Запад и восток

 

Москва, 1993

 

Авторский коллектив Галаганова С. Г., кандидат философ-! ских наук, доцент, Киселева М. С., кандидат философских наук, доцент; Колесникова И. В., кандидат философских наук,, доцент, Лысенко Н. Н., кандидат философских наук, доцент; Фролова М. А., кандидат философских наук, доцент, Ушков А. М., доктор философских наук, профессор

390 Запад и Восток. Традиции и современность. Курс лекций для негуманитарных специальностей. — М.: О-во

 

Редакционная коллегия. Агеносов В. В., доктор филологических наук, профессор; Бабочкин П. И., кандидат философских наук, доцент, Добрынина В. И., доктор философских наук, профессор (руководитель), Меськов В. С., доктор философских наук, профессор; Романова Д. Т., кандидат исторических наук, доцент

 

© Общество «Знание» Российской Федерации, 1993 г

 

 

Краткий очерк истории античной культуры

I

Античность оставила в наследство мировой культуре опыт демократического устройства общества и богатейшее мифотворчество, величайшие произведения литературы и искусства, законы гармонии и красоты человеческого тела, точность математических доказательств и разнообразие философских идей, свободу духа и обретение христианской веры.

В истории античной Греции выделяют следующие этапы, гомеровский и раннее архаический период (9—8 вв. до н. э. — распад родоплеменного общества); архаический период (7—6 вв. до н. э. — становление рабовладельческих государств — полисов); классический период (5 в. — до поел, трети 4 в. до н. э. — расцвет полисов); эллинистический период (поел, треть 4 в. — до сер. 2 в. до н. э. — упадок полисов, империя Македонского, эллинистические государства).

Однако, собственно античная Греция — это уже вторая цивилизация на территории Балканского полуострова и прилегающих к нему островов. На рубеже 3— 2 тыс. до н. э. крупнейшим центром цивилизации в Европе был о. Крит, а затем г. Микены. Цивилизация на Крите погибла в результате сильнейшего землетрясения, микенская — в результате нашествия варваров с севера Балкан. События этого периода сохранились в коллективной памяти народа и нашли отражение в мифологии (археологические раскопки 19—20 вв. подтвердили достоверность многих мифологических сюжетов). Благодаря славному прошлому (в центре которого была Троянская война), о котором не забывали усилиями странствующих певцов — аэдов, последующим поколениям греков не нужно было утверждаться перед другими народами Средиземноморья.

В гомеровский период классовое общество и государства зарождаются на территории Балканского полуострова снова, но в иных масштабах и формах. Во многом это был период упадка и культурного застоя (в числе многих других элементов культуры была утрачена старая письменность — в ней просто не испытывали потребности). В то же время в гомеровский период происходит как бы накопление сил перед новым стремительным подъемом. Огромное значение имело коренное обновление технической базы — широкое распространение железа и его внедрение в производство. Это подготовило путь исторического развития, вступив на который, греки смогли в течение 3—4 веков достигнуть невиданных в истории человечества высот культурного и социального прогресса, оставив далеко позади своих соседей как на Востоке, так и на Западе.

Если попытаться определить доминанту сознания грека — гражданина полиса, то ею, вероятнее всего, будет ощущение свободы, нарастающее в архаический период, достигающее апогея в классический и болезненно утрачиваемое в эллинистический. Свобода — вот та несущая конструкция в здании греческой культуры, условие ее победоносного шествия через времена и пространства, В чем же истоки этой уникальной в истории человечества свободы? Наиболее глубинные следует, видимо, искать в особенностях кормившего греков ландшафта: ни пустынь, ни степей, ничего бескрайнего, кроме голубого спокойного неба. Земля, в которую врезается море. А на море столько островов, что нигде не теряешь из виду сушу. Все так мерно и ясно, что даже небольшая гора кажется величественной громадой. Ничего безбрежного, расплывающегося. Вероятно, поэтому грек не ощущал себя потерянным в окружающем мире, как египтянин в ровной желтизне песков или скиф в зеленой степи. Куда бы он ни устремлял свой взор, мир представлялся ему стройно разбитым по каким-то естественным граням. И в этом мире он сразу находил себе место — место хозяина, дарованное ему богами.

И государственная система была у греков особая — по масштабу страны и в согласии с навыками ее обитателей: не единое государство как на Востоке, постоянно расширяющееся в стремлении к мировому господству, а ряд государств, совсем небольших, в тех границах, что определили природа и родовая организация. В каждом из них была особая, отличная от других, структура почв, рельеф, хозяйственная деятельность. Каждый полис имел свой диалект, собственных богов и героев, а также календарь и монету. Поэтому между гражданами отдельных государств возникали и закреплялись различия в характерах, пристрастиях и т. п., что влекло за собой соперничество, нередко — распри, однако содействовало самоутверждению древнего грека в своем обособленном уголке. Тем более, что несмотря на все различия, у эллинов (как называли себя греки — от древнего названия Греции — Эллада) долгое время сохранялось сознание общности интересов, чувство совместной принадлежности к некоему единству, впечатляющим свидетельством чему были греко-персидские (оборонительные для греков) войны. Видимо, в этом сочетании разнообразия и взаимной лояльности коренился один из важнейших элементов греческого бытия и культуры — агонистика — принцип состязательности, благородного соревнования и отдельных личностей, и групп, и полисов в целом с целью достижения наилучшего результата, наградой за который становилось общественное признание и почет. Дух соревнования вносился греками во все, даже в повседневные дела, но особенно г.р-ко проявлялся в спортивных играх.

