Кносский Дворец

В 4 км от северного побережья острова Крита(1500 лет д н э ), в глубине острова, стоят древний город Кносс. Он был центром одной из великих цивилизаций, возникших в доисторическое время на берегах Эгейского моря. Согласно легенде, в Кносском дворце жили царь Минос и его дочь Ариадна. Подыскивая определения для открытой им культуры, британский археолог Артур Эванс остановился на слове «минойская». С тех пор и люди жившие на Кноссе, называются минойцами.

Есть основания полагать, что минойцы прибыли на Крит примерно за 7000 лет до н. э. Возможно, они были выходцами из Малой Азии (Турция), но точных данных об этом нет. Великолепие минойских дворцов (один из них построен в Фесте, на юге острова, а другой — Маллии, на северном побережье) указывает на то, что это был богатый и, вероятно, могущественный народ. А отсутствие каких-либо значительных оборонительных сооружений позволяет предположить, что люди здесь были миролюбивыми. Количество и размеры дворцовых хранилищ свидетельствуют о важном месте, которое в жизни минойцев занимала торговля. Кносские росписи — особенно замечательная фреска, изображающая атлета, делающего сальто на спине быка, — свидетельствуют о том, что здесь проводились спортивные состязания.

К концу 3 тысячелетия до н. э. Минойцы построили несколько великолепных дворцов. Все они были разрушены землетрясением, а затем восстановлены на прежнем месте. На протяжении последующего тысячелетия Кносс бурно развивался, минойское влияние распространялось на другие эгейские государства. Наивысшего расцвета минойская цивилизация достигла около 1500 года до н. э. Развалены дворца царя Миноса в Кноссе являют собой неопровержимое доказательство художественного, архитектурного и инженерного мастерства этого островного народа.

Разрушительное извержение вулкана на соседнем острове Санторин превратило Кносс в руины. В результате минойскому влиянию пришёл конец. Лишь в начале 20 века благодаря масштабным археологическим раскопкам мир смог увидеть великолепный Кносский Дворец.

Это громадное для того времени сооружение состоит из царских покоев и служебных помещений, кладовых и купален, коридоров и лестниц, которые хаотично группируются вокруг прямоугольного двора. Их расположение делает понятным, почему легенду о Минотавре, томящимся в лабиринте, стали связывать с этой беспорядочно созданной постройкой. В отличии от древних греков минойцы не владели искусством симметрии. Создается впечатление, что крылья, залы и портики их дворцов были зачастую просто « прилеплены» к тому месту, где они были нужны, вопреки законам гармонии.

Тем не менее каждое жилое помещение было прекрасно в своей завершённости. Многие из них украшались искусными фресками с изображениями изящных фигур, благодаря чему мы можем заглянуть в жизнь минойского двора. На фресках стройные юноши в юбках занимаются спортом: кулачным боем и прыжками через быка. Жизнерадостные девушки со сложными причёсками также изображены прыгающими через быка. Минойцы были искусными резчиками, кузнецами, ювелирами и гончарами.

В царские покои попадали по большой лестнице, отличающейся изысканностью и вкусом. Чёрные и красные сужающиеся к низу колонны обрамляют световую шахту, которая не только освещает расположенные внизу покои, но и является своего рода «кондиционером», обеспечивающим естественную вентиляцию дворца. Когда теплый воздух поднимался вверх по лестнице, можно было открывать и закрывать двери Царского зала, чтобы регулировать поток более холодного и наполненного ароматами дикого тимьяна и лимона воздуха, поступавшего с внешней колоннады. Зимой двери закрывались и в покои для обогрева приносили переносные печи.

Западное крыло — это церемониальный и административный центр дворца. Три каменных колодца у западного входа использовались в религиозных церемониях, когда кровь и кости жертвенных животных вместе с подношениями (в основном это были мед, вино, масло и молоко) возвращались земле, из которой они появились Наибольшей роскошью в западном крыле отличается Тронный зал, в котором и сейчас стоит гипсовый трон с высокой спинкой, охраняемый расписанными грифонами. В зале могло разместится примерно 16 человек, пришедших на аудиенцию к царю. Перед входом в зал стоит большая порфировая чаша. Поставленная сюда Артуром Эвансом, который считал, что минойцы использовали её в ритуале очищения, прежде чем войти в святая святых дворца. Установка чаши — это один из мелких эпизодов в удивительной истории реконструкции Кносского дворца в том воде, в каком он существовал за 1500 лет до н. э. Археолог хотел воссоздать образ золотого века древней культуры.

____________________________________________________________________________

аздел 5. Искусство в системе культуры 5.1 Искусство как специфическая форма отражения действительности

Специфической и достаточно автономной частью культуры является искусство. Оно призвано «раскрывать истину в чувственной форме» (Гегель); «исправлять природу» (Вольтер); «способствовать тому, чтобы люди глубже понимали жизнь и больше ее любили» (Р. Кент); «озарять светом глубины человеческой души» (Р. Шуман); не просто отражать действительность, а «отражать, отрицая или благословляя» (В. Г. Короленко).

Искусство – форма культуры, связанная со способностью субъекта к эстетическому, практически-духовному освоению мира; особая сторона общественного сознания и человеческой деятельности, представляющая собой отражение действительности в художественных образах; один из важнейших способов эстетического понимания объективной реальности, ее воспроизведение в образно-символическом ключе при опоре на ресурсы творческого воображения; специфическое средство целостного самоутверждения человеком своей сущности, способ формирования «человеческого» в человеке.

Искусство – это «образ», образ мира и человека, сформировавшийся в сознании художника и выражения им в слове, звуках, красках, форме; искусство – художественное творчество в целом. Характерные черты искусства: оно служит могучим средством общения между людьми; связано с переживаниями и эмоциями; предполагает преимущественно чувственное восприятие и непременно субъективное восприятие-видение действительности; ему присущи образность и творческий характер.

Социальные функции искусства. Познавательная (гносеологическая) функция. Отражая действительность, искусство является одним из способов познания духовного мира людей, психологии классов, наций, отдельных личностей и общественных отношений. Специфика этой функции искусства – в обращенности к внутреннему миру человека, стремлении проникнуть в сферу сокровенной духовности и нравственных побуждений личности.

Аксиологическая функция искусства заключается в оценке его воздействия на личность в контексте определения идеалов (или отрицания определенных парадигм), т. е. обобщенных представлений о совершенстве духовного развития, о той нормативной модели, ориентация на которую и стремление к которой задается художником как представителем социума.

Коммуникативная функция. Обобщая и концентрируя в себе многообразный опыт жизнедеятельности людей разных эпох, стран и поколений, выражая их чувства, вкус, идеал, взгляды на мир, их мироощущение и мировоззрение, искусство является одним из универсальных средств связи, общения между людьми, обогащения духовного мира отдельного человека опытом всего человечества. Классические произведения объединяют культуры и эпохи, раздвигают горизонты человеческого мировоззрения. «Искусство, всякое искусство, – писал Л. Н. Толстой, – само по себе имеет свойство соединять людей. Всякое искусство делает то, что люди, воспринимающие чувство, переданное художником и, во-вторых, со всеми людьми, получившими то же впечатление».

Гедонистическая функция заключается в том, что подлинное искусство несет людям наслаждение (непрятие зла), одухотворяет их.

Эстетическая функция. По своей природе искусство – это высшая форма освоения мира «по законам красоты». Оно, по сути, возникло как отображение действительности в ее эстетическом своеобразии. Выражая эстетическое сознание и воздействие на людей, форми- руя эстетическое мировосприятие, а через него и весь духовный мир личности.

Эвристическая функция. Создание художественного произведения – это опыт творчества – сосредоточение творческих сил человека, его фантазии и воображения, культуры чувств и высоты идеалов, глубины мыслей и мастерства. Освоение художественных ценностей – тоже творческая деятельность. Само искусство несет в себе удивительную способность пробуждать мысли и чувства, заложенные в художественном произведении, и саму способность к творчеству в универсальном проявлении. Воздействие искусства не исчезает с прекращением непосредственного контакта с художественным произведением: продуктивная эмоционально-психическая энергия охраняется как бы «в запасе», входит в устойчивый базис личности.

Воспитательная функция. В искусстве выражена вся система человеческих отношений к миру – нормы и идеалы свободы, истин, добра, справедливости и красоты. Целостное, активное восприятие зрителем художественного произведения есть сотворчество, оно выступает способом интеллектуальной и эмоциональной сфер сознания в их гармоническом взаимодействии. В этом состоит предназначение воспитательной и праксиологической (деятельностной) роли искусства.

К закономерностям функционирования искусства относятся такие особенности: развитие искусства не носит поступательного характера, идет как бы толчками; произведения искусства всегда выражают субъективное видение мира художником и имеют субъективную оценку со стороны читателя, зрителя, слушателя; художественные шедевры неподвластны времени и относительно независимы от меняющихся групповых и национальных вкусов; искусство демократично (оно воздействует на людей независимо от их образования и интеллекта, не признает никаких социальных перегородок); подлинное искусство, как правило, гуманистически ориентировано; взаимодействие традиций и новаторства.

Таким образом, искусство представляет собой специфический вид духовной деятельности людей, для которой характерно творческое, чувственное восприятие окружающего мира в художественно-образных формах.

1

____________________________________________________________________________

Просветительство — это идеологическое течение, возникшее в XVIII веке на основе развивающихся капиталистических отношений и напрямую связанное с процессами национального становления европейских народов. Оно включает в себя определенные философские, политические, исторические, социально-экономические взгляды, теории, концепции. Основное содержание этих взглядов составляют достаточно радикальные социально-политические требования, критика крепостного права, пропаганда идей равенства всех людей, призыв к уважению личности каждого человека, независимо от его происхождения.

С середины XVIII века и до первого десятилетия века XIX-го просветительские идеи стали в определенном роде господствующими в общественном сознании Европы и Северной Америки. Поэтому этот исторический отрезок времени и получил название "эпохи Просвещения". Однако само просветительство появилось раньше и просуществовало намного дольше собственно эпохи Просвещения. Не сводится просветительство и к просвещению народа, хотя идея просвещения входила в общую идеологию просветительства в качестве одного из основных элементов.

Сразу же необходимо отметить, что просветительство всегда оставалось внутренне противоречивым учением. Помимо различий, зачастую значительных, между теориями разных просветителей, противоречивыми были и сами эти теории. И наша задача — понять и объяснить истоки такой противоречивости, а значит, осмыслить социальные и духовные причины появления просветительства как такового.

Если говорить о социальных корнях просветительства, то обычно его связывают с возникновением и развитием капиталистических отношений. В этом случае просветительство предстает как идейное выражение процесса становления капитализма. В таком мнении есть большая доля истины, однако, думается, что связывать напрямую духовные и экономические процессы — излишне упрощенное решение. Более того, объявлять просветителей лишь идеологами буржуазии явно неправомерно.

Не стоит искать для объяснения причин появления просветительства каких-то уже устоявшихся буржуазных отношений. История показывает, что себе "на вооружение" просветительские идеи брали самые разные социальные слои, в том числе и дворянство. Многие просветители, оставаясь дворянами, опередили "свою" национальную буржуазию в идейном развитии, намного раньше поняли бесперспективность феодально-крепостнического устройства общества и стали искать иные, более "разумные" принципы общественной организации. А сами идеи, высказываемые просветителями, никогда не отражали исключительно буржуазных интересов. В этом смысле интересно мнение Ф. Энгельса, который писал, что просветители XVIII столетия выступали "в роли представителей не какого-либо класса, а всего страждущего человечества", и, указывая на эту черту просветительства, отмечал, что "люди, основавшие современное господство буржуазии, были всем чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными".

Видимо, одним из возможных объяснений внутренней противоречивости просветительства можно считать мнение, связывающее это течение не только с социально-экономическими процессами, но и с процессами становления наций. Ведь одним из основных общеевропейских процессов в XVIII веке является процесс формирования наций, становления национального самосознания различных народов, каждый из которых начинает осознавать себя неким единым организмом. Поэтому и перед общественным сознанием встает главная задача — выработка новой национальной идеологии, вполне "мирской", далекой от чисто церковного мышления, превалирующего ранее.

Когда появляется просветительство в России? Когда наступает эпоха Просвещения? На эти вопросы наша наука не дает однозначного ответа. Обычно принято начинать отсчет российского просветительства с середины XVIII века. Объяснение тому достаточно привычно: именно к этому времени в России уже сложился капиталистический уклад. Но такое объяснение неудовлетворительно. Тем более что и капиталистический уклад в России был довольно-таки неразвитым.

Поэтому, для снятия противоречия, видимо, надо поменять угол зрения и признать, что все социальные, экономические, политические, культурные и религиозные процессы шли в пределах другого, более общего исторического процесса — формирования русской нации.

Понятно, что русская нация складывалась не одно столетие. Процесс этот был неоднозначным и сопровождался периодами подъемов и временами падений.

Уже в древности, в X — XII вв. русский народ заявил о себе на весь мир победоносными походами и созданием крупнейшего государства в Европе. Митрополит Киевский Иларион в своем знаменитом "Слове о Законе и Благодати" (середина XI в.) имел полное право сказать, что Русь — это не "безвестная и захудалая" земля, а мощная и просвещенная держава, которая "ведома во всех наслышанных о ней четырех концах" света.

Монгольское нашествие ввергло Русь в страшную катастрофу. Но уже в XIV веке народ начал подниматься с колен, собираясь вновь вокруг молодого Московского княжества. В XV столетии исторический энтузиазм русского народа, вызванный окончательным свержением татаро-монгольского господства, был столь велик, что наши отечественные мудрецы заговорили уже о всемирно-историческом значении России. Именно так следует понимать слова старца Филофея, обращенные к Великому князю Московскому Василию: "Храни и внимай, благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, два Рима пали, третий стоит, четвертому же не бывать".

Смутные времена рубежа XVI—XVII веков вновь, казалось бы, должны были привести к распаду Русского государства, однако народ опять превозмог все свои беды. Более того, именно в XVII веке начался заключительный этап рождения единой русской нации.

И в этом смысле XVIII век в России имеет особое значение. Дело не только в том, что в этом веке началась смена феодальных отношений капиталистическими. Все-таки важнее другое — на базе развивающихся капиталистических отношений, усиливающихся экономических и политических связей, а также из-за ряда внешнеполитических условий резко ускорились процессы национального объединения. Практически все экономические, социальные и политические изменения в России проходили или в рамках процесса формирования единой русской нации, или имели к нему непосредственное отношение.

Так, возникновение сильной государственной власти вызывалось, в том числе и национальными потребностями. Ведь именно самостоятельное государство в эпоху становлений наций является политическим гарантом независимости того или иного народа, силой, способной "сверху" помочь объединению страны, обеспечить защиту национальных приоритетов на международной арене.

По сути дела, XVIII век сплел воедино два важнейших впоследствии понятия — единая русская нация и великая держава. Именно в этом веке стало неоспоримо ясно — единая русская нация могла жить дальше только превратив свою Родину в великую державу.

Следовательно, в XVIII столетии происходило формирование и единого национального самосознания, в котором находили отражение интересы всех классов, сословий и других социальных групп России, а также тех нерусских групп населения, которые ассимилировались русским народом. На это сложное переплетение накладывало отпечаток и то, что в России в границах одного государства проживало и много других народов, сохранявших собственное своеобразие, а значит, на общегосударственном сознании сказывалось и их влияние.

И если мы постараемся увидеть эти процессы в единстве, в сложном взаимопроникновении, а через эту призму посмотрим на просветительство, то станет ясно, что просветительство — это не просто идеология буржуазии, а одна из главных форм выражения единого национального самосознания в новых социально-экономических и политических условиях.

Поэтому-то, будучи формой выражения национального самосознания, просветительство всегда и оказывалось противоречивым. Просветителям приходилось в своих теоретических выкладках и практических рекомендациях балансировать на сочетании, во-первых, интересов разных социальных групп, во-вторых, интересов узкоклассовых и общенациональных, а в России еще и на сочетании интересов разных народов.

Необходимо отметить, что с этой точки зрения отечественное просветительство еще не рассматривалось. Вообще, исследование именно национальной идеологии не было в чести у советской исторической науки. Впрочем, и русская дореволюционная наука относилась к просветительству в большей степени как к проявлению на русской почве западноевропейских традиций. Только в известной работе В.В. Зеньковского "История русской философии" можно встретить интересное рассуждение о том, что кристаллизационным ядром, вокруг которого в XVIII веке слагаются интересы и идеи, "является не идея вселенской религиозной миссии (хранение чистоты Православия), как это было раньше, а идеал Великой России". Поэтому, по мнению В.В. Зеньковского, "исторические сочинения Татищева, Щербатова, Ломоносова, Болтина... вдохновлялись национальным самосознанием, искавшим для себя обоснования вне прежней церковной идеологии".

А ведь именно в России, в большей степени, нежели в других странах, просветители ориентировались, прежде всего, на общенациональные интересы и крайне осторожно относились к различным нововведениям "буржуазного" толка. Более того, во многом благодаря просветительству "буржуазно-ограниченными" не стали и лучшие мыслители России XIX столетия. И подобная идейная преемственность, определившая довольно специфический характер общественной мысли России на долгое время, несомненна.

Русские просветители XVIII век смотрели на развитие новых для них экономических и социальных отношений, которые мы теперь называем капиталистическими, прежде всего с позиций усиления Российского государства, с точки зрения обеспечения национальных интересов. Потому-то и был уловлен наиболее чуткими из них ход возникновения капитализма в России в самом начале, когда о становлении капиталистического уклада в экономике говорить было просто невозможно, а были отдельные факты, тенденции, потребности. Но уже и отдельные факты, тенденции и потребности свидетельствовали, что существуют некие новые условия, которые позволяют стать России великой державой.

Для отечественных просветителей государство представлялось той силой, которая могла бы примирить интересы различных социальных сил и управлять ими. Поэтому практически все просветители активно разрабатывали идеи сильного государства, способного сохранять спокойствие внутри страны и отстаивать интересы "своей" нации на международной арене.

В этом же — национальном — аспекте становятся понятными и духовные корни просветительства. В предыдущие времена национальное самосознание оказывалось напрямую связано с религией. Особенно ярко это проявилось в России, где православие во многом олицетворяло собой духовность русского народа, хотя, естественно, сама эта духовность к одному православию не сводилась. Однако постоянное, на протяжение многих веков, противостояние внешним врагам, которые чаще всего принадлежали к иным вероисповеданиям, крепко связало в народном сознании защиту самостоятельной православной веры и церкви с идеей независимости. Тем более что западноевропейский мир неоднократно предпринимал попытки подчинить себе русские земли путем внедрения католичества. Поэтому независимость национальная и государственная мыслилась и как независимость религиозная.

Но в конце XVII — начале XVIII века религиозное миропонимание постепенно перестает удовлетворять российские образованные круги. Тем более что экономическое развитие диктовало необходимость развития науки, возникла насущная потребность в объяснении проблем окружающего мира не из божественных, а из естественных причин. Человек должен был понять и силы природы, и свои собственные силы вне пределов религии, хотя и со ссылкой на Божественную Премудрость.

В Западной Европе этот процесс начался раньше и проявился гораздо ярче, что было связано с рядом отличительных особенностей развития России от развития Европы. Во всяком случае, уже в XVII столетии в научном мире европейских стран начинают властвовать два основных философских направления — рационализм и эмпиризм, которые активно пропагандируют идеи самостоятельности человеческого разума, способности разумного (рационального) и чувственного (эмпирического) познания реальности. Тогда же возникает и получает широкое распространение теория "естественного права", отодвигающая на второй план Божественную волю в объяснении проблем общественной жизни и провозглашающая приоритет "естественных" и "гражданских" законов, то есть выдвигающая на первый план свободу человеческой воли, способной изменять мир. Нужно, однако, подчеркнуть, что мыслители XVII столетия в своем большинстве не были атеистами, более того, атеизм вполне искренне осуждали. Они оставались верующими людьми, но стремились уменьшить сферу влияния церкви, церковных установлений в жизни человека, отводили отдельной человеческой личности значительную роль в мирских делах.

Однако ни эмпиризм, ни рационализм, ни теория "естественного права" не могли заменить собой религию и церковь в общественном сознании и всегда оставались "кабинетными" науками, ибо представляли собой скорее методологию научного познания (то есть, разрабатывали методы научного осмысления окружающего мира), а не идеологию.

Просветительство, по сути дела, стало духовным наследником и христианской традиции, и предшествующей традиции научного мышления. С одной стороны, оно оказалось способным выразить национальные потребности, стать формой выражения национального самосознания в новых политических и социально-экономических условиях, которые требовали "мирского" осмысления. С другой стороны, просветительство сохраняло определенную религиозность, ведь сами просветители нередко субъективно оставались верующими людьми, признавали существование Бога, включали Его в свои мировоззренческие системы. Наверное, только во французском просветительстве антиклерикализм стал одной из главных составляющих, вылившись даже в атеизм, что особенно ярко выразилось в трудах П. Гольбаха. В просветительстве же других европейских стран Божественная воля никогда полностью не отрицалась, а трансформировалась в веру в некую иную, сверхъестественную силу — Разум, организующий мир. Иначе говоря, религиозность изменила свое содержание, но сохранялась как явление. Поэтому большинство просветителей критиковали не столько веру, сколько церковь за ее неправильное, по их мнению, толкование сущности Бога.

Но вполне понятно, что уже такие идейные установки довольно резко противостояли позициям официальной церкви в любой ее разновидности. Сама возможность "мирского" познания, признаваемая и активно пропагандируемая просветителями, вызывала вполне естественное неприятие церкви, ибо в данном случае, с одной стороны, подвергался сомнению один из важнейших постулатов — непознаваемость Бога, а с другой стороны, — церковь лишалась права на духовное наставничество.

И в этом отношении идеи просветителей заслуживают особого внимания. В отличие от своих предшественников — ученых XVII столетия — они превратили науку в идеологию, то есть в социальную силу, с помощью которой можно изменять мир.

Именно в учениях просветителей идеал свободной человеческой личности, зародившийся в предыдущие времена, прорвал многовековые узы корпоративного и сословного сознания средневековья, впервые в истории получил всеевропейское распространение, стал близок различным социальным группам, более того — начал оказывать влияние на общественно-политическую жизнь многих европейских стран.

Конечно же, мы не должны забывать, что одновременно с возникновением такого идеала и стремлением воплотить его в жизнь значительно усложнились проблемы взаимоотношения личности и общества в целом. А быстро прогрессирующий "эгоизм отдельной личности" вызывал нравственный протест у многих и, в первую очередь, у российских мыслителей XIX столетия. Но ведь это вина не одних только просветителей, а беда, а может быть и трагедия всего человеческого общества, избравшего подобный путь развития. Тем более что сами просветители настойчиво искали решение проблемы гармоничного существования личности и общества, никогда не противопоставляя общественным интересам устремления отдельной личности, а пытались совместить их. И особенно характерно это именно для российского просветительства.

________________________________________________

Русское Просвещение

[править]

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 25 мая 2011; проверки требуют 4 правки.

Монета Банка РФ

В России эпоха Просвещения занимает преимущественно XVIII век, когда правительство активно способствовало развитию наук и искусств. В этот период возникли первые российские университеты, библиотеки, театр, публичные музеи и относительно независимая пресса. Наибольший вклад в российское Просвещение принадлежит Екатерине Великой, которая, как и прочие просвещенные монархи, играла ключевую роль в поддержке искусств, наук и образования. Хотя в России, как и в других европейских странах, в эту эпоху произошли существенные перемены, отличие России от западного Просвещения, состоит в том, что здесь не только не произошло сдвига общественного мнения в сторону развития либеральных идей, но напротив, они были встречены крайне настороженно. В особенности русское дворянство сопротивлялось нападкам на крепостничество. Тем не менее, восстание Пугачева и Великая французская революция и в России породили иллюзии предстоящих политических перемен и оказали значительное влияние на интеллектуальное развитие общества. Место России в мире в эту эпоху активно обсуждали Денис Фонвизин, Михаил Щербатов, Андрей Болотов, Иван Болтин и Александр Радищев. В дальнейшем эти дискуссии породили раскол русского общества на западников и славянофилов.

Содержание

[убрать]

1 Раннее Просвещение

2 Екатерининская эпоха

3 Образование

4 Наука

5 Архитектура и искусство

5.1 Архитектура

5.2 Изобразительное искусство

5.3 Музыка и театр

6 Позднее Просвещение

7 Примечания

[править] Раннее Просвещение

Идеи Просвещения вначале были восприняты знаменитым царем-реформатором Петром Великим и его сподвижниками. Этими идеями вдохновлялись проповеди Феофана Прокоповича, сатиры Антиоха Кантемира и историография Василия Татищева.

Во время правления дочери Петра императрицы Елизаветы идея просвещенного абсолютизма была подхвачена её фаворитом Иваном Шуваловым. Он был идеальным просвещенным придворным, содействовал основанию Московского университета и Императорской академии художеств, в которых сосредоточилась интеллектуальная жизнь многих деятелей искусства последней четверти XVIII века. Шувалов покровительствовал и величайшему из русских учёных того времени Михаилу Ломоносову, который многое сделал в самых различных областях естествознания, а также в поэзии, религиозной философии и изобразительном искусстве.

[править] Екатерининская эпоха

Как и в остальной Европе, на русское Просвещение сильное влияние оказало Просвещение Франции. Наиболее сильным это влияние было в период правления Екатерины II. [1]. Екатерину обычно считают образцом просвещенного деспота. Как известно, она поддерживала дружескую переписку с Вольтером и Дидро, основала один из крупнейших музеев мира — Эрмитаж, Вольное экономическое общество и Российскую национальную библиотеку в Санкт-Петербурге, три учреждения, важнейших для последующего распространения образования и просвещения в России. Ко двору Екатерины стремились знаменитые иностранцы из европейских стран: Дени Дидро, Леонард Эйлер, Петр Паллас и Алессандро Калиостро. Когда во Франции издание Энциклопедии было под запретом, Екатерина предлагала Дидро закончить его работу в России.

Титульный лист Наказа императрицы Екатерины II Уложенной комиссии 1767 г.

Хотя православие по-прежнему оставалось государственной религией, Екатерина, следуя советам своих просвещенных друзей, провела целый ряд реформ, в частности секуляризацию большей части русских монастырей. Были также проведены муниципальные реформы, благодаря которым русские города приобрели более рациональный план. В 1767 г. императрица даже созвала Уложенную (законодательную) комиссию, которая должна была заменить ранее действовавшее Соборное уложение 1649 года и подвести законную базу под режим абсолютной монархии, установившийся в Российской империи вместо сословной монархии XVII века. Для комиссии был составлен Наказ, который содержал многие идеи государственного устройства, авторство которых принадлежит Чезаре Беккариа и Монтескьё. Хотя никаких практических последствий для ограничения режима самодержавия Наказ не имел, законодательная активность послужила некоторым стимулом для распространения либеральных идей; кульминацией его было появление книги Радищева Путешествие из Петербурга в Москву (1790 г.).

Тем не менее, энтузиазм Екатерины по поводу французской Энциклопедии и идей её создателей никак не повлиял на режим её собственной абсолютной власти [2], а когда после американской[3] и французской революций оказалось, что Просвещение оказывает сильное влияние на политическую жизнь, Николай Новиков за вольнодумство был заключен в тюрьму[4], Радищев — сослан на каторгу, а его работы, как и работы Вольтера, были сожжены и запрещены. Конституция Речи Посполитой от 3 мая 1791 г. Екатериной была расценена как якобинская [5][6] и опасная по своему влиянию на Россию и её собственному влиянию в Польше[7][8]. В итоге в 1792 г. разразилась русско-польская война, за которой последовали разделы Польши[9]. Этот поворот от политики Просвещения получил название контрпросвещение.

[править] Образование

В начале царствования Петра Великого школы в России были предназначены для обучения лиц духовного звания. За недостатком светских школ Петр I посылал дворян учиться за границу. Он же предпринял усилия для организации в России школ западного образца. Одной из первых была навигацкая школа в Москве, созданная в 1701 г. для подготовки кадров вновь построенного русского флота. В 1715 г. для той же цели была открыта морская академия в Петербурге. В 1707 г. в Москве появилась медицинская школа при военном госпитале, в 1715 г. — инженерная школа и в том же году в Петербурге — артиллерийская. В 1720х годах в России насчитывалось до полусотни школ в провинциальных городах, по большей части начальных, в которых выпускники Московской навигацкой школы преподавали «цыфирные науки» [10].

Петр I ввел новый гражданский алфавит, написание букв которого приобрело сходство с латинским. Им были изданы Геометриа и другие светские учебники, а также знаменитое Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению, переведенное с немецкого наставление по светскому поведению для молодых дворян, которое только при жизни Петра выдержало три издания [11].

Первое здание Московского Университета (слева) у Воскресенских ворот на Красной площади.

Гравюра нач. XIX века.

Будучи в Европе, царь пригласил в свою новую столицу многих учёных, из которых сформировал Академию наук. При ней уже после его смерти открылись два учебных заведения: гимназия и университет с тремя факультетами и преподаванием математики, физики, анатомии, философии, истории и права. Вторым русским университетом стал Московский, открывшийся в 1755 г. Кроме его медицинского факультета и уже упомянутой Московской госпитальной школы в Петербурге также уже существовали медицинские школы при госпиталях, которые в 1786 г. были объединены в Главное врачебное училище. В 1798 г. система здравоохранения и медицинского образования была дополнена созданием Московской медико-хирургической академии. Для высшего дворянства в 1731 г. был учрежден Шляхетский кадетский корпус, а в 1752 г. — Морской кадетский корпус. В программу Шляхетского корпуса входили логика, математика, физика, риторика, история, география, латинский и французский языки, этика, право, экономика, навигация, артиллерия и фортификация, фехтование, музыка, танцы, архитектура, рисование и скульптура. Во второй половине XVIII века получили распространение также частные пансионы и домашнее образование. Гувернерами русские дворяне обычно приглашали французов[12].

