2 Грибоедов а.С. Сочинения. М.—л., 1959. С. 557.

с ненавистным Грибоедову историком М. Т. Каченовским. Но ₀ц избрал местом действия мир московских гостиных, который был ему известен гораздо хуже университета, армии, Петер­бурга, Польши, Кавказа и даже Персии. Он вынужден был почти год изучать этот мир. И сделал его главным героем пье­сы.

Разумеется, это обстоятельство было давно замечено. Однако анализ комедии, ее многочисленных идей и конфликтов, проводился методами не только исторического, но и литера­туроведческого и театроведческого исследований. В резуль­тате, в зависимости от желаний и задач авторов, герои «Горя от ума» рассматривались то как социальные типы — и тогда пьесу политизировали, видя в ней манифест декабризма и даже отклик на конкретные программы и дискуссии³; то как теат­ральные амплуа — и тогда пьесу архаизировали, ища и нахо­дя в ней следы влияния классицистской драмы, прежде всего «Мизантропа»⁴; то как живые люди со страстями и противо­речиями — и тогда пьесе придавали любое звучание, вплоть до модернистского (Чацкий появляется из «ниоткуда», комна­та Софьи оказывается «пространственной аномалией» и т. д.⁵)- Уже у Гончарова эти три, в сущности, взаимоисклю­чающих отношения причудливо переплелись. Соответственно, при этих крайних подходах на первый план выступал вопрос интерпретации того, что хотел сказать Грибоедов. Вариан­тов ответа существует почти столько, сколько исследователей брались за перо, и каждый ответ по-своему убедителен.

Но немаловажно выделить и то, что Грибоедов действи­тельно сказал. Попытки историко-бытового анализа «Горя от ума» предпринимались неоднократно. И все же это гениаль­ное произведение неисчерпаемо. Тысячи филологов, литерату­роведов и театроведов писали о нем почти два века, но и тысяча первый найдет в нем что-то, не замеченное предше­ственниками. Историки обращались к грибоедовскому тексту достаточно редко, и, как правило, в поисках примеров для подтверждения собственных концепций либо в поисках прото­типов. Восстановление полноты общественных и бытовых ас­социаций, наполняющих пьесу, достоверного облика основных героев комедии, ее основных конфликтов, как они показаны втором, имеет значение не столько для театральных постановок, где стремление к жизненной достоверности утратило пока

³ Нечкина М. В. Грибоедов и декабристы. М., 1977. Зубков Н. Н. «Горе от ума» и сюжетосложение классического Русского романа // Грибоедов и Пушкин. Хмелитский сборник. Вып. 2 Смоленск, 2000. С. 170.

⁵ Там же. С. 95—103, 168—177.

популярность, не для истории культуры, куда грибоедовские типы вошли в виде устоявшихся нарицательных фигур, но прежде всего для понимания глубины реализма Грибоедова и всего своеобразия и даже революционности его творческого замысла.

Время действия пьесы определяется очень четко. Грибое­дов закончил «Горе от ума» в конце мая— начале июня 1824 года, после чего вносил в текст только незначительную стилистическую правку⁶. Следовательно, события в комедии не могут происходить позже этого срока. При этом они раз­ворачиваются после июня 1818 года, когда «его величество король был прусский здесь», после ноября 1821 года, когда профессоров санкт-петербургского Педагогического институ­та обвинили «в расколах и безверьи», и даже после начала 1823 года, поскольку Фамусов грозится сослать слуг «на по­селенье» в Сибирь, что было запрещено с 1802 по 1823 год. На календаре Фамусова зима, ибо Чацкий скакал «И день и ночь по снеговой пустыне». Первоначально Грибоедов отнес действие к Великому посту («Великий пост и вдруг обед!»⁷), но в окончательном тексте отказался от этого указания. Дей­ствие происходит, несомненно, до поста, потому что Загорецкий вручает Софье билет на «завтрашний спектакль». Разу­меется, речь идет о благородном спектакле в частном доме, ибо в публичный театр Софье билет не нужен: она может пой­ти только в ложу и только с отцом или со знакомым семей­ством, а следовательно, по их приглашению и без билета на конкретное место. Любые спектакли в пост запрещались. Ве­ликий пост сезона 1823/1824 года начался 17 февраля, следо­вательно, действие происходит не позже.