Итак, к 8 в. до н. э. на месте прежнего родового строя утвердилась новая политическая структура — «город-государство» — «полис», охватывающий сам город и прилегающую к нему территорию. Полисное устройство государства воплощалось в участии граждан в народных собраниях, в судах, в принятии решений о делах государственной важности. Конечно, в условиях рабовладения такой строй может быть назван демократическим лишь с известной долей условности. Все же, по сравнению с восточными деспотиями, полисный строй был безусловно прогрессивным. Борьба между высшими и низшими слоями приводила к поражению родовой аристократии, затем к ликвидации единоличной диктатуры правителей, именуемых тиранами, и, наконец, к установлению рабовладельческой демократии. В отличие от Египта, Персии, где цари, выступая залогом крепости государства, обожествлялись, в Греции к 7—6 вв. до н. э. уже не было трепета перед самим понятием высшей власти.

Социальная практика, предполагавшая подчинение законам, участие в их выработке, избрание высших должностных лиц и суда присяжных, постоянное соревнование за возвышение своего города, имела прямое влияние на состояние умов, порождая и укрепляя в сознании граждан доверие к своему разуму. Самочувствие древних греков в природе и обществе не могло не отразиться на их отношениях с богами. Если восточный человек перед своими богами безропотно склонялся и трепетал, то эллин в этом вопросе проявлял любознательность, был дерзок и своеволен. Разумеется, греки, как и другие народы, не миновали стадию первобытных верований (фетишизм, тотемизм), однако по мере развития греческой цивилизации боги все более облагораживались. Важнейшим фактором этого процесса была эпическая поэзия. Историк Геродот отмечал, что Гесиод и Гомер составили для эллинов родословную богов, снабдили имена божеств эпитетами, поделили между ними достоинства и занятия и начертали их образы. Гомер создал «Иллиаду» и «Одиссею» в 8 в. до н. э. Гесиод написал «Теогонию», т. е. родословную богов. Большую и беспорядочную массу богов они подчинили определенной системе, опирающейся на их родственные и семейные отношения. Отныне это были просто бессмертные люди, одаренные силой и красотой. Все вместе они образовали большую семью (скорее, государство во главе с Зевсом) и распоряжались всеми сферами: небом, землей, морем и подземным царством.

Все боги греческой мифологии были приставлены к делу. Они научили людей земледелию, кузнечному и ткацкому делу, судостронию и мореплаванию, счету и письму, гимнастике и искусствам. Был у них и бог войны Арес, но он не пользовался симпатиями ни богов, ни людей. Афина — богиня мудрости с презрением относилась к этому солдафону.

Богам (кроме Ареса) строили храмы и создавали статуи. Храм опоясывался стеной, образуя священную округу, которую никто не должен был осквернять. Каждый храм обслуживался одним жрецом, который избирался народным собранием. Так как не существовало ни догматов, ни вероучения, жрецы никого не поучали. Единственной их обязанностью было совершение обрядов, главным из которых было жертвоприношение божеству. Чтобы заслужить благосклонность богов, греки приносили им в жертву как животных, так и бескровные жертвы — вино, фрукты, плоды земли. Доходы жреца состояли из особой порции мяса от каждой жертвы и нерегулярной платы. Бывали и человеческие жертвоприношения по приказу прорицателя, однако такого рода экзотика занимала периферийное место в эллинской религиозной практике и сознании. Гораздо важнее было то, что мир богов — подобен, миру людей, а мотивы божественных поступков — человеческим. От людей боги отличались лишь бессмертием, что лишало их жизнь земного драматизма — нечем было рисковать.

Поразительно то, каким образом греки изображали своих богов: божественность — сверх человечность — они понимали, в отличие от других народов, не в смысле уродства (многорукий Будда, например), а в смысле красоты, абсолютной гармонии, преодоления природных «изъянов». При этом идеальность воплощенных богов мыслилась достижимой и для человека и таким образом граница между человекоподобными богами и богоподобными людьми становилась прозрачной и как бы преодолимой, по крайней мере, для героев. Что касается обыкновенных граждан, то, обслуживаемые рабами, они вполне наслаждались благами жизни в благоустроенных, по их представлению, небольших государствах, ощущая себя подлинно независимыми и полновластными. А подражая природе и богам, видели перспективу в усовершенствовании своих человеческих возможностей и качеств. На этой почве сложилось убеждение, что быть гражданином — значит быть прекрасным. Ощущение же близости перспективы нашло отражение в другом важнейшем (наряду с агонистикой) элементе древнегреческого бытия и культуры — принципе калокага-1ни (от слова «калос» — прекрасный и «кай агатос» — доблестный, объединяющего физические и нравственные добродетели).