В сравнении с Западной Европой Россия, обладая огромной территорией и населением, к концу эпохи Просвещения все же имела мало учебных заведений. Даже только что образовавшиеся Соединенные Штаты имели больше университетов, которые появились не на пустом месте. Например, Гарвардский университет был организован на основе колледжа, открытого ещё в 1636 г. Ещё одной отличительной особенностью русского Просвещения была его зависимость от центральной власти. Если на Западе общество инициировало как Просвещение, так и политические изменения, то в России лидером просветительской миссии было правительство, опирающееся на авторитет самодержавия. Не будучи заинтересованным в политических переменах, оно не только не стимулировало развитие политической системы, но и законсервировало абсолютную монархию, которая в результате пережила свое время более чем на сто лет.

Недостаточность правительственных мер была предметом критики не только со стороны Новикова и Радищева. Видный публицист и историк Михаил Щербатов, на чьи представления о свободе сильно повлияли работы Руссо, считал, что России необходимо по-настоящему массовое образование. Иван Бецкой также ратовал за реформу образовательной системы. Его предложения отчасти воплотились в организации Смольного института, первого в России учебного заведения для женщин благородного происхождения. Этот проект был, в свою очередь, практическим воплощением идей французского просветителя Франсуа Фенелона, который считал, что женское образование является ключом для изменения общественной морали в целом. Знаменитого директора Императорской Академии наук и искусств Екатерину Дашкову нередко считают также одной из основательниц феминизма. Она, в частности, реформировала русскую Академию по образцу французской. Даже Русская православная церковь отчасти попала под влияние идей Просвещения. Московский митрополит Платон (Левшин) призывал к реформе духовного образования и религиозной толерантности.

[править] Наука

Впервые наука появилась в России при Петре Великом. Царь был заинтересован в составлении карт своих владений, в особенности на Дальнем Востоке, для чего посылал в Сибирь и Америку несколько экспедиций, в том числе знаменитую экспедицию Беринга. В 1719 г. Петр направил на Урал и в Сибирь Василия Татищева, одним из поручений которого также было географическое описание России. В ходе работы оно превратилось в историческое исследование, в частности, Татищев разыскал и подготовил к публикации Русскую правду, Судебник Ивана Грозного (1550), целый ряд летописей и множество других ценных исторических документов. Его работа над «Историей Российской» продолжалась в течение всей жизни; первый том этого труда был опубликован лишь в 1768—1769 гг. Г. Ф. Миллером, а пятый — в 1848 г. М. П. Погодиным.

Существенный толчок к развитию научных исследований был дан учреждением Петербургской Академии наук, куда были приглашены многие известные учёные Европы. Среди них был и Герхард Миллер, второй русский историк, автор «Описания Сибирского царства» (1750 г.) и норманнской гипотезы происхождения Руси. Географию и флору Сибири изучали академики Степан Крашенинников, Иван Лепехин и Петер Паллас. Русским академиком почти всю свою жизнь был и знаменитый математик Леонард Эйлер, который не только писал учебники на русском языке, но и стал в Петербурге автором множества научных трудов, среди которых «Механика, или наука о движении, в аналитическом изложении» (1736 г.) и «Всеобщая сферическая тригонометрия» (1779 г.), первое полное изложение всей системы сферической тригонометрии.

Большой вклад в развитие русской науки сделал академик Михаил Ломоносов, авторству которого принадлежит закон сохранения массы. Кроме того, он заложил основы современной физической химии, молекулярно-кинетической теории тепла, изготовлял телескопы собственной конструкции, с помощью которых открыл атмосферу у планеты Венеры, а также был одаренным поэтом и одним из создателей современного русского языка. Среди российских естествоиспытателей эпохи Просвещения известны также химик Товий Ловиц, натуралисты и этнографы Иоганн Георги и Иоганн Гюльденштедт, ботаник и географ Иоганн Фальк, географы Н. Я. Озерецковский и П. И. Рычков.

[править] Архитектура и искусство

[править] Архитектура

Зарубежное влияние в русской архитектуре раньше всего сказалось на московских постройках нарышкинского стиля, который включил в традиционный русско-византийский архитектурный стиль элементы западноевропейского барокко. Нарышкинский стиль получил свое название от боярской семьи Нарышкиных, к которой, в частности, относилась мать Петра I, Наталья Нарышкина. В конце XVII в. ими были возведены некоторые постройки, такие как церковь Покрова в Филях, сохранившиеся до нашего времени. Более решительный разрыв с византийской традицией состоялся в новой столице Петра I, Санкт-Петербурге, который с самого начала строился в духе петровского барокко. К нему, в числе прочих, относится знаменитый Петропавловский собор, усыпальница семьи Романовых. Первым архитектором Петербурга был итальянец Доменико Трезини, но уже в эту эпоху в России работали собственные талантливые зодчие, такие как Иван Зарудный. Некоторые здания строили по эскизам самого Петра Великого.

Петропавловский собор

Своей вершины русское барокко достигает в елизаветинскую эпоху, когда работала целая школа талантливых русских архитекторов, таких как Дмитрий Ухтомский и Савва Чевакинский. Тем не менее, из других стран Европы по-прежнему активно приглашали иностранцев, таких как Антонио Ринальди. Самым выдающимся зодчим этого времени считается Растрелли, который возвел Зимний дворец, Смольный монастырь, Строгановский дворец, Большой Петергофский дворец и множество других великолепных зданий Петербурга и его окрестностей. С приходом к власти Екатерины Великой Растрелли вынужден был уйти в отставку, так как императрица отдала предпочтение второму главному стилю эпохи Просвещения — классицизму. Этот стиль в России представлен работами Карло Росси, Джакомо Кваренги, Василия Баженова, Матвея Казакова и других выдающихся мастеров.

[править] Изобразительное искусство

В XVIII в. традиционная русская иконопись постепенно приходит в упадок. Все большее влияние на неё оказывает проникающая из-за рубежа масляная живопись, которая к этому времени прошла большой путь развития от эпохи Возрождения до барокко. Среди наиболее известных представителей иконописи этого периода выделяются Г. Т. Зиновьев, А. И. Казанцев и С. С. Нехлебаев. Иконы писал также известный живописец В. Л. Боровиковский.

В. Л. Боровиковский. Портрет М. И. Лопухиной, 1797

Первые русские художники в современном смысле этого слова, такие как И. Н. Никитин и А. М. Матвеев, учились за границей. Другие (Шлютер, Каравак) были приглашены из-за границы и работали в качестве придворных живописцев. Они не только создали отечественную школу живописи (И. Я. Вишняков, А. П. Антропов, А. И. Бельский), но и положили начало традиции, которую в современном искусствоведении называют россикой, изображению русской жизни западноевропейскими живописцами (Ротари, Грот, Рослин и др.).

После открытия в 1757 г. Академии художеств русская живопись эпохи Просвещения достигает расцвета в работах выдающихся мастеров Д. Г. Левицкого, В. Л. Боровиковского, Ф. С. Рокотова.

[править] Музыка и театр

Русская духовная музыка, как и Русская православная церковь в целом, претерпела период реформ ещё в XVII в., и её развитие под влиянием западноевропейской музыки продолжалось и в XVIII в. В конце XVII в. появилась «Мусикийская грамматика» Дилецкого, первое пособие по музыкальной грамоте. Музыкой сопровождались военные парады, театральные постановки и ассамблеи эпохи Петра Великого. Музыкантов ко двору часто приглашали из-за границы. Среди русских исполнителей XVIII в. известность приобрели скрипач Иван Хандошкин и певица Елизавета Сандунова, а авторов музыкальных произведений — Василий Титов и Василий Тредиаковский. Среди любителей музыки сенатор Григорий Теплов выделялся тем, что он сам был исполнителем и автором песен, изданных в виде сборника в 1751 г.

Первый балет был поставлен в России ещё в царствование отца Петра Великого, царя Алексея Михайловича. В 1738 г. в Петербурге была открыта «Танцевальная Ея Императорского Величества школа», будущая Академия русского балета им. А. Я. Вагановой, а в 1731 г. императрица Анна Иоанновна на свою коронацию в Москве пригласила из Италии и первую оперную труппу. За ней вскоре последовала ещё одна, под руководством Франческо Арайи, которая оставалась в Петербурге с 1735 до 1760 г. В основном опера в то время исполнялась на итальянском языке, но в 1755 г. Арайя написал и одну оперу на либретто Сумарокова, исполнявшуюся по-русски, открыв тем самым новую эпоху в русской музыке.

Франческо Арайя не был единственным композитором, чьи оперы исполнялись на русской сцене XVIII в. Кроме него для русской оперы писали музыку и другие зарубежные композиторы, такие как Галуппи, Иван Керцелли и др. В русских труппах пели нередко крепостные актёры, самой известной из которых является Прасковья Жемчугова, сопрано из частного театра графа Шереметьева, выступавшая на сцене Кусково и Останкино.

Екатерина II посылала своих лучших композиторов, таких как Березовский и Бортнянский, учиться за границу. К концу XVIII в. либретто все чаще писали на русском языке, как для опер «Анюта» (1772 г.) на текст Михаила Попова и «Мельник-колдун» (1779 г.) на текст Александра Аблесимова, музыку которой написал Михаил Соколовский. Важный вклад в раннюю русскую оперу сделали также Василий Пашкевич, Евстигней Фомин и лично Екатерина II, также писавшая либретто для опер.

Первая русская театральная труппа появилась в Ярославле в царствование Елизаветы. Её создали Федор Волков и Иван Дмитриевский, а творцом её репертуара был Александр Сумароков. В эпоху Екатерины II ведущими драматургами были Денис Фонвизин, высмеивавший провинциальных помещиков и их подражание всему французскому, Владимир Озеров, автор неоклассических трагедий с элементами сентиментализма, и Яков Княжнин[13] , драма которого о народном восстании против Рюрика была объявлена якобинской и в 1791 г. публично сожжена. Даже сочинения любимого поэта Екатерины Великой Гавриила Державина, соединявшего с своих одах развлечение и нравственную назидательность, в последние годы её царствования порой были под запретом.

[править] Позднее Просвещение

Сменивший в 1796 г. Екатерину на русском троне император Павел I, хотя и правил не менее самодержавно, освободил из тюрем вольнодумцев Новикова и Радищева. В годы его короткого правления фаворитом императора среди писателей стал Иван Крылов, чьи басни вошли в моду как образец иносказательной речи на политически опасную тему.

Смольный институт, проект архитектора Кваренги.

Следующий император Александр I, вновь пришедший к власти в результате государственного переворота, сознавал опасность противостояния между либерально настроенным дворянством и режимом его абсолютной власти. Впервые созванный им уже в 1801 г. Негласный комитет, как и Уложенная комиссия 1767 г., должен был разработать программу политических реформ[14]. В 1801—1803 гг. рядом указов государственным крестьянам, купцам и прочим подданным неблагородных сословий разрешалось покупать землю, передача помещикам и закрепощение государственных крестьян были запрещены, был даже установлен механизм выкупа крестьянами личной свободы, которым, впрочем, сумела воспользоваться только наиболее предприимчивая часть крестьянства. После отмены крепостного права в Германии и Австрийской империи Россия все ещё оставалась единственной европейской страной, где господствовало средневековое крепостничество. Тем не менее, вновь присоединенное к империи Великое княжество Финляндское стало автономным, его законы не могли быть изменены без согласия местного сейма. После войны 1812 г. было отменено крепостное право в Прибалтике, а в 1815 г. получило конституцию Царство Польское. В 1810 г. был учрежден новый орган управления, Государственный совет, канцелярию которого, по рекомендации одного из членов Негласного комитета, возглавил видный реформатор М. М. Сперанский, продолжавший свою деятельность даже в эпоху политической реакции, наступившую с воцарением Николая I. Программа реформ была в значительной мере осуществлена лишь при Александре II.

___________________________________

Стиль барокко в русском искусстве, архитектуре, литературе и музыке

Владышевская Т. Ф.

Древнерусская музыка в своем развитии на протяжении XI—XVII вв. была монолитна. Она вся находилась в рамках единого стиля, выработанного в эпоху Средневековья. То новое, что возникало в процессе ее развития, не вносило существенных изменений, отличавших ее от существовавшей системы. Новые распевы в XV—XVII вв. — демественный, путевой, даже авторские распевы были всего лишь ветвями на стволе этого гигантского дерева. Они подчинялись общим нормам, выработанным средневековым каноном. Сам факт появления многоголосия на Руси после более чем полутысячелетнего господства унисона стал гигантской вехой в развитии русской музыки.

Минуя стадию разработки полифонического контрапунктического многоголосия, подобную итальянскому и нидерландскому мотетному стилю эпохи Возрождения, русское музыкальное искусство конца XVII в. осваивает формы, типичные для западноевропейского барокко, но применительно к своим, местным условиям. С развитием партесного концерта формируется первое новое стилевое направление в русском музыкальном искусстве — стиль барокко.

Барокко как стилевое направление охватило русскую культуру конца XVII — первой половины XVIII в. и параллельно развивалось в литературе и в искусстве. Д. С. Лихачев отмечает, что литература в Древней Руси была однородна, она подчинялась стилю эпохи того времени, но в XVII в. она уже не так едина и стройна, как в древности:

Древнерусская литература не знает литературных направлений вплоть до XVII в. Первое литературное направление, сказавшееся в русской литературе, — барокко1.

Существенной особенностью развития русского барокко надо признать историческое совмещение стилей. Как отмечает А. А. Морозов,

...в России, в силу ускоренного развития страны, вызванного петровскими преобразованиями, на одном историческом этапе как бы совместились несколько исторических периодов художественного развития, наслоившихся друг на друга... в тесном взаимодействии с особенностями национальной культуры страны2.

В изобразительном искусстве, как и в литературе и в музыке, расцвет стиля барокко относится к концу XVII — началу XVIII в., но период, предшествующий ему (XVII в.), был временем подготовки классических форм барокко, отмеченным взаимодействием западных и древнерусских традиций. В результате такого взаимодействия рождались оригинальные формы национального русского барокко: в архитектуре — нарышкинское барокко, очень яркое в цветовом отношении, с затейливыми формами; в иконописи — школа царских мастеров, ушаковская школа; в литературе — придворная поэзия Симеона Полоцкого, Кариона Истомина, Сильвестра Медведева; в музыке — троестрочное пение и партесные четырехголосные гармонизации песнопений знаменного, киевского, греческого, болгарского распевов. Эти ранние формы барокко имели большое значение в развитии русского искусства, выполняя до известной степени роль Возрождения, которое в силу исторических особенностей развития отсутствовало в русском искусстве.

Барокко как широкое историко-культурное понятие охватывает значительный круг явлений, связанных общностью эстетических воззрений. Развитие средств выражения, выработанных в одних родах искусства, порождает своеобразные соответствия в других. Если сопоставить характер развития литературы, музыки и разных видов изобразительного искусства в России конца XVII — начала XVIII в., то можно заметить определенную синхронность их развития, в котором наиболее яркой гранью является рубеж XVII—XVIII вв. Начало века открывает новую эру в искусстве. Изменившаяся социальная и политическая атмосфера XVIII в. повлияла на характер развития искусства. Меняется язык литературы, музыки, архитектуры, живописи. Особенно отчетливо эта грань прослеживается в музыке. Развитие музыки стиля барокко складывается из двух этапов: раннего, второй половины XVII в., когда закладывались основы, происходило формирование новых жанров, еще связанных с древнерусской певческой культурой, и позднего барокко — с развитыми концертными формами многоголосия, яркими контрастами концертного стиля, расцветшего в начале XVIII в.

Очень сходна картина развития архитектуры эпохи барокко. Период московского зодчества с его декоративным убранством — карнизами, кокошниками — в 1670-х гг. сменяет заключительный аккорд древнерусской архитектуры — нарышкинское, или московское, барокко, представляющее собой переходную ступень от древнерусской культуры к европейскому стилю барокко. Нарышкинское барокко совмещает в себе декоративные черты древнерусского московского зодчества с планировкой, свойственной западноевропейской барочной архитектуре. В начале XVIII в. Петр I специально выписывает итальянских мастеров для застройки Петербурга, русская архитектура XVIII в. подражает западной архитектуре.

В истории русского изобразительного искусства общепризнанным фактом является переход на рубеже XVII—XVIII вв. от иконописи к живописному началу. Элементы барокко в иконописи также проявлялись на протяжении второй половины XVII в., когда под влиянием попавших в Россию гравюр Библии Пискатора — памятника западного барокко — рождались прекрасные ярославские фрески.

В XVII веке на Руси атмосфера так насыщена западными мотивами, что даже чудесные видения облекаются в западноевропейскую форму. Рождается новая порода людей. Внешней подвижностью и беспокойством проникнуты их позы и жесты, повороты и наклоны голов... Святые словно бегут мелкими шажками, подчиненные ритму какого-то своеобразного менуэта. Одновременно и жесты становятся более разнообразными и выразительными. Вместо спокойно протянутых рук начинает чувствоваться пафос3.

Это характеризует и школу царских мастеров, и ушаковскую школу, а в начале XVIII в. процесс быстрого движения навстречу западноевропейской культуре ускоряется. В России появляется портретная живопись на манер голландских и немецких портретистов Кнеллера, К. Моора, Гельдера, иконопись начинает подражать портрету.

Литературу XVII в. характеризует процесс, аналогичный развитию музыкальной культуры. Она отличается необыкновенным разнообразием и пестротой жанров и стиля. Зарождается светская лирическая поэзия любовного содержания — виршевая поэзия с характерным силлабическим ритмом, появляются повести и даже романы авантюрного содержания. Постепенно она сближается с западноевропейской литературой. Д. С. Лихачев пишет:

Никогда еще ни до XVII в., ни после русская литература не была столь пестра в жанровом отношении. Здесь столкнулись две литературные системы: одна отмиравшая, средневековая, другая зарождающаяся — нового времени... Литературная система русского XVIII в. ничем уже не отличается от литературной системы передовых западноевропейских стран... образование новой литературной системы не было простым результатом Петровских реформ. Эта система подготовлялась в русской литературе, и ее появление не явилось неожиданностью4.

Нетрудно заметить параллелизм развития во всех видах искусства эпохи барокко. В конце XVII в., последнем этапе, завершающем древнерусские традиции, уже активно сказывается западное влияние, которое проглядывает через оболочку древнерусских форм. Безусловно, веяния с Запада были и раньше (взаимодействие Руси с Европой началось уже в XVI в.), но с такой рельефностью они отразились лишь в XVII в., зерно упало на плодородную почву и дало пышные всходы. В XVIII в. "струя европеизма захлестнула старую культуру... произошел некий перерыв непрерывности"5. Происходит качественный скачок, в искусстве открывается новая эпоха, обусловленная сменой мировоззрения, мироощущения, изменением художественных принципов.

В таком же состоянии находилось и музыкальное искусство во второй половине XVII в. Новые западные веяния вступили в борьбу со старыми, еще очень крепкими традициями. Угасание древнерусского искусства не было результатом его внутреннего оскудевания. Конец ему положили общие исторические условия, сделавшие невозможным дальнейшее изолированное развитие русской культуры в русле старой традиции.

На русской почве барокко приобрело своеобразные национальные черты, отличающие его от западноевропейских барочных форм. Хотя барокко явилось в Россию из Европы через Польшу, Украину, здесь оно приобрело иное значение, чем на Западе.

Национальное своеобразие стиля барокко проявляется в музыке — так же как в литературе и изобразительном искусстве.

Барокко в России более жизнерадостно и декоративно, чем на Западе. Праздничность и стремление к украшениям порой доходят здесь до пестроты. Орнаментальность достигает пределов возможного, она проникает даже в стихосложение. "Орнамент курчавится по поверхности, не столько выражает существо предмета, сколько украшает его. Литературные сюжеты многопредметны", — отмечает Д. С. Лихачев. Даже внешний вид стихов приобретает барочные формы, они строятся в виде орнамента или фигур в виде креста, ромба, орла, звезды и т. д. "Стихи напоминают строгановские или царские письма в иконописи — та же орнаментальность, та же мелкопись, драгоценность, украшенность. Содержание в значительной мере заслонено драгоценным окладом формы. В целом орнамент барокко динамичен, но без свойственного западному барокко борения масс"6.

В литературу так же как и в музыку входит авторское начало, усиливается личная точка зрения автора. "Рост самосознания автора был одним из симптомов осознания в литературе человеческой личности"7.

Музыке эпохи барокко свойственна орнаментальность, декоративность письма, изукрашенность мелодики и фактуры; однако при всей динамичности сопоставления хоровых массивов, концерты не достигают той силы напряжения образных контрастов, которая характеризует музыку И.-С. Баха, Г. Генделя, А. Габриели, Г. Шютца.

___________________________________________

Символизм

[править]

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 27 октября 2011; проверки требуют 8 правок.

Символи́зм (фр. Symbolisme) — одно из крупнейших направлений в искусстве (в литературе, музыке и живописи), возникшее во Франции в 1870-80-х гг. и достигшее наибольшего развития на рубеже XIX и XX веков, прежде всего в самой Франции, Бельгии и России. Символисты радикально изменили не только различные виды искусства, но и само отношение к нему. Их экспериментаторский характер, стремление к новаторству, космополитизм и обширный диапазон влияний стали образцом для большинства современных направлений искусства. Символисты использовали символики, недосказанность, намеки, таинственность, загадочность. Основным настроением, улавливаемым символистами, являлся пессимизм, доходящий до отчаянья. Всё «природное» представало лишь «видимостью», не имеющей самостоятельного художественного значения.

Содержание

[убрать]

1 Терминология

2 Возникновение

3 Эстетика

4 Символизм в литературе

5 Символизм в драматургии

6 Символизм в изобразительном искусстве

7 Символизм в музыке

8 Исследования символизма

9 См. также

10 Примечания

11 Ссылки

[править] Терминология

Жан Мореас

Термин «символизм» в искусстве впервые был введён в обращение французским поэтом Жаном Мореасом в одноимённом манифесте — «Le Symbolisme», опубликованном 18 сентября 1886 года в газете «Le Figaro». В частности, манифест провозглашал:

Символическая поэзия — враг поучений, риторики, ложной чувствительности и объективных описаний; она стремится облечь Идею в чувственно постижимую форму, однако эта форма — не самоцель, она служит выражению Идеи, не выходя из-под её власти. С другой стороны, символическое искусство противится тому, чтобы Идея замыкалась в себе, отринув пышные одеяния, приготовленные для неё в мире явлений. Картины природы, человеческие деяния, все феномены нашей жизни значимы для искусства символов не сами по себе, а лишь как осязаемые отражения перво-Идей, указующие на своё тайное сродство с ними... Символистскому синтезу должен соответствовать особый, первозданно-широкоохватный стиль; отсюда непривычные словообразования, периоды то неуклюже-тяжеловесные, то пленительно-гибкие, многозначительные повторы, таинственные умолчания, неожиданная недоговорённость — всё дерзко и образно, а в результате — прекрасный французский язык — древний и новый одновременно — сочный, богатый и красочный...[1]

К тому времени существовал другой, уже устойчивый термин «декадентство», которым пренебрежительно нарекали новые формы в поэзии их критики. «Символизм» стал первой теоретической попыткой самих декадентов, поэтому никаких резких разграничений и тем более эстетической конфронтации между декадентством и символизмом не устанавливалось. Следует, однако, отметить, что в России в 1890-е гг., после первых русских декадентских сочинений, эти термины стали противопоставлять: в символизме видели идеалы и духовность и соответственно так его манифестировали, а в декадентстве — безволие, безнравственность и увлечение лишь внешней формой. Так, известна эпиграмма Владимира Соловьёва в отношении декадентов:

Мандрагоры имманентные

Зашуршали в камышах,

А шершаво-декадентные

Вирши — в вянущих ушах.

Михаил Врубель Царевна-лебедь

[править] Возникновение

Основные принципы эстетики символизма впервые появились в творчестве французских поэтов Шарля Бодлера, Поля Верлена, Артюра Рембо, Стефана Малларме, Лотреамона.

Хуго Симберг, Раненый ангел

Явление символизма Лев Троцкий объясняет просто «желанием забыться, оказаться по ту сторону добра и зла»[2].

[править] Эстетика

В своих произведениях символисты старались отобразить жизнь каждой души — полную переживаний, неясных, смутных настроений, тонких чувств, мимолётных впечатлений. Поэты-символисты были новаторами поэтического стиха, наполнив его новыми, яркими и выразительными образами, и иногда, пытаясь добиться оригинальной формы, они уходили в считаемую критиками бессмысленной игру слов и звуков. Можно сказать, что символизм различает два мира: мир вещей и мир идей. Символ становится неким условным знаком, соединяющим эти миры в смысле, им порождаемом. В любом символе есть две стороны — означаемое и означающее. Вторая эта сторона повернута к ирреальному миру. Искусство — ключ к тайне.

Понятие и образ Тайны, таинственного, мистического проявляется как в романтизме, так и в символизме. Однако, романтизм, как правило, исходит из того, что «познание мира есть познание самого себя, ибо человек — величайшая тайна, источник аналогий для Вселенной» (Новалис)[3]. Иное понимание мира у символистов: по их мнению, подлинное Бытие, «истинно-сущее» или Тайна — есть абсолютное, объективное начало, к которому принадлежат и Красота, и мировой Дух[4].

Вячеслав Иванов в своей работе «Заветы символизма» ёмко и по-символистски образно выразил художественные признаки и эстетические принципы собственно «символического» направления в искусстве (сказанное здесь о поэзии вполне применимо и к остальным видам искусства):

Особенная интуиция и энергия слова, каковое непосредственно ощущается поэтом как надпись неизречённого, вбирает в свой звук многие неведомо откуда отозвавшиеся эхо и как бы отзвуки разных подземных ключей...[5]

Удивительной магией символистичной образности проникнуты такие строки Константина Бальмонта, проливающие свет и на эстетические принципы символизма:

Зеркало в зеркало, сопоставь две зеркальности, и между ними поставь свечу. Две глубины без дна, расцвеченные пламенем свечи, самоуглубятся, взаимно углубят одна другую, обогатят пламя свечи и соединятся им в одно. Это образ стиха. Две строки напевно уходят в неопределенность и бесцельность, друг с другом несвязанные, но расцвеченные одною рифмой, и глянув друг в друга, само углубляются, связуются, и образуют одно, лучисто-певучее, целое. Этот закон триады, соединение двух через третье, есть основной закон нашей Вселенной. Глянув глубоко, направивши зеркало в зеркало, мы везде найдем поющую рифму. Мир есть все гласная музыка. Весь мир есть изваянный Стих. Правое и левое, верх и низ, высота и глубина, Небо вверху и Море внизу, Солнце днем и Луна ночью, звезды на небе и цветы на лугу, громовые тучи и громады гор, неоглядность равнины и беспредельность мысли, грозы в воздухе и бури в душе, оглушительный гром и чуть слышный ручей, жуткий колодец и глубокий взгляд, - весь мир есть соответствие, строй, лад, основанный на двойственности, то растекающейся на бесконечность голосов и красок, то сливающейся в один внутренний гимн души, в единичность отдельного гармонического созерцания, во всеобъемлющую симфонию одного меня, принявшего в себя безграничное разнообразие правого и левого, верха и низа, вышины и пропасти. Наши сутки распадаются на две половины, в них день и ночь. В нашем дне две яркие зари, утренняя и вечерняя, мы знаем в ночи двойственность сумерек, сгущающихся и разряжающихся, и, всегда опираясь в своем бытии на двойственность начала, смешанного с концом, от зари до зари мы уходим в четкость, яркость, раздельность, ширь, в ощущение множественности жизни и различности отдельных частей мироздания, а от сумерек до сумерек, по черной бархатной дороге, усыпанной серебряными звездами, мы идем и входим в великий храм безмолвия, в глубину созерцания, в сознание единого хора, всеединого Лада. В этом мире, играя в день и ночь, мы сливаем два в одно, мы всегда превращаем двойственность в единство, сцепляющее своею мыслью, творческим ее прикосновением, несколько струн мы соединяем в один звучащий инструмент, два великие извечные пути расхождения мы сливаем в одно устремление, как два отдельные стиха, поцеловавшись в рифме, соединяются в одну неразрывную звучность...[6]

В отличие от других направлений в искусстве, использующих элементы характерной для себя символики, символизм полагает выражение «недостижимых», иногда мистических, Идей, образов Вечности и Красоты целью и содержанием своего искусства, а символ, закреплённый в элементе художественной речи и в своём образе опирающийся на многозначное поэтическое слово, – основным, а иногда и единственно возможным художественным средством.

Самое яркое изменение, привнесённое символизмом, касается формы художественного воплощения его поэтики. В контексте символизма произведение любого вида искусства начинает играть именно поэтическими смыслами, поэзия становится формой мышления. Проза и драма начинают звучать поэзией, зрительные искусства рисуют её образы, с музыкой же связь поэзии становится просто всеобъемлющей. Поэтические образы-символы, как будто приподнимающиеся над реальностью, дающие поэтический ассоциативный ряд, воплощаются у поэтов-символистов в звукописной, музыкальной форме, причем звучание самого стихотворения имеет не меньшее, а то и большее значение для выражения смысла того или иного символа. Константин Бальмонт так описывает собственные ощущения от звуков, из которых затем складываются поэтические слова:

Я, Ю, Ё, И - суть заострённые, истончённые А, У, О, Ы. Я - явное, ясное, яркое. Я - это Ярь. Ю - вьющееся, как плющ и льющееся в струю. Ё - таящий лёгкий мёд, цветик-лён. И - извив рытвины Ы, рытвины непроходимой, ибо и выговорить Ы невозможно, без твёрдой помощи согласного звука. Смягчённые звуковести Я, Ю, Ё, И всегда имеют лик извившегося змия, или изломной линии струи, или яркой ящерки, или это ребёнок, котёнок, соколёнок, или это юркая рыбка вьюн...[7]

Однако, помимо музыкально-поэтических (в широком смысле) принципов воплощения символистских образов, меняется и сама направленность искусства, его цели. Художник, играющий символами, несущими в себе некие тайны и поэтическую многозначность, своим талантом обнажает в этих образах некие вечные соответствия и взаимосвязи мира, отражающегося в нашем сознании, и этим проливает свет на те самые тайны и «идеи», которые, в конечном счёте, и ведут нас к Истине, к постижению Красоты. Строка Бальмонта «мгновенье красоты бездонно по значенью» замечательным образом обобщает как взгляд символистов на искусство, так и их художественные методы: символы призваны своими смыслами выразить некую трансцендентную красоту мироздания, они же заключают её и в форме своего воплощения.

