Глава II Особенности перевода детской литературы

2.1 Что такое перевод

Зарубежная литература всегда привлекала внимание. Стоило какому-нибудь иностранному писателю получить известность, как его немедленно переводили на русский язык. «Переводчики — почтовые лошади просвещения»,— заметил однажды А. С. Пушкин [31]. Смысл этих слов можно понять, только вспомнив, что во времена Пушкина езда «на почтовых» была самой быстрой.

Русские переводчики способствовали развитию в стране культуры и просвещения, систематически знакомя читателей с сокровищами человеческой мысли и знания, накопленными на протяжении всей истории. В наше время переводная книга не занимает преобладающего места в общем потоке изданий, несмотря на то что произведения прогрессивных писателей всех эпох и народов выходят у нас огромными тиражами. Это относится и к детской литературе. Когда речь заходит о переводном произведении, прежде всего возникают вопросы: полностью ли сохранен в переводе текст оригинала? Точен ли перевод? Передает ли он оттенки мыслей и художественные особенности подлинника? Правильное понимание задач художественного перевода наметилось уже в первой половине XIX века.

Переводить следует не слово в слово, а подыскивать на другом языке равноценные выражения и обороты, способные передать движение мысли и стиль иноязычного автора. Умения передавать не букву, а дух оригинала требовал от переводчиков и В. Г. Белинский: «Правило для перевода художественных произведений одно — передать дух переводимого произведения, чего нельзя сделать иначе, как передавши его на русский язык так, как бы написал его по-русски сам автор, если бы он был русским» [4; 50]. Точность передачи содержания и формы оригинала без всяких насилий над родным языком — один из важнейших принципов, которых придерживаются советские переводчики. В наше время художественный перевод—не ремесло, а искусство, особая отрасль литературного творчества. Переводные работы, как и оригинальные сочинения, подвергаются критическому анализу, вызывают дискуссии. Теория перевода превратилась в один из разделов филологической науки.

Переводы с иностранных языков — важнейшее средство обмена культурными ценностями, средство, помогающее сближению и взаимопониманию народов. В новых переводах воссозданы на русском языке почти все шедевры мировой литературы. Подчинение издательской деятельности государственному планированию, нетерпимое отношение к браку и недобросовестности в переводческой работе привели к созданию целой серии образцовых художественных переводов и к общему подъему переводческого мастерства. Высокие требования, предъявляемые к художественному переводу, естественно, распространяются и на детскую литературу. Правда, в этой области есть своя специфика. В зависимости от возраста читателей и назначения того или иного издания в переводах допускаются сокращения, а в некоторых случаях и обработка текста. Изучение иностранного языка обычно начинается со следующих упражнении: «Переведите: Здравствуй. Как тебя зовут? Я — мальчик. Она — девочка. Это — стол». И ещё долго мы будем переводить в уме русскую фразу, прежде чем сказать что-либо по-английски или по-французски — пока однажды не обнаружим, что научились думать на чужом языке.

Перевод существует с незапамятных времён. Соседство двух народов почти наверняка означает, что они между собой воюют либо торгуют, а в обоих случаях возникает нужда в переводчике, толмаче — словом, в человеке, владеющем (хотя бы немного) языками обеих сторон, который переводит некоторый смысл из одной языковой формы в другую. Человечество так давно привыкло к тому, что подобная вещь возможна, перевод настолько естественно возникает при встрече двух языков, что удивиться ему трудно. А между тем поводов для удивления (и для раздумий) предостаточно. Попробуйте, например, ответить на вопрос, с которого начинается любое научное рассуждение: а что мы, собственно говоря, называем переводом? Что требуется для перевода? Прежде всего, очевидно, нам понадобятся два языка — обозначим их А и В. Затем возьмём некоторое высказывание на языке А — его мы и будем переводить. (Понятно, что «высказыванием» может оказаться и одно слово «Привет!», и, например, «Война и мир».) Так вот, цель перевода — создать на языке В такое высказывание, которое бы заменило для носителей языка В то, что было сказано на языке А. Не так уж просто, правда? Попробуем разобраться. Прежде всего, почему «высказывание», а не «слово» или «предложение»?