Равнодушные к внешним завоеваниям, весьма умеренные в бытовых потребностях, греки всю силу своей энергии направляли к достижению калокагатии — красоты и добра, слитых в человеке воедино, и, благодаря агопнстике, приближались к своему просветленному идеалу — классическому равновесию тела и духа. Умеренность в материальном отношении вытекала' из доверия к богам. Мир, опекаемый богами, не нуждался в чрезмерности и упрочении, для жизни в нем достаточно было уподобиться природе. Отсюда, по крайней мере, До эллинистического периода, непритязательность в еде, относительная скромность одежды и жилища. Жилой дом вообще использовался в основном для ночлега: жизнь проходила на площадях и стадионах. Возводились - мощные постройки (например, Парфенон, храм Афины-девы), но никогда их масштаб не превышал возможностей человеческого восприятия, не подавлял человека. По той же причине греков не особенно заботила физическая сохранность и долговечность продуктов их творчества, материальная зафиксированность духовных поисков и открытий. Казалось, чтобы мысль жила, достаточно ее высказать; доступность мраморных статуй в соразмерных человеку храмах не рождала опасений за возможность их разрушения. - Нельзя не сказать несколько слов о Спарте, стоявшей по многим признакам далеко в стороне от других греческих полисов. Исследователи полагают, что основное население Спарты составили потомки дорийцев — варварских племен, разрушивших Микенскую цивилизацию и осевших на самых плодородных землях Греции. Разные корни, разное прошлое и историческая память, видимо, предопределили отличия спартанцев от прочих греков. Прежде всего, они были воинственны. По свидетельству современников, Спарта представляла собой один большой военный лагерь. Главным предметом ее забот была физическая и военная подготовка граждан (в ущерб интеллектуальному развитию). Народное собрание не играло практически никакой роли в политической жизни. Превыше всего ценились дисциплинированность и исполнительность. В итоге воинами спартанцы действительно были отменными, хотя в других областях человеческой деятельности не оставили практически никаких следов. Образ жизни Спарты разительно отличался от всей остальной Греции. Но привычка к разнообразию, интерес к иному, непохожему приводили к тому, что греки видели ценное и в спартанских порядках. Некоторые великие греки (Ксенофонт, Платон, Плутарх) были ее активными почитателями, а часть афинской аристократии даже искала в Спарте опоры против пышно расцветшей демократии, справедливо критикуя ее за недостаток дисциплинированности, организованности, профессионализма в управлении.

Однако, прежде, чем греки на деле столкнулись с издержками своего политического строя, им суждено было вкусить беспрецедентной свободы, ставшей плодом их почти четырех векового стремления к калокагатии. Миро- и самоощущение свободных граждан в 5 в. до н. э можно назвать уникальным: больше никогда и никому жизнь не казалась такой ясной, с точки зрения действующих в ней сил, а возможности человека — в условиях обозримости полисной жизни — столь безграничными. Убедительная победа греков над персами, казалось, развеяла последние сомнения в этом. Комфортное самочувствие отдельного человека определялось: неразрывной, безусловной связью его с полисом, включенностью в него в качестве органической части, что давало ощущение надежности, защищенности существования; наличием целого спектра возможностей для самореализации не только в смысле достижения калокагатии, но и в плане возможностей для изменения своего социального положения (социальная мобильность); необремененностью человека внутренними проблемами. Утверждая себя во внешнем мире (природе и обществе), имея для этого реальные возможности и достигая успехов на этом пути, античный грек — до поры — не испытывал потребности в пристальном взглядывании в себя, в анализе своих мотивов, в самостоятельной оценке поступков. Слова «совесть» в древнегреческом языке не было. И когда Сократ — впервые — заговорил о «внутреннем голосе», которого он слушается, его обвинили в том, что он поклоняется «чужим» богам, чем смущает юношество, и приговорили к смерти. Такое самочувствие греков отразилось в искусстве архаического и классического периодов, которое не знает образов не только духовного, но и телесного страдания Мирон, Поликлет, Фидий — величайшие скульпторы этой поры — изображали богов и героев. Их «олимпийское» спокойствие, величественность, состояние духа, лишенное сомнений и волнений, выражают то совершенство, которого человек, если еще и не достиг, но достичь может и должен. Только в 4 в. до н. э. — поздняя классика — когда греки обнаружили в жизни новые, неподвластные им, грани, место величия постепенно начинают занимать человеческие переживания, страсти и порывы. И тогда — впервые — происходит художественное открытие прелести детства, мудрости старости, обаяния женственности. Великих ваятелей этого периода — Скопаса, Праксителя, Лиссиппа — отделяет от Фидия совсем небольшой временной интервал, но доминанта их творчества (несмотря на неповторимость каждого) уже иная: страсть, беспокойство, борьба с какими-то враждебными силами, глубокие сомнения, скорбные переживания. Лиссипп (современник Македонского) вообще в отличие от своих предшественников, изображал людей не такими, какими они должны быть, не такими, каковы они есть, а такими, какими они кажутся. Для этого он даже нарушает старый поликлетовский канон человеческой фигуры: голова отныне составляет не1/7, а1/8 роста.

Аналогичные изменения происходят и в греческой драме. Трагедии Эсхила (поздняя архаика) славят идеи (идеальное должествование): человеческого подвига, патриотического долга — вообще. Софокл (классика) славит уже человека, причем сам он говорит, что изображает людей, какими они должны быть. Еврипид (поздняя классика) стремится показать людей такими, каковы они в действительности, со всеми их слабостями и пороками. Эта динамика художественных образов отражает не только специфику искусства как формы человеческой деятельности, но и такую особенность древнегреческой ментальности, как честность перед богами, природой и людьми (вытекающую из доверия к ним). Изображая величественность, греки никоим образом себе не льстили, они действительно так чувствовали.