Обобщая, можно сказать, что метод символизма предполагает воплощение основных идей произведения в многозначной и многоликой ассоциативной эстетике символов, т.е. таких образов, значение которых постижимо через их непосредственное выражение единицей художественной (поэтической, музыкальной, живописной, драматической) речи, а также через её те или иные свойства (звукопись поэтического слова, цветовая гамма живописного образа, интервальные и ритмические особенности музыкального мотива, тембровые краски и т.д.). Основным содержанием символистичного произведения являются выраженные в образности символов вечные Идеи, т.е. обобщённые представления о человеке и его жизни, высший Смысл, постигаемый лишь в символе, а также Красота, в нём воплощённая.

модерн

- cтиль в eвpoпeйcкoм и aмepикaнcкoм иcкyccтвe нa pyбeжe XIX-XX вeкoв. Мoдepн пepeocмыcливaл и cтилизoвaл чepты иcкyccтвa paзныx эпox, и выpaбoтaл coбcтвeнныe xyдoжecтвeнныe пpиeмы, ocнoвaнныe нa пpинципax acиммeтpии, opнaмeнтaльнocти и дeкopaтивнocти.

Объeктoм cтилизaции мoдepнa также cтaнoвятcя и пpиpoдныe фopмы. Этим oбъяcняeтcя нe тoлькo интepec к pacтитeльным opнaмeнтaм в пpoизвeдeнияx мoдepнa, нo и caмa иx кoмпoзициoннaя и плacтичecкaя cтpyктypa - oбилиe кpивoлинeйныx oчepтaний, oплывaющиx, нepoвныx кoнтypoв, нaпoминaющиx pacтитeльныe фopмы.

Тecнo cвязaн c мoдepнoм - cимвoлизм, пocлyживший эcтeтикo-филocoфcкoй основой для мoдepнa, опиpaясь нa мoдepн кaк нa плacтичecкyю peaлизaцию cвoиx идeй

Стиль в европейском и американском искусстве кон. 19—нач. 20 вв. В различных странах приняты иные названия стиля "модерн": "арт нуво" (Art Nouveau) во Франции, Бельгии, югендстиль (Jugendstil) в Германии, сецессион (Sezession) в Австрии, либерти (Liberty) в Италии и др. Модерн сложился в условиях бурно развивающегося индустриального общества. В искусстве модерна, с одной стороны, проводились идеи художественного, индивидуализма, а с другой — искусство утопически рассматривалось как средство социального преобразования общества (например, в работах бельгийца X. К. ван де Велде, основывавшегося на социалистической утопии У. Морриса).

Утверждая единство стилеобразующих принципов всего окружения человека — от архитектуры жилища до деталей костюма, ведущую роль представители модерна (несмотря на программный отказ от иерархии видов и жанров искусства) отдавали архитектуре как основе искомого ими синтеза искусств. Наиболее ярко модерн выразился в архитектуре частных домов — особняков, в строительстве деловых, промышленных и торговых зданий, вокзалов, доходных домов. Принципиально новым в архитектуре модерна был отказ от ордерной или эклектически заимствованной из других стилей системы украшения фасада и интерьера. В модерне было невозможно разделение на конструктивные и декоративные элементы здания; декоративность модерна заключалась в эстетическом осмыслении архитектурной формы, порой заставляющим забыть о её утилитарном назначении. Определяющее значение в структуре здания имело построение внутреннего пространства, которое отражалось в ритмической и пластической организации внешних форм. Фасады зданий модерна обладают в большинстве случаев динамичностью и текучестью форм, порой приближающихся к скульптурным или напоминающих органические природные явления (постройки А. Гауди в Испании, В. Орта и ван де Велде в Бельгии, Ф. О. Шехтеля в России); иногда они скупо и геометрически чётко выявляют составляющие здание объёмы (постройки И. Хофмана, Й. М. Ольбриха в Австрии, Ч. Р. Макинтоша в Шотландии, зрелые работы Шехтеля). Некоторые архитекторы модерна предвосхищали функционализм, стремясь выявить каркасную структуру здания, подчеркнуть тектонику масс и объёмов (ряд построек О. Вагнера и Хофмана в Австрии, П. Беренса в Германии, О. Перре во Франции).

В отличие от эклектизма 19 в., формально заимствовавшего отдельные детали исторических и национальных стилей, модерн путём стилизации органически усваивал черты искусства различных эпох и стилей, в образцах архитектуры прошлого, а также в природе черпая идеи целостности, принципы взаимосвязанности всех частей художественного образа. Одним из основных выразительных средств в искусстве модерна был орнамент характерных криволинейных очертаний, часто пронизанный экспрессивным ритмом и подчинявший себе композиционную структуру произведения. Орнаментальное начало объединяет все виды искусства модерна. В интерьерах изящные линейные плетения, подвижные растительные узоры рассыпаны по стенам, полу, потолку, концентрируются в местах их сопряжения, объединяют архитектурные плоскости, активизируют пространство. Линии декора несут духовно-эмоциональный и символический смысл, сочетая изобразительное с отвлечённым, живое с неживым, одухотворённое с вещным. У мастеров венского модерна — Хофмана, Ольбриха, в работах шотландской группы "Четверо" во главе с Макинтошем строго геометрический орнамент варьирует мотивы круга и квадрата. Для модерна характерно взаимопроникновение станковых и декоративно-прикладных форм искусства. Произведения живописи и скульптуры теряют свой самостоятельный характер, включаясь в общий ансамбль интерьера модерна. В живописи преобладающее значение получают панно, в скульптуре — рельефы. Целью архитектора, художника, скульптора становится создание синтетического, цельного произведения искусства. Эта тенденция проявляется и в рождении нового типа художника-универсала, объемлющего различные виды творческой деятельности (например, ван де Велде).

Для живописи модерна характерно сочетание декоративной условности орнаментальных ковровых фонов и натуралистической осязательности отдельных деталей или фигур, силуэтность, использование больших цветовых плоскостей, тонко нюансированной монохромии. В произведениях П. Гогена и художников группы Наби" во Франции, Г. Климта в Австрии, Ф. Кнопфа в Бельгии, Э. Мунка в Норвегии, в меньшей степени М. А. Врубеля, членов Мира искусства" в России стилистика модерна часто используется для воплощения тем и мотивов, характерных для символизма. Скульптура модерна (бельгиец Ж. Минне, немец Г. Обрист) отличается динамикой и текучестью форм и силуэта.

Особенно широкое распространение получил модерн в декоративно-прикладном искусстве, которому присущи те же черты, что и архитектуре и скульптуре, в том числе уподобление предметов и их отдельных деталей органическим формам (керамические и железные изделия Гауди; металлические ограды метро Э. Гимара, стеклянные изделия Э. Галле, украшения Р. Лалика во Франции; стеклянные сосуды Л. К. Тиффани в США, мебель ван де Велде). Тяготение к конструктивности, чистоте линий, лаконизму форм проявилось в мебели Макинтоша, Хофмана, И. А. Фомина. Развитие декоративного искусства модерна на раннем этапе отчасти было связано с попыткой возрождения художественно-ремесленных мастерских, которые утопически противопоставлялись капиталистической индустрии (прообраз их — мастерские Морриса, 1861, и "Выставочное общество искусств и ремёсел", 1888, в Великобритании; "Объединённые художественно-ремесленные мастерские",1897, и "Немецкие мастерские художественных ремёсел", 1899, в Германии; мастерские в Абрамцеве, 1882, и Талашкине, ок. 1900, в России).

Большое развитие в модерне получила графика, ведущими представителями которой были англичанин О. Бёрдсли, немцы Т. Т. Хейне, Г. Фогелер, швейцарец Ф. Валлоттон, голландец Я. Тороп, норвежец Мунк; в России А. Н. Бенуа, К. А. Сомов; мастера афиши французы А. де Тулуз-Лотрек, Э. Грассе, чех А. Муха, австриец К. Мозер. Графика модерна была тесно связана с расцветом книжного дела и распространением художественных журналов, пропагандировавших идеи модерна ("Revue blanche", осн. в 1891, Париж; "The Studio", осн. в 1893, Лондон; "The Yellow Book", осн. в 1894, Лондон; "Jugend", осн. в 1896, Мюнхен; "Ver sacrum", осн. в 1898, Вена; "Мир искусства", Россия).

Модерн (фр. moderne - современный) - художественный стиль в европейском и американском искусстве конца XIX - начала XX вв. (другое название арт нуво).

Стиль модерн следует отличать как от общего смысла слова "современный", так и от понятия модернизм. Основной признак стиля модерн - декоративность, основной мотив - вьющееся растение, основной принцип - уподобление рукотворной формы природной и наоборот. Это нашло отражение в архитектуре, в деталях зданий, в орнаменте, получившем необычайное развитие. Линии орнамента несли в себе напряженность духовно-эмоционального и символического смысла.

Идея синтеза искусств пронизывает стиль модерн. Основой синтеза виделась архитектура, объединяющая все другие виды искусства - от живописи до моделей одежды. В архитектуре модерна проявилось органическое слияние конструктивных и декоративных элементов. Наиболее целостные примеры синтеза искусств дают особняки, павильоны, общественные здания эпохи модерна. Как правило, они построены словно "изнутри наружу", то есть внутреннее пространство определяет внешний облик здания. Фасады таких домов были несимметричны и походили на подобные организмам образования, напоминающие одновременно природные формы и результат свободного формотворчества скульптора. Особенно выразительны были интерьеры этих особняков с перетекающим пространством, изогнутыми очертаниями карнизов, круглящимися дверными и оконными проемами, богатым декором из резного дерева, цветного стекла, металла. Новейшие технико-конструктивные средства и свободная планировка были использованы для постройки зданий с подчеркнуто индивидуализированным обликом.

Творчество испанского архитектора А. Гауди является ярким и неповторимым примером создания единого образно-символического ансамбля причудливой архитектуры, словно вырастающего до небес, в котором сплелись воедино реальность и фантазия.

Художественный язык модерна был во многом воплощением идей и образов символизма, сочетающихся со сложным стилизованным растительным декором, ритмом гибких текучих линий и плоскостных цветовых пятен. В этом духе выполнялись произведения декоративного искусства:панно,мозаики,витражи, керамическая облицовка, декоративные рельефы, майоликовая скульптура, фарфоровые и стеклянные вазы и др. Картинам и графическим листам тоже придавались черты декоративной стилизации в духе модерн.

С живописью модерна связаны П. Гоген, М. Дени, П. Боннар во Франции, Г. Климт в Австрии, Э. Мунк в Норвегии, М. Врубель, В. Васнецов, А. Бенуа, Л. Бакст, К. Сомов в России.

В рамках модерна получила большое распространение книжная и журнальная графика (О. Бердслей в Англии). Особое распространение получила афиша и плакат (А. Тулуз-Лотрек во Франции, А. Муха в Чехии).

В изобразительном искусстве стиля модерн неразделенность жанров приводила к относительной несамостоятельности живописи, графики и скульптуры. Целью архитектора, художника, скульптора становится создание синтетического, целостного произведения искусства.

Романтизм

Делакруа Э. «Ладья Данте»

Делакруа Э. «Ладья Данте»

Кром Дж. «Сланцевые карьеры»

Кром Дж. «Сланцевые карьеры»

Вирц А. «Битва греков с троянцами за тело Патрокла»

Вирц А. «Битва греков с троянцами за тело Патрокла»

1–3 из 16

Романтизм (франц. romantisme), идейное и художественное направление в европейской и американской духовной культуре конца 18 — 1-й половины 19 вв. Французский romantisme ведёт родословную от испанского romance (так называли в средние века романсы испанские, а затем и рыцарский роман) через английский romantic (романтический), передаваемое по-французски romanesque, а затем romantique и означавшее в 18 в. "странное", "фантастическое", "живописное". В начале 19 в. слово "Р." становится термином для обозначения нового литературного направления, противоположного классицизму.

В советском литературоведении термину "Р." нередко придают и другой, расширительный смысл. Им обозначают противостоящий реализму (в широком смысле) тип художественного творчества, в котором решающую роль играет не воспроизведение действительности, а её активное пересоздание, воплощение идеала художника. Такому типу творчества присуще тяготение к демонстративной условности формы, к фантастике) гротеску, символике.

Р. — в традиционном, конкретно-историческом значении этого слова — явился как бы высшей точкой антипросветительского движения (см. Просвещение), прокатившегося по всем европейским странам; его основная социально-идеологическая предпосылка — разочарование в буржуазной цивилизации, в социальном, промышленном, политическом и научном прогрессе, принёсшем новые контрасты и антагонизмы, а также "дробление", нивелировку и духовное опустошение личности. "... Установленные „победой разума“ общественные и политические учреждения оказались злой, вызывающей горькое разочарование карикатурой на блестящие обещания просветителей" (Энгельс Ф., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 19, с. 193). Неприятие буржуазного образа жизни, протест против пошлости и прозаичности, бездуховности и эгоизма буржуазных отношений, наметившиеся в недрах самого просветительства и нашедшие первоначальное выражение в сентиментализме и предромантизме, обрели у романтиков особую остроту. Действительность, реальность истории оказалась неподвластной "разуму", иррациональной, полной тайн и непредвиденностей, а современное мироустройство — враждебным природе человека и его личностной свободе.

Разочарование в обществе, которое предвещали, обосновывали и проповедовали (как самое "естественное" и "разумное"!) лучшие умы Европы, постепенно разрослось до "космического пессимизма" (особенно у поздних западноевропейских романтиков); принимая общечеловеческий, универсальный характер, оно сопровождалось настроениями безнадёжности, отчаяния, "мировой скорби" ("болезнь века", присущая героям Ф. Р. Шатобриана, А. Мюссе, Дж. Байрона, А. Виньи, А. Ламартина, Дж. Леопарди, Г. Гейне и др.). Возможности социального совершенствования казались утраченными навсегда; мир предстал "лежащим во зле": материальный мир затемнён силами распада, в человеке воскресает "древний хаос", в практике торжествует "мировое зло". Внутренняя тема "страшного мира" (с его слепой властью материальных отношений, иррациональностью судеб, тоской вечного однообразия повседневной жизни) прошла через всю историю романтической литературы, воплотившись наиболее явственно в специфическом "чёрном жанре" (в предромантическом "готическом романе" — А. Радклиф, Ч. Мэтьюрин, в "драме рока", или "трагедии рока", — З. Вернер, Г. Клейст, Ф. Грильпарцер), а также в произведениях Байрона, К. Брентано, Э. Т. А. Гофмана, Э. По и Н. Хоторна.

Однако Р. глубоко осмыслил и ярко выразил идеи и духовные ценности полярные "страшному миру". По замечанию Ф. Шеллинга, у ранних немецких романтиков человеческий дух был раскован, считал себя вправе всему существующему противополагать свою действительную свободу и спрашивать не о том, что есть, но что возможно. От Р. в целом неотделим провозглашенный и пережитый "энтузиазм" — чувство сопричастности развивающемуся и обновляющемуся миру, включенности в стихийно-безостановочный поток жизни, в мировой исторический процесс, ощущение скрытого богатства и неисчерпаемых возможностей бытия. Глубине и всеобщности разочарования в действительности, в возможностях цивилизации и прогресса полярно противополагается тяга к "бесконечному", к идеалам абсолютным и универсальным. Романтики мечтали не о частичном усовершенствовании жизни, а о целостном разрешении всех её противоречий. Страстная, всезахватывающая жажда обновления и совершенства — одна из важных особенностей романтического миросозерцания. "Поскольку человечество движется, оно приближается к цели, объяснение которой нужно искать по ту сторону видимого" (А. де Виньи). Разлад между идеалом и действительностью, характерный и для предшествующих направлений, приобретает в Р. необычайную остроту и напряжённость, что составляет сущность так называемого романтического двоемирия. При этом в творчестве одних романтиков преобладала мысль о господстве в жизни непостижимых и загадочных сил, о необходимости подчиняться судьбе (поэты "озёрной школы", Шатобриан, В. А. Жуковский). В творчестве других (например, Байрон, П. Б. Шелли, Ш. Петёфи, А. Мицкевич, ранний А. С. Пушкин) преобладали настроения борьбы и протеста против царящего в мире зла.

Одной из характерных форм противопоставления идеала и действительности была так называемая романтическая ирония (Ф. Шлегель, К. В. Ф. Зольгер, Жан Поль, Л. Тик, Брентано, Байрон, Мюссе). Первоначально она означала ограниченность любой точки зрения (в том числе и собственно романтической, если она устремлена только к "бесконечному"), относительность всякой исторической действительности, кроме жизни и мира в целом, несоизмеримость безграничных возможностей бытия с эмпирической реальностью. Впоследствии в ней отразилось сознание неосуществимости романтических идеалов и даже взаимовраждебности мечты и жизни (отчасти Байрон и особенно Гофман и Гейне).

Отвергая повседневную жизнь современного цивилизованного общества как бесцветную и прозаическую, романтики стремились ко всему необычному. Их привлекали фантастика, народные предания и народное творчество вообще, минувшие исторические эпохи. Их волновали необыкновенные и яркие картины природы, жизнь, быт и нравы далёких стран и народов. Низменной материальной практике противопоставляли они сильные страсти (романтическая концепция любви) и жизнь духа, в особенности высшие её сферы: религию, искусство, философию.

Наследуя традиции искусства средневековья, испанского барокко и английского Ренессанса, романтики раскрыли необычайную сложность, глубину и антиномичность внутреннего, субъективного человека, внутреннюю бесконечность индивидуальной личности. Человек для них — малая вселенная, микрокосмос. Напряжённый интерес к сильным и ярким чувствам, всепоглощающим страстям, к тайным движениям души, к "ночной" её стороне, тяга к интуитивному и бессознательному — сущностные черты романтического искусства. Столь же характерна для Р. защита свободы, суверенности и самоценности личности (в которой, по мысли Шеллинга, весь "пафос земного", вся "острота жизни"), повышенное внимание к единичному, неповторимому в человеке, культ индивидуального. Принцип личности служил как бы самозащитой от нараставшей нивелировки индивидов в буржуазном обществе, но одновременно и от безжалостной десницы истории и государства.

Вслед за Дж. Вико и И. Г. Гердером романтики глубоко интересовались неповторимым в нации (своеобразными, первоосновными чертами национального характера, особенностями национального духа и культуры), а также своеобразием и самоценностью различных исторических эпох. Требование историзма и народности искусства, верного воссоздания колорита места и времени — одно из важнейших непреходящих завоеваний романтической теории искусства. Историзм мышления романтиков особенно наглядно и целостно реализовал себя в созданном ими жанре исторического романа (Ф. Купер, Виньи, В. Гюго и перераставший рамки романтизма В. Скотт), в трудах историков французской романтической школы (О. Тьерри, Ф. Гизо, Ф. О. Менье). Бесконечное разнообразие местных, эпохальных, национальных, исторических, индивидуальных особенностей имело в глазах романтиков определённый философский смысл: оно было обнаружением богатства единого мирового целого — универсума.

В области эстетики Р. противопоставил классицистическому "подражанию природе" творческую активность художника, преображение реального мира. Художник создаёт свой, особый мир, более прекрасный и истинный, а потому и более реальный, нежели эмпирическая действительность, ибо само искусство, творчество являет собой сокровенную суть, глубинный смысл и высшую ценность мира, а значит и высшую реальность. Произведения искусства уподобляются живому организму, а художественная форма истолковывается не как внешняя оболочка содержания, а как нечто вырастающее из его глубин и неразрывно с ним связанное. Романтики страстно защищают творческую свободу художника, его фантазию и отвергают нормативность в эстетике, рационалистическую регламентацию в искусстве. Гений не подчиняется правилам, но творит их — эта мысль И. Канта усвоена теоретиками Р.

Романтики обновили художественные формы: создали жанр исторического романа, фантастической повести, лиро-эпической поэмы, реформировали сцену. Блестящего расцвета достигла в эпоху Р. лирика. Возможности поэтического слова были расширены за счёт многозначности, ассоциативности, сгущенной метафоричности, а также за счёт открытий в области стихосложения, метра, ритма. Романтики проповедовали разомкнутость литературных родов и жанров, взаимопроникновение искусств, синтез искусства, философии, религии. Они заботились о музыкальности и живописности литературы, смело смешивали высокое и низменное, трагическое и комическое, обыденное и необычное, тяготели к фантастике, гротеску, демонстративной условности формы. Высшие художественные достижения Р. — гротескно-сатирическое изображение мира, открытие "субъективного" человека, проникновенное воссоздание природы и др. — были унаследованы реализмом 19 в.

Классической страной Р. была Германия. События Великой французской революции, ставшие решающей социальной предпосылкой интенсивного общеевропейского развития Р., были пережиты здесь преимущественно "идеально". Это способствовало перенесению общественных проблем в сферу спекулятивной философии, а также этики и особенно — эстетики. В эпоху, когда разочарование в буржуазных преобразованиях и их последствиях становится всеобщим, своеобразные черты духовной культуры Германии получают всеевропейское значение и оказывают сильнейшее воздействие на общественную мысль, эстетику, литературу, искусство других стран. Однако в конкретных национально-исторических условиях каждой страны идеи немецких романтиков нередко получают специфическую интерпретацию, обретают иной, иногда противоположный смысл.

Основы романтического миросозерцания и романтической эстетики заложены были немецкими писателями и теоретиками иенской школы (В. Г. Ваккенродер, Новалис, братья Ф. и А. Шлегели, Тик; систематическую форму романтическая философия искусства получила в лекциях А. Шлегеля и трудах примыкавшего к иенцам Ф. Шеллинга). Иенцы же создали первые образцы искусства Р.: комедия Тика "Кот в сапогах" (1797), лирический цикл "Гимны к ночи" (1800) и роман "Генрих фон Офтердинген" (1802) Новалиса, ряд фантастических повестей. Прогрессивные национально-освободительные идеи и культ античности характерны для выдающегося поэта-романтика Ф. Гёльдерлина, стоявшего вне иенского содружества.

Второе поколение немецких романтиков (гейдельбергская школа) отличает интерес к религии, национальной старине, фольклору. Важнейшим вкладом в немецкую культуру явился сборник народных песен "Волшебный рог мальчика" (1806—08), составленный Л. Арнимом и Брентано, а также "Детские и семейные сказки" (1812—14) братьев Я. и В. Гримм. Высокого совершенства достигла лирическая поэзия (И. Эйхендорф). Опираясь на мифологические идеи Шеллинга и братьев Шлегелей, гейдельбергские романтики окончательно оформили принципы первого глубокого, научного направления в фольклористике и литературоведении — мифологической школы.

В позднем немецком Р. нарастают мотивы трагической безысходности (драматургия и новеллистика Клейста), критическое отношение к современному обществу и ощущение разлада мечты с действительностью (рассказы и повести Гофмана). Идеи и художественные принципы Гофмана оказали сильное влияние на последующую литературу как реалистическую (О. Бальзак, Ч. Диккенс, Ф. М. Достоевский), так и символистскую (иррациональные и мистические мотивы). Демократические идеи позднего Р. нашли своё выражение в творчестве А. Шамиссо, лирике Г. Мюллера, в поэзии и прозе Гейне, справедливо называвшего себя "последним романтиком" (он выходит за рамки собственно Р. и подвергает его наследие критическому пересмотру).

Для английского Р. характерна сосредоточенность на проблемах развития общества и человечества в целом, острое ощущение противоречивости, даже катастрофичности исторического процесса. Неприятие современного промышленного общества, идеализация старины, добуржуазных, патриархальных отношений, воспевание природы, простых, естественных чувств — основной мотивы поэтов "озёрной школы": У. Вордсворта, С. Т. Колриджа, Р. Саути. Не веря в возможность разумного переустройства мира, они утверждали христианское смирение, религиозность, проникновение в иррациональное начало человеческой психики. Интерес к национальной старине, к устной народной поэзии отличает творчество Скотта — автора романтических поэм на средневековые сюжеты и основоположника жанра исторического романа в европейской литературе. Гимном красоте мира и прекрасной человеческой природе может быть названа поэзия Дж. Китса, входившего в группу "лондонских романтиков" (её составили также эссеисты и критики Ч. Лэм, У. Хэзлитт, Ли Хант).

Настроениями борьбы и протеста проникнуто творчество Байрона и Шелли. Их объединяет политический пафос, резко отрицательное отношение к существующему общественному строю, сочувствие к угнетённым и обездоленным, защита прав человеческой личности, страстная устремлённость в будущее. Однако неясность политических идеалов и перспектив общественного развития рождала в творчестве Байрона чувство трагической безысходности, "мировую скорбь". Созданные им титанические образы мятежников-индивидуалистов оказали сильнейшее воздействие на всю европейскую литературу (так называемый байронизм).

Во Франции, где особенно сильны были традиции классицизма, Р. встретил наибольшее противодействие и утвердился в литературе лишь к началу 1820-х гг. Его отличает связь с наследием Просвещения и с предшествующими художественными традициями, большая обращённость к современности, к актуальной социально-политической проблематике. Формирование французского Р. связано главным образом с жанром лирического интимно-психологического романа и повести: "Атала" (1801) и "Рене" (1802) Шатобриана, "Дельфина" (1802) и "Коринна, или Италия" (1807) Ж. Сталь, "Оберман" (1804) Э. П. Сенанкура, "Адольф" (1815) Б. Констана. В эпоху господства Р. блестящего расцвета достигает поэзия (Ламартин, Гюго, Виньи, Мюссе, Ш. О. Сент-Бёв, М. Деборд-Вальмор). В результате ожесточённой борьбы с защитниками старого искусства романтическая драма (А. Дюма-отец, Гюго, Виньи, Мюссе) прочно утверждается на театральных подмостках. Дальнейшее развитие получает жанр романа: психологического (Мюссе), исторического (Виньи, раннее творчество Бальзака, П. Мериме), социального (Гюго, Жорж Санд, Э. Сю). Романтическая критика представлена трактатами Сталь, теоретическими выступлениями Гюго, этюдами и статьями Сент-Бёва, родоначальника биографического метода.

Р. получил распространение и в других европейских странах: Италии (Н. У. Фосколо, А. Мандзони, Леопарди), Испании (Х. де Эспронседа, Соррилья-и-Мораль), Австрии (драмы Грильпарцера, поэзия Н. Ленау), Дании (А. Эленшлегер), Швеции (Э. Тегнер), Венгрии (Петёфи), Румынии (М. Эминеску); он составил целую эпоху в развитии польской литературы (А. Мицкевич, Ю, Словацкий, З. Красиньский, Ц. Норвид).

Утверждение национальной независимости во многом определяло развитие Р. в США; его отличает большая, чем в европейских странах, близость к традициям просветительства, особенно у ранних романтиков (У. Ирвинг, Купер, У. К. Брайант), оптимистические иллюзии в ожидании будущего Америки, слабая реминисцентность относительно прошлых эпох (средневековья, Возрождения, барокко), заново открытых европейским Р. Для зрелого американского Р. (По, Хоторн, Г. У. Лонгфелло, Г. Мелвилл и др.) характерны большая напряжённость и многозначность поисков позитивных ценностей и большая усложнённость. Выделяется особое течение — трансцендентализм (Р. У. Эмерсон, Г. Торо, Хоторн), подвергший критике индустриализацию и урбанизацию и провозгласивший культ природы и простой жизни. Р. своеобразно преломился также в некоторых литературах Латинской Америки и Азии.

Социально-исторические предпосылки зарождения Р. в России — обострение кризиса крепостнической системы, общенациональный подъём 1812, формирование дворянской революционности. Романтические идеи, настроения, художественные формы явственно обозначились в русской литературе на исходе 1800-х гг. Первоначально, однако, они скрещивались с разнородными доромантическими традициями сентиментализма (Жуковский), анакреонтической "лёгкой поэзии" (К. Н. Батюшков, П. А. Вяземский, юный Пушкин, Н. М. Языков), просветительского рационализма (поэты-декабристы — К. Ф. Рылеев, В. К. Кюхельбекер, А. И. Одоевский и др.). Вершиной русского Р. первого периода (до 1825) явилось творчество Пушкина (ряд романтических стихотворений и цикл "южных поэм").

После 1823 в связи с поражением декабристов романтического начала усиливаются, обретают самостоятельное выражение (позднее творчество писателей-декабристов, философская лирика Е. А. Баратынского и поэтов-"любомудров" — Д. В. Веневитинова, С. П. Шевырёва, А. С. Хомякова). Получает развитие романтическая проза (А. А. Бестужев-Марлинский, ранние произведения Н. В. Гоголя, А. И. Герцена). Вершиной второго периода стало творчество М. Ю. Лермонтова. Иное вершинное явление русского Р. и одновременно завершение романтической традиции в русской литературе — философская лирика Ф. И. Тютчева.

Начиная с 1840-х гг. Р. в основных европейских странах уступает ведущее положение критическому реализму и отходит на второй план (см. Реализм). Однако традиции Р. остаются действенными на протяжении всего 19 в., обретя новые импульсы и силы в конце 19 — начале 20 вв. в так называемом неоромантизме. Термин "неоромантизм", не имеющий единого и устойчивого научного применения и не соответствующий какой-либо целостной эстетической программе, общей поэтической системе, относится скорее ко всему разнообразному комплексу умонастроений и художественных поисков, характерному для буржуазной гуманитарной культуры рубежа 19—20 вв. Неопределённость этого понятия усиливается сочетанием (иногда смыканием) неоромантических тенденций с тенденциями неоклассицизма ("идеальная" реакция на возросший антагонизм общества, на господствующий в идеологии позитивизм, отрицание натурализма в литературе и искусстве). И всё же неоромантизм тесно связан с Р.: не столько темами и мотивами, не столько их специфической трактовкой и формальным строем произведений, сколько умонастроением, общими принципами поэтики — отрицанием всего обыденного и прозаического, "раздвоенностью" рефлексирующего творческого сознания, обращением к иррациональному, "сверхчувственному", склонностью к гротеску и фантастике, обновлением художественной формы с установкой на главенство музыкального начала, тяготением к синтезу всех искусств и др. Так понимаемый неоромантизм объединяет разные явления символизма в европейских литературах (творчество П. Верлена, С. Малларме, А. Рембо, Ж. Мореаса и других во Франции; М. Метерлинка и Э. Верхарна в Бельгии; Р. Рильке и Г. фон Гофмансталя в Австрии; С. Георге в Германии; Д. Мережковского, З. Гиппиус, К. Бальмонта, А. Ремизова, Ф. Сологуба и других в России), а также в разной мере близкие символизму "эстетизм" У. Патера и О. Уайльда в Англии, творчество Г. Ибсена и К. Гамсуна в Норвегии, Г. Гауптмана в Германии. Проступавшим в символизме и близких ему доктринах мотивам декадентства (пессимизм, мистическая эзотеричность) в широких границах неоромантизма противостояли возникающие в эту эпоху как в импрессионизме, так и в реализме тенденции к романтическому преображению действительности, героической приподнятости, к утверждению действенности духовных ценностей (например, Г. Гауптман, Р. Хух — Германия, Дж. Пасколи, А. Фогаццаро — Италия, Э. Ростан — Франция). В строгом значении термин "неоромантизм" общепринят применительно к своеобразной линии английской литературы конца 19 — начала 20 вв., связанной с разработкой таких жанров, как приключенческий (Дж. Конрад, Р. Хаггард, Р. Киплинг), исторический (Р. Л. Стивенсон, А. Конан Дойл), детективный (Г. К. Честертон). Английский неоромантизм противостоит как символизму, так и натурализму.

