описания райского сада, или просто плохая психология, от которой мир устал две тысячи лет тому назад.. Древний мир был не столько порочен, сколько способен понять, что становится все порочнее, или, во всяком случае, логически на порочность обречен. У магии природы не было будущего, её можно было углубить только в черную магию. Для нее не было будущего; в прошлом она была невинна лишь по молодости. Можно сказать, что она была невинна потому, что была поверхностна. Язычники оказались умней язычества, потому они и обратились. Поистине от этого наваждения могла избавить только в полном смысле слова неземная религия.
И вот, в самом конце долгой, суровой, почти беззвездной ночи маленький человечек внезапно и тихо взошел на холм и стал над городом, темный на темном фоне. Он поднял руки, как поднимал потом на стольких статуях и картинах, над ним запели птицы, а за его спиной занялся день.