Наглядно воплотилась эта честность и в архитектуре. Греческий храм как бы вырастает из природы (ландшафта). Его основная структурная идея — два столба и перекладина. Перекладина давит, столбы поддерживают — и никаких искусственных средств для скрепления, т. е. то, на чем держится, от взора не скрыто, з отличие, например, от восточных стилей, где цемент и скрепы спрятаны под фантастическими узорами.

Другой областью, где честность стала поистине созидающей силой, была историография. У греков впервые появляется понятие исторической истины («Истина — око истории» — Полибий), понятие, которое показалось бы бессмысленным историографам Востока, прославлявшим исключительно деяния и победы своих царей, но молчавшим об их бесславии и поражениях. Геродот, Фукидд, Полибий и их преемники на римской почве Цицерон, Тацит, Светоний, — никогда не нарушали этого канона античной историографии, сложившегося еще в 6 в. до н э.

Свобода духа, интеллектуальная честность не были прерогативой лишь отдельных мыслителей или художников. Это были народные качества, которые формировались и закреплялись образом жизни древних греков, сложившейся практикой образования и воспитания молодежи. Сама структура рабовладельческого общества способствовала появлению людей «свободных» профессий: софистов (мудрецов), риторов, философов, математиков, драматургов, поэтов, архитекторов. Соревнуясь между собой, они выносили свои творения на суд граждан, который вершился на площадях, в театрах, в домах горожан, на пирах и т. д. Победители окружались почетом и славой. Все вместе не только демократизировало духовную жизнь полиса, но и рождало традицию уважительного отношения к поэтам и ученым, задавало определенные ориентиры и высоты. Более того, это были достигаемые высоты, ибо, по мнению греческих софистов, знанию можно научить любого желающего юношу, что в корне отличалось от непроницаемости для других ученого сословия на Востоке. В Афинах, например, к 5 в. до н. э. не было ни одного неграмотного.

Воспитание понималось как неразрывное единство «гимнастического» и «мусического», как развитие физическое и умственное одновременно. К мусическому относились все искусства («поприще муз»): поэзия, музыка, театр, изобразительное искусство, скульптура, а также искусство счета, речи и даже философия. Как только дети овладевали искусством чтения, они приступали к изучению старых писателей, среди которых на первом месте был Гомер, затем Эзоп и Гесиод, произведения которых на протяжении всей античной истории составляли ядро литературного образования. Хотя, разумеется, список изучаемых авторов — по мере обогащения греческой литературы — все время пополнялся.

Обращает на себя внимание то, что герои Гомера (богатые аристократы), Гесиода и Эзопа (менее состоятельные земледельцы и ремесленники) — люди, находящиеся на различных ступенях социальной лестницы, — олицетворяли общественно одобряемое поведение разных типов. Конечно, с точки зрения достижения калокагатии, герои Гомера были более привлекательны. Однако, детям, зависимым от родителей, естественнее было жить по Гесиоду или Эзопу. Фактически, в процессе образования задавались не только ценности-цели, но и ценности-средства, ориентироваться на которые было не стыдно. Таким образом из воспитания исключалось лицемерие и дети росли неущемленными и неподавленными, т. е. готовыми к свободе.

Сосуществование различного в рамках единого целого, состязательность во всех сферах жизни приводили к тому, что осуществление выбора для греков становилось обыденностью. Интеллектуальные усилия концентрировались на другом: как обосновать предпочтение того или иного. Так, внутренней потребностью и гени альным достижением греческой культуры стало доказательство — способ мышления, развитие которого определило глубочайшее различие между Западной и Восточной цивилизацией. Наиболее ярко этот способ мышления проявился и закрепился в античной философии.

Философские суждения, глубокомысленные наставления есть и в культуре Востока. Но совершенно исключено, что кто-то может свысока отнестись к проповеди Будды или к ветхозаветным пророкам. Для греков в этом смысле авторитетов не существовало, а имело значение только то, что каждое положение лишь постольку верно, поскольку оно доказано. То, что доказано, нельзя запретить или отменить, можно только опровергнуть, разрушая доказательства противника и выдвигая противоположные аргументы. Умение вести беседу в таком духе — диалектика — предполагало в собеседниках способность воспринимать иную точку зрения и внимать Логосу, т. е. быть убедимыми и переубедимыми. При таком подходе переубедимость оказывается залогом умственной свободы и умственного прогресса. Ей соответствует форма диалога, в рамках которой убеждение и переубеждение происходит на наших глазах. Именно поэтому античные философы (и в первую очередь Платон) были так привержены этой форме Что же касается содержания, то здесь прежде всего бросается в глаза то, до какой степени греческий народ был многодумом (выражение Вл. Соловьева) Греция создала рационалиста Платона, но она же — эмпирика Демокрита; в Аристотеле оба направления соединились, потом линию Платона продолжили стоики, линию Демокрита — Эпикур. Линия Платона вела к совершенствованию человека как такового, Демокрита — к его власти над природой. И главное — Греция создала прецедент плодотворной борьбы между двумя направлениями в философии, результатом которой и является культурный прогресс. Именно в русле такой борьбы образовалась почва, на которой выросла античная наука — та, без которой становление современной науки было бы невозможно.