В романе современного писателя Виктора Викторовича Конецкого герой пытается перевести английское слово driver: «Слово «драйвер» работает у англичан в диапазоне от «гонщик» и «преследователь» до «надсмотрщик за рабами» и от мирного «кучер» до мрачного «доводящий до отчаяния». На американском сленге «драйв» — продажа товаров по дешёвке с целью конкуренции, в горном деле «драйвер» — обыкновенный коногон, в сельском — погонщик скота, в медицинском «ту драйв мед» — сводить с ума. Ещё это слово обозначает хозяина — эксплуататора, бизань — мачту, вождение автомобиля и... писательский труд («ту драйв э пен» — «гонять перо» в буквальном переводе»). Другой персонаж по этому поводу замечает: «Англичане странная нация. У них одно слово обозначает разом сто пятьдесят смыслов и понятий. Я всегда восхищаюсь такой плюшкинской скупостью великобританцев на слова». Лингвист возразил бы, что ни английский язык, ни слово driver — не исключения. Заглянув в русско-английский словарь, легко убедиться, насколько многозначен наш глагол идти — в разных случаях ему соответствует не меньше десятка разных английских слов. Напротив, нет слова, которое бы всегда переводилось одним-единственным образом: в художественном переводе могут по-разному передаваться даже имена и географические названия. Понятно, что сказать «это слово на русский язык переводится по-разному» — всё равно, что сказать «мы не можем перевести это слово само по себе, в отрыве от окружения». То же самое касается и предложения. Те, кто изучает латынь, издавна рассказывают анекдот о семинаристе, которому надо было перевести предложение Spiritus quidem promрtus est, caro autem infirma. Это евангельское изречение: «Дух бодр, плоть же немощна». Семинарист перевёл: «Спирт хорош, а мясо протухло». Здесь смешно не то, что перевод неправильный — смешно то, что он правильный, но неверный. Это предложение так перевести можно, если не знать, откуда оно взято.

Это, конечно, крайний случай. Но и самое простое предложение демонстрирует то же самое. Скажем, нам предложили перевести на английский язык Мама мыла раму. Можно придумать добрый десяток абсолютно правильных переводов этой фразы: русскому прошедшему времени здесь могут соответствовать по крайней мере три английских глагольных формы; слово мама можно перевести «домашним» словом Mummy (если идёт рассказ от первого лица) или нейтральным mother. В последнем случае придётся указать, чья это была мама (моя, его, её, их...). Короче говоря, чтобы перевести предложение, придётся домысливать ситуацию.

Мало этого. Для любого русского человека это предложение — не столько описание бытовой «картинки», сколько цитата из букваря. Предположим, контекст был такой: «Этот ребёнок способен читать «Илиаду», а его заставляют разбирать по складам «Мама мыла раму»!». В таком случае в переводе вообще не будет ни мамы, ни рамы — нам понадобится фраза, по которой учатся читать английские школьники. Значит, чтобы перевести предложение, нужно превратить его в высказывание, т. е. понять, в какой ситуации и с какой целью оно было сказано или написано. Зная же цель и ситуацию, переводчик может позволить себе не слишком держаться оригинала.

Представим себе селение, затерянное в африканских джунглях. Туда приходит путешественник-европеец и его проводник, знающий местное наречие. Путешественник спрашивает: «Интересно, можно здесь закупить продовольствие?». Проводник переводит: «Он просит продать ему еды». Перевод вполне верен, хотя вроде бы и слова не те, и в оригинале был вопрос, а не просьба. Но переводчика упрекнуть не в чем: каков бы ни был результат переговоров, он своё дело сделал хорошо.

Возможен ли перевод? Этот вопрос кажется нелепым после всего, что было сказано о естественности и древности перевода. Однако вот что писал великий лингвист Вильгельм фон Гумбольдт: «Всякий перевод представляется мне безусловно попыткой разрешить невыполнимую задачу. Ибо каждый переводчик неизбежно должен разбиться об один из двух подводных камней, слишком точно придерживаясь либо подлинника за счёт вкуса и языка собственного народа, либо своеобразия собственного народа за счёт подлинника. Нечто среднее между тем и другим не только трудно достижимо, но и просто невозможно».

Такой взгляд разделяют многие учёные. Доводы их примерно таковы: во-первых, говорят они, слова, которые мы принимаем за эквиваленты, на самом деле вызывают разные представления у носителей разных языков. Так, конечно, в каждом языке есть слово со значением «дом, жилище». Но представление о его внешнем виде и внутреннем убранстве у русского, англичанина, узбека и южноафриканского негра будут сильно различаться: слова разных языков вызывают разные ассоциации. Слова с одним и тем же значением имеют и разное языковое окружение: происходят от корней с различным смыслом, имеют разный грамматический род, по-иному связаны со своими синонимами. Так, для русского брынза — это разновидность сыра, для болгарина — наоборот: в болгарском сирене («брынза») — родовое понятие, а кашкавал («сыр») — его разновидность. В том же болгарском языке печень и лёгкое называются одним и тем же словом дроб, только печень — черен дроб, а лёгкое — бял дроб; в русском же сознании эти понятия не соседствуют. По-русски корабль — мужского рода, а по-английски ship заменяется местоимением женского рода: для англичанина корабль — «она». Поэтому точно передать значение даже тех слов, для которых вроде бы есть соответствия в другом языке, невозможно.