В дальнейшем традиции Р. оказались близки художникам, остро ощущавшим кризис буржуазного общества и буржуазной культуры. Прямое и опосредованное воздействие идейно-творческих установок Р. ощутимо в экспрессионизме, отчасти в поэзии сюрреализма и некоторых др. авангардистских течениях.

Романтический пафос преобразования жизни, высота романтических идеалов оказались близкими советскому искусству и обусловили обращение к наследию романтиков многих писателей социалистического реализма.

В музыке Р. как направление складывается в 1820-е гг.; завершающий период его развития, получивший название неоромантизма, охватывает последние десятилетия 19 в. Ранее всего музыкальный Р. проявился в Австрии (Ф. Шуберт), Германии (Э. Т. А. Гофман, К. М. Вебер, Л. Шпор, Ф. Мендельсон-Бартольди, Р. Шуман, Р. Вагнер и др.) и Италии (Н. Паганини, В. Беллипи, ранний Дж. Верди и др.), несколько позднее — во Франции (Г. Берлиоз, Д. Ф. Обер, Дж. Мейербер и др.), Польше (Ф. Шопен), Венгрии (Ф. Лист). В каждой стране он обретал национальную форму; порой и в одной стране складывались различные романтические течения (лейпцигская школа и веймарская школа в Германии). В ряде стран Р., не получив целостного самостоятельного выражения, проявился в творчестве отдельных композиторов (А. А. Алябьев, А. Н. Верстовский, ранний М. И. Глинка, Н, А. Римский-Корсаков и другие "кучкисты", П. И. Чайковский и А. Н. Скрябин в России, Б. Сметана и А. Дворжак в Чехии, Э. Григ в Норвегии и др.). В Австрии и Германии важные романтические черты получили развитие в творчестве И. Брамса, А. Брукнера, Р. Штрауса и др.

Наряду с общими для всего художественного Р. общественно-историческими предпосылками формирование музыкального Р. определялось также влиянием литературного Р. и всем ходом внутреннего развития музыки. Если эстетика классицизма ориентировалась на пластические искусства с присущими им устойчивостью и завершённостью художественного образа, то для романтиков выражением сути искусства стала музыка как воплощение бесконечной динамики внутренних переживаний.

Музыкальный Р. воспринял такие важнейшие общие тенденции Р., как антирационализм, примат духовного и его универсализм, сосредоточенность на внутреннем мире человека, бесконечности его чувств и настроений. Отсюда особая роль лирического начала, эмоциональная непосредственность, свобода выражения. Как и романтическим писателям, музыкальным романтикам присущ интерес к прошлому, к далёким экзотическим странам, любовь к природе, преклонение перед народным искусством. В их сочинениях были претворены многочисленные народные сказания, легенды, поверья. Народную песню они рассматривали как праоснову профессионального музыкального искусства. Фольклор был для них подлинным носителем национального колорита, вне которого они не мыслили искусства.

Романтическая музыка существенно отличается от предшествующей музыки венской классической школы (см. Австрия, раздел Музыка); она менее обобщена по содержанию, отображает действительность не в объективно-созерцательном плане, а через индивидуальные, личные переживания человека (художника) во всём богатстве их оттенков; ей свойственно тяготение к сфере характерного и вместе с тем — портретно-индивидуального, при этом характерное фиксируется в двух основных разновидностях — психологической и жанрово-бытовой. Гораздо шире представлены ирония, юмор, даже гротеск; одновременно усиливается национально-патриотическая и героико-освободительная тематика (Шопен, а также Лист, Берлиоз и др.). Большое значение приобретают музыкальную изобразительность, звукопись.

Существенно обновляются выразительные средства. Мелодия становится более индивидуализированной, рельефной, характеристичной, внутренне изменчивой, "отзывчивой" на тончайшие сдвиги душевных состояний; гармония и инструментовка — более богатыми, яркими, красочными; в противовес уравновешенным и логически упорядоченным структурам классиков возрастает роль сопоставлений, свободных сочетаний разнохарактерных эпизодов.

В соответствии с общими тенденциями романтической эстетики многие композиторы-романтики стремились к синтезу искусств. Синтетические жанры, обновившись, приобрели в эпоху Р. особое значение. Так, скромную прежде песню Шуберт, а позднее Шуман, Лист и Х. Вольф сделали носителем глубокого содержания и вывели на одно из самых почётных мест среди других жанров. В качестве разновидности песни большое развитие получает вокально-инструментальная баллада. Складывается и достигает расцвета жанр песенного цикла ("Прекрасная мельничиха" и "Зимний путь" Шуберта, "Любовь и жизнь женщины" и "Любовь поэта" Шумана и др.).

Центром внимания многих композиторов стал наиболее синтетический жанр — опера, основанная у романтиков главным образом на сказочно-фантастических, "волшебных", рыцарско-приключенческих и экзотических сюжетах. Первой романтической оперой была "Ундина" Гофмана; позднее большой вклад внёс Вебер (оперы "Вольный стрелок", 1820; "Эврианта", 1823; "Оберон", 1826, и др.); романтические оперы создали также Г. Маршнер и А. Лорцинг, Беллини и Верди, Берлиоз, Обер, Мейербер и др. Вагнер, романтически переосмысливая оперу, выдвинул идею "объединяющего все искусства произведения" (Gesamtkunstwerk) и пытался осуществить её в зрелых операх ("Летучий голландец", 1841; "Лоэнгрин", 1848; тетралогия "Кольцо нибелунга", 1854—74; "Тристан и Изольда", 1859; "Нюрнбергские мейстерзингеры", 1867; "Парсифаль", 1882),

В инструментальной музыке остались определяющими жанры симфонии, камерного инструментального ансамбля, сонаты для фортепиано и для других инструментов, однако они были преобразованы изнутри. Например, в сонатно-симфонических циклах стали главенствовать не драматическое напряжение илогика развития темы, а свободное сопоставление отдельных эпизодов, "картин настроений" (симфонии, камерные ансамбли и сонаты Шуберта и Шумана). Общая лирическая направленность обусловила в сонате и симфонии большую, чем прежде, роль песенности, напевного начала. В инструментальных сочинениях разных форм ярче сказываются тенденции к музыкальной живописи. Возникают новые жанровые разновидности, например симфоническая поэма, сочетающая черты сонатного аллегро и сонатно-симфонического цикла; её появление связано с тем, что музыкальная программность выступает в Р. как одна из форм синтеза искусств, обогащения инструментальной музыки через единение с литературой. Программность становится важной не только в симфонической музыке, но и в др. видах музыкального инструментализма, в том числе в фортепианной музыке. Новым жанром явилась также инструментальная баллада. Склонность романтиков к восприятию жизни как пёстрой череды отдельных состояний, картин, сцен обусловила развитие различного рода миниатюр и их циклов (В. Томашек, Шуберт, Шуман, Шопен, Лист, молодой Брамс).

В музыкально-исполнительском искусстве Р. проявился в эмоциональной насыщенности исполнения, богатстве красок, в ярких контрастах, виртуозности (Паганини, Шопен, Лист). В музыкальном исполнительстве, как и в творчестве менее значительных композиторов, романтические черты нередко совмещаются с внешней эффектностью, салонностью.

Романтическая музыка остаётся непреходящей художественной ценностью и живым, действенным наследием для последующих эпох.

В театральном искусстве Р. сформировался в 1810—40-х гг. При всём национально-историческом различии творчество крупнейших актёров-романтиков — Э. Кина (Англия), Л. Девриента (Германия), Г. Модены и А. Ристори (Италия), П. Бокажа, М. Дорваль, Фредерика-Леметра (Франция), П. С. Мочалова (Россия), Э. Форреста, Ш. Кашмен (США), Г. Эгрешши (Венгрия) и др. — сближали глубокий гуманизм, ненависть к филистеру и буржуа, протест против царящей в мире бесчеловечности.

Основой театральной эстетики стали воображение и чувство. Восстав против классицистского принципа "облагороженной природы", актёры сосредоточили внимание на изображении контрастов и противоречий человеческой жизни. Общественный пафос, страстность обличения, верность идеалу определили бурную эмоциональность, яркую драматическую экспрессию искусства актёров, стремительный жест. Однако романтическое мироощущение несло в себе и опасность творческого субъективизма (акцентирование исключительного, причудливого); эмоциональность иногда подменялась риторическими эффектами, мелодраматизмом.

Романтический театр впервые утвердил сценическое переживание (непосредственность, правдивость и искренность игры) как основное содержание актёрского творчества. Р. обогатил выразительные средства театра (воссоздание "местного колорита", историческая верность декораций и костюмов, жанровая правдивость массовых сцен и постановочных деталей); его художественные свершения подготовили и во многом определили основные принципы реалистического театра. С традициями высокого, героического Р. связано в России искусство М. Н. Ермоловой, А. И. Южина, П. Адамяна, В. С. Алекси-Месхишвили, М. К. Заньковецкой, Г. Араблинского, позднее — Ю. М. Юрьева, А. А. Остужева, В. К. Папазяна, М. Касымова, Ш. Бурханова, А. Хоравы, А. Хидоятова, Н. Д. Мордвинова и др.

В изобразительном искусстве Р. наиболее ярко проявился в живописи и графике, менее отчётливо — в скульптуре. (В архитектуре Р. получил слабое отражение, повлияв главным образом на садово-парковое искусство и архитектуру малых форм, где сказалось увлечение экзотическими мотивами, а также на направление т. н. ложной готики.) В конце 18 — начале 19 вв. черты Р. в разной мере уже присущи: в Англии — живописным и графическим произведениям швейцарца И. Г. Фюсли, в которых сквозь классицистическую ясность образов нередко прорывается мрачный, изощрённый гротеск; живописи и графике (а также поэзии) У. Блейка, проникнутым мистическим визионерством; в Испании — позднему творчеству ф. Гойи, исполненному безудержной фантазии и трагического пафоса, страстного протеста против феодального и национального гнёта и насилия; во Франции — приподнято-взволнованным портретам, созданным Ж. Л. Давидом в период Великой французской революции, ранним напряжённо-драматическим картинам и портретам А. Ж. Гро, пронизанным мечтательным лиризмом (порой экзальтацией образов) работам П. П. Прюдона и противоречиво сочетающим романтические тенденции с академическими нормами произведениям А. Л. Жироде-Триозона и Ф. Жерара.

Наиболее последовательная школа Р. сложилась во Франции в период Реставрации и Июльской монархии в упорной борьбе с догматизмом и отвлечённым рационализмом официального искусства академического классицизма. Основателем романтической школы явился Т. Жерико, смелый новатор в живописи, в творчестве которого всё более нарастали протест против окружающей действительности и стремление откликаться на исключительные события современности; признанным главой школы с 1820-х гг. стал Э. Делакруа, создавший ряд картин, проникнутых революционным пафосом, особенно полно и ярко воплотивший тяготение Р. к большим темам, эмоциональной насыщенности образов, поискам новых выразительных средств живописи. К ним примыкали А. Г. Декан, пейзажисты Ж. Мишель и П. Юэ, скульпторы П. Ж. Давид д'Анже, А. Л. Бари и ф. Рюд. Отвергая в настоящем всё обыденное и косное, обращаясь только к кульминационным, драматически острым моментам современной истории, французские романтики находили темы и сюжеты в историческом прошлом, легендах и фольклоре, в экзотической жизни Востока, в произведениях Данте, Шекспира, Байрона, Гёте — создателей монументальных образов и сильных характеров. В портрете главным для романтиков было выявление яркой индивидуальности, напряжённой духовной жизни человека, движения его мимолётных чувств; отголоском человеческих страстей становится и романтический пейзаж, в котором подчёркивается мощь природных стихий. Отстаивая неограниченную свободу творчества, его раскрепощение от академических канонов, романтики стремились придать образам мятежную страстность и героическую приподнятость, воссоздать натуру во всех её неожиданных и неповторимых проявлениях, в напряженно-выразительной взволнованной художественной форме. Классицистическому "подражанию природе" и следованию античным образцам они противопоставили принцип преображения реальности, творческую активность художника, создающего новую, прекрасную и истинную реальность. В противовес классицизму, романтики придавали композиции повышенную динамику, объединяя формы бурным движением и, прибегая к резким объёмно-пространственным эффектам, использовали яркий, насыщенный колорит, основанный на контрастах света и тени, тёплых и холодных тонов, сверкающую и лёгкую, нередко обобщённую манеру письма. Французские романтики сделали более массовым искусство графики, создав новые гибкие формы в литографии и книжной ксилографии (Н. Т. Шарле, А. Девериа, Ж. Жигу и др.). С романтической школой связано и демократическое в своей идейной основе творчество крупнейшего графика-карикатуриста О. Домье, на живопись которого Р. повлиял особенно сильно. Разрыв между высокими идеалами и будничной жизнью, идеализация далёких от повседневности явлений, подчёркнутый индивидуализм мировосприятия, склонность к театрализации мотивов, свойственные Р. в целом, нередко переходили в трагический пессимизм, апологию средневековья, крайне субъективную окраску образов и их мелодраматическую патетику. Консервативные тенденции Р., порой приводившие к открытому культу монархии и религии, нашли проявление в творчестве многих французских романтиков (Э. Девериа, А. Шеффер и др.) и повлияли также на Ж. О. Д. Энгра, лидера враждебного Р. позднего классицизма, и его учеников (Т. Шассерио и др.). Особенно многочисленны были художники, придерживавшиеся "золотой середины" и эклектически соединявшие романтические принципы с академизмом, трактовавшие романтическую тематику в поверхностно-эффектном салонном и академическом духе (П. Деларош, О. Берне, Э. Месонье и др.). Романтическими веяниями по-разному было захвачено раннее творчество представителей реализма во французском искусстве — живописцев К. Коро, Т. Руссо, мастеров барбизонской школы, Г. Курбе, Ж. Ф. Милле, Э. Мане, скульптора Ж. Б. Карпо; мистицизм и сложный аллегоризм, подчас присущие Р., нашли преемственность в символизме (Г. Моро и др.); характерные черты Р. вновь проявились в неоромантических тенденциях постимпрессионизма.

Ещё более сложным и противоречивым было развитие Р. в Германии. Ранний немецкий Р., которому свойственны повышенный интерес ко всему остро индивидуальному и неповторимому, меланхолически-минорная тональность эмоционального строя и как бы отстраненность образов, мистико-пантеистические настроения, связан главным образом с поисками в области портрета, аллегорических композиций (Ф. О. Рунге) и пейзажа (австриец И. А. Кох и К. Д. Фридрих). Религиозно-патриархальные идеи, стремление возродить религиозный дух и стилистические особенности итальянской и немецкой живописи 15 в. питали творчество так называемых назарейцев (Ф. Овербека, Ю. Шнорра фон Карольсфельда, П. Корнелиуса и др.), чья позиция стала особенно консервативной к середине 19 в. Для художников дюссельдорфской школы (А. Ретель, В. Шадов, К. Ф. Зон, Т. Хильдебрандт и др.), в известной мере близкой Р., были характерны, помимо воспевания средневековой идиллии в духе современной романтической поэзии, поверхностная сентиментальность и сюжетная занимательность. Влияние Р. затронуло и творчество представителей бидермейера (австриец Ф. Вальдмюллер, И. П. Хазенклевер, Ф. Крюгер), а также К. Блехена. С середины 19 в. линия немецкого Р. продолжалась, с одной стороны, в помпезной салонно-академической живописи В. Каульбаха и К. Пилоти, а с другой — в жанрово-повествовательных, камерных по звучанию работах Л. Рихтера, К. Шпицвега и австрийца М. Швинда. Так же, как и во Франции, поздний немецкий Р. (в большей мере впитавший здесь черты натурализма, а затем "модерна") к концу. 19 в. сомкнулся с символизмом (творчество швейцарца А. Бёклина, Х. Томы, Ф. фон Штука и М. Клингера).

В Англии в 1-й половины 19 в. известной близостью к французскому Р. и вместе с тем самобытностью отмечены пейзажи Дж. Констебла и Р. Бонингтона, романтической фантастикой и поисками новых выразительных средств (близких в будущем импрессионизму) — пейзажи У. Тёрнера. Религиозно-мистическими настроениями, привязанностью к культуре средневековья и Раннего Возрождения, тяготением к литературным реминисценциям, а также надеждами на возрождение ремесленного труда отличалось позднеромантическое движение прерафаэлитов (Д. Г. Россетти, Дж. Э. Миллес, Х. Хант, Э. Берн-Джоне и др.), повлиявшее как на социально осознанное творчество У. Морриса, так и на мистико-символическую живопись Ф. Уотса и сложение стиля "модерн" (О. Бёрдсли и др.).

В США в течение всего 19 в. романтическое направление представлено главным образом пейзажем (Т. Кол, Дж. Иннесс, А. П. Райдер). Романтический пейзаж развивался и в других странах, однако основное содержание Р. в тех странах Европы, где пробуждались идеи национального освобождения и национального самосознания, составляли интерес к героической истории своей страны, к национальному культурному и художественному наследию, темы народного быта и освободительной борьбы. Таково творчество Г. Вапперса, Л. Галле, Х. Лейса и А. Вирца в Бельгии; Ф. Айеса, Д. и Дж. Индуно, Дж. Карневали и Д. Морелли в Италии; Д. А. Сикейры в Португалии; Й. Манеса и Й. Навратиля в Чехии; М. Барабаша и В. Мадараса в Венгрии; А. Орловского, П. Михаловского, Х. Родаковского и позднего романтика Я. Матейко в Польше.

В России Р. в разной степени проявился в творчестве многих мастеров. Романтическая приподнятость и взволнованная страстность образов характерны для произведений переселившегося в Россию А. О. Орловского, для ряда портретов О. А. Кипренского, увлечение романтическими мотивами — для некоторых работ Ф. П. Толстого. Существенное влияние Р. оказал на формирование русского пейзажа (творчество С. Ф. Щедрина, М. И. Лебедева и особенно М. Н. Воробьева и И. К. Айвазовского). Черты Р. противоречиво сочетались с академическим классицизмом в живописи К. П. Брюллова и Ф. А. Бруни (в то же время портреты Брюллова дают наиболее яркое выражение принципов Р. на русской почве). В известной мере влиянием Р. была затронута живопись П. А. Федотова и А. А. Иванова. В отличие от Р. других стран, русский Р. не образует прямой связи с неоромантизмом конца 19 — начала 20 вв. Во 2-й половине 19 в. тенденции Р. прослеживаются лишь в своеобразном религиозно-романтическом творчестве Н. Н. Ге и пейзажах А. И. Куинджи.

Лит.: Гайм Р., Романтическая школа, пер. с нем., М., 1891; Замотин И. И., Романтизм 20-х гг. 19 столетия в русской литературе, т. 1—2, 2 изд., М., 1911—13; Жирмунский В. М., Религиозное отречение в истории романтизма, М., 1919; Обломиевский Д., Французский романтизм, М., 1947; Реизов Б. Г., Французский исторический роман в эпоху романтизма, Л., 1958; его же, Между классицизмом и романтизмом, Л., 1962; Елистратова А., Наследие английского романтизма и современность, М., 1960; Гуковский Г. А., Пушкин и русские романтики, М., 1965; Дьяконова Н. Я., Лондонские романтики и проблемы английского романтизма, Л., 1970; Боброва М. Н., Романтизм в американской литературе 19 в., М., 1972; Берковский Н. Я., Романтизм в Германии, Л., 1973; Европейский романтизм, М., 1973; Романтизм в славянских литературах, М., 1973; К истории русского романтизма, М., 1973; Walzel О., Deutsche Romantik, Bd 1—2, 5 Aufl., Lpz. — B., 1923—26; Strich F., Deutsche Klassik und Romantik oder Vollendung und Unendlichkeit, Bern, 1969; KIückhohn P., Das Ideengut der deutschen Romantik, 4 Aufl., Tübingen, 1961; Schenk Н. G., The mind of the Europeen romantics, L., 1966; Korff Н. A., Geist der Goethezeit, [7 Aufl.], Tl 3—4, Lpz., 1966; Tieghem P., Le romantisme dans la littérature européenne, 2 éd., P., 1969; Hoffman М. J., The subversive vision. American romanticism in literature, N. Y. — L., 1972; Вопросы романтизма в советском литературоведении. Библиографический указатель. 1956—1968 гг., ред. Н. А. Гуляев, Каз., 1970.

Асмус В., Музыкальная эстетика философского романтизма, "Советская музыка", 1934, №1; Соллертинский И., Романтизм, его общая и музыкальная эстетика, в его кн.: Музыкально-исторические этюды, Л., 1956; Житомирский Д., Заметки о музыкальном романтизме. (Шопен и Шуман), "Советская музыка", 1960, № 2; Ванслов В., Эстетика романтизма, М., 1966; Istel Е., Die Blütezeit der musikalischen Romantik in Deutschland, 2 Aufl., Lpz. — B., 1921; Tiersot J., La musique aux temps romantiques, P., 1930; Darnerini A., Classicismo e romanticismo nella musica, Firenze, 1942; Einstein A., Music in the romantic era, N. Y., 1947; Chantovoine J., Guadefroy-Demombynes J., Le romantisme dans la musique européene, P., 1955; Stephenson K., Romantik in der Tonkunst, Köln, 1961; Beiträge zur Geschichte der Musikanschauung im 19 Jahrhundert, hrsg. von W. Salmen, Regensburg, 1965.

История западноевропейского театра, т. 3—4, М., 1963—64.

Яворская Н. В., Романтизм и реализм во Франции в XIX веке, [М.], 1938; её же, Западноевропейское искусство XIX века, М., 1962; Вентури Л., Художники нового времени, пер. с итал., М., 1956; История русского искусства, т. 8, кн. 1—2, М., 1963—64; Всеобщая история искусств, т. 5, М., 1964; Мастера искусства об искусстве, т. 4, М., 1967; Кожина Е., Романтическая битва, Л., 1969; Живопись французского романтизма. Выставка произведений из собраний музеев Франции. Каталог, М., 1969; Искусство романтической эпохи. [Материалы научной конференции], М., 1969; Pauli G., Die Kunst des Klassizismus und der Romantik, B.; 1925; Rosenthal L., L'art et les artistes romantiques, P., 1928; Benz R., Schneider A. von, Die Kunst der deutschen Romantik, Münch., 1939; Reau L., L'ére romantique. Les arts plastiques, P., 1949; Brion М., Romantic art, L. — N. Y., [1960]; Courthion P., Le Romantisme, [Gen.], 1961; Keyser E. de, L'occident romantique. 1789—1850, Gen., 1965; Cogniat R., Le romantisme, Lausanne, 1966.

The romantic movement bibliography. 1936—1970, v. 1—7, Ann Arbor, 1973.

В. П. Большаков, А. М. Гуревич (Р. в литературе), Ю. Н. Хохлов (Р. в музыке), В. А. Марков (Р. в изобразительном искусстве).

Яндекс.Словари›Большая советская энциклопедия

Романсы испанские к оглавлению словаря Романцемент

РубриконМатериалы предоставлены проектом Рубрикон

Поделиться

Романтизм в словарях:

Википедия (ru.wikipedia)

Эстетика: Словарь. - 1989 (www.terme.ru)

Всемирная история. Энциклопедия. Т. 6. - 1961 (interpretive.ru)

Советская историческая энциклопедия. - 1973-1982 (dic.academic.ru)

Изобразительное искусство (artdic.ru)

Гуманитарный словарь

www.artprojekt.ru

Новейший философский словарь / Сост. А.А. Грицанов (www.terme.ru)

Музыкальный словарь

Большой энциклопедический словарь (dic.academic.ru)

Политика: толковый словарь. - М., 2001 (dic.academic.ru)

Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов (feb-web.ru)

Словарь литературоведческих терминов. - 2005 (literary_criticism.academic.ru)

Словарь изобразительного искусства

Энциклопедия Кругосвет (krugosvet.ru)

Энциклопедия Кольера (dic.academic.ru)

Музыкальная энциклопедия. - 1973-1982 (dic.academic.ru)

История и теория культуры. - 1998 (www.terme.ru)

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. - 1890-1907 (dic.academic.ru)

Словарь музыканта-духовика

Философский энциклопедический словарь. - М., 1989 (www.terme.ru)

БСЭ

Краткий музыкальный словарь

Лит. энциклопедия

Словарь исторических терминов. - 1998 (interpretive.ru)

Брокгауз и Ефрон

История культуры и искусств. - 2010 (interpretive.ru)

Реализм

РЕАЛИЗМ.

I. Общий характер реализма [548]

II. Этапы реализма

А. Реализм в литературе докапиталистического общества [556]

Б. Буржуазный реализм на Западе [559]

В. Буржуазно-дворянский реализм в России [567]

Г. Реализм революционно-демократический [569]

Д. Пролетарский реализм [572]

Библиография [573]

Реализм — в литературе и искусстве — направление, стремящееся к изображению действительности.

I. ОБЩИЙ ХАРАКТЕР РЕАЛИЗМА. — Р. противопоставляется, с одной стороны, направлениям, в которых содержание подчинено самодовлеющим формальным требованиям (условная формальная традиция, каноны абсолютной красоты, стремление к формальной остроте, "новаторству"); с другой стороны — направлениям, берущим свой материал не из реальной действительности, а из мира фантазии (какого бы происхождения ни были образы этой фантазии), или ищущим в образах реальной действительности "высшей" мистической или идеалистической реальности. Р. исключает подход к искусству как к свободной "творческой" игре и предполагает признание реальности и познаваемости мира. Р. — то направление в искусстве, в к-ром природа искусства как особого рода познавательной деятельности наиболее ясно выражена. В общем и целом реализм является художественной параллелью материализма. Но художественная лит-ра имеет дело с человеком и человеческим обществом, т. е. со сферой, которой материалистическое понимание последовательно овладевает только с точки зрения революционного коммунизма. Поэтому материалистическая природа допролетарского (непролетарского) Р. остается в значительной мере неосознанной. Буржуазный реализм сплошь и рядом находит свое философское обоснование не только в механическом материализме, но в самых разнообразных системах — от разных форм "стыдливого материализма" до витализма и до объективного идеализма. Только философия, отрицающая познаваемость или реальность внешнего мира, исключает реалистическую установку.

Из всех художественных направлений Р. — единственное до конца приемлемое для марксизма-ленинизма. Искусство осознавшего свои интересы пролетариата может быть только реалистическим. Но поскольку до возникновения научного коммунизма человечество было бессильно понять действительность материалистически "в ее революционном развитии", в лит-ом творчестве прошлого Р. не мог играть такой исключительной роли. Рядом с изображением существующей действительности художественная лит-ра прошлого заключает в себе и более или менее фантастические, утопические, волюнтаристские образы, отражающие мечты о лучшем. Эти образы составляют неотъемлемую часть принимаемого пролетариатом и социалистическим человечеством литературного наследства. Все же наиболее ценной частью этого наследства является та, к-рая проникнута именно реалистической установкой в силу ее наибольшего познавательного значения.

В той или иной мере всякая художественная лит-ра обладает элементами реализма, так как действительность, мир общественных отношений, является ее единственным материалом. Лит-ый образ, совершенно оторванный от действительности, немыслим, а образ, искажающий действительность дальше известных пределов, лишен всякой действенности. Неизбежные элементы отражения действительности могут быть однако подчинены иного рода заданиям и так стилизованы в соответствии с этими заданиями, что произведение теряет всякий реалистический характер. Реалистическими можно назвать только такие произведения, в которых установка на изображение действительности является преобладающей. Эта установка может быть стихийной (наивной) или сознательной. В общем и целом можно сказать, что стихийный реализм свойствен творчеству доклассового и докапиталистического общества в той мере, в какой это творчество не находится в рабстве у организованного религиозного мировоззрения или не попадает в плен определенной стилизующей традиции. Р. же как спутник научного миросозерцания возникает только на определенном этапе развития буржуазной культуры.

