Историческая последовательность логических состояний.

В предыдущей главе речь шла главным образом об основных

условиях, дающих социальному уму возможность сложиться, т. е.

делающих возможным возникновение равновесия между желаниями и

верованиями, между интересами и идеями. Это можно назвать, если

угодно, статической социальной логикой. Но путем каких элементарных

e-loz?

160 Глава третья

процессов устанавливается это равновесие и переходит от своих низших

форм к высшим? На этот вопрос отвечает логика динамическая,

социальная диалектика, которой мы теперь специально займемся.

Дадим прежде всего схему, очень упрощенный набросок ее

деятельности в сравнении с деятельностью индивидуальной логики.

Чтобы составить себе столь же полное, сколько и точное пред

ставление об индивидуальной или социальной логике и телеологии, мы

должны взять два каких-нибудь суждения или два намерения А и В

(объединенные в одном и том же уме или находящиеся в двух отдельных

умах) и рассмотреть в отдельности все отношения - сначала нелоги-

ческие и нетелеологические, затем антилогические или антителео-

логические и, наконец, логические или телеологические, - какие могут

установиться между тем и другим. Мы увидим, что ряд этих отношений,

перечисленных последовательно, в указанном порядке, выражает в

известной и довольно значительной степени последовательность

историческую. Мы увидим это еще яснее, если сверх психологической

и социальной области мы откроем телеологии широкую возможность

ее приложения в мире физическом и в мире живых существ путем

допущения целей в природе, - я говорю не об одной какой-либо

божественной цели, а о реальных целях бесчисленного множества

элементарных деятельных сил. К несчастью, это средство или этот

способ проверки неприменим или кажется неприменимым, когда дело

касается логики.

Начнем с положений нелогических и нетелеологических. Все они

сводятся к одному, которому, полагаю, надлежит уступить первое место

по причинам, которые я сейчас укажу. Итак положим:

1) А и В не подтверждают и не отрицают друг друга, не

помогают и не мешают одно другому.