Философские размышления о первоначалах изначально были неразрывно связаны с естественнонаучными наблюдениями и математическими расчетами. Философия — «мать всех наук» потому, что в ее недрах выкристаллизовался метод, приложимый к конкретным предметам и сферам жизни, и способ мышления, позволяющий из одного знания выводить другое — логика. Античные мыслители остро ощущали различие между практическим смыслом знаний — знаний, основанных на искусстве («техне» — ремесло, искусство, красота — смысловой корень современного термина «техника») и знанием теоретического характера, знанием ради самого знания, владением истиной. Приоритет перед разумом, культ Логоса обусловливали безоговорочный приоритет теории. Этим во многом объясняется безразличие греческих ученых к практическому использованию открытий.

Определенное сближение теории и практики произошло только в эллинистический период, когда достижения математики — ведущей науки античности — стали применяться не только в астрономии, как в классический период, но и в механике, оптике, гидростатике, строительстве (например, Александрийский маяк — одно из семи чудес света — невозможно не связать с именем Евклида — величайшего математика античности, работавшего в Александрии; само за себя говорит и имя Архимеда).

Такое сближение — вполне в духе эллинистического этапа греческой истории, главным содержанием которого стало постепенное обнаружение все новых пределов для казавшихся ранее безграничными возможностей Междоусобные войны (самая крупная из которых — Пелопонесская, в ходе которой Спарта нанесла сокрушительное поражение Афинам), разложение полисов (вместе с упадком самой идеи греческой государственности) к концу 4 в. до н. э позволили Персии стать главным арбитром в греческом мире. Национальное объединение стало экономической и политической необходимостью. Однако, своими силами греки объединиться не смогли. Эту задачу выполнила соседняя балканская держава Македония во главе со своим царем Филиппом. Его сын Александр, прозванный «Великим», вошел в историю едва ли не как крупнейший завоеватель всех времен.

Древний мир не знал такого огромного государственного образования как империя Александра, простиравшаяся от Балкан до Нижнего Египта и от Дуная до Инда. Греки занимали в ней первое место. Но империя Александра оказалась недолговечной: всего 13 лет длилось его царствование. Сразу же после его смерти она распалась. Военачальники Александра поделили между собой его завоевания и так образовалось несколько царских династий. Империя распалась, но греческая культура осталась на всех завоеванных территориях.

Разграбив сокровища персидских царей, Александр много раздавал. В эпоху эллинизма появился целый класс таких богачей, по сравнению с которыми зажиточные граждане прошлых времен казались бедняками. Никогда еще художники и скульпторы не имели таких богатых и многочисленных заказов (требовалось украсить быт вельмож лучшими образцами греческого искусства). Греческая скульптура распространилась по всей обширной территории. Но — это было только тиражирование гармоничных и прекрасных оригиналов классического периода, ибо статуи уже не создавались, а мастерились. Вновь же создаваемые образы изначально были лишены необходимой и достаточной гармонии, что выражалось в перегруженности их деталями, украшательстве, вычурности, излишней пышности. И это не удивительно, т. к. новое искусство отражало и новое миро- и самоощущение греков.

Гражданин вольного полиса уступил место «гражданину мира» (космополиту), деятельность которого протекала во вселенной, «ойкумене», как ее понимало тогдашнее человечество — именно так трактовалось духовное главенство Греции. Но одновременно эти «граждане мира» вынуждены были сочетать свое высокое предназначение с участью бесправных подданных новоявленных владык, правящих на манер восточных деспотий

Угасание политической жизни в бывших полисах совпало с изменениями в деле воспитания. Резкое имущественное расслоение повлекло за собой расслоение образовательное: тип и уровень образования оказались в зависимости от экономического и социального положения. Впервые появилась интеллигенция как сословие. С умственным расслоением общества стал невозможен всенародный подъем, который одухотворял праздники (да и жизнь) прошлых эпох. Особенностью новых праздников было то, что народ на них из участника превратился в зрителя.

Вместе с тем эпоха эллинизма — время экономического подъема. Несмотря на постоянные войны за передел политической карты, ненависти между воюющими не было (вот оно греческое влияние!), росли города (появились и полумиллионные: Александрия, Антиохия, Селевкия на Тигре, Сиракузы, Карфаген). По прекрасным персидским дорогам текли товары. Кстати, только с этого момента начинается экономическая роль рабства. Процветали науки, внедрялись изобретения. Но то, что впечатляло Восток, не могло устроить Грецию: ведь греки помнили свободу! С оглядкой на богов, но все же самостоятельно определяли и направляли они свою жизнь. Положение подданных, постоянные войны лишали их этой возможности. Можно было путешествовать, заниматься предпринимательством, разбогатеть. Однако, надо всем этим тяготело чувство неуверенности в завтрашнем дне, ставшее доминантным для греков этого периода.