Поскольку же буржуазная наука об обществе или берет своей руководящей нитью произвольную, навязанную действительности идею, или остается в болоте ползучего эмпиризма, или пытается распространить на человеческую историю научные теории, выработанные в естествознании, постольку буржуазный Р. не может еще в полной мере считаться проявлением научного миросозерцания. Разрыв между научным и художественным мышлением, впервые заостряющийся в эпоху романтизма, ни в какой мере не изживается, а только замазывается в эпоху господства Р. в буржуазном искусстве. Ограниченный характер буржуазной науки об обществе приводит к тому, что в эпоху капитализма художественные пути познания социально-исторической действительности сплошь и рядом оказываются гораздо более действенными, чем пути "научные". Острое зрение и реалистическая честность художника сплошь и рядом помогают ему показать реальную действительность вернее и полнее, чем искажающие ее установки буржуазно-научной теории. Общеизвестна оценка, данная в этом смысле Марксом Бальзаку, как давшему более верную картину буржуазного общества своего времени, чем "все экономисты, взятые вместе". То же и в России, где, даже не говоря о Щедрине, буржуазно-дворянские реалисты (Тургенев, Гончаров, Островский и др.) дали более правдивую и более глубокую картину разложения крепостнического общества, чем какие бы то ни было "научные" писатели буржуазии и дворянства. Только пролетарская и социалистическая культура действительно снимает это противоречие не путем подчинения искусства какой-либо отдельной науке, а путем проникновения всего человеческого сознания единственным до конца научным мировоззрением марксизма-ленинизма, мировоззрением революционной переделки мира. Поэтому только социалистический Р. есть Р. в полном смысле слова, т. к. только он приводит к такому познанию мира, при к-ром особые методы художественного познания не вступают в конфликт с логическими методами науки, а, наоборот, черпают в них новую силу. Такое снятие противоречия между научным и художественным познанием возможно только потому, что марксистско-ленинская наука диалектична. Истина для нее "всегда конкретна". Реалистический художественный образ является естественным развитием, естественной конкретизацией революционно-научного исторического (политического) обобщения. Буржуазная наука об обществе, бессильная помочь художнику-реалисту в понимании социально-исторической действительности, противополагает ему свои метафизические и механистские абстракции, объявляя антинаучным конкретизирующий метод художественного познания. Революционная марксистско-ленинская наука, открывая художнику пути к подлинно научному пониманию действительности в ее революционном развитии, в то же время признает его метод не противоречащим, а конкретно восполняющим революционно-научные обобщения "практического материализма". В социалистическом реализме художественный образ становится действенным орудием изменения мира, направленным в конечном счете волей революционного класса и партии.

Р. включает в себя два момента: во-первых, изображение внешних черт определенного общества и эпохи с такой степенью конкретности, к-рая дает впечатление ("иллюзию") действительности; во-вторых, более глубокое раскрытие действительного исторического содержания, сущности и смысла социальных сил посредством образов-обобщений, проникающих дальше поверхности. Энгельс в знаменитом письме к Маргарите Харкнесс формулировал эти два момента так: "На мой взгляд реализм подразумевает, кроме правдивости деталей, верность передачи типичных характеров в типичных обстоятельствах".

Р. в полном своем развитии включает оба эти момента. Но несмотря на их глубокую внутреннюю связь, они отнюдь не неотделимы один от другого. Р. внешней правдоподобности возникает как законченное направление раньше, чем реализм с установкой на исторически-типическое (см. ниже раздел "Буржуазный реализм на Западе"). С другой стороны, взаимная связь этих двух моментов зависит не только от историч. этапа, но и от жанра. Наиболее прочна эта связь в повествовательной прозе. В драме, тем более в поэзии, она гораздо менее устойчива. Внесение стилизации, условной фантастики и т. п. само по себе отнюдь не лишает произведения реалистического характера, если основная его установка направлена на изображение исторически-типических характеров и положений. Как элементарнейший пример можно привести сказочные мотивы (скатерть-самобранка и пр.) в "Кому на Руси жить хорошо" Некрасова, от к-рых эта поэма конечно ни в малейшей мере не перестает быть реалистической. Но возможны отступления от реалистического правдоподобия и гораздо более серьезного характера, при к-рых произведение все-таки останется в глубочайшем смысле реалистическим. Так, "Фауст" Гёте, несмотря на фантастику и символику, — одно из величайших созданий буржуазного Р., ибо образ Фауста дает глубокое и верное воплощение определенных черт восходящей буржуазии. В литературе, предшествующей возникновению Р. как последовательного стиля, искать элементы Р. надо не только в произведениях, дающих внешне-конкретные образы современности (вроде "Сатирикона" Петрония), но и в произведениях, по внешнему виду совсем не реалистичных. Так, у греческих трагиков мы находим глубокое проникновение в подлинный смысл исторической смены юридических и этических норм, проникновение по существу вполне реалистического характера (см. Энгельс об "Эвменидах" Эсхила), хотя такие гениальные прозрения не создают еще Р. как особого направления. В целом аттическая трагедия, тесно связанная с мифологическим миросозерцанием, не реалистична.

Но при всей отделимости внешне-конкретной реалистической манеры от более глубокого исторического Р. реалистическое повествование стремится к максимальной чувственно-бытовой конкретности. Энгельс в письме к Лассалю предостерегал против его тенденции делать своих героев "простыми рупорами духа времени" и требовал, чтобы художник за "идейным моментом не забывал о реалистическом", иначе сказать, чтобы то или иное понимание исторического содержания образа ("духа времени") не выливалось в чисто словесные формы, а облекалось плотью и кровью зримой жизни. Характерно однако, что пренебрегавший "реалистическим моментом" Лассаль в то же время обнаружил и ложное, нереалистическое понимание "духа" того времени, о к-ром он писал. Конечно та конкретность, без к-рой образ — не образ, может достигаться и иными путями, чем внешне-реалистическими, но пренебрежение "реалистическим моментом" сплошь и рядом приводит за грань художественного метода вообще и обращает литературное произведение в голую риторику.

Внешне-реалистическая манера есть один из способов той индивидуализации, той конкретизации, к-рая в повествовательных и драматических жанрах ведет к созданию человеческого образа. Такая индивидуализация может достигаться и иными путями. Так напр. во французской классической трагедии она достигается исключительно путем драматической характеристики, характеристики через поступки и их мотивировку. И в позднейшем буржуазном Р., напр. у Стендаля, встречается такая чисто драматическая характеристика почти без всякой помощи внешне-реалистической характеристики. Тем не менее внешне-реалистическую манеру можно признать наиболее специфически-художественной манерой, т. к. в ней особенно заостряется конкретно-чувственная природа искусства. Она особенно ясно выявляет диалектику типического, т. к. дает возможность максимально богато индивидуализировать то обобщение, к-рое содержится в типичности образа. Диалектика типического с полной четкостью выступает в социалистическом реализме, где художественный образ возникает из взаимодействия революционно-научного обобщения, созданного в процессе революционного изменения мира, и его индивидуального воплощения, обросшего всем богатством "неповторимых" деталей.

Проблема типичности есть всегда проблема политическая. В марксистско-ленинском понимании типическое отнюдь не означает какого-то статистического среднего. Типично не только то, что наиболее часто встречается, но то, что с наибольшей силой и заостренностью выражает сущность данной социальной силы. Это с полной ясностью указано Энгельсом в знаменитом письме к Маргарите Харкнесс. Энгельс видел уклонение от изображения "типических характеров в типических обстоятельствах" в том, что Харкнесс, изображая эксплоатацию и нужду английских рабочих, не показывала их борьбу за свое освобождение. Несомненно, что в Англии того времени пролетарские коллективы, пассивно подчинявшиеся капиталистической эксплоатации, были более частым явлением, чем коллективы, боровшиеся с капиталистами. Но типичными с точки зрения всего исторического развития были именно последние. Для того чтобы это увидеть, надо было воспринимать действительность в "ее революционном развитии", надо было обладать тем "безбоязненным предвидением будущего", которое Ленин признавал неотъемлемой чертой научного коммунизма. Типическое есть основная сфера проявления партийности в реалистическом искусстве. Наивысшая и сознательная верность в выборе и понимании типического возможна только в пролетарском (социалистическом) Р. Но то или иное приближение к такой верности возможно и для писателя-реалиста, стоящего и на других классовых позициях, особенно если его точка зрения относительно прогрессивна (это в первую очередь применимо к Р. восходящей буржуазии и революционной демократии). Но даже художник, стоящий на реакционной точке зрения, может в известной мере правильно отражать действительность в силу того стихийного реализма, который играет такую же роль в художественном творчестве, как стихийный материализм в творчестве научном. Яркий пример такой стихийной правдивости мы находим в творчестве Гоголя.

Признав, что типичность соответствует сущности данного социально-исторического явления, а не просто является наиболее распространенным, часто повторяющимся, обыденным, мы должны также признать, что преувеличение, заострение образа до гротеска и карикатуры или до героизации отнюдь не исключает типичности. Герой, выражая волю целого класса, существеннейшие качества класса, является в таком понимании и ее типичным представителем. В этом смысле Ленин и Сталин должны быть признаны типичными представителями революционного пролетариата. Гиперболичность образов в героической лит-ре доклассового и раннеклассового общества (Гомер, исландские саги) не мешает этой лит-ре быть лучшим примером раннего стихийного Р., т. к. в ее образах гиперболизировались подлинные реальные черты характеров, к-рые данная социальная среда действительно вырабатывала. При этом отрицательные черты (жестокость, вероломство, корыстолюбие, презрение к трудящимся) отнюдь не смазывались. Такой реалистической героизации противостоит фальшивая, искажающая идеализация образа рыцаря в рыцарском романе позднего средневековья или образа романического героя из "хорошей семьи" в буржуазном романе XIX века.

Иного рода гиперболизацию с положительным знаком, отнюдь не исключающую реалистического существа образа, мы находим у Рабле, великаны к-рого — подлинные выразители титанических людей эпохи Возрождения, восставших против темных сил средневековой поповщины.

Совершенно так же остаются реалистическими "кривые рожи", созданные великими сатириками. Человекообразные скоты Яху, порожденные ненавистью Свифта к буржуазному человеку, неизмеримо более реалистичны в глубоком смысле слова, чем гораздо более внешне сходные создания "улыбающейся" сатиры буржуазных самокритиков.

Признавая внешне-реалистическую манеру "нормальной" формой реалистического повествования и драмы, необходимо с полной отчетливостью подчеркнуть, что обострение и "углубление" внешне-реалистических приемов само по себе не повышает реалистического качества художественного произведения. Марксистско-ленинское литературоведение различает Р. от натурализма. Натурализм является искривлением реалистической установки, подменой социально-исторической сущности явлений их внешним видом и социального человека человеком зоологическим. Критическое отношение марксистско-ленинского литературоведения к натурализму не имеет ничего общего с той травлей натурализма, к-рой занималась и занимается консервативная буржуазная критика. Последняя отвергала напр. натурализм Золя потому, что признавала определенные предметы "неэстетичными" и навеки исключенными из сферы искусства. Уродства и зверства жизни не должны были изображаться, потому что их изображение несовместимо с "облагораживающей" функцией искусства. Подробные описания технических и коммерческих процессов признавались неэстетичными, т. к. искусство имеет дело только с "душой" человека. Марксистско-ленинское литературоведение не ставит никаких принципиальных границ допустимому в искусстве. Любая натуралистическая деталь допустима, если она оправдана реалистическим заданием, т. е. помогает изображению человека как конкретного социального существа. У Горького много страниц, которые антинатуралистическая буржуазная критика находит столь же "отвратительными", как "уродства" Золя, но марксистско-ленинская критика не причисляет Горького к натуралистам, т. к. у него натуралистическая деталь всегда подчинена реалистическому замыслу — построению социально-типического человеческого образа. Совершенно иначе, чем буржуазная критика, подходит марксистско-ленинская критика и к Золя. Она видит недостатки его не в том, что он систематически переступал границы эстетически допустимого, она видит их, с одной стороны, в голом эмпиризме, приводившем его к беспринципному описательству как некоей самоцели, и с другой — в том, что, стараясь выявить в человеке "скота", он не вскрывал социальных корней этого скотства в капиталистической эксплоатации, в собственническом свинстве, рассматривая его как природную зоологическую принадлежность человечества. Несмотря на эти искривления, несмотря на вульгарность его "научных" предпосылок, Золя остается большим художником-реалистом, крупнейшей фигурой на фоне общего вырождения реализма на буржуазном Западе. И именно потому, что Золя с небывалой до него последовательностью настаивал на "неэстетичной" стороне капиталистической действительности, он является одной из ярких фигур того критического Р. (см. ниже), к-рый субъективно являлся не более, как буржуазной самокритикой, но объективно писал обвинительный акт против буржуазного мира.

Для советского писателя натурализм является несомненной опасностью, поскольку он уводит от социального или втягивает в голое щегольство внешним правдоподобием. Но было бы совершенно неправильно наклеивать ярлык натурализма на всякую "натуралистическую" деталь как таковую. Так напр. в "Тихом Доне" Шолохова натуралистические описания половых отношений казаков или физиологические подробности болезни "старого пана" Лестницкого выполняют совершенно определенную роль в социальной характеристике станичной дикости и помещичьего хамства и не дают поводов для обвинения автора в антиреалистическом натурализме. Но конечно в таких случаях совершенно законно ставить вопрос о сохранении автором в этих описаниях чувства художественной меры.

Проблема Р. разработана марксистско-ленинской наукой почти исключительно в применении к повествовательным и драматическим жанрам, материалом для к-рых являются "характеры" и "положения". В применении к другим жанрам и другим искусствам проблема Р. остается совершенно недостаточно разработанной. В связи с гораздо меньшим числом прямых высказываний классиков марксизма, могущих дать конкретную руководящую нить, здесь в значительной мере еще царят вульгаризация и упрощенчество. При распространении понятия "Р." на другие искусства следует особенно избегать двух упрощающих тенденций: 1. тенденции отождествлять Р. с внешним Р. (напр. в живописи мерить Р. степенью "фотографического" сходства) и 2. тенденции механистически распространять на другие жанры и искусства критерии, выработанные на повествовательной лит-ре, не учитывая специфики данного жанра или искусства. Таким грубым упрощенчеством в отношении живописи является отождествление Р. с прямой социальной сюжетностью, какую мы находим например у передвижников. Проблема Р. в таких искусствах есть прежде всего проблема образа, построенного соответственно специфике данного искусства и наполненного реалистическим содержанием.

Все это относится и к проблеме Р. в лирике. Реалистическая лирика есть лирика, правдиво выражающая типичные чувства и мысли. Для того чтобы признать лирическое произведение реалистическим, недостаточно, чтобы выражаемое ею было "общезначимым", "общеинтересным" вообще. Реалистическая лирика есть выражение чувств и умонастроений, конкретно типичных для класса и эпохи. Это исключает условную, традиционную лирическую тематику, какую мы находим напр. у позднейших петраркистов или в песнях такого поэта, как Сумароков. С другой стороны, выражение идейно-эмоциональной жизни должно быть правдивым, отражать правильное понимание ее характера и лирических ситуаций. Р. в лирике в гораздо меньшей степени является стилем, чем в романе и драме. Определение реалистического характера лирических произведений в ряде случаев требует более глубокого исторического анализа. Так, лирика молодого Гёте, не представляя никаких внешних черт Р., должна быть признана реалистической, так как она является ярким выражением сущности того пробуждения буржуазной личности, которое сопровождало нарастание буржуазной революции. Наоборот, лирика Блока, несмотря на наличность в ней многих элементов внешнего Р., антиреалистична, т. к. исходит из фантастического, нереального осмысливания реальных лирических ситуаций. Внешне-реалистическая манера не только не обязательна, но и не характерна для реалистической лирики, хотя и может широко применяться отдельными лириками-реалистами (Некрасов). Зато несомненно можно говорить о тенденции (но не более чем тенденции) реалистической лирики к простоте, о тенденции избегать большой "украшенности", в частности обходиться без метафор (Пушкин, Бёрнс, Шевченко, многое у Гёте). Развитой метафорический стиль наиболее характерен для поэтов, особенно далеких от Р. (Шелли, в наше время Пастернак).

II. ЭТАПЫ РЕАЛИЗМА.

А. РЕАЛИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА. — Раннему творчеству как доклассовому, так и раннеклассовому (рабовладельческому, раннефеодальному) свойствен стихийный Р., к-рый достигает своего высшего выражения в эпоху образования классового общества на развалинах родового строя (Гомер, исландские саги). В дальнейшем однако стихийный Р. постоянно ослабляется, с одной стороны, мифологическими системами организованной религии, с другой — художественными приемами, сложившимися в жесткую формальную традицию. Хорошим примером такого процесса может служить феодальная литература зап.-европейского средневековья, идущая от реалистического в основном стиля "Песни о Роланде" к условно-фантастическому и аллегорическому роману XIII—XV вв. и от лирики ранних трубадуров [нач. XII в.] через условную куртуазность развитого трубадурского стиля к богословской абстрактности предшественников Данте. Не ускользает от этого закона и городская (бюргерская) лит-ра феодальной эпохи, тоже идущая от относительного Р. ранних фаблио и сказок о Лисе к голому формализму мейстерзингеров и их французских современников. Лит-ая теория на этих этапах, поскольку ее можно назвать теорией, неизменно формалистическая, и Р. в общем и целом прямо пропорционален наивности художественного произведения, его свободы от школы и традиции.

Приближение лит-ой теории к Р. идет параллельно развитию научного миросозерцания. Развитое рабовладельческое общество Греции, заложившее основания человеческой науки, первое выдвинуло и представление о художественной литературе как о деятельности, отображающей реальную действительность. Аристотелю принадлежит знаменитая теория поэзии как "подражания природе", возрожденная литературоведением Ренессанса и классицизма. Утверждая поэзию как "подражание природе", Аристотель противопоставлял однако поэзию, к-рая "изображает человека, как он должен быть", истории, "изображающей человека, как он есть". Эта формулировка, с одной стороны, отражает рационалистический, антиэмпирический характер греческой науки, но, с другой стороны, в ней содержится правильное понимание того, что художественный образ является не слепком единичных явлений, а обобщением, поднимающимся над случайностями частного. Античной литературе, так же как и позднейшему классицизму, для которого теория Аристотеля была в значительной мере адэкватна, чужд историзм. Существующее общество принимается как вечное. "Человек как он должен быть" — не "человек вообще" позднейшей буржуазной теории, а человек, строго иерархизованный. Возникает "сословно-жанровая" иерархия, которая отводит высшие жанры высоким страстям царей и героев, а низшие — комическим действиям рядовых людей.

Великая идеологическая революция Ренессанса принесла с собой и небывалый дотоле расцвет Р. Но Р. — только одна из стихий, нашедших выражение в этом великом творческом кипении. Подобно тому как напр. в миросозерцании Парацельза сожительствовали элементы строго научные с остатками старого и с необузданной фантазией магического и астрологического типа, так и в искусстве Ренессанса Р. встречается в самых причудливых сочетаниях с другими тенденциями. Пафос Ренессанса не столько в познании человека в существующих общественных условиях, сколько в выявлении возможностей человеческой природы, в установлении, так сказать, ее "потолка". Но это сочетается с глубоким проникновением в природу "человека", к-рый для художников Ренессанса есть прежде всего современный человек, личность, освобождающаяся от средневековых оков. Героический Р. Ренессанса выразился с особенной силой в творчестве Рабле. На высшую ступень поднимают реализм Ренессанса Шекспир и Сервантес. "Дон-Кихот" и фальстафовские пьесы Шекспира дают гениальные образы разложения феодального средневековья. В своих трагедиях Шекспир дает целую галерею человеческих образов, в к-рых освобожденная личность развертывается с богатством и конкретностью, к-рые никогда не были превзойдены. Но Р. Ренессанса остается стихийным. Создавая образы, с гениальной глубиной выразившие эпоху в ее революционной сущности, образы, в к-рых (особенно в "Дон-Кихоте") развернуты с предельной обобщающей силой намечающиеся противоречия буржуазного общества, к-рым суждено было в дальнейшем все более углубляться, художники Ренессанса не сознавали исторического характера этих образов. Это были для них образы вечных человеческих, а не исторических судеб. С другой стороны, они свободны от специфической ограниченности буржуазного Р. Их Р. не оторван от героики и поэзии. Это делает их особенно близкими нашей эпохе, создающей искусство реалистической героики.

Классицизм XVII в. является в значительной мере формализацией и окостенением искусства Ренессанса. Он стоит к последнему в том же отношении условно-традиционного искусства к искусству стихийно-свободному, в каком напр. позднейший рыцарский роман стоит к "Песне о Роланде". В классицизме торжествует "сословно-жанровая иерархия", наметившаяся уже в античном искусстве. Высшие жанры и благородные страсти — область "великих мира сего" (les grands). Страсти эти изображаются с большой правдивостью и тонкостью (Расин); низшие сословия способны только на низшие комические страсти: их место в комедии, сатире, романе, к-рый стоит почти вне лит-ры. В этих низших жанрах классицизм широко допускал введение конкретных бытовых деталей, но функция этих деталей была отнюдь не познавательная, а служила усилению комического эффекта; благородный зритель смеялся тем громче, чем более комические персонажи были похожи, с его точки зрения, на реальную чернь. Эта обязательность комического подхода исключала подлинно реалистическую установку. Последняя проникала только как своего рода контрабанда. И хотя исторически комические жанры классицизма сыграли крупную роль в формировании реалистического стиля буржуазии, последний возникает только с того момента, когда разрывается связь между иерархией жанров и иерархией сословий и бытовая лит-ра освобождается от подчинения комическому.

Нельзя признавать в подлинном смысле реалистическим и так наз. плутовской роман. Последний никак не выпадает из сословно-жанровой системы классицизма. И в нем плебей остается неполноценным человеком; если в комедии он обязан быть только смешным, то в плутовском романе он только жулик. Реализм возникает вместе с новым чувством собственного достоинства в буржуазии, опрокидывающим сословно-жанровую иерархию. Первый большой шаг в этом направлении делает Мольер в "Мизантропе".

Б. БУРЖУАЗНЫЙ РЕАЛИЗМ НА ЗАПАДЕ. — Реалистический стиль складывается в XVIII в. прежде всего в сфере романа, к-рому суждено было остаться ведущим жанром буржуазного Р. Между 1720—1760 происходит первый расцвет буржуазного реалистического романа (Дефо, Ричардсон, Филдинг и Смоллет в Англии, аббат Прево и Мариво — во Франции). Роман становится повествованием о конкретно очерченной современной, знакомой читателю жизни, насыщенным бытовыми подробностями, с героями, являющимися типами современного общества. Принципиальную разницу между этим ранним буржуазным реализмом и "низшими жанрами" классицизма (включая плутовской роман) составляет то, что буржуазный реалист освобождается от обязательного условного комического (или "плутовского") подхода к среднему человеку, который становится в его руках равноправным человеком, способным на высшие страсти, на которые классицизм (а в значительной степени и Ренессанс) считал способными только царей и вельмож. Буржуазный "человек вообще" является потомком классического "человека как он должен быть", но он "демократизировался". Правда, эта "демократизация" очень относительная, вполне буржуазная: трудящийся (и даже мелкий буржуа) остается вне пределов авторского сочувствия и появляется только как комическое лицо, как плут или как добродетельный и преданный слуга. Герой — нередко дворянин, но на этом этапе буржуазная идеология утверждает не буржуа против дворянина, а бессословного "человека вообще", т. е. конкретного дворянина + буржуа против вельмож и героев, а также и против "черни". Основная установка раннебуржуазного Р. — сочувствие среднему, житейски-конкретному человеку буржуазного общества вообще, его идеализация и утверждение его как смены аристократическим героям. В этом отношении наиболее ярким и "делающим эпоху" произведением этого периода является "Кларисса" Ричардсона [1746—1747]. Роман разыгрывается среди "средних", конкретно в бытовом отношении очерченных людей, но весь проникнут героизмом трагической борьбы за буржуазную честь и буржуазный долг. "Кларисса" была подлинным знаменем восходящей буржуазии второй половины XVIII в. вплоть до якобинцев. Она же была любимой книгой молодого Бальзака.

От позднейшего Р. ранний Р. XVIII в. отличается отсутствием историзма, отсутствием подхода к данному обществу как исторически обусловленному, отсутствием взгляда на своих героев как на типы определенного времени. Он тесно связан с буржуазным просветительством, к-рому борьба против феодализма и феодально-поповской идеологии представляется не как новый исторический этап в развитии человечества, а как введение "естественного состояния", правильного и разумного, независимо от времени. Центральное место в идеологии Просвещения занимает представление о "человеке вообще", т. е. о человеке прежде всего бессословном. Тот богатый исторический познавательный материал, к-рый содержится в романах XVIII в., результат не установки на описание данного общества, а стремления к максимально-конкретному правдоподобию, цель которого приблизить героя к читателю и заставить последнего почувствовать в нем реального человека своей же породы. Только Дидро в своей гениальной сатире "Племянник Рамо" создал непревзойденное социальное обобщение, исторически и классово обусловленный образ талантливого и беспринципного паразита того разлагающегося феодального общества, с к-рым Дидро боролся. Но "Племянник Рамо", написанный в такое время, когда раннебуржуазный Р. уже клонился к упадку, и опубликованный только в XIX в., выпадает из этого первого периода буржуазного Р.

Последняя треть XVIII и начало XIX в. были временем ослабления реалистического стиля. Бурный подъем буржуазного и мелкобуржуазного субъективизма и волюнтаризма, первым ярким выражением к-рого был Руссо, создает новый стиль, который хотя и может служить формой для реалистического творчества, сам по себе не реалистичен. Противоречия французской революции порождают романтизм, еще дальше уводящий от Р. Если буржуазная литература, прежде всего в лице Гёте, и остается реалистической, то она облекает свое реалистическое понимание действительности в форму, очень далекую от реалистического стиля. На новую ступень буржуазный Р. поднимается вместе с ростом буржуазного историзма: рождение этого нового, исторического Р. совпадает хронологически с деятельностью Гегеля и французских историков эпохи Реставрации. Основы его были заложены Вальтером Скоттом, исторические романы к-рого сыграли огромную роль как в формировании реалистического стиля в буржуазной лит-ре, так и в формировании исторического миросозерцания в буржуазной науке. Историки эпохи Реставрации, впервые создавшие концепцию истории как классовой борьбы, испытали сильнейшее влияние В. Скотта. Скотт имел своих предшественников; из них особенное значение имеет Мария Эджворт, повесть к-рой "Замок Ракрент" [1800] может считаться подлинным истоком Р. XIX в. Для характеристики буржуазного Р. и историзма весьма показателен материал, к к-рому буржуазный Р. впервые сумел подойти исторически. "Замок Ракрент" — широкая обобщающая картина феодальной Ирландии, к-рая в то время уже отходила в прошлое и к-рую романистка знала по воспоминаниям раннего детства и рассказам стариков. В той же мере ограничен прошлым и исторический Р. Вальтера Скотта. В таком романе, как "Шотландские пуритане" (Old Motality, — этим романом, по свидетельству Лафарга, особенно восхищался Маркс), Скотт сумел в прошлом увидеть зерно, из которого разовьется настоящее (соответственно своему либерально-консервативному направлению ищет он в прошлом зачатков того буржуазного аристократического компромисса, к-рый правил Англией его времени), но он не в состоянии в настоящем видеть зерна будущего. Буржуазный строй является для Скотта и Эджворт естественным состоянием, они могут эмоционально не одобрять его, но не способны увидеть его исторически, т. е. как состояние, из которого должно возникнуть другое. Поэтому В. Скотт реалистичней и правдивей в своих романах из прошлого, чем в романах на современные темы (напр. "Антиквар"), где Р. его по существу ограничивается красочным показом архаических, отмирающих типов. Важным этапом в развитии Р. роман Скотта является и потому, что он разрушает сословную иерархию образов: он первый создал огромную галерею типов из народа, к-рые эстетически равноправны с героями из высших классов, не ограничены комическими, плутовскими и лакейскими функциями, а являются носителями всех человеческих страстей и предметами напряженного сочувствия.

На высшую ступень поднимает буржуазный Р. на Западе во второй четверти XIX в. Бальзак, в первом своем зрелом произведении ("Шуаны") являющийся еще прямым учеником Вальтера Скотта. Бальзак как реалист обращает внимание на современность, трактуя ее как историческую эпоху в ее историческом своеобразии. Общеизвестна та исключительно высокая оценка, которую Маркс и Энгельс давали Бальзаку как художественному историку своего времени. Все, что они писали о Р., имеет в виду прежде всего Бальзака. Такие образы, как Растиньяк, барон Нюсенген, Сезар Бирото и бесчисленные другие — наиболее законченные примеры того, что мы называем "изображением типических характеров в типических обстоятельствах". В его "Крестьянах" художественный Р. уже вплотную подходит к научному познанию, и роман этот по глубине познавательного подхода к социальным явлениям и социальной психологии оставляет далеко за собой все, что в этой области сделано буржуазной наукой. В Бальзаке ярко сказывается та стихийная правдивость подлинного Р., которая пробивается сквозь все субъективные тенденции автора: политический сторонник аристократии, Бальзак правдиво показывал ее глубокую бездарность, бессилие и разложение. Однако реализм Бальзака остался буржуазно-ограниченным. Творческая личность его сложилась накануне Июльской революции, когда рабочий класс еще не выступил как самостоятельная революционная сила. В пределах буржуазного строя Бальзак умел в еще неразвитых явлениях настоящего видеть зародыши будущего: Маркс указывает, что некоторые из его типов принадлежат в большей мере эпохе Второй империи, чем времени Луи-Филиппа. Но рабочий класс навсегда остался вне поля зрения Бальзака.

В Бальзаке есть несомненно черты неизжитого романтизма ("Шагреневая кожа", "Серафита", "Лилия в долине" и т. п.), но эти черты легко отделимы от основного ядра его творчества. Совершенно неправа буржуазная критика, усматривая чуждый Р. романтизм в эмоциональности и гиперболизме Бальзака. Наоборот, ярко-оценочное отношение Бальзака к своему материалу является характерной реалистической чертой. Некоторый гиперболизм его образов не только не противоречит, но углубляет их реалистический характер (см. выше). Эти черты, присущие лучшим современникам Бальзака — Стендалю и Диккенсу — и отсутствующие у позднейших реалистов (начиная с Теккерея и Флобера), говорят о том, что Бальзак еще принадлежит тому времени, когда буржуазная лит-ра была способна рождать богатырей, полных жизненной силы, в отличие от упадочников и обывателей позднейшего периода.

Бальзак — высшая точка буржуазного Р. в зап.-европейской лит-ре, но господствующим стилем буржуазной литературы Р. становится только во второй половине XIX века. В свое время Бальзак был единственным вполне последовательным реалистом. Ни Диккенс, ни Стендаль, ни сестры Бронте не могут быть признаны таковыми. Рядовая же литература 30—40-х годов, так же как и позднейших десятилетий, была эклектична, сочетая бытовую индивидуализирующую манеру XVIII в. с целым рядом чисто условных моментов, отражавших филистерский "идеализм" буржуазии. Главным моментом этой условности были "счастливые окончания", идеальные характеры главных героев, наказанный порок и награжденная добродетель. Эта литература (представленная во Франции О. Фелье, Ж. Оне и т. п., а в Англии бесчисленным количеством романистов и романисток) была грубо апологетической и грубо лакировочной в отношении к господствующему классу и созданной им действительности. Особенно в Англии крупнейшие, в основном реалистически направленные писатели (например Джордж Элиот) были бессильны вполне освободиться от этих условностей.