Очень трудно, по крайней мере во внешней природе, указать много

примеров такого отношения именно потому, что, по нашему мнению,

оно первично и, стало быть, отношение, следовавшее за ним, имело

время покрыть его собою, оставив от него только там и сям сущест-

Историческая последоватемяость логических состоявий 161

вующие следы. Когда социологи, оглядываясь назад, восходят до того

состояния воины между первыми группами люден, которое они считают

первобытным и постоянным, когда психологи под слоем рациональных

идей, установивших гармонию в образованных умах, замечают ту

сумятицу противоречивых верований, из которой берет начало это

совершенное согласие, то те и другие полагают, что достигли того пункта,

с которого начинается изучаемая ими эволюция. Им кажется, как это

кажется и всем, что борьба и противоречие везде и всюду являются

первым словом, а между тем, может быть, они стоят только на втором

плане. Возможно и даже вероятно, что разнородность элементов и

явлений представляет собою нечто более первоначальное, нежели их

столкновение между собою, которое предполагает уже известную степень

сходства, полученного от начавшегося повторения, регулярности

дисциплины. Что находим мы в основе умственной жизни в уме

новорожденного? Простые, разнородные ощущения, налагающиеся друг

на друга, еще не сталкиваясь и не противореча одно другому, так как

они не вызывают еще никакого суждения. Это - царство чистого

свойства, царство своеобразия нерационального и непревратимого. Когда

элементы нарождающегося ума начинают приходить в столкновение,

то это значит, что ощущения уже повторяются в образах и сравниваются

между собою. Точно так же разве нельзя предположить, что первые

группы людей, самопроизвольно зародившиеся без всякой связи,

зависящей от родства или примера, раньше, чем начать бороться и

поедать друг друга, долго жили совершенно чуждыми между собою,

не вредя и не оказывая друг другу услуг, и не вступили ли они в эти

убийственные столкновения только после того, как приобрели сходные

потребности и вкусы, или после того, как узнали о сходстве своих

потребностей и вкусов? Наверное, различные религии раньше, чем

начать борьбу, приведшую их к слиянию или к большему или меньшему

согласию, начали с того, что мирно жили рядом, индифферентно

относясь к своей разнородной своеобразности. Точно так же следует

заранее предположить, что борьба за существование не была первичным

отношением между различными организмами, в среде которых позже

должна была установиться гармония. Эта борьба, которую принимали

*62 Глава третья

за начало, на самом деле представляет собою - и никогда не была

ничем иным - только необходимый, но мимолетный переход от периода

жизненной разнородности, когда первые самобытные и неродственные

между собою по жизни создания сосуществовали рядом, не помогая и

не мешая друг другу, к периоду естественной гармонии, когда соеди

нившиеся в общества организмы оказывают или будут оказывать друг

другу односторонние или взаимные услуги. Спустимся еще ниже, к

химическим соединениям. Здесь первые начинания совершенно

ускользают от нас, но причина этого та, что молекулы различных

веществ представляют собой самые древние произведения природы,

более древние даже, чем звездные системы, так как они предшествуют

им во времени, ибо иначе как можно понять констатируемое спектро

скопом сходство этих молекул в самых отдаленных от нас звездах?

Итак, если прохождение через все три указанных периода является

всеобщим и обязательным, то неудивительно, что наиболее древние

произведения природы также наиболее далеки от своего начального

фазиса. Но не позволительно ли предполагать, что в докосмические

времена существовало много других исчезнувших теперь химических

веществ, отличавшихся совсем иной разнородностью, нежели те,

которые их пережили и к которым этот эпитет так часто неправильно

прилагается? Мы, впрочем, даже не нуждаемся в этой гипотезе для

того, чтобы утверждать, что различие, самобытность и непревратимость

лежат в основе вещей. Откуда, если не из этого глубокого источника,

может проистекать то богатство разнообразия и неожиданностей,

которое действительность развертывает перед нашими глазами, несмотря

на все сдерживающие их преграды, на все регулирующие их законы,

несмотря на все налагаемые узы и нивелировки? Зачем существовала

бы множественность, если бы было только неизменное и неор

ганизованное повторение единого? Какой смысл имело бы сущест

вование бесконечного множества атомов или монад, каких-либо

отдельных и различных между собою деятелей, вырабатываемых

Вселенной, если бы у каждого из них не было своего облика, своего

отпечатка, своего оттенка?

Необходимо, однако, с самого начала сделать одно капитальное

замечание, приложимое ко всему последующему. Когда я говорю, что

Историческая последоватемвоста логических состоявий ЧЗ

отношение разнородности, логической индифферентности является

первоначальным и основным, то я не предполагаю становиться при этом

на точку зрения абсолютного начала и конечной сущности вещей.

Присущий всемирной эволюции характер повторяемости и перио

дичности позволяет нам принять за точку отправления момент зарож

дения всякого нового периода, несмотря на то, что в действительности

он является моментом возрождения, т. е. продолжения предыдущего.

Те элементы, которые я называю первыми, потому что, встретившись

впервые, они открывают собою новый ряд борьбы и приспособлений,

которые я скоро перечислю, могли бы с таким же правом быть названы

конечными по отношению к тому предшествующему им ряду, который

ими заканчивается.

Здесь, однако, представляется следующее затруднение: каким

образом может родиться единство, если множественность различна?

Возможен только один, но вполне защитимый ответ: каждый из этих

всеобщих деятелей одушевлен стремлением управлять всеми остальными,

стремлением устроить вселенную по своему вкусу. Каждый атом

представляет собой вселенную в проекте. Отсюда сближающее их

столкновение, борьба за преобладание, ибо из этих миллиардов

проектированных вселенных только одна должна осуществиться в конце

концов.

Мы приходим таким образом к отношениям антологическим и анти-

телеологическим. Они бывают двух родов:

2) А отрииает такое В, которое его не отрицает: А вредит

такому В, которое ему не вредит;

3) А и В взаимно отрицают и взаимно вредят друг другу.

Другими словами, несогласие бывает или односторонним или

взаимным. Но прежде всего должно спросить себя - возможно ли

просто одностороннее несогласие (выраженное во 2-м положении).