Некоторую отдушину нашли они в кружках, которые организовывались по культовому или профессиональному признаку и в которых собирались для совместных бесед и угощений. Но пошло на убыль значение семьи, средства к жизни давала профессия, поле деятельности — кружок, который еще и с честью похоронит Немыслимое в эпохи подъема стремление к безбрачию и бездетности (в городах) еще более обостряло чувство неуверенности, лишало жизни полноты, а счастье делало недосягаемым в этом мире. И только в таких условиях появилась массовая потребность разобраться в своем внутреннем мире. Навстречу этой потребности шли новые философские течения: кинизм, эпикуреизм, стоицизм (философия в Греции всегда была не столько предметом изучения, сколько руководительницею жизни). Главным был вопрос: откуда берутся зло и несправедливость в мире и как жить, чтобы сохранить хотя бы моральную, внутреннюю независимость и свободу?

Кинизм (Антисфен, Диоген), ставший философией широких народных масс, провозглашал, что в основе счастья и добродетели — отказ от богатства, славы, чувственных удовольствий, пренебрежение к общественным нормам. Интеллигенцию — тоже массу, но образованную — больше привлекали идеи Эпикура, Зенона и Хрисиппа из города Стой (стоицизм).

Эпикурейцы видели возможность счастья на пути освобождения от страха перед богами и смертью и удаления от мира в форме дружеского союза. Стоики полагали, что свобода состоит в добровольном повиновении законам природы, необходимости. Нравственный долг человека — следовать божьему голосу в своей груди. Кто это делает неукоснительно — тот мудрец, а таковой блажен подобно Зевсу. Даже на пытке, ибо физическая боль — не зло. Зло же есть порок. Мудрец это знает сам, остальных надо учить (примером, проповедью), в чем состоит нравственный долг в каждом положении их жизни. Счастье возможно, т. к. возможна добродетель, т. е. чтобы быть счастливым, надо быть добродетельным.

Итак, логика исторического развития обрекла античную Грецию на утрату взлелеянной ею свободы. Но парадоксальным образом, благодаря потере свободы внешней, наметился прорыв к новым измерениям свободы внутренней. Не случайно стоицизм, став поистине национальной философией Рима, проложил европейской цивилизации дорогу к христианству, а первые христиане-мыслители, знакомясь с наследием античной Греции, придумали такое объяснение ее величию и чистоте: «Господь Бог в своем попечении о человеческом роде до пришествия Христа дал евреям закон, а эллинам философию».

Принято считать, что собственно греческий период античной истории заканчивается падением под натиском римлян г. Коринфа в 146 г. до н. э. Город был буквально стерт с лица земли Правда, через 200 лет, когда знатные римляне стали ревностными ценителями искусств, Коринф был восстановлен и вновь украшен (прекрасными памятниками. Символично для оценки римского «вклада» в европейскую культуру то, что греческая скульптура дошла до нас по большей части в форме бронзовых римских копий.

• Римская культура изначально складывалась как синтетическая. Рим вел постоянные завоевательные войны. Присоединяя к своим владениям новые территории и народы, Рим не упускал ничего из того, что казалось ему ценным. Другое дело, что в этой культуре был и некий исконный, ядерный пласт, через призму которого воспринималась культура других народов, элементы которой включались в римскую не в своей первозданной чистоте, а как бы интерпретированные в свете этого исконного слоя. Способность вбирать в себя — открытость римской культуры определялась наличием точек соприкосновения (общего знаменателя) с другими культурами, без чего культурный синтез попросту невозможен.

Эта открытость римской культуры обеспечила ей невероятную жизнеспособность. «Стартовав» почти одновременно с Грецией (греки началом своей истории считали 786 г. до н. э. — первые Олимпийские игры; римляне — 751 г. до н. э. — основание Рима), Рим как политическая реальность пережил ее на 7 веков (476 г. — падение Рима, конец античной эпохи), а в воспоминаниях жил еще тысячелетие (как юридическая фикция). На каждом этапе Римской истории в его культуре на первый план выходили такие элементы (грани), которые позволяли органично вобрать в себя новое.

Римские завоевания начинаются в италийской безвестности, в 3 в. до н. э. обнимают Апеннинский п-ов, к концу 1 в. до н. э. охватывают кольцом Средиземное море, к началу 2 в. н. э. округляются и в таком виде существуют еще 3 столетия. Все, что не противоречило римскому мировосприятию, включалось в римскую культуру: сначала этрусски (неведомого происхождения народ, живший на Севере Италии), потом Греция, потом Восток.

Сведения о начальном (царском) периоде истории Рима довольно туманны и касаются главным образом религиозных обрядов, праздников, бытовых традиций, знакомых каждому римлянину, хотя и не всегда понятных В таком следовании непонятным обычаям и традициям — одно из проявлений своеобразия римской культуры, связанного с культом прошлого, который естественно «перетекал» в культ предков и просто «старших». Это нашло отражение в структуре имен (первое— личное имя, второе — родовое, третье — наследуемое, почетное, например, Гай Юлий Цезарь), ритуале погребения (погребальные маски предков участвовали в похоронах потомков как живые участники церемонии), в увековечивании «деяний предков» (триумфальные арки, колонны, форумы, возведенные в их честь, были как бы говорящей историей и дополнялись легендами об их подвигах). Какой контраст с греками! Контраст — но не пропасть.