Однако временные рамки можно еще сузить. В прошлом году, в конце, когда дул осенний ветер, Чацкий встречался с Платоном Михайловичем в полку. Едва ли он мог вспоминать в январе-феврале только что прошедшие октябрь-ноябрь, ибо за столь короткий срок его друг не успел бы переехать в Москву (он теперь «московский житель», значит, тогда им не был), выйти в отставку, жениться и уже разочароваться в женитьбе. Более вероятно, что Чацкий в ноябре-декабре 1823 года вспоминает минувшую осень. Таким образом, вре­мя действия точно совпадает со временем работы Грибоедова над пьесой, что придает ей характер своеобразного по форме источника.

⁶ Письмо С.Н.Бегичеву // Грибоедов А. С. Указ. изд. С. 544.

⁷ Горе уму. Музейный автограф, действие II, явление 1 // Грибоедов А. С. Горе от ума. Литературные памятники. М., 1987.

Место действия в Москве, в отличие от времени, четко не указано, ибо не имеет принципиального значения. Однако Хлестова в очень дурную погоду («ночь — светапреставленье!») «час битый ехала с Покровки». В хорошую погоду, когда сухо и безветренно, этот путь занял бы у нее, допустим, полчаса. От Покровских ворот она не могла ехать ни на юг _в Замоскворечье, где дворяне не жили, ни на запад к Крем­лю, ни на восток за Яузу, где почти не было города. Ей оста­вался путь на север, причем крутой спуск к Трубной она должна была, несомненно, объехать стороной. Таким образом, ее конечная цель лежит где-то между Тверской и Кузнецким мостом. Так называемый «дом Фамусова» принято помещать у Тверских ворот, в доме С. А. Римского-Корсакова, за кото­рого вышла замуж двоюродная сестра Грибоедова Софья. Этот адрес кажется вполне возможным.

Еще яснее место действия внутри самого фамусовского особняка. План любого дворянского дома средней руки был одинаков: парадная анфилада заканчивалась в торцах край­них комнат окнами или зеркалами, которые зрительно рас­ширяли ее протяженность, от нее вглубь дома уходили личные комнаты и спальни хозяев, отделенные от анфилады узким черным коридором. Слуги жили в нижнем, невысоком этаже, там же устраивались сени, кухня, погреб и прочее. Малень­кая мансарда предназначалась для детей или гостей.

Три первых акта проходят в последней комнате парадной анфилады, от которой дверь ведет вправо в комнату Софьи. Зрители как бы заглядывают в дом через торцовое окно, ве­чером распахнутые настежь двери комнат (по ремарке) откры­вают их глазам всю анфиладу. Поскольку после пожара по­лагалось выводить фасады на красную линию улицы, то окно на улицу находится против двери к Софье, а зрительный зал помещен как бы во внутреннем дворе дома. В нем должен са­диться на лошадь Молчалин, и Софья «бежит к окну» у са­мой рампы, глядя на его падение с лошади (садиться на ули­це он не мог, ибо тогда Софья не увидела бы его из окна сво­ей комнаты и не бросилась бы к выходу ему на помощь, поте­ряв сознание уже в гостиной). Эта комната считалась гости­ной в женской половине дома и находилась в распоряжении хозяйки, то есть Софьи. В дни торжеств здесь собирались дру­зья и родственники, а менее близкие знакомые оставались в зале или парадной гостиной. Фамусову здесь нечего было Делать, у него был собственный кабинет в противоположном конце анфилады, на мужской половине, куда не должна была без нужды заходить Софья. Тем не менее в начале второго Действия Фамусов расположился в гостиной дочери, явно пе-реваривая завтрак и неспешно внося в календарь дела на будущую неделю. Грибоедов хотел показать, что кабинет Фамусова занял Молчалин, трудясь над бумагами, о которых твердил в первом акте, а хозяин сбежал от него подальше, в гостиную дочери (больше просто некуда, парадные комнаты в обычные дни едва топили, чтобы не переводить напрасно дрова, а в предвидении вечернего приема их протапливали, мели и прибирали, и Фамусов не мог бы там с приятностью отдохнуть после еды).