Когда одно предложение заключает в себе отрицание другого, то не

случается ли непременно всегда, что и второе заключает в себе

отрицание первого? Когда какой-нибудь догмат отрицает научный закон

164 Глава треп>

или научный факт, то разве этот факт или закон не отрицает этого

догмата? Например, если повествование книги Бытия является

опровержением некоторых открытий, то разве эти открытия, в свою

очередь, не опровергают библейский рассказ? Подобным же образом,

когда - что случается чаще - несколько ученых одновременно

(потому что никогда не верят сильно в то, во что приходится верить

только одному)** дают позитивное, но сверхъестественное объяснение

некоторым явлениям природы - затмениям, бурям, грому, разве они

сознают, что наносят смертельный удар религиозным верованиям? Нет,

и они очень искренно протестуют против упрека в том, что они сколько-

нибудь противоречат религии своей страны. Притом же, если бы даже

они и признали это противоречие, то несоответствие между тон суммой

верования, какую они могли бы противопоставить догмату, и той, какую

мог бы обрушить на них последний, таково, что первая величина была

бы почти нулем сравнительно со второй. Между тем священники тотчас

же начинают предавать их анафеме и употребляют все усилия, чтобы

ясно указать противоречие между религией и новшеством. Это период

костров. Когда же наконец и наука выставит на вид свои батареи, когда

и она признает, что противоречит таким-то и таким-то догматам, и

когда тот и другой лагери начинают обмениваться выстрелами, которые

уже раздаются не из одного только лагеря, как это было прежде, то

это значит, что научные истины настолько распространились и

укоренились в публике, что представляют собою сумму верования, потти

равную той, какою располагают религиозные догматы. Какая борьба,

какие междоусобия подымаются тогда в обществах! Наконец настает

даже такой момент, когда ввиду продолжающегося ослабления

религиозной веры происходит обмен ролями и когда защитники

дискредитированного догмата в ответ на прямые нападения про

цветающей науки стараются доказать, что религия нисколько не

противоречит науке. Может быть, будет уже слишком поздно говорить

таким образом и, следовательно, будет необходимо, чтобы борьба шла

своим путем, не имея другого возможного исхода, кроме победы одного

и смерти другого из борющихся. Это приводит нас к формам логического

согласия, о которых мы будем говорить вскоре. Быть может, я сделал

Историческая последояателавость логических состоявия iOJ

бы лучше, если бы вместо столкновений науки с религией я остановился

на борьбе новой религии со старой. Фазы этой борьбы совершенно те

же, но она переносит нас к гораздо более отдаленным от нас временам,

когда она одна наполняла собою историю, так как при каждом

завоевании религия победителя вытесняла религию побежденного, в

w w

промежутке между воинами в широких размерах действовал прозе

литизм, происхождение которого отнюдь не относится к новейшему

времени. Точно так же, когда чужеземные купцы вносят в страну

патриархальных или феодальных нравов новые потребности вместе с

новыми продуктами, то эти потребности, вначале слабые и считающиеся

роскошью до тех пор, пока они не укрепятся путем распространения в

массах, стараются только скромно занять место рядом с прежними

потребностями, более глубокими и могущественными; никогда они не

признаются, что стремятся вытеснить эти древние нравы, да если бы

даже они и признались в этом, то они представляют собою слишком

ничтожную часть общественного желания, чтобы быть для этих нравов

сколько-нибудь заметной помехой; противодействие здесь настолько

превосходило бы действие, что не было бы никакой действительной

взаимности. Но эти уважаемые обычаи и привычки восстают против

нововведений. Позже и эти последние, усиляясь, признают себя

враждебными первым; отсюда вытекают бурные социальные перевороты.

И даже, наоборот, когда новые вкусы и потребности подчинят себе

уже почти все сердца, тогда обычаи прошлого, нашедшие убежище кое-

где, в некоторых обломках старинных каст, в нескольких горных

деревеньках, станут просить пощады ввиду своей безвредности,

утверждая, что они ни в чем не мешают <прогрессу>. Но alea jacta

est - побежденный может сложить оружие, но, пока он жив, он все-

таки считается врагом. Таким путем, как увидим дальше, и приходят

к формам телеологического согласия.