Реализм как широкое течение возникает со второй половине XIX века в борьбе с ними. Отказываясь от апологетики и лакировки, Р. становится критическим, отвергающим и осуждающим изображенную им действительность. Однако эта критика буржуазной действительности остается в пределах буржуазного мировоззрения, остается самокритикой. Общие черты нового Р. — пессимизм (отказ от "благополучного конца"), ослабление сюжетного стержня как "искусственного" и навязанного действительности, отказ от оценочного отношения к героям, отказ от героя (в собственном смысле слова) и от "злодея", наконец пассивизм, рассматривающий людей не как ответственных строителей жизни, а как "результат обстоятельств". Вульгарной лит-ре буржуазного самоудовлетворения новый Р. противостоит как лит-ра буржуазного разочарования в себе. Но в то же время он противостоит здоровой и сильной лит-ре восходящей буржуазии как лит-ра упадочная, лит-ра класса, переставшего быть прогрессивным.

Новый Р. разделяется на два основных течения — реформистское и эстетское. У истока первого стоит Золя, второго — Флобер. Реформистский Р. — одно из следствий того влияния, к-рое оказывала на лит-ру борьба рабочего класса за свое освобождение. Реформистский Р. пытается убедить правящий класс в необходимости уступок трудящимся в интересах сохранения буржуазного порядка. Упорно проводя мысль о возможности разрешения противоречий буржуазного общества на его же почве, реформистский Р. давал буржуазной агентуре в рабочем классе идеологическое оружие. При очень ярком иногда описании уродств капитализма этот Р. характеризуется "сочувствием" к трудящимся, к которому по мере развития реформистского реализма примешиваются страх и презрение — презрение к существам, не сумевшим завоевать себе место на буржуазном пиру, и страх перед массами, завоевывающими себе место совсем иными путями. Путь развития реформистского Р. — от Золя к Уэллсу и Голсуорси — путь все большего бессилия понять действительность в ее целом и особенно все большей лживости. В эпоху общего кризиса капитализма (война 1914—1918) реформистскому реализму суждено было окончательно выродиться и изолгаться.

Эстетский Р. является своеобразным упадочным перерождением романтизма. Подобно романтизму он отражает типично-буржуазный разлад между действительностью и "идеалом", но в отличие от романтизма он не верит в существование какого бы то ни было идеала. Единственный остающийся ему путь — заставить искусство преображать уродство действительности в красоту, прекрасной формой преодолеть безобразное содержание. Эстетский Р. может быть очень зорок, так как в основе его лежит потребность преобразить именно данную реальную действительность и тем, так сказать, отомстить ей. Прототип всего направления, роман "Мадам Бовари" Флобера — несомненно подлинное и глубокое реалистическое обобщение весьма существенных сторон буржуазной действительности. Но логика развития эстетского реализма ведет его к сближению с декадентством и к формалистическому перерождению. Чрезвычайно характерен путь Гюисманса от эстетски-обусловленных реалистических романов к "творимым легендам" таких романов, как "Навыворот" и "Там внизу". В дальнейшем эстетский реализм упирается в порнографию, в чисто психологический идеализм, сохраняющий лишь внешние формы реалистической манеры (Пруст), и в формалистический кубизм, где реалистический материал целиком подчинен чисто формальным конструкциям (Джойс).

В. БУРЖУАЗНО-ДВОРЯНСКИЙ РЕАЛИЗМ В РОССИИ. — Своеобразное развитие буржуазный Р. получил в России. Характерные черты русского буржуазно-дворянского Р. по сравнению с Бальзаком — гораздо меньший объективизм и меньшая способность охватить общество как целое. Слабо еще развернутый капитализм не мог давить на русский реализм с такой силой, как на западный. Он не воспринимался как естественное состояние. В сознании буржуазно-дворянского писателя будущее России предопределялось не законами экономики, а всецело зависело от умственного и нравственного развития буржуазно-дворянской интеллигенции. Отсюда своеобразный воспитательный, "учительный" характер этого реализма, любимым приемом к-рого было сводить социально-исторические проблемы к проблеме индивидуальной пригодности и индивидуального поведения.

До появления сознательного авангарда крестьянской революции буржуазно-дворянский реализм направляет свое острие против крепостничества, в особенности в гениальном творчестве Пушкина и Гоголя, что делает его прогрессивным и позволяет ему сохранять высокую степень правдивости. С момента выступления революционно-демократического авангарда [канун 1861] буржуазно-дворянский Р., вырождаясь, приобретает клеветнические черты. Но в творчестве Толстого и Достоевского реализм порождает новые явления мирового значения.

Творчество и Толстого и Достоевского тесно связано с эпохой революционно-демократического движения 60—70-х годов, поставившей вопрос о крестьянской революции. Достоевский — гениальный ренегат, поставивший всю свою силу и все свое органическое чутье революции на службу реакции. Творчество Достоевского — гигантское искажение Р.: достигая почти небывалой реалистической действенности, он вкладывает в свои образы глубоко-лживое содержание путем утонченно-мистифицирующего сдвигания реальных проблем и подмены реальных социальных сил абстрактно-мистическими. Так, в "Преступлении и наказании" он подменяет реальную проблему революционного действия абстрактно-религиозной проблемой "права на убийство". Над всем творчеством Достоевского царит одна основная ложь — тончайшим и последовательнейшим образом проводимое отождествление идей революционной интеллигенции в их истоках с умонастроениями вскормленного крепостным трудом деградирующего дворянства, потерявшего всякую связь с народом, с национальной "почвой". Творчество Достоевского явилось так. обр. сильным оружием демагогической борьбы реакции с авангардом революции. Достоевский мог стать великим исказителем Р. только потому, что в основе он был великим реалистом. Целый ряд его образов принадлежит к железному фонду Р. — например гениальный по глубине обобщающий образ мещанского индивидуализма в "Записках из подполья". Совершенно иначе отразилась крестьянская революция у Толстого. С самого начала его творчество проникнуто своеобразным "крестьянотропизмом", обращенностью на крестьянство, сознанием, что крестьянин и только крестьянин имеет право судить имущие классы. В 60-х гг., в эпоху наибольшего обострения классовой борьбы в лит-ре, Толстой выступает на стороне дворянства с апологетически задуманным романом "Война и мир". Здесь он ищет оправдания дворянству как классу столь же органичному, почвенному, естественному, как и крестьянство. Но даже в апологетике Толстой остается реалистом: он не договаривает правды, но он не лжет. Защищая своего любимого Николая Ростова, он все же представляет его ничтожеством, грубым офицером, мордобойцем, никак не годящимся в герои, а в поэтической Наташе раскрывает помещичью самку, чуждую всему кроме эгоизма семьи. В разработке методов реалистического изображения человеческой индивидуальности и мотивировки человеческих действий Толстой в "Войне и мире" поднял Р. на новую ступень, и если Бальзак является величайшим реалистом по охвату современности, Толстой не имеет соперников по непосредственной конкретной обработке материала действительности. В "Анне Карениной" Толстой уже освобождается от апологетических задач, правдивость его становится более свободной и сознательной, и он создает огромную картину того, как после 1861 "все перевернулось" для русского дворянства и крестьянства. В дальнейшем Толстой переходит на позиции крестьянства, однако не его революционного авангарда, а патриархального крестьянства. Последнее обессиливает его как идеолога, но не мешает ему создать непревзойденные образцы критического реализма, смыкающиеся уже с реализмом революционно-демократическим.

Г. РЕАЛИЗМ РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ. — В России же получил свое наиболее яркое развитие и революционно-демократический Р. Революционно-демократический Р., будучи выражением интересов мелкобуржуазной крестьянской демократии, выражал идеологию широких демократических масс в условиях непобедившей буржуазной революции и был одновременно направлен и против феодализма и его пережитков и против всех наличных форм капитализма. А поскольку революционный демократизм того времени сливался с утопическим социализмом, он был резко антибуржуазен. Такая революционно-демократическая идеология могла получить развитие только в стране, в которой буржуазная революция развивалась без участия буржуазии, остаться же полноценной и прогрессивной она могла только до выступления рабочего класса как гегемона революции. Такие условия существовали в наиболее ярко выраженной форме в России 60—70-х гг. На Западе, где гегемоном буржуазной революции оставалась буржуазия и где следовательно идеология буржуазной революции была в гораздо большей степени специфически буржуазной, революционно-демократическая лит-ра является разновидностью буржуазной лит-ры, и мы не находим сколько-нибудь развернутого революционно-демократического Р. Место такого Р. занято романтическим полуреализмом, к-рый хотя и был способен создавать крупные произведения ("Отверженные" В. Гюго), но питался не растущими силами революционного класса, каким было крестьянство в России, а иллюзиями социальных групп, обреченных на ущерб и хотевших верить в лучшее будущее. Эта лит-ра не только по существу мещанская в своих идеалах, но в значительной мере являлась (хотя бы и невольным) орудием того обволакивания масс демократическим дурманом, к-рое было нужно буржуазии. Наоборот, в России возникает революционно-демократический Р., стоящий на высшем уровне исторического понимания, доступном домарксистскому сознанию. Его представители — замечательная плеяда "беллетристов-разночинцев", гениально-реалистическая поэзия Некрасова и особенно творчество Щедрина. Последний занимает исключительное место в общей истории реализма. Отзывы Маркса о познавательно-историческом значении его творчества сравнимы с отзывами о Бальзаке. Но в отличие от Бальзака, создавшего объективистскую в конечном счете эпопею о капиталистическом обществе, творчество Щедрина насквозь проникнуто последовательной боевой партийностью, в которой нет никакого места противоречию между морально-политической оценкой и оценкой эстетической. Сатирические образы Щедрина по сочетанию чувственной убедительности, глубины социального понимания и четкости политической оценки занимают исключительное место в мировой лит-ре и делают его творчество вершиной критического Р. вообще. В своей трактовке типического Щедрин подходит близко к пролетарскому (социалистическому) пониманию. Критический реализм Щедрина, заостренный на два фронта, способен создавать не только гениально-емкие образы наследственной мерзости (Иудушка), но и образы, раскрывающие явления, еще только намечающиеся в действительности. В его образах растущего российского капитализма есть "безбоязненное предвидение будущего", отличающееся от марксистско-ленинского тем, что, видя рост ненавистных сил "ташкентского" капитализма, Щедрин не видел той силы, которая, порожденная капитализмом, убьет капитализм. Отсюда своеобразный трагический оттенок щедринской сатиры. Но ограниченность и утопичность революционного миросозерцания крестьянской демократии, противоречие между ее субъективными идеалами и объективными историческими задачами приводят и к ограниченности ее Р. критическим Р. Субъективно стремясь к социализму, объективно революционеры-народники боролись за "американский" путь развития капитализма. Те из революционно-демократических реалистов, к-рые были наименее проникнуты идеалом утопического социализма и могли создавать образы собственнической крестьянской демократии, были утопичны с другого конца, т. к., выявляя частнособственническую природу такой демократии, они игнорировали капиталистическую сущность частнособственнического общества. Поэтому такая вещь, как картина "фермерского" рая в "Дедушке" Некрасова, совершенно нереалистична, несмотря на то, что она больше соответствует объективному содержанию революционного народничества, чем мечты о социализме. Не смогла революционно-демократическая литература дать и реалистического образа революционера, "нового человека". "Новые люди" Чернышевского, самые действенные и яркие из положительных образов этой литературы, несмотря на свое несомненно реалистическое ядро, развиты в направлении утопическом, что обусловливалось особенностями самой действительности.

Мелкобуржуазному крестьянскому реализму суждено было пережить новый расцвет в эпоху империализма. Наиболее характерно расцвел он в Америке, где противоречия между иллюзиями буржуазной демократии и реальностями эпохи монополистического капитализма проявились особенно остро. Мелкобуржуазный реализм в Америке прошел два основных этапа. В довоенные годы он принимает формы реформистского реализма (Крейн, Норрис, ранние вещи Эптона Синклера и Драйзера), к-рый отличается от буржуазного реформистского Р. (типа Уэллса) своей искренностью, органическим отвращением от капитализма и подлинной (хотя и недодуманной) связанностью с интересами масс. В дальнейшем мелкобуржуазный Р. теряет свою "добросовестную" веру в реформы и становится перед дилеммой: слиться с буржуазной самокритической (и эстетски-упадочной) лит-рой или стать на позиции революционные. Первый путь представлен хлесткой, но по существу безобидной сатирой на филистерство у Синклера Льюиса, второй — рядом крупных художников, сближающихся с пролетариатом, прежде всего тем же Драйзером и Дос-Пассосом. Этот революционный Р. остается ограниченным: он не в силах художнически увидеть действительность в "ее революционном развитии", т. е. увидеть рабочий класс как носителя революции.

Несмотря на идеологическое приятие (в той или иной мере) коммунизма, эти писатели в своем творчестве остаются только критическими реалистами и не в силах творчески изжить пессимизм-скептицизм социальной группы, к-рая, предоставленная самой себе, обречена на дальнейшую гибель. Эта неспособность творчески увидеть пролетариат в его борьбе за победу проводит принципиальную грань между Р. таких писателей, как Драйзер и Дос-Пассос, и Р. пролетарским.

Д. ПРОЛЕТАРСКИЙ РЕАЛИЗМ. — В пролетарском реализме, как и в реализме революционной демократии, на первых порах особенно сильно критическое направление. В творчестве основоположника пролетарского реализма М. Горького чисто критические произведения от "Городка Окурова" до "Клима Самгина" играют очень значительную роль. Но пролетарский Р. свободен от противоречия между субъективным идеалом и объективной исторической задачей и тесно связан с классом, исторически способным революционно переделать мир, и потому, в отличие от революционно-демократического Р., этому Р. доступно реалистическое изображение положительного и героического. "Мать" Горького сыграла ту же роль для русского рабочего класса, как "Что делать?" Чернышевского для революционной интеллигенции 60-х гг. Но между двумя романами лежит глубокая грань, к-рая не сводится к тому, что Горький — более крупный художник, чем Чернышевский. "Мать" кладет основание пролетарскому реализму прежде всего тем, что создает образы революционных героев — типические и исторически-реальные, чуждые утопического схематизма. Способностью создавать положительных героев как типических представителей борющегося за свою победу пролетариата отличаются и произведения пролетарских реалистов советского времени (до начала эпохи социалистической реконструкции: яркие примеры — "Чапаев" Фурманова и "Разгром" Фадеева с образом Левинсона и других героев партизан). Это умение видеть действительность в ее истинном революционном развитии, видеть не только ненавистный и разрушаемый мир старого, но и те реальные силы, которые его разрушают, свойственно пролетарскому реализму и до его перерастания в социалистический реализм. Последний возникает как прямое порождение новой эпохи, когда социализм становится реальностью и когда пафос создания нового мира становится доминирующей нотой создаваемой лит-ры. Сохраняя в полной мере свойства критического Р. в отношении враждебных сил старого мира и по-новому развивая самокритическое отношение к силам, строящим социализм, социалистический Р. впервые становится реализмом утверждающим, так как впервые реализм становится орудием класса, умеющего преображать мир и уже воочию начавшего это победоносное преображение. См. "Социалистический реализм".

Библиография: Лит-ра о реализме как лит-ом направлении количественно намного уступает лит-ре как по романтизму, так пожалуй и по натурализму. Но сравнительно небольшое количество специальных трудов сразу во много раз повышается, если привлечь к рассмотрению те главы о реализме и об отдельных его представителях, к-рые имеются в каждой истории лит-ры XIX в., в каждой истории романа и т. д., не говоря уже о неисчислимых монографиях, посвященных отдельным

писателям-реалистам (Брандес, Пти де Жюльвиль, Мейер, Бартельс, "Handbucb d. Literaturwissenschaft" Вальцеля, Эрматингер, Науманн, Мильке-Хоман и мн. др.). Общие труды: Merlet G., Le réalisme et la fantaisie dans la littérature, Paris, 1861; Sarcey F., Le mot [réalisme] et la chose, P., 1864; Heurle V., de, Le réalisme dans la littérature et dans l’art, P., 1865; Bourget P., Le roman réaliste et le roman piétiste, "Revue des deux mondes", tome 106, 1873, p. 454—470; Guyau J. M., Le réalisme, в кн. "L’art au point de vue social", последн. изд., Р., 1926; Brunetière F., Le roman réaliste contemporain, "Revue des deux mondes", VIII, 1875, p. 700—713; Alberti K., Der moderne Realismus in der deutschen Literatur und die Grenzen seiner Berechtigung, Hamburg, 1889; David Sauvageot A., Le réalisme et le naturalisme dans la littérature et dans l’art, P., 1889 (есть русск. перев.), Lenoir P., Histoire du réalisme et du naturalisme dans la poésie et dans l’art depuis l’antiquité à nos jours, P., 1889; Klincksieck F., Zur Entwicklungsg schichte des Realismus im französischen Roman des XIX Jahrh., Marburg, 1891; Binder-Krieglstein, Realismus und Naturalismus in der Dichtung, Lpz., 1892; Saovas-Pache, Lettres sur l’idéalisme et réalisme dans le roman, "La nouvelle revue", 1893, в нескольких номерах этого года; Meier S., Der Realismus als Prinzip derschönen Künste, München, 1900; Marsac H., Réalisme 1830—1892, P., 1903; Cassagne A., La théorie de l’art pour l’art en France chez les derniers romantiques et les premiers réalistes, P., 1906; Reynier G., Les origines du roman réaliste, P., 1912; Martino P., Le roman réaliste sous le Second empire, P., 1913; Bouvier E., La bataille réaliste (1844—1857), P., 1914; Reynier G., Le roman réaliste au 17-e siècle, P., 1914, 2-me éd., 1928; Kindermann H., Romantik u. Realismus, "Deutsche Vierteljahrsschrift f. Literaturwissenschaft", Jg. IV, S. 651—675; Klenze C., v., Realism and Romantism in two great narrators Keller and C. F. Meyer, в его кн. "From Goethe to Hauptmann", N. Y., 1926; Moore J. B., The Comic and Realistic in English Drama, Chicago, 1926; Myers W. L., The later Realism, A study of characterisation in the British novel, Cambridge, 1927; Taylor H. W., Realism and the Romantic Spirit, "Sewanee Review", XXXV, 1927, July — Sept., p. 336—351; Белинский В. Г., Взгляд на русскую литературу 1846, "Современник", 1847, т. I (Натуральная школа в русской литературе), перепеч. в "Полном собр. сочин. В. Г. Белинского", т. X, СПБ, 1914; Его же, Взгляд на русскую литературу 1847, "Современник", т. VII, 1848 (Натуральная школа, ее происхождение, нападки на

нее), перепеч. в "Полном собр. сочин. В. Г. Белинского", т. XI, П., 1917; Чернышевский Н. Г., Очерки гоголевского периода русской литературы, "Современник", 1855, № 12, 1856, №№ 1, 2, 4, 7, 9—12 (и в "Полном собр. сочин.", т. II, СПБ, 1906); Его же, Эстетические отношения искусства к действительности, СПБ, 1855 (и в "Полном собр. сочин.", т. X, ч. 2, СПБ, 1900); Соважо Давид, Реализм и натурализм в литературе и искусстве, М., 1891; Стороженко Н., Возникновение реального романа, "Северный вестник", 1891, № 12; Пелисье Жорж, Литературное движение в XIX ст., М., 1895 (ч. 3. Новое реалистическое направление); Лесевич Вл. В., Происхождение современного романа, "Русская мысль", 1898, № 11; Боборыкин П., Европейский роман в XIX ст., СПБ, 1900 (ср. отзывы: Коган П., "Русская мысль", 1900, X; Горнфельд А., "Русское богатство", 1901, I; Ответ Боборыкина, "Русская мысль", 1901, VIII—IX); Ла-Барт Ф., гр., Де, Разыскания в области романтической поэтики и стиля, т. I. Романтическая поэтика во Франции, Киев, 1908, гл. III. Реалистическое течение во французской литературе в пору июльской монархии; Головин К. (Орловский), Русский роман и русское общество, изд. 3, СПБ, 1914; Овсянико-Куликовский Д. Н., Наблюдательный и экспериментальный методы в искусстве, "Собр. сочин. Д. Н. Овсянико-Куликовского", т. VI, изд. 3, СПБ, 1914; Аничков Евг., Реализм и новые веяния, СПБ, б. г. (и перепеч. в его сб. "Предтечи и современники", I, б. г.); Коган П. С., Романтизм и реализм в европейской литературе XIX в., М., 1923; Маца И., Литература и пролетариат на Западе, М., 1927; Фриче В. М., Очерк развития западных литератур, изд. 3, Харьков, 1927 (гл. VI. От романтизма к реализму); Саянов В., Романтизм, реализм, натурализм (К вопросу о школе), "На литературном посту", 1928, № 7; Гливенко И. И., Романтизм и реализм в Англии, М., 1929; Коваленко Б., Пролетарский реализм, "Октябрь", 1929, № 2; Козьмин Б. П., К вопросу о кризисе реалистического направления в 70-е гг., "Литература и марксизм", 1930, № 4—5; Нусинов И., Проблема литературного наследства и основные литературные школы прошлого. Статья третья. Реализм, "Русский язык в советской школе", 1930, № 4; Забытая статья Поля Лафарга о романе Золя "Деньги", предисл. В. Гоффеншефера, Поль Лафарг о реализме и натурализме, Поль Лафарг, "Деньги" Эмиля Золя, "Литературное наследство", т. II, 1932; Фридрих Энгельс о Бальзаке, Неизданная переписка Энгельса с Маргерит Гаркнес, предисл. Института Маркса — Энгельса — Ленина, комментарии Ф. Шиллера, Маркс и Энгельс о Бальзаке и реализме в литературе, "Литературное наследство", т. II, М., 1932 (перепеч. в сб. "Маркс и Энгельс о литературе", М., 1933); Французский реалистический роман XIX в., Сб. статей, под ред. В. А. Десницкого, ГИХЛ, Л.—М., 1932; Бутенко Ф., Салтыков-Щедрин о реализме, "Звезда", 1933, № 8; Трощенко Е., Маркс о художественной литературе, "Молодая гвардия", 1933, № 8; Макарьев И., Заметки о социалистическом реализме, "Рост", 1933, № 23—24; Мирский Д., О формализме, "Год шестнадцатый", альманах, кн. II, М., 1933; Шиллер Ф. П., Энгельс как литературный критик, ГИХЛ, М.—Л., 1933, стр. 88—152; Лаврецкий А., Щедрин — литературный критик, "Литературное наследство", кн. XI—XII, М., 1933, стр. 614—622: Щедринская концепция реализма; Блейман М., Правдивость и правдоподобие, "Литературный современник" 1934, № 5; Бутенко Ф., Реализм М. Е. Салтыкова-Щедрина в борьбе против "анти-нигилистического романа", "Литературный критик", 1934, № 1; Гачев Д., Проблемы реализма в эстетике Дидро, "Литературный критик", 1934, № 3; Еголин А., Реализм Некрасова, "Литературный критик", 1934, № 3; Из истории реализма XIX в. на Западе, Сб. статей, под ред. и с предисл. Ф. П. Шиллера, М.— Л., 1934 (статьи А. В. Луначарского, Н. Четуновой, М. Елизаровой, Ф. Шиллера и др.); Меринг Франц, Литературно-критические статьи, т. II, изд. "Academia", М.—Л., 1934 (см. статьи по разделам: Проблема реализма в европейской литературе XIX в. и начала XX в., Натурализм в немецкой литературе); Лукач Г., Золя и реализм, "Литературная газета", 1934, № 156, 22 ноября; Его же, Реализм в современной немецкой литературе, "Литературный критик", 1934, № 6; Нусинов И., Дворянско-буржуазный и социалистический реализм, "Новый мир", 1934, № 5; Прейлен С., Литературная Лениниана, "Литературный Ленинград", 1934, № 28, 20 июня (высказывания Ленина о реализме); Розенталь М., "Типические характеры" в жизни и литературе, "Литературный критик", 1934, № 9; Свирин Н., О героях и героизме в буржуазно-дворянской литературе, "Звезда", 1934, № 6; Спасский Ю., Поединок гигантов,

"Литературная газета", 1934, № 123, 14 сент.; Его же, Реализм и барокко, там же, № 159, 28 ноября; Перимова Т., Флобер и буржуазный реализм, "Литературный критик", 1934, № 2; Литературные манифесты французских реалистов, под ред. и со вступ. ст. М. К. Клемана, Изд-во писателей в Ленинграде, Л., 1935.

Искусство России

Искусство России с конца 18 века до 60-х годов 19 века

И. Шмидт (архитектура и скульптура); М. Ракова (живопись и графика)

Искусство первой половины 19 столетия представляет собой самостоятельный период развития русской художественной культуры. Корни ее своеобразия таятся, естественно, в исторических особенностях эпохи. Для России это было время наивысшего обострения противоречий между феодально-крепостническим общественным строем и развивающимися в его недрах элементами капиталистического уклада хозяйства. В конце 50-х — начале 60-х гг. наступает важный перелом в историческом развитии России, связанный с длительным процессом постепенного перехода России к капитализму. С 60-х гг. и русская духовная культура поднимается на качественно новую ступень своего развития.

В русском искусстве первой половины 19 в. при его определенном единстве достаточно ясно различимы два этапа. Этапы Эти были обусловлены судьбами освободительного антикрепостнического движения.

Первый этап в истории русской художественной культуры конца 18—первой половины 19 в. тесно связан с так называемым дворянским периодом его развития, когда идеологами движения, направленного против абсолютизма и крепостничества, выступали наиболее передовые и патриотически мыслящие представители русского дворянства. Поражение декабристов на Сенатской площади в 1825 г., исторически неизбежное ввиду оторванности дворянских революционеров от народа, и наступившая вслед за этим жестокая реакция кладут конец этому этапу в истории России, в истории ее общественной мысли, ее искусства.

Второй этап связан с медленным мучительным возрождением русского освободительного движения, русской прогрессивной художественной культуры. В этот период на смену дворянской революционности декабристов постепенно приходят новые, более последовательно демократические течения и направления прогрессивной общественной мысли, подготовляющие после перелома на рубеже 50—60-х гг. мощное движение русских революционных демократов.

Первый этап в развитии русского искусства, то есть период с конца 90-х гг. 18 в. до 1825—1830 гг. был связан с расцветом зодчества, длящимся вплоть до 30-х гг., в отличие от западноевропейских стран с развитым капитализмом, где кризис зодчества как большого искусства наступил уже в начале 19 в. В основе этого расцвета лежал тот огромный национально-патриотический подъем, который был вызван борьбой с Наполеоном в Отечественной войне 1812 г.

Декабрьское восстание 1825 г. обнажило реакционную суть самодержавия, которое исчерпало свою относительную способность руководить, решать поставленные перед русским обществом исторические задачи. В этих условиях уже не было возможности воплотить в архитектуре и монументальном искусстве, то есть в видах искусства, тесно связанных с господствующим в стране государственным строем, хотя бы и в косвенной форме передовые идеи времени. Убогость идей реакционного самодержавия, полицейская регламентация всех форм культурной жизни привели к упадку русскую архитектуру и тесно связанную с ней монументальную скульптуру. Период после 1825 г. не выдвинул ни одного действительно великого архитектора или мастера монументальной, синтетически связанной с зодчеством скульптуры.

В живописи время, наступившее после 1825 г., характеризовалось постепенным нарастанием более непосредственных, реалистических явлений, по самому своему содержанию враждебных крепостнически-полицейскому режиму Николая I.

В целом в русском изобразительном искусстве первой половины 19 в. по сравнению с 18 в. развивается новый, более демократический взгляд на ценность человеческой личности, и в частности человека из народа — простолюдина и представителя средних общественных слоев. Интерес к человеческой личности, яркой силе или поэтичности ее духовного мира, общий дух романтического свободолюбия естественно определяют передовое русское искусство, в особенности живопись, как своеобразный вариант прогрессивного романтизма. В области живописи в эти годы получают свое развитие те живописные формы и жанры, которые как бы приближают зрителя к человеку, к его внутреннему, духовному миру, наконец, к его частной жизни. Наиболее ярко эти тенденции проявляются в портрете, передающем характер человека, живое своеобразие его духовного мира. Типичная для предшествующего столетия форма парадного портрета постепенно деградирует. В пейзаже усиливаются элементы лирические, связывающие природу с жизнью человека; зарождается бытовой жанр как самостоятельный вид живописи. Стремление к непосредственному отражению действительности выразилось и в обращении ряда художников к систематическому изучению натуры в гораздо более широком смысле этого слова, нежели это было ранее. Натурный этюд как Этап работы над картиной завоевывает широкое признание — это характерная черта данного этапа развития русского реалистического искусства, как и общеевропейского. Русская живопись постепенно подходит к решению проблем пленэра.

Вместе с тем переходный характер эпохи отразился в тяготении к исторической картине, создающей, правда, чаще всего романтически отвлеченный образ народа в роковые, переломные моменты бытия. Эта тенденция особенно заметна в конце рассматриваемого периода.

* * *

Начало нового этапа в развитии русского зодчества в первые десятилетия 19 в. связано с творчеством Воронихина. Андрей Никифорович Воронихин (1759—1814)—крепостной графа А. С. Строганова, получил «отпускную» в 1786 г. Один из крупнейших зодчих своей эпохи, Воронихин не имел систематического архитектурного образования.

А. Н. Воронихин. Казанский собор в Ленинграде. 1800—1811 гг. Вид с востока.

А. Н. Воронихин. Казанский собор в Ленинграде. 1800—1811 гг. Вид с востока.

илл. 171

Значительнейшим произведением Воронихина является Казанский собор в Петербурге (1800—1811). В этом сооружении отразилось то новое, что характеризует зодчество первой трети 19 в.: новое отношение к человеку, новое понимание задач архитектуры с точки зрения оформления города в целом и создания обширных городских ансамблей. Завершающие длительную подготовительную работу чертежи, относящиеся к 1810 г., свидетельствуют о том, какой грандиозный замысел хотел осуществить русский зодчий, не выходя при этом за пределы реальных возможностей его осуществления.