Этрусски, у которых римляне переняли не только религиозные обряды, некоторые политические установления, но также музыку и даже способ изображения цифр, сами были подвержены греческому влиянию, что нашло отражение, например ,в дошедших до нас произведениях искусства. Таким образом была подготовлена почва для «встречи» римской и греческой культур, почва, удобренная наличием в них общих черт.

Обе культуры формировались на базе античной гражданской общины, весь строй которой предопределял шкалу основных ценностей, которыми так или иначе руководствовались все граждане полиса. Речь идет о том, без чего не мыслил свою жизнь ни грек, ни римлянин. А он не мыслил ее вне неразрывной связи отдельного человека с гражданской общиной, служить которой — долг и благо для каждого гражданина; без верховной власти народа; вне свободы и независимости как для города, так и для граждан (при всех различиях в толковании свободы она всегда противопоставлялась рабству); вне теснейшей связи гражданской общины с ее богами и полубогами, пекущимися о ее делах, подающими знаки своей воли, но никогда не воспринимавшимися как верховные грозные боги других народов. Но у греков было славное прошлое (Троянская война), римляне же должны были утверждать себя в настоящем. Постоянные войны с соседями в значительной мере определили организацию, строй жизни, да и саму историю Рима.

Если греки создавали мифы о богах и полубогах, то для римлян в центре его мифологии всегда был сам Рим, его героический победоносный народ, те, кто боролся и погиб за его величие. Война, железная воинская дисциплина требовала воинских же добродетелей — мужества, верности, стойкости, суровой непреклонности, гордого достоинства, несовместимого с проявлением шумного веселья, допускавшегося в виде исключения лишь на некоторых праздниках Такие добродетели требовались не только для войны, но и для мирной жизни, для исполнения долга хорошего гражданина. Политическая карьера была возможной только через военную. Абсолютная власть главы фамилии (семьи) с детства приучала юношей к беспрекословному повиновению, к отсутствию собственной инициативы, собственного суждения. Под руководством отца они изучали ремесло воина и земледельца, обязанности гражданина и значительную часть жизни проводили в военных походах.

Римский плебс, видимо, с гораздо большим трудом, чем афинский демос, добился своих побед и победы эти были не столь полными. Борьба патрициев и плебеев стоила огромного напряжения сил с обеих сторон. В ходе ее первостепенное значение приобрела борьба за различные законы, что обусловило особую роль права в жизни общества. Обе стороны использовали в своих интересах религию, первоначально очень близкую к праву. Тесная связь религии с правом, с политической борьбой, с одной стороны, повышала се значение, но с другой — способствовала ее формализации, детализации, исключала полет фантазии, поэтическое творчество в этой сфере. Отсюда — невероятная веротерпимость римлян. В период Республики (510—30-е гг. до н. э.) римская религия стала напоминать съездом богов со всего света. Глубже всего проникло влияние греков, хотя, по мнению римлян, богам нужны были не чувства людей, а конкретная «взятка» в виде пролитого вина, рассыпанных зерен, в виде крови и дыма от сжигаемых внутренностей и костей жертвенных животных (мясо съедали сами). Латинское слово ''religio'' означает «связь». Предполагалось, что если при совершении религиозного акта все положенные формальности будут соблюдены полностью («я даю тебе»), то налицо полная гарантия, что божество исполнит свои обязательства («чтобы ты Дал мне»)

Довольно рано укоренившаяся в римском сознании мысль об эквивалентности подобного обмена привела к торжеству идеи «геометрического» равенства граждан над «арифметическим». Римляне были равны в своей ответственности перед законом, но равенства в политической и социальной сфере не было. Обладатели богатства и более высокой степени общественного признания (героические предки, собственные подвиги, возможность которых определялась богатством же) имели монополию на права, но зато они же в большей степени несли обязанности, поставив на службу обществу в военное и мирное время свои состояния и дарования. Да, народное собрание было высшим избирательным и законодательным органом, но простые люди не могли рассчитывать на высокие должности (в отличие от греков) Для того, чтобы добиться первой, дававшей доступ в сенат, должности, надо было участвовать не менее, чем в 10 военных кампаниях на коне, т. е. уже принадлежать к высокому имущественному разряду всадников

Надо сказать, что это обстоятельство простой народ, видимо, не смущало Непоколебимое уважение к знатному происхождению, связанному с комплексом прав и обязанностей, а также с делами, совершенными для общей пользы, не позволяло рождаться каким-либо чрезмерным претензиям в его среде. Честолюбие же вполне удовлетворялось гордостью за сам факт принадлежности к римскому гражданству, которая укреплялась тем, что только римский гражданин имел право на владение земельным участком (а в войне — на долю добычи, что стимулировало экспансию). Одним из проявлений этой гордости стала невозможность эксплуатировать своих сограждан, что необычайно обострило противоположность между свободой и рабством. На этой почве сложилось понимание свободы как экономической независимости («жалованье делает человека рабом») которое парадоксальным образом привело к тому, что самым трудовым слоем оказалась римская аристократия, бесплатно участвующая в политике, управлении обществом, оказывающая юридические услуги зависимым от нее клиентам Простые же римляне — по мере их обезземеливания, т. к использование рабского труда делало мелкие хозяйства не конкурентоспособными, пре вращались в пролетариев (от слова ''proles'' - потомство, т к. кроме него от них ждать нечего), которые за свое римское гражданство получали государственные дотации в виде «хлеба и зрелищ», благо завоевания протекали успешно и что раздавать — было.