Но мало этого. Как сказать по-английски «взбутетенивать»? Как передать разницу между «умереть», «сыграть в ящик», «почить в бозе», «перекинуться», «сдохнуть», «окочуриться»? Как перевести «лапти», «борщ», «изба», «хоровод», «тальянка»? Или — как по-якутски «абсолютный», «молекула», «фонема»? У разных языков — разный словарный запас, и некоторые понятия, выраженные в языке А, в языке В могут просто отсутствовать.

Во-первых, языки по-разному членят мир и, во-вторых, по-разному связывают его части. Но и логика разных языков неодинакова — продолжают защитники тезиса о непереводимости. Наша логика, говорят они, связана со строем индоевропейских языков; носители языков с иным строем думают не совсем так, как мы. Китайский, например, безразличен к категории времени, а некоторые африканские языки — к категории числа. Стало быть, их сознание не совпадает с нашим — как же можно передать его теми средствами, что есть у нас?

Наконец, обратимся к практике, — взывают они. Разве десятки разных переводов одного стихотворения не свидетельствуют о том, что перевод — это попытка добиться невозможного? Да что стихи? — переведите обратно на английский любой русский перевод английского текста, а потом сравните с оригиналом: обратный перевод будет от него сильно отличаться. Не следует ли из этого, что эквивалентность оригинала и перевода — мнимая? Доводы выглядят убедительно. Как же их опровергнуть? Для ответа следует обратиться к практике перевода. Да, конечно, какие-то смысловые потери в переводе неизбежны. Но вспомним наш пример с путешественником: ведь отступления от оригинала не помешали переводчику передать просьбу. Этот перевод не был точным, но он был равноценным (равноценный по-латыни и будет эквивалентный), он выполнил свою задачу. В данном случае нужно было попросить еды, причём так, чтобы жители деревни не разгневались. Всё остальное — оттенки стиля и значений — было неважным. Так обстоит дело в быту (когда нужно узнать время, спросить дорогу, осведомиться о цене, договориться о встрече). Приблизительно так же оценивается технический перевод: переводя, скажем, инструкцию к телевизору, переводчик должен заботиться о том, чтобы в нужных случаях читатель русского текста нажимал те же кнопки, что и читатель оригинала, остальным можно пренебречь. Другое дело — перевод художественный, там действительно важны тончайшие оттенки смысла. Но о нём нужно говорить отдельно. Когда речь идёт о переводе художественной литературы, доводы тех, кто настаивает на невозможности перевода, приобретают особую силу. Перси Биши Шелли, великий английский поэт, сказал: «Стремиться передать создания поэта с одного языка на другой — это то же самое, как если бы мы бросили в тигель фиалку с целью открыть основной принцип её красок и запаха». К художественному переводу предъявляется множество противоречивых требований:

1. Перевод должен передавать слова оригинала.

2. Перевод должен передавать мысли оригинала.

3. Перевод должен читаться как оригинал (т. е. у читателя не должно быть ощущения, что перед ним перевод).

4. Перевод должен читаться как перевод.

5. Перевод должен отражать стиль оригинала.

6. Перевод должен отражать стиль переводчика.

7. Перевод должен читаться как современный переводчику.

8. Перевод должен читаться как современный оригиналу.

9. Перевод вправе прибавить нечто к оригиналу или убавить от него.

10. Перевод не вправе ничего ни прибавить, ни убавить.

11. Стихи следует переводить прозой.

12. Стихи следует переводить стихами.

Все эти требования можно разделить на две группы: одни требуют сообразоваться с духом родного языка и с привычками отечественного читателя, другие настаивают, что важнее приучать читателя воспринимать чужое мышление, чужую культуру — и для этого идти даже на насилие над родным языком. Выполнение первых ведёт к вольному переводу, выполнение вторых — к буквализму.

В истории культуры эти два типа переводов сменяют друг друга. Первым переводом, глубоко изменившим европейскую культуру, был перевод Библии (Ветхого Завета, Новый ещё не существовал) на греческий язык. Когда спустя тысячелетие святые Кирилл и Мефодий переводили Библию с греческого на славянский, они поступили так же, как Семьдесят толковников: их перевод можно расписать под греческим текстом слово за слово.