Итак, резюмируя предыдущее, видим, что логическое и телеоло

гическое несогласие, сначала одностороннее, затем взаимное, снова

становится ко времени своего разрешения односторонним, но обыкно

венно в противоположном смысле. Не всегда бывает так, потому что

очень легко может случиться, например, что новые идеи или новые

166 /лава третья * * *

потребности, побыв временно в моде, ослабевают и позволяют изгнать

себя снова окрепшим верованиям и обычаям прошлого. Но если новое

достигло такой степени силы, что может бороться со старым, то это

последнее явление происходит очень редко, так как те самые причины,

которые сделали его достаточно сильным для борьбы, должны

обеспечить за ним с течением времени и победу. Итак, в нашем списке

недостает одного номера, прибавим: 4) В отрииает А, но А не

отрицает В; В вредит А, но А не вредит В.

Этот случай выражает собой последнюю часть всякой борьбы, когда

победитель изгоняет и добивает побежденного, который бежит или не

старается больше защищаться.

Перейдем теперь к формам логического или телеологического

согласия. Но прежде всего заметим, что не все элементы, которые мы

видим соглашающимися между собою в душе или в обществе, или даже

в природе, непременно прошли описанные уже состояния несогласия.

Среди встречающихся друг с другом намерений или суждений,

вожделении или ощущении всегда есть некоторое количество таких,

которые сразу устанавливаются по одному направлению, и без

достаточно крупного ядра таких счастливых встреч, таких прирожденных

гармоний нельзя было бы понять, как можно было бы достичь гармоний,

приобретенных при помощи долгого труда. Только с началом умственной

или социальной организации сделался возможным какой-либо умст

венный или исторический прогресс. Все, что я хотел доказать, сводится

к тому, что когда гармония устанавливается, то это происходит по

направлениям, указываемым тем, что ей предшествует, или тем, что

за ней следует. Выразимся точнее. Когда идея или новая цель

появляются в уме или в нации, то эта идея или это стремление вначале

находятся в состоянии логического или телеологического безразличия

по отношению к идеям и потребностям, установившимся раньше. Только

впоследствии обнаруживается, что она приносит им противоречие или

подтверждение или, лучше сказать, одним приносит противоречие, а

другим подтверждение. Когда она представляется в этом последнем

Историческая последователавоста логических состояяяя lOi

виде, мы видим, что она разом переходит из 1-го состояния в 5-е, 6-е и

7-е состояния, о которых сейчас будем говорить.

Укажем по этому поводу одно из наиболее неправильных решений

обыкновенной логики. Логики считали своей обязанностью исследовать

только тот случаи, когда из двух сопоставляемых предложении одно

заключается в другом. Обсуждая только таким образом понимаемый

силлогизм, они, по-видимому, думают, что никогда не имеют права

принять новое предложение раньше, нежели оно окажется под

твержденным другим предложением, уже имеющимся в уме. Какое

странное требование! Для того, чтобы новая идея или новая цель были

приняты умом или обществом, достаточно того, чтобы они не казались

противоречащими или мешающими никакой другой идее или цели.

Всякое положение в начале является гипотезой, все достоинство которой

заключается в этом отрицательном преимуществе. Несмотря на этот

недостаток поддержки со стороны более старых положений, очень часто

вносимое положение встречает такси хороший прием, что когда его

противоречие с одним из первых раскрывается, то между ними возникает

борьба, в которой оно часто одерживает победу.

Теперь перечислим формы согласия. Вот они:

5) А утверждает или помогает такому В, которое ompufiaem

или мешает А:

6) А утверждает или помогает такому В, которое не отрицает

или не мешает А:

7) А утверждает или помогает такому В, которое утверждает

или помогает А.

Представляется совершенно естественный переход от последней

формы несогласия (случай 4-й) к первой форме согласия (случай 5-й).

В самом деле, вообще недостаточно только победить врага, недо

статочно уничтожить или обессилить его; можно сделать еще луч

ше, - его можно утилизировать, уничтожая его. Самый рас

пространенный пример этого первого вида телеологического при

способления в мире живых существ представляет собою поедание

побежденного организма организмом победившим, превращающим

первый в свою добычу. Птица, попавшая в когти кошке, служит для

168 Глава третья

питания животного, которое ее убивает. В мире социальном такое же

отношение устанавливается между антропофагом и пожираемым им

пленником или врагом. Но ведь антропофагия является обычным

следствием воин при начале развития почти всех цивилизации.