А. Н. Воронихин. Казанский собор в Ленинграде. Проект 1810 г. План

А. Н. Воронихин. Казанский собор в Ленинграде. Проект 1810 г. План

рис. на стр. 151

Архитектору пришлось столкнуться с рядом значительных трудностей. Участок, на котором сооружали собор, имел неправильную форму трапеции. Трудность представляла и задача связи собора с проходящим мимо него Невским проспектом, тем более что главный вход в собор как обыкновенно в христианских церквах должен был быть с западной стороны, то есть не со стороны Невского, а с боковой улицы. И все же Воронихин не только преодолел все затруднения, но и заставил сами особенности месторасположения Казанского собора «работать» с пользой для своего произведения. В умении исходить из конкретных условий места и окружения, извлекая из них максимальную пользу, Воронихин показал себя продолжателем лучших традиций русской и мировой архитектуры.

Казанский собор принадлежит к типу однокупольных храмов с планом в виде латинского креста. Входы в собор имеются с трех его сторон — с запада, севера и с юга, где их оформляют торжественные портики. Образуя перед собором полукруглую площадь, от северного его портика отходят к Невскому проспекту две великолепные колоннады из 108 стройных каннелированных колонн коринфского ордера. Аналогичную колоннаду архитектор задумал и с южной стороны здания, но она не была осуществлена.

Казанский собор представляет собой тесно связанное с городом, с его общей планировкой сооружение. Так, колоннада своими широко раскинутыми «рукавами» как бы раскрывает соборную площадь в сторону Невского проспекта, утверждая торжественность всего ансамбля. Больше того, теснейшим образом связанная с самим зданием и портиком колоннада заканчивается настоящими уличными проездами, включаясь непосредственно в городскую жизнь, оформляя уличные артерии города. Тем самым она служит для связи между зданием и окружающим его городским пространством, утверждая один из важнейших принципов русского классицизма 19 в. — решение архитектурного замысла здания с учетом его места в городском ансамбле.

А. Н. Воронихин. Ограда площади у Казанского собора в Ленинграде. 1811—1812 гг.

А. Н. Воронихин. Ограда площади у Казанского собора в Ленинграде. 1811—1812 гг.

илл. 170

Как архитектор-градостроитель Воронихин проявил большой такт. Он не стремился «перебить» вновь устроенной площадью общую устремленность Невского проспекта (или «перспективы», как тогда говорили) к Адмиралтейству как к центральному, основному зданию города. С этой целью, чтобы подчеркнуть линию улицы, проходящей мимо собора, архитектор дает плоскостное в общем решение фасадов проездов, которые обращены к проспекту. Объемные колонны заменяются здесь плоскими пилястрами, попарно стоящими по сторонам проездов. Между пилястрами — спокойная гладь стен, подчеркнутая еще небольшими декоративными барельефами прямоугольной формы, помещенными на уровне капителей. Вместо балюстрады над антаблементом обоих проездов возвышается высокий, довольно тяжелый аттик с монументальными барельефами И. П. Мартоса и И. П. Прокофьева. Подлинным шедевром русского декоративного искусства является созданная по проекту Воронихина садовая ограда с западной стороны Казанского собора. Ограда вопринимается сейчас несколько обособленно, в то время как по замыслу архитектора она должна была соединяться арками с северной и южной (неосуществленной) колоннадами храма.

В противоположность многим произведениям позднего классицизма Казанский собор отличает ясное соответствие внешних объемов и внутреннего пространства. Четкие отношения объемов здания не обманывают зрителя, когда он попадает внутрь собора. Общее впечатление стройности всего сооружения, которое создается у обходящего собор человека, соответствует тому, что он видит и войдя в его светлое, полное воздуха и солнца внутреннее помещение.

Спустя несколько лет после начала строительства Казанского собора Воронихину была поручена другая значительная работа, а именно перестройка здания Горного кадетского корпуса (1806—1811). Несколько некрасивых, не связанных между собой зданий было решено объединить одним общим фасадом, обращенным к Неве. Подобное решение было очень характерно для зодчества первой трети 19 в., в период, когда происходили одновременно и быстрый рост городов и их перестройка с целью создания целостного организма с более или менее единообразным архитектурно-художественным решением улиц, площадей и целых городских ансамблей.

Важность сооружения единого здания Горного корпуса, призванного заменить группу строений, определялась в большей мере его месторасположением в ансамбле города. С одной стороны, оно должно было завершить собой набережную Васильевского острова, поскольку дальше начинались уже портовые сооружения. С другой стороны — служить как бы «воротами» города для въезжающих в Петербург с моря. Одновременно с Воронихиным на противоположной стороне реки Невы проектировал свои провиантские склады другой выдающийся русский архитектор — А. Д. Захаров. К сожалению, последнему не удалось осуществить свой замысел.

А. Н. Воронихин. Горный институт в Ленинграде. 1806—1811 гг. Центральная часть главного фасада.

А. Н. Воронихин. Горный институт в Ленинграде. 1806—1811 гг. Центральная часть главного фасада.

илл. 172

Принцип архитектурного решения Воронихина основывается в данном случае на контрастном сопоставлении выступающего вперед мощного портика с дорическими колоннами и гладких стен сравнительно невысокого здания, которое отходит назад, давая возможность лучше почувствовать выступ портика. В отличие от раннего классицизма здесь нет четкого выявления объема и внутреннего пространства сооружения.

Характерны для русского классицизма первой трети века барельефные фризы и скульптурные группы, стоящие на специальных пьедесталах перед портиком Горного института. Созданные С. С. Пименовым и В. И. Демут-Малиновским, они органически отвечают пропорциям и масштабам здания; скульптурные группы, стоящие на лестнице Горного института, могучи, динамичны, хотя и массивны по своим пропорциям, что соответствует подчеркнуто тяжелым формам портика, на фоне которого они установлены. Не легкость, а именно идея связи с землей как тяжелой, весомой массой лежит в основе решения и портика здания и его скульптурных произведений. Впечатление тяжести портика подчеркивает очень широкий, массивный антаблемент, покоящийся на дорических, не имеющих баз, колоннах. Помещение на фоне этих колонн и мощного антаблемента легких по своим пропорциям и общей массе скульптурных групп нарушило бы необходимую связь скульптурного образа с общим характером архитектурного решения.

А. Д. Захаров. Адмиралтейство в Ленинграде. Павильон у Невы. 1806— 1823 гг.

А. Д. Захаров. Адмиралтейство в Ленинграде. Павильон у Невы. 1806— 1823 гг.

илл. 176

А. Д. Захаров. Адмиралтейство в Ленинграде. 1806—1823 гг. Центральная часть главного фасада. Скульптура Ф. Ф. Щедрина. 1812 г.

А. Д. Захаров. Адмиралтейство в Ленинграде. 1806—1823 гг. Центральная часть главного фасада. Скульптура Ф. Ф. Щедрина. 1812 г.

илл. 177

Крупнейшим представителем русской архитектуры начала 19 в. был Андреян Дмитриевич Захаров (1761—1811), воспитанник Петербургской Академии художеств, впоследствии руководитель архитектурного класса Академии. Захаров был автором многочисленных проектов, большинство из которых остались по тем или иным причинам неосуществленными. Единственным сохранившимся сооружением его является здание Главного Адмиралтейства, памятник искусства мирового значения. По своей смелости, гениальности решения и исключительной силе художественной выразительности Адмиралтейство Захарова представляет собой вершину классического русского зодчества послепетровского времени. Напомним, что история Главного Адмиралтейства восходит еще к началу 18 в., ко времени основания Петербурга. Старое здание Адмиралтейства было одним из первых сооружений города. Заложенное Петром I осенью 1704 г., оно представляло вначале корабельную верфь, что и обусловило П-образное решение плана этого сооружения. В дальнейшем, с учреждением Адмиралтейств-коллегий, оно неоднократно достраивалось и перестраивалось, превратившись из верфи в общественно-правительственное здание. Будучи окружено со всех сторон рвами и укреплениями, это сооружение являлось одновременно и крепостью. В 1735 г. архитектором И. Коробовым была построена трехъярусная центральная башня Адмиралтейства, которая завершалась высоким золоченым шпилем («спицем»), что в основном и определило архитектурный образ здания. Однако свой окончательный, законченно классический вид Адмиралтейство принимает значительно позже, после того как было, по существу, заново перестроено Захаровым.

Работа над проектами Адмиралтейства была начата Захаровым сразу же по назначении его «Главных Адмиралтейств архитектором» в 1805 г. Основные строительные работы продолжались с 1806 по 1811 г. (год смерти А. Д. Захарова). Завершение строительства, включая сюда и скульптурное оформление, продолжалось до 1823 г. После окончания строительства новая русская столица получила одно из ключевых сооружений своего ансамбля.

Захаров прекрасно учел конкретные условия месторасположения здания как важнейшего сооружения города-порта. Общий идейный замысел Адмиралтейства выражает силу и могущество русского военно-морского флота, торжество великого народа, пробившего жизненно необходимый для государства выход к Балтийскому морю. Не случайно среди скульптурных произведений Адмиралтейства мы встречаем изображение Петра Великого. Статуи, скульптурные группы и рельефы Адмиралтейства посвящены темам мореплавания, торговли, мирному груду и военной славе, строительству Петербурга и Балтийского флота. Синтез скульптуры и архитектуры был заранее задуман Захаровым, и скульптура органически вошла в ансамбль здания.

Центральные площади Ленинграда. План

Центральные площади Ленинграда. План

рис. на стр. 152

В соответствии с той ответственнейшей, решающей ролью, которую играет центральная часть Адмиралтейства как в композиции и общем виде самого сооружения, так и в ансамбле всего города, наиболее богатое и значительное по идейно-художественным достоинствам скульптурное оформление получает башня. К башне Адмиралтейства сходятся, как лучи, три центральных проспекта города, в том числе Невский проспект. Будучи видима с очень большого расстояния, башня с высоким золотым шпилем, увенчанным эмблемой Адмиралтейства — изображением парусного корабля, образует стройно-величавый силуэт. Постепенно приближающийся к Адмиралтейству зритель различает объем окруженного колоннами параллелепипеда второго яруса башни. По осям колонн, четко рисуясь по углам на фоне неба, высится ряд статуй. Они являются первыми скульптурными произведениями Адмиралтейства, которые воспринимаются издали. Подходя еще ближе, зритель переходит к восприятию и основания башни. Это мощный куб, углы которого акцентированы статуями сидящих воинов, а по обеим сторонам арки проезда — монументальными скульптурными группами кариатид.

Удивительны смелость и художественный такт, которые проявил Захаров, соединив в единое целое высокий тонкий шпиль и классический периптер, строгую ордерную систему и простой, без единой колонны или пилястры, куб основания башни.

Колоссальные каменные группы кариатид, фланкирующие главные ворота здания, являются наиболее крупными произведениями скульптуры Адмиралтейского ансамбля. Исполненные одним из лучших скульпторов конца 18—начала 19 в.— Феодосией Щедриным, группы состоят из трех могучих женских фигур, поддерживающих огромный глобус. Тематически связанные со всем замыслом здания, они должны изображать морских нимф, поддерживающих небесные сферы. Установленные на специальных постаментах перед стеной здания и тесно с ним связанные, группы производят впечатление законченных монументальных композиций. Поставив их перед фасадом Адмиралтейства, Захаров явно постарался выделить эти памятники и подчеркнуть их масштабность. С этой целью архитектор акцентирует постаменты групп. Постаменты выделяются на фоне цокольной части здания не только своим материалом и цветом, но и более крупной рустовкой. Прямо над аркой высоким рельефом даны изображения двух женских фигур — летящих Слав, скрещивающих победные знамена. Эти Славы были исполнены И. И. Теребеневым, проявившим свое большое дарование монументалиста-декоратора. Над дорическим антаблементом, метопы которого украшены барельефными изображениями якорей и военных атрибутов, в довольно высоком аттике расположено одно из важнейших по своему содержанию скульптурных произведений Адмиралтейства — барельеф «Заведение флота в России» работы того же Теребенева. Темой рельефа является основание Петром I Петербурга и строительство в новом русском городе военно-морского Балтийского флота.

Ансамбль скульптур, связанный с основанием башни Адмиралтейства, завершается фигурами воинов над аттиком по углам куба. Будучи обращены друг к другу, фигуры восседающих воинов привлекают внимание к центру архитектурной композиции, к барельефу в аттике и возвышающемуся над основанием башни высокому параллелепипеду, окруженному белыми колоннами ионического ордера. Расположенные по осям этих колонн статуи завершают скульптурное оформление башни Адмиралтейства, заметно усиливая ее вертикализм. Как бы подготавливая взлет иглы Адмиралтейства, они зрительно облегчают всю верхнюю часть сооружения. Примыкающие к башне крылья здания были двухэтажными. Редко расставленные окна имелись лишь в нижнем, цокольном этаже и в основном, верхнем; окна третьего этажа пробиты позднее. Замковые камни над окнами были украшены барельефными изображениями голов Тритона и Горгоны (первый этаж), Нептуна и Амфитриты (второй этаж). Эти маски были выполнены из гипса по моделям Ф. Ф. Щедрина.

Не останавливаясь на рассмотрении всего обширного архитектурно-скульптурного комплекса Адмиралтейства, следует особо отметить выходящие к Неве так называемые павильоны, которые самым непосредственным образом связывают сооружение с рекой и с морем. Эти павильоны исключительно удачно оформляют набережную и в то же время торцы двух колоссальных по протяженности П-образных зданий, из которых состоит Адмиралтейство. В центре каждого из павильонов находится выступающий куб, завершающийся невысокой ротондой с флагштоком. По аналогии с центральной башней куб прорезан аркой, которая была перекинута через канал, проходящий внутри адмиралтейства (позднее засыпанный).

Тома де Томон. Биржа в Ленинграде.1805—1810 гг. Общий вид.

Тома де Томон. Биржа в Ленинграде.1805—1810 гг. Общий вид.

илл. 174

Основными скульптурными произведениями павильонов Адмиралтейства были не сохранившиеся до нас монументальные статуи, помещенные, так же как и группы кариатид, на высоких гранитных постаментах непосредственно у стен здания. Это высеченные из светлого камня могучие, полные торжественного величия статуи Европы, Азии, Африки и Америки (высота их достигает четырех с четвертью метров).

Стрелка Васильевского острова в Ленинграде. План

Стрелка Васильевского острова в Ленинграде. План

рис. стр. 155

Несомненно, что, объединяя целый ряд самых различных помещений (в том числе производственные помещения), архитектор не мог, да и не стремился дать ясное представление о внутренней планировке. В частности, не совсем ясно, где же находятся основные центральные помещения внутри здания. Однако, попадая туда, мы ощущаем их не изолированными, а неразрывно связанными со всем сооружением, что достигается соответствующими архитектурными, а также скульптурно-живописными средствами. Так, в вестибюле здания чуствуется тот же монументальный размах, что и в наружном решении Адмиралтейства. Непосредственно связаны с экстерьером и колонны, и рустовка стен, и, наконец, монументальные фигуры (работы И. И. Теребенева), стоящие по сторонам лестничных сходов в вестибюле.

В отличие от второй половины 18 в., когда основное внимание уделялось дворцовому строительству, с начала 19 в. развертывается сооружение общественно государственных зданий. В числе особенно значительных из них — прославленный ансамбль Биржи (1805—1810) архитектора Тома де Томона (1760—1813).

Первый проект Биржи был представлен еще Кваренги в 1783 г. В 1805 г. недостроенное здание было снесено, чтобы уступить место вновь спроектированному сооружению. Новый проект, предложенный Томоном, выгодно отличался органической связью здания со стрелкой Васильевского острова, ясной организацией обширнейшего пространства. Главный фасад Биржи был обращен теперь к мысу острова, который при строительстве был значительно выдвинут вперед, обложен камнем и получил вид полукружия с гранитными спусками к воде. Поставленные на площади перед Биржей две монументальные ростральные колонны представляют важнейшие элементы всей пространственной композиции ансамбля. Благодаря им Биржа не только не сливается с рядом других строений Васильевского острова, но, напротив, получает необходимое обрамление с обеих сторон, дающее возможность чрезвычайно выигрышно акцентировать здание в общем ансамбле. Рядом с ростральными колоннами великолепно воспринимается величественная белая колоннада самой Биржи, которая отчетливо видна с самых больших расстояний. Помещенная на высокой и широкой цокольной части сооружения, колоннада подготавливает переход к значительно поднимающемуся над ней основному массиву здания. Двускатная крыша и огромная полуциркульная ниша окна ясно выделяют помещенную здесь монументальную скульптурную группу «Балтийское море».

Ансамбль Биржи, особенно после застройки близлежащих участков, придал целостность архитектурному оформлению Невы и центральных набережных Петербурга. В частности, найдено выразительное соотношение устремленной ввысь колокольни Петропавловского собора и могучей колоннады Биржи. Этот редкий по красоте и грандиозности ансамбль держится на точном учете контрастных сопоставлений и своего рода взаимообогащении архитектурных комплексов.

К наиболее значительным постройкам архитектора относятся также здания амбаров Сального Буяна в Петербурге (1805—1808; не сохранились) и Мавзолей «Супругу Благодетелю» в Павловске (1805—1808)

Тома де Томон. Мавзолей «Супругу Благодетелю» в Павловске. 1805—1808 гг.

Тома де Томон. Мавзолей «Супругу Благодетелю» в Павловске. 1805—1808 гг.

илл. 173

Тома де Томон. Амбары Сального Буяна в Петербурге. 1805—1808 гг. Центральная часть. Не сохранились.

Тома де Томон. Амбары Сального Буяна в Петербурге. 1805—1808 гг. Центральная часть. Не сохранились.

илл. 175

Громадную роль в создании неповторимого облика Петербурга сыграла многолетняя плодотворная деятельность замечательного зодчего Карла Ивановича Росси (1775—1849), в молодости ученика и помощника архитектора Бренны.

К. И. Росси. Арка здания Главного штаба в Ленинграде. 1819—1829 гг. Скульптура В.И.Демут-Малиновского и С. С. Пименова; 1828— 1829 гг. Вид со стороны Дворцовой площади.

К. И. Росси. Арка здания Главного штаба в Ленинграде. 1819—1829 гг. Скульптура В.И.Демут-Малиновского и С. С. Пименова; 1828— 1829 гг. Вид со стороны Дворцовой площади.

илл. 180

Одним из первых крупных сооружений Росси был загородный дворцовый ансамбль на Елагином острове. Следом за ним Росси обращается к своему наиболее прославленному ансамблю зданий Главного штаба и министерств на Дворцовой площади в Петербурге (1819—1829). Замысел Росси состоял в противопоставлении изящно-пышному зданию Зимнего дворца величаво грандиозного сооружения, состоящего, собственно, из двух зданий, соединенных аркой и образующих огромное полукружие. Превосходя по протяженности Адмиралтейство, фасад Главного штаба отличается еще большей сдержанностью своего оформления. Так, коринфские колонны выступают лишь наполовину своего объема, почти не нарушая собой спокойной глади стен. Основное внимание зрителя обращается на великолепную двойную арку. Последняя, оформляя улицу, соединяющую площадь с Невским проспектом, становится композиционным узлом всего комплекса, в ней сходятся огромные полукружия фасада Главного штаба.

Общее перспективное сокращение здания хорошо воспринимается зрителем благодаря ясным горизонтальным членениям фасада, тягам. Переход от горизонтальных членений к вертикальным устоям арки подготавливается колоннадами (по восемь колонн) по обеим ее сторонам и утверждается двумя выступающими парами колонн самой арки. По контрасту с остальными частями сооружения она богато оформлена бронзовой скульптурой — фигуры воинов, военная арматура, фигура летящих Слав. Скульптурное убранство завершается венчающей арку и все здание торжественной колесницей Славы, исполненной величия, мощи и размаха, звучащей как подлинный марш победы. Арка Главного штаба с ее скульптурой становится не только композиционным узлом нового здания, но и его художественным центром, раскрывающим образно-пластическими средствами монументально-декоративной скульптуры тему триумфа и торжества русских войск над Наполеоном. Скульптура арки Главного штаба была создана В. И. Демут-Малиновским и С. С. Пименовым, которые на протяжении многих лет сотрудничали с Росси.

Решение задач синтеза и создание единого ансамбля площади оказались настолько совершенными, что трудно сказать, что является доминирующим на площади: Зимний дворец с его богатой и многочисленной декоративной скульптурой или же здание Главного штаба с его аркой.

В 1834 г. было закончено сооружение одного из важнейших архитектурно-художественных компонентов ансамбля Дворцовой площади — Александровской колонны (архитектор А. Монферран, автор колоссальной фигуры ангела — Б. Орловский). Позднее, в начале 1840-х гг., на площади было выстроено здание Штаба гвардейского корпуса. Архитектор А. П. Брюллов (брат известного живописца), может быть, не проявил здесь большого таланта, но все же обладал достаточным тактом, чтобы не нарушить того целостного вида, какой имеет эта строгая и в то же время великолепная площадь.

Почти одновременно с сооружением Главного штаба на Дворцовой площади Росси приступил к постройке ансамбля Михайловского дворца (1819—1825; ныне здание Русского музея), а затем Александрийского театра (1828—1832; ныне Академический театр драмы им. А. С. Пушкина).

Здание Александрийского театра, расположенное по центральной оси площади, мыслилось как доминанта целого архитектурного ансамбля. Построенные тем же Росси павильоны Аничкова дворца и длинный фасад Публичной библиотеки служат обрамлению площади, являясь аккомпанементом, фоном, на котором выделяется торжественностью, парадностью здание театра, внутри которого мы угадываем расположение обширного зрительного зала.

За театром сразу же начинается одно из самых красивых творений архитектора— бывшая Театральная улица, ныне улица Росси (1828—1834), образованная двумя подобными друг другу зданиями, чьи длинные фасады тянутся от театра до Чернышевой площади. Мерный, единообразный ритм могучей колоннады в стиле суровой дорики еще больше подчеркивается и оттеняется Здесь благодаря изяществу отдельных деталей, а также легкости видимой вдали верхней аркатуры на самом театре. По замыслу Росси оформление фасадов зданий Чернышевой площади должно быть полностью аналогично фасадам Театральной улицы.

Последним крупным общественным сооружением, созданным по проекту Росси, явились здания Сената и Синода (1829—1834). Работая над проектом, Росси учитывал сложное взаимодействие своего сооружения с расположенным на той же площади боковым фасадом Адмиралтейства, решенным в строгих классических формах, и с сооружаемым Исаакиевским собором, общий замысел и решение которого были уже иного характера, чем произведение Захарова. В Сенате и Синоде ясно проявляется стремление к декоративной пышности. Широко используются приемы, создающие игру светотени и подчеркивающие богатство форм. Здесь и лоджии, и сильно выступающие раскреповки карниза, и глубокие ниши для статуй, и сдвоенные маленькие колонны среднего этажа, поддерживающие балюстрады перед полукруглыми трехчастными арочными окнами. Вместе с тем даже и в этой поздней своей работе Росси широко решает Задачи ансамбля. Невольно вспоминаются слова, сказанные о нем: «Этому архитектору нужно строить не здания, а города». Построенный по проекту Росси ансамбль Сената и Синода занимает собой всю западную границу площади, начинаясь от Конногвардейского манежа и заканчиваясь уже на набережной Невы, где часть этого сооружения можно принять за самостоятельное здание. Широкие лестницы и покатые въезды к парадным дверям зданий своими выступами связывают его с площадью и со стоящим на ней памятником Петру I.

К. И. Росси. Александрийский театр, Театральная улица и Чернышева площадь в Ленинграде. 1828—1834 гг. План ансамбля

К. И. Росси. Александрийский театр, Театральная улица и Чернышева площадь в Ленинграде. 1828—1834 гг. План ансамбля

рис. на стр. 158

За высокой аркой перед нами открывается перспектива длинной, прямой как стрела Галерной улицы.

К. И. Росси. Михайловский дворец в Ленинграде. 1819—1825 гг. Главный фасад.

К. И. Росси. Михайловский дворец в Ленинграде. 1819—1825 гг. Главный фасад.

илл. 178

К. И. Росси. Михайловский дворец. Белоколонный зал. 1819—1825 гг.

К. И. Росси. Михайловский дворец. Белоколонный зал. 1819—1825 гг.

илл. 179

В развитие русской архитектуры первой половины 19 столетия значительный вклад сделан также такими зодчими, как В. П. Стасов, О. И. Бове. Д. И. Жилярди, А. Г. Григорьев.

К. И. Росси. Александрийский театр в Ленинграде. 1828—1832 гг. Общий вид.

К. И. Росси. Александрийский театр в Ленинграде. 1828—1832 гг. Общий вид.

илл. 181

Василий Петрович Стасов (1769—1848) известен как автор ряда значительных архитектурных сооружений и ансамблей Петербурга и его окрестностей: Конюшенного двора на набережной реки Мойки, Павловских казарм на Марсовом поле, Преображенского и Троицкого соборов. Ему же принадлежат проекты и осуществление двух триумфальных ворот в Петербурге — Нарвских и Московских.

В архитектурном отношении Нарвские ворота (1827—1834) решены по типу свободно стоящей однопролетной триумфальной арки. Точно найдены ясные и монументально-простые пропорции частей памятника — отношение высоты аттика к основному массиву ворот и т. п. Удачно найдены и масштабы скульптурных произведений, особенно фигур воинов и гениев над раскреповками карниза. Обращает внимание большая пластическая выразительность архитектурных форм арки. В 1829—1835 гг. по проекту Стасова в Москве создается одно из своеобразнейших по своему лаконизму, простоте и монументальности сооружений первой половины 19 в. — Провиантские склады на Крымской площади.

В. П. Стасов. Провиантские склады в Москве. 1829—1835 гг. Общий вид.

В. П. Стасов. Провиантские склады в Москве. 1829—1835 гг. Общий вид.

илл. 194 а

Деятельность архитектора Осипа Ивановича Бове (1784—1834), равно как Григорьева и Жилярди, была целиком связана с Москвой, которая начала интенсивно отстраиваться после опустошительного пожара 1812 г. Сын петербургского художника-резчика, Бове учился в Москве, видимо, у М. Ф. Казакова, когда работал в школе при Кремлевской экспедиции по строениям. Впоследствии Бове становится крупнейшим московским зодчим, разрабатывающим планы восстановления и строительства послевоенной Москвы. Начав с восстановления части стен и башен Кремля, пострадавших от наполеоновских войск, Бове переходит затем к сооружению Торговых рядов на Красной площади и созданию законченного ансамбля Театральной площади. В последних двух случаях перед зодчим стояла задача капитальной перепланировки и, по существу, нового оформления крупнейших московских площадей, которые до того времени были застроены довольно хаотично. Бове участвовал также в строительстве здания Манежа. Таким образом, его деятельность имела решающее значение в создании новых ансамблей Москвы, расположенных вокруг древнего Кремля и решенных в стиле русского классицизма 19 в. в его московском варианте.

Последний, как правило, отличался несколько большей интимностью и не столь подчеркнутой строгостью и величием архитектурных форм, как в Петербурге.

Бове проектировал и построил Тверские Триумфальные ворота (1827—1834) в Москве, которые (так же как и Московские ворота Стасова) служили торжественному оформлению дороги, соединяющей Петербург и Москву. К числу наиболее прославленных сооружений Бове относился особняк Н. С. Гагарина на Новинском бульваре (1817; сгорел во время войны в 1941 г.), здание, исполненное чарующей красоты форм и той строгости классического вкуса, который так отличал творения русских зодчих первой трети 19 в..

О. И. Бове. Дом Н. С. Гагарина в Москве. 1817 г. Центральная часть фасада. Не сохранился.

О. И. Бове. Дом Н. С. Гагарина в Москве. 1817 г. Центральная часть фасада. Не сохранился.

илл. 191

О. И. Бове. Дом Н. С. Гагарина в Москве. 1817 г. План

О. И. Бове. Дом Н. С. Гагарина в Москве. 1817 г. План

рис. на стр. 159

Рядом с О. И. Бове в течение долгих лет и зачастую совместно с ним работали Дементий Иванович Жилярди (1788—1845) и Афанасий Григорьевич Григорьев (1782—1868) — первый из семьи московского архитектора, а второй из крепостных. Плодом теснейшего творческого содружества Григорьева и Жилярди явились, в частности, здание Опекунского совета на Солянке в Москве (1823— 1826), украшенное декоративными скульптурами И. П. Витали, а также комплекс садово-парковых сооружений подмосковной усадьбы Кузьминки (20-е гг.). Усадьба Кузьминки не является творением всецело Григорьева и Жилярди, поскольку и главный дом, и церковь, и осевая планировка ансамбля — все это было осуществлено еще в конце 18 в. Тем не менее деятельность этих архитекторов здесь очень существенна: благодаря им, собственно, и «зазвучал» весь замечательный парковый ансамбль усадьбы. Жилярди мастерски развил незавершенную планировку Кузьминок. Он соорудил здесь, в частности, оранжерею, колоннаду пропилеев дорического ордера и Конный двор, который отличает сочетание торжественного величия и ясной простоты. Великолепное использование природных условий — большого пруда, зелени, лесопаркового массива и т. д. — в сочетании с высоким качеством садово-скульптурно-декоративного оформления определило славу Кузьминок как одного из лучших загородных ансамблей конца 18 и первой трети 19 столетия.

А. Г. Григорьев. Дом Селезневых в Москве. 1814 г.

А. Г. Григорьев. Дом Селезневых в Москве. 1814 г.

илл. 190

Д. И. Жилярди, А. Г. Григорьев. Конный двор в усадьбе Кузьминки близ Москвы. 1820-е гг.

Д. И. Жилярди, А. Г. Григорьев. Конный двор в усадьбе Кузьминки близ Москвы. 1820-е гг.

илл. 193

К числу наиболее значительных работ Жилярди относится восстановление и отчасти новое архитектурное решение пострадавшего после пожара 1812 г. Московского университета (1817—1819). В соответствии с новым этапом русского классицизма Жилярди значительно видоизменил здание, построенное М. Ф. Казаковым, подчеркнув его протяженность и отойдя от первоначальной легкости форм (ощущаемой благодаря акцентировке вертикальных членений здания у Казакова), усилил впечатление грузности и мощи (здесь сыграла роль замена ионического ордера портика дорическим). Высоким художественным совершенством отличается дом Луниных на Никитском бульваре (1818—1823).