В конце второго действия Фамусов ушел от резких ре­чей Чацкого к себе, куда потом удалился Скалозуб («К ба­тюшке зайти я обещался») и, вероятно, Чацкий. Софья по просьбе Молчалина отправилась искать мужчин, но никого не нашла («Была у батюшки, там нету никого»). Непонятно, куда так быстро мог исчезнуть Фамусов с гостями, разве что пойти на конюшню поглядеть, не испортил ли Молчалин ло­шадь.

Третий акт Грибоедов начал не с вечера, а с предвечерне­го времени, чтобы подчеркнуть, что действие продолжается в той же гостиной перед комнатой Софьи, — она запирается у себя на ключ, а потом торжественно выходит к гостям. И только четвертый акт перенесен в сени: старинное правило единства места Грибоедов выполнил безупречно, как не уда­валось самим классицистам. То же можно сказать о единстве времени: события укладываются менее чем в 24 часа. Одна­ко Грибоедов проявил тут скорее знание сцены, стремление из­бежать частых смен картин и перерывов в спектакле, нежели желание заслужить похвалу поклонников Аристотеля и Ра­сина.

Праздник в доме Фамусовых дается вопреки трауру («Мы в трауре, так балу дать нельзя»). Это, конечно, не глубокий траур, когда веселиться не полагалось, а полутраур. Одним этим словом Грибоедов дал изображение костюмов персона­жей. Утром Софья может носить, что ей угодно, но к гостям она должна выйти в одежде белого, серого, черного или ли­лового цветов, которые отведены для полутраура. К 1823 году белый цвет окончательно вышел из женской моды, поэтому наиболее вероятно серое платье в полоску или глад­кое (но не в рисунок!), отделанное лиловыми лентами — что и нарядно, и удовлетворит требованиям общества. Фамусов в цвете не ограничен, поскольку мужчины и без того перестали носить яркие тона, а Молчалин со свойственной ему заботой о приличии должен надеть или черный галстук вместо пара­дного белого, или даже креповую повязку на рукав. Он, прав­да, не родственник хозяевам, но живет в доме и обязан выражать им сочувствие. Лакеям следовало бы иметь белые нашив­ши на одежде — плерезы — в знак траура⁸.

Зачем вообще устраивать праздник в траурное время? Ве­роятно, поводом к нему стал день рождения Софьи, который нельзя перенести на другое число: она очевидная царица бала, не только его хозяйка; даже Хлестова говорит, что приехала именно к ней. Именин у нее быть не может— они в сентябре, остается день рождения. К тому же, об именинах любого че­ловека известно всем, кому известно его имя, а о дне рожде­ния знают только родственники и близкие друзья, поэтому пол­ковника Скалозуба надо приглашать на вечер, а Чацкий сам примчался. Естественно, вечером Софье никто не дарит подар­ков, кроме подхалима Загорецкого, надеющегося выделиться в толпе мужчин, — подарки следовало прислать с утра вмес­те с визитной карточкой и в ответ получить приглашение на бал.

Действие начинается утром, «чуть день брежжится». В ноябре — декабре в Москве солнце встает между половиной восьмого и началом девятого (по солнечному времени) — столько и должны показывать большие часы. День серый, мрачный, поскольку утром Чацкий упомянул «ветер, бурю», и вечером Хлестова жаловалась на «светапреставленье», а в ту пору погода не менялась по три раза на дню: если утром и вечером пурга, то днем едва ли ярко сияло солнце. Все эти выкладки важны только ради объяснения одной фразы Лизы: на вопрос Софьи «Который час?» горничная отвечает «Седь­мой, осьмой, девятый». Ее реплика обычно смущает актрис, не знающих, что автор имел в виду: Лиза врет на ходу, что­бы поторопить барышню, или отвечает наобум, а потом справ­ляется с часами?

А между тем это и есть по-чеховски предельно лаконичное указание Грибоедова на характер Лизы! Она не врет — час, разумеется, именно девятый, раз уже светает; наобум Лиза назвала бы именно его (она же видит рассвет); сперва она пытается ответить, со своей точки зрения, исчерпывающе «Всё в доме поднялось» (что еще нужно знать барышне?), но повтор­но спрошенная о часе, бросается к часам и высчитывает рас­положение стрелок: маленькая стрелка в самом низу — седь­мой, это точка отсчета, а далее по пальцам «осьмой, девя­тый». Так считают дети, так считают полуграмотные слуги. В этом-то суть реплики. Лиза — не разбитная горничная, по-