Первобытный человек является столько же охотником, сколько и

каннибалом, а охота и каннибализм являются осуществлением нашего

5-го случая. Возвращаясь к миру живых существ, к которому, впрочем,

уже привел нас последний пример, мы найдем, что з-и случаи

представлен там в широких размерах в паразитизме, когда паразит

является вредным для носящего и питающего его индивида, что, правда,

случается не всегда. Быть может, это чаще всего встречающееся

биологическое приспособление. Прибавим сюда первобытные формы

семьи. Родители низшего порядка жертвуют собой для своего потомства;

почти у всех таких животных оплодотворенное яичко является опасным

внутренним паразитом матери; мы знаем, что даже у насекомых мать

очень часто приносит себя в жертву своему еще не родившемуся

потомству. Нам не трудно указать, что именно в социальном отношении

соответствует этому семенному или внесемеиному паразитизму: мы уже

говорили о деспотизме, неизбежно являющемся колыбелью общества.

Сначала устанавливается деспотизм домашний, где не отец отдает себя

своим детям, как это происходит в природе, но, наоборот, дети

преклоняют колени перед эксплуатирующим их отцом. Затем следует

деспотизм политический, когда тысячи рабов лишаются жизни,

истощенные гигантскими работами, предпринятыми по прихоти

господина, и их услуги вознаграждаются ударами кнута, если они

остались еще в живых. Еще и позже то же отношение очень часто

осуществляется, когда изобретатель за неизмеримые благодеяния,

оказанные им миру, получает только нападки, оскорбления и мучения.

Вот с чего начинается прогресс! Я говорю об изобретениях, благо

приятствующих сохранению и развитию нравов, обычаев и учреждений

той страны, где они зарождаются; против тех изобретений, которые

им противны, борьба ведется по праву и, как это само собою подразу

мевалось выше, они ведут не к социальной гармонии, а к социальному

разногласию. Но часто случается, что самобытное общество, оттолкнув

Историческая поиедояательяосп логических состояаяй 169

от себя какое-нибудь промышленное новшество как враждебное ему в

принципе, усваивает, монополизирует и обращает его на достижение

своих целей, извращая его основной характер. Здесь опять исторически

реализуется 5-й случай и представляется пример перехода, связывающего

этот случай с предыдущим. Этот случай может реализоваться даже и

психологически, так как одна цель может встретить в другой препятствие

для себя, хотя и стала сама средством для достижения последней, не

только тогда, когда обе они воплощены в двух различных индивидах.

В сердце еще грубого и неразвитого человека гармония различных

желаний начинает устанавливаться аналогичным путем. Варвар понимает

внутреннее согласие между страстями только как суровый деспотизм

какой-нибудь одной из них: военной храбрости, гордости, жажды

мщения, религиозного фанатизма, и как подавление всех остальных.

Даже если одна из подчиненных страстей, как например любовь к

женщине, временно является на помощь наполняющей его сердце жажде

мщения, то все же эта поддержка не мешает ему бороться с любовью

как с недостойной его страстью. Такова первобытная мораль.

В отношении логическом, а не телеологическом уже, эта первая

форма согласия представляется нам индивидуально каждый раз, когда

молодой и невыработанный ум, начинающий устраивать некоторый

порядок в своем хаосе, устанавливает в себе самом какой-нибудь

верховный принцип, какой-нибудь полновластный предрассудок,

особенно религиозный, - и ставит его над всеми остальными своими

подчиненными и покоренными ему знаниями. Сколько бы эти последние

ни содействовали для кажущегося или действительного подтверждения

этого великого верования (подобно тому, как некоторые смутные понятия

астрономии, физики, химии, по-видимому, подтверждали суеверия

астрологии, алхимии и прорицания), господствующий предрассудок не

перестает смотреть на них свысока и не перестает считать их нич

тожными. Так начинается гармония интеллектуальная. Социально тот

же вид гармонии устанавливается каждый раз, когда один человек во

имя своих принципов признает правым другого, тогда как этот другой

считает первого неправым во имя своих принципов. Это происходит в

больших размерах, когда наука, прикованная к подножию алтаря,