Почти одновременно с появлением Септуагинты Рим начинает осваивать греческую культуру, и это освоение тоже начинается с переводов. Но переводили они совсем по-иному. Переводчики Библии точно передавали священный текст, и не очень заботились о впечатлении, которое их стиль произведёт на греческого читателя, как будто зная, что сама судьба Библии сделает этот стиль высоким и торжественным. Римских же переводчиков не столь заботила точность — им было важно, чтобы неподготовленная римская публика поняла, где нужно смеяться, а где — ужасаться. Поэтому они усиливали в трагедии — трагическое, а в комедии — комическое: упрощали характеры, огрубляли юмор, могли вставить в перевод одной пьесы сцену из другой... Получались не переводы, а подражания или переложения, но это никого не волновало. Приблизительно так же переводили в эпоху классицизма, в том числе в России XVIII в. переводчик Шекспира, например, старался, чтобы перевод соответствовал его собственным (а не шекспировским) представлениям о трагедии. В угоду этим представлениям он мог поменять стихотворный размер, выбросить некоторые реплики или целые сцены, даже изменить сюжет — всё это было в порядке вещей.

В разные эпохи и в разных культурах побеждают то одни, то другие. И надо сказать, что: трудности, стоящие перед переводчиком, неисчислимы. И первая из них — понимание оригинала. Если переводчику не удалось передать мощь, разнообразие или гармонию подлинника — это не позор. О чуде можно мечтать, не нельзя его требовать. Если же ошибка вызвана непониманием текста — это серьёзный удар по репутации. Прежде всего, во многих ошибках повинны «ложные друзья переводчика». Так называют слова одного языка (скажем, английского), похожие по звучанию на слова другого (например, русского), но имеющие иное значение. Так, английское paragraph — не «параграф», а «абзац»; болгарское диня — не «дыня», а арбуз, чешское zapomеti (галочка над е) — не «запомнить», а «забыть».

Вторая причина многочисленных ошибок — непонимание идиом, фразеологических оборотов. Нельзя переводить французское mettre la main a (ударение слева направо) la pаte (домик над а) буквально («опустить руки в тесто») — это выражение значит «вмешаться». Английское to catch cold — не «поймать холод», а «простудиться». Множество ошибок вызваны и незнанием культурных реалий. В переводах с английского сейчас можно встретить Джона Баптиста (John the Baptist — это Иоанн Креститель) и Святую Вирджинию (а это Святая Дева, Saint Virgin). В художественных текстах часто встречаются цитаты — из Библии и Шекспира, из детских прибауток и из тех стихов, что учат наизусть в школах. Если переводчик не опознает цитату, может получиться ляпсус (вспомните: «спирт хорош, а мясо протухло»).

Понимание текста — элементарное условие, без которого перевод невозможен. Другое столь же элементарное условие — умение писать на родном языке. Фразы вроде «Он женат на авторитарной снобке» или обороты типа «потенциальные пироги» недопустимы ни в каком русском тексте (если это не пародия и не шутка), если человек этого не чувствует, ему нельзя браться за перевод. Одним словом, ошибки, вызванные недостаточным знанием языка (как родного, так и языка оригинала) для переводчика непростительны. Более интересны случаи, когда переводчику нужны не только знания, но и особое мастерство. Писатель часто играет словом, и эту игру бывает непросто воссоздать. Не менее трудно передавать речевой облик персонажей. Ещё хорошо, когда говорит старомодный джентльмен или взбалмошная девица — мы представляем, как они говорили бы по-русски. Гораздо сложнее, когда нужно передать речь ирландского крестьянина по-русски (ведь не будет же он говорить на рязанском диалекте!) или одесский жаргон — по-английски. Здесь потери неизбежны, и яркую речевую краску поневоле приходится приглушать. Недаром фольклорные, диалектные и жаргонные элементы языка многие признают совершенно непереводимыми.

Особые трудности встают, когда оригинал и перевод принадлежат не только разным языкам, но и разным культурным областям. Например, произведения арабских авторов изобилуют цитатами из Корана и намёками на его сюжеты. Арабский читатель распознаёт их так же легко, как образованный европеец — отсылки к Библии или к античным мифам. В переводе же эти цитаты остаются для читателя невнятными. То же касается различия литературных традиций: европейцу сравнение красивой женщины с верблюдицей кажется нелепым, а в арабской поэзии оно распространено. Разница культур создаёт едва ли не больше сложностей, чем разница языков. Но стремление людей понять друг друга заставляет переводчиков снова и снова пытаться совершить чудо: «Этого нет по-русски. Но это должно быть по-русски».