Таковы те особенности, исконные черты, которые определили путь освоения римлянами греческой культуры. Научные и философские идеи, мифологические и художественные образы, — все переосмысливается с точки зрения доминанты римского сознания — «Рим — центр мира».

Еще до 2 в. до н. э. римская культура становится двуязычной: высшие римские фамилии говорят и читают по-гречески, ученые-филологи разрабатывают категориальный аппарат латинского языка .Важную роль в этом процессе играет фигура оратора Искусству слова обучают в специальных риторских школах, однако цель этого обучения — государственная. В отличие от афинских софистов, обучающих демос красноречию, римский ритор — учитель будущих государственных чиновников, несущих блага римской цивилизации в самые отдаленные уголки владений. Науки, ставшие популярными в Риме, определились этими, образовательными целями. Они были приспособлены к практической, политико-правовой, торговой, военной и строительной деятельности. Цицерон — современник Цезаря и Августа — первый философ, оратор, теоретик педагогии и политики упрекал греков за их увлечение умозрительными науками, в частности, математикой, и, руководствуясь практической пользой, считал правильным ограничить развитие этой науки «надобностями денежных расчетов и земельных межеваний».

Итак, основной чертой науки в римской культуре стало рассмотрение знания не как теории, а как дисциплины, что и определило книжный характер римского образования и науки, ее просветительство, систематизаторство, энциклопедизм как способ усвоения, хранения и передачи знания. Именно в такой манере писали Варрон, Лукреций, Цицерон, Манилий, Витрувий, Цельс, Плиний Старший, Колумелла.

Отрицать цивилизующую миссию Рима невозможно. Римляне были не только народом солдат, но и народом строителей и устроителей — архитекторов, инженеров, администраторов, юристов — и вместе с властью Рима к диким дотоле народам Западной Европы приходил порядок акведуков (водопроводов), дорог, латинской школы и римского права.

Из всех искусств наиболее важным для Рима было зодчество, а в зодчестве — на основе греческих и этрусских достижений — масштаб сооружений, не сопоставимый, как у греков, с человеком, а подавляющий его, олицетворяющий мощь и силу Римского государства. Ключом к пониманию римского искусства служат слова римского писателя Юлия Фронтина по поводу девяти грандиозных римских акведуков: «нельзя сравнивать их каменные громады с бесполезными пирамидами Египта или с самыми прославленными, но праздными сооружениями греков». Пафос полезности во имя государства и был реализован в строительстве городов, форумов (площадей), триумфальных арок (для торжественного въезда победителей), храмов (богам — покровителям Рима), общественных бань (мест для светского общения), цирков и амфитеатров (для развлечения публики) и т. д.

Однако, внешнее величие Рима, обожествляемые императоры (восточное влияние), — все, что так впечатляло покоренные народы, имело и теневую сторону, которая оказалась очень чувствительной для самих римлян. Путь простого римлянина от «гражданина» к «подданному» был легче, чем путь грека. Еще будучи гражданами, римляне психологически были более готовы к подчинению. Однако, с упрочением империи исчезли цели, за которые надо было бороться, проявляя «римский характер». Росло и чувство неуверенности в завтрашнем дне, усиление зависимости от чужой — императорской — воли, в которую попали все, но которую особо остро переживали аристократы, действительно полноправные в период республики. Как и в эллинистический период греческой истории, в среде простолюдинов стали популярны идеи киников, развиваемые на римской почве Апулеем, Лукианом. Одновременно, под влиянием Востока, в среде римских низов почитались светила, астрология, магия, демонология, усиливались мистические настроения, которые привели в итоге к торжеству мессианских идей. Образованная же римская аристократия (как в свое время греческая интеллигенция) была привержена стоицизму.

В обществе, где государство выше человека, последнему всегда приходится несладко. Римская знать своими руками (такова неумолимая логика истории) создала такое общество и она же стала его первой жертвой, приняв на себя не только главный удар императорских репрессий, но и всю тяжесть утраты обществом свободы. Ответом римской культуры на социальный заказ (чаяния) аристократии стали роман в литературе (как форма, предполагающая развернутую авторскую позицию) и скульптурный портрет, который от погребальной маски вознесся до беспрецедентного в античности уровня психологизма, и в котором, по выражению А. И. Герцена, вся история римского падения выражена бровями, лбами, губами. Таким образом, проникнув во внутренний мир человека, римская культура подготовила общественное сознание античности к восприятию христианской идеологии.

Завершая этот краткий очерк истории античной культуры, необходимо отметить, что греки открыли закон трагедии, отражающий логику развития жизни, согласно которому, «зерно, не погибнув, не может возродиться в колосе». Античность, умерев в христианстве, возродилась в Новое время. И не только в искусстве и науке. Взаимодействие и развитие греческого и римскою элементов в культуре создали Европейскую цивилизацию, европейца как культурный феномен: единство слова и дела, идеи и воплощения, теории и практики, гармонии и пользы, — вот то драгоценное наследие античности, которое чем дальше, тем больше привлекает к себе восхищенные взоры.