Д. И. Жилярди. Дом Луниных в Москве. 1818—1823 гг.

Д. И. Жилярди. Дом Луниных в Москве. 1818—1823 гг.

илл. 192

Что касается Григорьева, то с его именем связывают два особняка на Пречистенке (ныне улица Кропоткина), типично московских по несколько камерному, интимному решению классических форм: дом Станицкой (1817—1822; ныне музей Л. Н. Толстого) и дом Селезневых (1814; ныне музей А. С. Пушкина). В оформлении этих особняков—как снаружи, так и в интерьере — особенно наглядно проявилось незаурядное дарование Григорьева как декоратора, обладающего большой творческой свободой и вкусом.

А. Г. Венецианов. На жатве. Лето. 1820-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

А. Г. Венецианов. На жатве. Лето. 1820-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 199

Из периферийных городов Российской империи особенно быстро строились, а главное — получили превосходную планировку города Одесса, Полтава, Керчь. После пожара 1812 г. интенсивно отстраивалась Тверь, в восстановлении которой участвовал К. И. Росси.

А. А. Монферран. Исаакиевский собор в Ленинграде. 1818—1858 гг. Общий вид.

А. А. Монферран. Исаакиевский собор в Ленинграде. 1818—1858 гг. Общий вид.

илл. 205

Со временем, особенно с наступлением тяжелых и долгих лет царствования Николая I, русское зодчество претерпевает значительные изменения. Светлый, радостно-ликующий пафос победоносного завершения Отечественной войны 1812г., который так выразительно и ненавязчиво воплощен в многочисленных, подчас самых разнообразных сооружениях первой трети 19 в., начинает все чаще сменяться пышной и в то же время сухой риторикой. Особенно это характерно для 40— 50-х гг., когда в Петербурге создаются, например, здание Эрмитажа по проектам Л. Кленце и другие сооружения. Все чаще встречается и эклектическое использование архитектурных форм барокко. В эти годы начинается постепенный упадок синтеза архитектуры и скульптуры, несмотря на то, что отдельные сооружения, и в первую очередь колоссальный Исаакиевский собор, построенный к середине 19 в. по проекту А. А. Монферрана (1786—1858) еще отличаются многими достоинствами и хотя в менее совершенной форме, но сохраняют черты величественного стиля и монументального размаха предшествующего периода.

* * *

В первые десятилетия 19 в. велики и достижения русской скульптуры, особенно монументальной пластики.

Почетное место среди мастеров русской скульптуры последней трети 18— первой трети 19 в. занимает Иван Петрович Мартос (1754—1835) — наиболее выдающийся представитель русского классицизма в пластике. Мартос родился на Украине (отец его происходил из казацкой семьи). В 1764 г. он был зачислен в Академию художеств и по окончании послан в Рим, где пробыл с 1774 по 1779 г. Для творчества Мартоса конца 18 в. особенно характерна работа над мемориальной скульптурой. Он явился одним из создателей своеобразного типа русского надгробия эпохи классицизма. В числе первых дошедших до нас произведений Мартоса выделяется надгробие С. С. Волконской (1782, ГТГ) (ГТГ -Государственная Третьяковская галлерея в Москве.), представляющее собой мраморную плиту с барельефным изображением плачущей женщины рядом с урной. Стройная, величавая фигура целиком задрапирована в длинные одежды, лицо затенено наброшенным на голову покрывалом и почти не видно. Композиционное решение этой надгробной стелы очень близко к надгробию Н. М. Голицыной, созданному Гордеевым в 1780 г. Однако произведению Мартоса присуща большая мера сдержанности, внутренней углубленности в передаче человеческой скорби, чем это свойственно относительно риторическому стилю работ Гордеева; Мартоса также отличает более спокойное, архитектонически ясное решение общей композиции надгробия.

И. П. Mapтос. Надгробие С. С. Волконской. Мрамор. 1782 г. Москва, Третьяковская галлерея.

И. П. Mapтос. Надгробие С. С. Волконской. Мрамор. 1782 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 166

Более сложно задумано второе надгробие — М. П. Собакиыой (1782; Москва. Музей архитектуры). Композиционную основу надгробия составляют плоская усеченная пирамида (в верхней части которой помещен профильный барельефный портрет умершей) и саркофаг (у основания пирамиды) с расположенными здесь фигурами юного крылатого гения смерти и скорбно склонившей голову женщины. Поднятое лицо гения выражает глубокую печаль. Хотя обе фигуры не обращены друг к другу, тем не менее как общность настроения, так и тонко найденный жест гения, гасящего факел жизни, позволили Мартосу органично связать фигуры в единую композицию. Надгробия Мартоса с глубокой поэтичностью раскрывают чему скорби по умершему человеку, в них ощущается большая искренность чувств, возвышенно-этическое понимание человеческого горя.

И. П. Мартос. Надгробие Е. С. Куракиной. Мрамор. 1792 г. Ленинград, Музей городской скульптуры.

И. П. Мартос. Надгробие Е. С. Куракиной. Мрамор. 1792 г. Ленинград, Музей городской скульптуры.

илл. 167

В таком же плане решено и надгробие Е. С. Куракиной (1792, мрамор), воздвигнутое на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры (Музей городской скульптуры). Вместо сложной многофигурной композиции Мартос расположил на постаменте надгробия лишь одну полулежащую фигуру женщины. Облокотившись на овальный медальон с портретом умершей, женщина, плача, закрывает лицо руками. Сила и драматизм глубокой человеческой скорби переданы здесь Мартосом с художественным тактом и пластической выразительностью. Большой эмоциональной силы исполнены складки широких одежд, которые то беспокойно, напряженно собираются узлами, то бессильно спадают вниз. На постаменте надгробия барельеф, на котором изображены двое сыновей умершей. Как и в большинстве рельефов Мартоса, человеческие фигуры помещены на характерном для классицизма гладком нейтральном фоне.

В надгробиях Мартоса обычно находит выражение большое внутреннее благородство человеческой скорби, в них нет подавляющего человека ужаса смерти.

С начала 19 в. творчество Мартоса приобретает в значительной мере также новые черты: он обращается теперь к монументальной скульптуре, причем характерно, терно, что обращение Мартоса к монументальной трактовке тем находит известное отражение и в надгробиях, над которыми он продолжал работать. Надгробие Е. И. Гагариной (1803, бронза; Лазаревское кладбище Александро-Невской лавры) является, в сущности, новым типом надгробного памятника в виде небольшого монумента, представляя собой бронзовую статую умершей, возвышающуюся на круглом гранитном пьедестале.

Еще с 1804 г. начинается долголетняя работа скульптора над созданием для Москвы памятника Минину и Пожарскому, которому суждено было стать не только наиболее значительным произведением Мартоса, но и одним из величайших творений русской монументальной скульптуры. Открытие памятника состоялось в 1818 г., то есть уже после событий Отечественной войны 1812 г.

И. П. Mapтос. Памятник Минину и Пожарскому в Москве. Бронза. 1804— 1818 гг.

И. П. Mapтос. Памятник Минину и Пожарскому в Москве. Бронза. 1804— 1818 гг.

илл. 169

Сооруженный на Красной площади памятник Минину и Пожарскому представляет скульптурную группу на гранитном пьедестале простой и строгой прямоугольной формы, в которой с двух сторон вделаны бронзовые барельефы. Указуя простертой рукой на Кремль и как бы призывая к спасению отечества, Кузьма Минин вручает князю Пожарскому меч. Внемля призыву Минина, Пожарский принимает меч и, придерживая левой рукой щит, поднимается со своего ложа, на котором он покоился после полученных ранений. Главенствующим образом в группе является, несомненно, Кузьма Минин; его могучая фигура явно доминирует и привлекает основное внимание широким свободным взмахом руки.

Заложенная в памятнике идея гражданского долга и подвига во имя родины как нельзя более отвечала делам и чувствам русского народа. Памятник был установлен против Кремля, несколько ближе к вновь отстроенным после пожара Москвы Торговым рядам (в настоящее время памятник передвинут на новое место и стоит у храма Василия Блаженного).

Как и все почти мастера скульптуры этого времени, Мартос большое внимание уделял непосредственной работе с архитекторами. Еще в конце 18 в. Мартос выполняет ряд скульптурно-декоративных работ в интерьерах Екатерининского царскосельского дворца и дворца в Павловске (в обоих случаях в сотрудничестве с архитектором Ч. Камероном), а в самом начале 19 в. исполняет статую бегущего Актеона для ансамбля Большого каскада в Петергофе. Примером творческого содружества Мартоса с архитекторами являются также монументы, установленные в специально выстроенных зданиях-мавзолеях в парке Павловска: «Родителям» (архитектор Камерон), «Супругу Благодетелю» (архитектор Т. де Томон). В 1804— 1807 гг. Мартос выполняет ряд больших работ для Казанского собора. В числе Этих работ следует отметить монументальную фигуру Иоанна Крестителя и исполненный с большим драматизмом огромный горельеф «Источение воды из камня Моисеем в пустыне».

И. П. Мартос. Истечение воды из камня Моисеем в пустыне. Модель рельефа на аттике Казанского собора в Ленинграде. Фрагмент. Терракота. 1804—1807 гг. Ленинград, Русский музей.

И. П. Мартос. Истечение воды из камня Моисеем в пустыне. Модель рельефа на аттике Казанского собора в Ленинграде. Фрагмент. Терракота. 1804—1807 гг. Ленинград, Русский музей.

илл. 168

Среди поздних монументальных произведений Мартоса выделяется художественным качеством памятник Ришелье в Одессе (1823—1828). Мартос стремился подчеркнуть благородную простоту образа. Ришелье изображен облаченным в древнеримскую тогу, его движения сдержанны и выразительны. Примечателен свободный легкий жест правой руки, указывающей на раскинувшийся внизу порт. Памятник прекрасно связан с архитектурным ансамблем: со зданиями, расположенными по полукружию площади, со знаменитой одесской лестницей и приморским бульваром. Хотя в данном случае законченный архитектурный ансамбль площади был осуществлен позже монумента, однако проект этого ансамбля разрабатывался уже в середине 20-х гг. Большинству же поздних произведений Мартоса присуща определенная суховатость (памятник Александру I в Таганроге), подчас усложненность аллегорий (памятник Ломоносову в Архангельске). Меньше, чем прежде, чувствуется живая теплота образа не только в монументальных памятниках, но и в его поздних надгробиях.

За полувековой период преподавания в Петербургской Академии художеств Мартос воспитал не один десяток молодых мастеров. Многие его ученики сами стали прославленными скульпторами. «Фидий девятнадцатого века», как называли его современники, почетный член многих европейских Академий, Мартос является одним из крупнейших представителей не только русской, но и мировой скульптуры этого времени.

В русском искусстве первой половины 19 в., и прежде всего первого тридцатилетия, были исключительно велики достижения в области синтеза скульптуры и архитектуры. Ни в одной другой стране в то время мы не встречаем столь частых примеров тесного сотрудничества скульпторов с архитекторами и столь большого количества созданных ими первоклассных произведений синтеза искусства, как в России. Наряду с молодыми мастерами в этой области блестяще проявляют себя также скульпторы старшего поколения, творчество которых относится в основном к концу 18 в.,— в частности И. П. Прокофьев, Ф. Ф. Щедрин.

Наиболее значительными мастерами монументальной и монументально-декоративной скульптуры, работавшими в постоянном содружестве с архитекторами, были Василий Иванович Демут-Малиновский (1779—1846) и Степан Степанович Пименов (1784—1833). Оба они были питомцами Академии художеств.

Совместная с архитекторами работа Демут-Малиновского и Пименова начинается с Казанского собора Воронихина. Особенно интересна статуя киевского князя Владимира, которую исполнил Пименов (1804—1807). Образ известного деятеля древнерусского государства производит большое впечатление своей собранностью и напряженностью. Мастерски исполнены мускулистые руки, выразительны упругое движение и полуповорот всей фигуры.

Еще не успев закончить работы, предназначенные для Казанского собора, Демут-Малиновский и Пименов приступают к выполнению новых ответственных заказов — монументальных скульптурных групп и барельефов для перестраиваемого Воронихиным здания Горного института. Особенно велика здесь была роль Демут-Малиновского, которому поручалось исполнение обоих барельефных фризов и группы «Похищение Прозерпины Плутоном» (Пименов исполнил группу «Геркулес и Антей»), Демут-Малиновский и Пименов приняли также участие в работах для Адмиралтейства, исполнив три колоссальные фигуры, олицетворяющие страны света, установленные на высоких гранитных постаментах со стороны набережной Невы (четвертая фигура, «Африка», была исполнена А. Анисимовым), фигуры лежащих «рек», шесть статуй на центральной башне Адмиралтейства у шпиля.

Теме народного героизма, самоотверженной борьбы с наполеоновскими полчищами посвящена статуя Демут-Малиновского «Русский Сцевола» (1813; ГРМ (ГРМ - Государственный Русский музей в Ленинграде.)), изображающая крестьянина, который, будучи схвачен неприятелем и заклеймен (на запястье левой руки виден след от клейма с латинской буквой N), из презрения к врагу отсекает клейменую руку. Безыменного русского героя художник сравнил с легендарным римлянином Муцием Сцеволой, пожертвовавшим рукой, чтобы доказать решимость и мужество защитников Рима.

Пименов и Демут-Малиновский активно сотрудничали с К. И. Росси, приняв участие в скульптурном оформлении Елагинского и Михайловского дворцов, ансамбля Александрийского театра и других сооружений. Вершиной творчества Этих мастеров-монументалистов явилась созданная ими скульптура упоминавшейся выше арки Главного штаба.

Демут-Малиновскому суждено было намного пережить своего товарища. Он умер в 1846 г. в звании ректора Академии по скульптуре. Наибольшей известностью из поздних произведений Демут-Малиновского пользовался памятник Ивану Сусанину в Костроме, открытый уже после смерти скульптора, в 1851 г.

Одним из самобытных русских скульпторов был Иван Иванович Теребенев (1780—1815). Горячий и искренний патриот, активный член Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, Теребенев стал известен современникам также и как автор популярных острых политических карикатур на Наполеона и его армию, исполненных во время Отечественной войны 1812 г. Скульптурные произведения были созданы Теребеневым для здания Адмиралтейства.

Заметную роль в русской скульптуре первой половины 19 в. сыграло творчество скульптора Бориса Ивановича Орловского (1792—1837). Он родился в семье крепостного крестьянина Орловской губернии (отсюда и позднейшая фамилия — Орловский); в 1822 г. ему удается попасть в Академию художеств, вскоре же он был отправлен в Италию на правах пенсионера, закончившего Академию. Во время своего пребывания в Италии Орловский создал статуи «Парис» (1824) и «Фавн с цевницей» (1824—1826), а также скульптурную группу «Сатир и вакханка» (1828; все в ГРМ). В последней группе подкупает общее композиционное решение, чрезвычайно выразительна силуэтная линия, объединяющая склонившиеся друг к другу фигуры. Всей группе Орловский стремился придать романтико-лирический характер, что свидетельствовало уже о новых веяниях в русской скульптуре — стремлении смягчить несколько суровую героику классицизма и достигнуть непосредственной передачи человеческих чувств.

В 1829 г. Орловский возвращается в Петербург, где протекает основной период его творчества. Художник обращается к большим монументальным формам скульптуры.

Б. И. Орловский. Памятник Барклаю де Толли в Ленинграде. Бронза. 1832— 1835 гг.

Б. И. Орловский. Памятник Барклаю де Толли в Ленинграде. Бронза. 1832— 1835 гг.

илл. 203

Наиболее значительные произведения Орловского — памятники фельдмаршалам Кутузову и Барклаю де Толли перед Казанским собором (1832—1835). Особенность этих двух памятников заключается в том, что, являясь на первый взгляд самостоятельными, они в то же время идейно и композиционно тесно связаны друг с другом. В образах Барклая и Кутузова скульптор представил как бы начало и завершение Отечественной войны 1812 г. Статуя Барклая передает стойкость и упорство полководца, ощущение большой собранности и внутреннего напряжения. Фигура Кутузова полна экспрессии и энергии, решителен и торжествен жест фельдмаршала, указывающий и зовущий вперед. Под ногами полководца— поверженные наполеоновские знамена и орлы.

Созданные Орловским памятники перед Казанским собором являются образцом удачно осуществленного синтеза свободно стоящих на площади монументов с ранее созданным архитектурным сооружением: ясно рисуясь на фоне строгих и величественных колонн, они превосходно связаны с вынесенными вперед проездами колоннады собора, с определенных точек зрения представляются как бы «вписанными» в эти проезды, которые дают красивое архитектурное обрамление четким силуэтам памятников.

С. И. Гальберг. Портрет И. П. Мартоса. Бронза. 1839 г. Ленинград, Русский музей.

С. И. Гальберг. Портрет И. П. Мартоса. Бронза. 1839 г. Ленинград, Русский музей.

илл. 202 б

Как портретист в те годы больше всего работал скульптор Самуил Иванович Гальберг (1787—1839), ученик Мартоса. В образе человека Гальберг подчеркивает классически строгую, величавую простоту. Используя в качестве прообразов античные портреты, Гальберг, подобно ряду других русских и зарубежных скульпторов периода классицизма, композиционно строит портретный бюст по типу гермы, с прямой посадкой головы, обнаженной грудью и срезанными плечами.

Гальберг создал ряд ценных в документальном отношении портретов деятелей русской литературы и изобразительного искусства: А. С. Пушкина, И. А. Крылова, А. Н. Оленина, И. П. Мартоса, П. А. Кикина и других. С особым сочувствием встретило русское общество посмертный бюст Пушкина (на повторения этого бюста была организована специальная подписка). Помимо портретов и произведений камерного характера скульптор обращался также и к большим монументальным работам, однако произведениям Гальберга подобного рода явно недоставало той значительности, которой отличались работы Мартоса, Демут-Малиновского, Пименова.

Общий подъем русской скульптуры захватывает также и так называемые малые формы, как, например, медальерное искусство. Крупнейшим русским мастером-медальером был Федор Петрович Толстой (1783—1873), создавший серию медальонов, посвященных Отечественной войне, над которыми он работал с 1814 по 1836 г. Выразительность лепки сочетается в медальонах Толстого с ясностью и цельностью композиционного построения. Чувствуется, что скульптор на деле осуществляет слова, высказанные им о медальерном искусстве,— надо стремиться к тому, чтобы «всякий, смотря на готовую медаль, мог узнать, не прибегая к надписи, на какой случай она выбита». Так, на медали «Народное ополчение» (1816) изображена сидящая на троне женщина в старинном русском одеянии, протягивающая боевые мечи трем стоящим перед ней воинам,— аллегория России, вручающей оружие представителям «трех сословий», исполненным решимости «лететь на службу и спасение отечества». В основании трона помещена барельефная композиция, напоминающая один из рельефов памятника Минину и Пожарскому Мартоса и представляющая «граждан российских» жертвующих средства народному ополчению. Один из лучших медальонов этой серии —«Битва при Арсиз-сюр-Об» (1829) , отличающийся экспрессией и сложным пространственным расположением фигур в рельефе.

Ф. П. Толстой. Битва при Арсиз-сюр-Об. Медальон из серии, посвященной Отечественной войне 1812 года. Воск. 1829 г. Ленинград, Русский музей.

Ф. П. Толстой. Битва при Арсиз-сюр-Об. Медальон из серии, посвященной Отечественной войне 1812 года. Воск. 1829 г. Ленинград, Русский музей.

илл. 194 б

Деятельность Федора Толстого была весьма многообразной. Он был рисовальщиком, акварелистом, гравером. Особенно известны его изящные иллюстрации к «Душеньке» И. Ф. Богдановича, нарисованные и награвированные резцом им самим.

В скульптуре в годы николаевской реакции, наступившей после поражения декабрьского восстания 1825 г., происходит заметный спад, особенно в монументальной скульптуре. Ей все более не хватает общественного пафоса и обобщенности художественных форм, которые составляли ее сильную сторону в предшествующий период развития русской художественной культуры. В то время и многие русские и зарубежные мастера начинают все чаще упускать из виду специфику скульптуры; ограниченно понимался, в частности, реализм в монументальной скульптуре, не учитывалась связь с архитектурой.

Существенно, однако, что в середине 19 в. более ускоренно, чем прежде, шел процесс демократизации скульптуры. Расширяется ее тематика. Получают все большее развитие станковые формы скульптуры.

Н. С. Пименов. Парень, играющий в бабки. Гипс. 1836 г. Ленинград, Русский музей.

Н. С. Пименов. Парень, играющий в бабки. Гипс. 1836 г. Ленинград, Русский музей.

илл. 202 а

Характерные тенденции развития русской скульптуры второй трети 19 в. наглядно отражает в своем творчестве один из ведущих мастеров того времени Николай Степанович Пименов (1812—1864), сын скульптора С. С. Пименова. Известность приходит к Пименову-младшему еще до окончания Академии художеств, в 1836 г., когда им была исполнена статуя «Парень, играющий в бабки», появившаяся на академической выставке вместе со статуей «Парень, играющий в свайку» другого молодого скульптора — А. В. Логановского (1812— 1855). Появление обеих статуй на выставке в Академии носило далеко не случайный характер, а свидетельствовало об усилении интереса к жизни простого народа, который проявлялся и в изобразительном искусстве и в литературе этого времени. Статуи привлекли к себе внимание и великого Пушкина, сказавшего о них: «. . .наконец, и скульптура в России становится народною!» В выполненной Пименовым фигуре парня, с увлечением отдавшегося игре, чувствуется большая физическая сила, удаль и широта русской натуры. Характерна реалистическая передача обнаженного человеческого тела, свободная как от заглаженности и сухости позднеакадемических статуй, так и от натуралистической детализации. Удачно решена композиция статуи: свободный пространственный разворот тела играющего сочетается с устойчивостью и крепостью в постановке фигуры. Выразительно лицо парня: круглое, чуть скуластое, обрамленное густыми, подстриженными под скобку волосами; левый глаз прищурен — деталь вряд ли допустимая с точки зрения установок строгого академического классицизма в скульптуре. Обе статуи были отлиты вскоре из чугуна и поставлены в Царском Селе (ныне г. Пушкин) у входа в Александровский дворец.

До нас дошли небольшие портретные статуэтки работы Пименова, как, например, статуэтка, изображающая сидящего молодого человека с тросточкой (Всеволожского) (1844, гипс; ГРМ) и «Портрет неизвестного в кресле» (1844, гипс; Ленинград, Музей Академии художеств СССР). Эти работы Пименова непосредственно прокладывают дорогу жанровой скульптуре и многочисленным потретным статуэткам второй половины 19 — начала 20 в.

Что касается А. В. Логановского, то он почти целиком посвятил себя работе по созданию монументально-декоративных рельефов и статуй. Из работ, выполненных им для Исаакиевского собора, следует особо отметить монументальный рельеф «Избиение младенцев» (бронза), отличающийся мастерской моделировкой человеческих тел и большой экспрессией. Последние годы жизни Логановский работал главным образом для московского храма Христа Спасителя, выполняя основную часть его скульптурного убранства. В частности, Логановский сделал статую поющей Мариам, которая помещалась над левыми дверями южного фасада.

В содружестве с архитекторами успешно работал Александр Иванович Теребенев (1815—1859), сын известного скульптора и графика И. И. Теребенева. Из монументально-декоративных работ А. И. Теребенева наиболее известны могучие фигуры атлантов (1844—1849), украшающие главный вход в новое здание Эрмитажа. Ему же принадлежит замечательная по портретной характеристике небольшая статуэтка Пушкина (1837, чугун; ГРМ).

Связь скульптуры начала века и второй трети века осуществлялась деятельностью скульптора Ивана Петровича Витали (1794—1855), начавшего работать в конце 10-х гг. Витали родился в Петербурге, отец его был мастером-формовщиком родом из Италии.

В конце 20-х — начале 30-х гг. Витали создал в Москве многофигурные композиции на аттиках зданий Технического училища и Сиротского приюта (бывш. дом Апраксина на Арбатской площади), а также скульптурное убранство сооруженных у Тверской заставы по проекту О. И. Бове Триумфальных ворот в память событий Отечественной войны. В этой последней работе участвовал также друг Витали, малоизвестный, но одаренный скульптор Иван Тимофеевич Тимофеев (ум. 1830), оказавший заметное влияние на творческое развитие Витали. Тимофеевым был исполнен для Триумфальных ворот барельеф «Изгнание французов».

Монументальные произведения Витали выполнены в целом еще в стиле русской скульптуры первой трети 19 в., но с несколько менее четкой моделировкой объемов и смягченностью лепки. Последняя особенность заметна во многих работах Витали: в скульптурных группах на воротах бывш. Воспитательного дома на Солянке (1823—1827) или, например, в его известных композициях фонтанов Лубянской и Театральной площадей. Наиболее удачна скульптурная композиция фонтана на Театральной площади (30-е гг.). Изображенная здесь группа детей подкупает подлинной полнокровностью образов, свежестью и сочностью декоративной лепки.

Ряду портретов Витали присуща романтическая трактовка образа, что заметно отличает его от Гальберга. Романтизм проявлялся и в его монументально-декоративных работах: в фигурах ангелов иконостаса университетской церкви в Москве (гипс, 1836; ныне в Музее архитектуры им. А. И. Шусева, Москва) и особенно в скульптурном убранстве Исаакиевского собора, созданном после переезда скульптора в Петербург (1841—1855). В частности, исполненные Витали колоссальные фигуры ангелов, припавших к светильникам (по углам собора), перекликаются по своему характеру с фигурами ангелов университетской церкви.

Отход от традиций русской скульптуры первой трети 19 в. со свойственной ей классической простотой, ясностью и уравновешенностью заметен в созданных Витали колоссальных горельефах западного и южного фронтонов Исаакиевского собора, изображающих встречу византийского императора Феодосия с Исаакием Далматским и поклонение волхвов. Их отличает перегруженность композиции, сложный беспокойный ритм движений фигур и складок одежд. Отдельные фигуры и драпировки подчас значительно выступают за грани фронтонов.

Романтические тенденции, характерные для ряда произведений Витали, не были типичны для русской скульптуры второй трети 19 в. в целом. У большинства скульпторов того времени мы гораздо яснее видим не романтизм, а все усиливающийся интерес к передаче реальности и увлечение жанрово-бытовой тематикой— то есть то, что будет присуще именно искусству второй половины 19 в.

Развитие жанровых начал в скульптуре заметно проявляется в деятельности Николая Александровича Рамазанова (1817(?)—1867) ученика Б. И. Орловского. Будучи учеником Академии, молодой Рамазанов исполнил группу «Фавн с козленком» (1839, гипс; ГРМ). Непосредственность и живость в передаче движений настолько сильны, что вся сцена напоминает игру с козленком не античного фавна, а скорее простого русского паренька. В 1843 г. Н. А. Рамазанов уехал в Италию, а с 1847 г. преподавал скульптуру в Московском Училище живописи и ваяния — в новой художественной школе, откуда вышло в 50—60-х гг. много выдающихся мастеров искусства. В последний период своей деятельности Рамазанов работал над монументально-декоративными произведениями. Из созданных им портретных скульптур особенно интересен посмертный бюст Гоголя, которого Рамазанов знал лично (1854, мрамор; ГТГ и ГРМ).

Расширение тематики скульптурных произведений и интерес к жанру всего более заметны на примере творчества П. К. Клодта. Петр Карлович Клодт (1805— 1867)— сын генерала, участника Отечественной войны 1812 года, родился в Петербурге. Способности к скульптуре проявились у Клодта в раннем возрасте, но только с 1828 г. он начинает посещать Академию художеств в качестве вольнослушателя. В 1833 г. скульптор приступил к работе над моделями первых двух групп «Укротителей коней» (из числа четырех), установленных на Аничковом мосту в Петербурге. Романтически звучащая тема этих групп, выполненных, однако, в лучших традициях русского классицизма, может быть определена как борьба воли и разума человека с силами природы. Поверженный наземь при первой попытке обуздать животное, человек в конечном счете все же становится победителем. В последней группе он уверенно выступает рядом с подчинившимся ему конем, держа его под уздцы. Четко переданные упругие объемы характерны для всех четырех групп, ясны и художественно выразительны их силуэты. Благодаря этим качествам группы Клодта удачно входят в архитектурное окружение, в городской ансамбль. Две первые бронзовые группы Клодту пришлось повторять в связи с тем, что они были отправлены в качестве правительственных подарков в Берлин и Неаполь.

П. К. Клодт. Укротитель коня. Скульптурная группа на Аничковом мосту в Ленинграде. Бронза. 1841 г.

П. К. Клодт. Укротитель коня. Скульптурная группа на Аничковом мосту в Ленинграде. Бронза. 1841 г.

илл. 204

Следующей работой Клодта явился памятник баснописцу И. А. Крылову, законченный отливкой в 1855 г. и в том же году установленный в Летнем саду в Петербурге. Памятник Крылову носит совершенно иной характер, чем открытые незадолго до него памятники писателям Карамзину и Державину, исполненные по проектам С. И. Гальберга. Вместо аллегорической статуи музы или фигуры писателя, облаченного в римскую тогу, перед нами предстает реалистически изображенный поэт, старик Крылов. Необычным по сравнению с памятниками предшествующего, а отчасти и последующего времени оказывается здесь постамент, всю среднюю часть которого занимает сплошной, опоясывающий памятник горельеф с изображениями самых разнообразных животных — персонажей басен Крылова. В этом горельефе уже ясно видны элементы жанрового снижения значительности образа, присущей монументальной скульптуре.

Клодту принадлежит также конная статуя памятника Николаю I перед Исаакиевским собором, открытого в 1859 г. Это несомненно произведение официального характера. Вычурный и громоздкий характер носит постамент; условные тяжеловесные статуи Правосудия, Веры и другие аллегорические фигуры, выполненные Р. К. Залеманом-старшим (1813—1874), размещенные по четырем углам постамента, сочетаются со сложными многоплановыми горельефами Н. А. Разгазанова и того же Р. К. Залемана, производящими неприятное впечатление натуралистических макетов, а не подлинных произведений пластики. Художественную ценность монументу придает фигура коня с всадником, эффектно исполненная Клодтом. Движения коня легки и ритмичны, отчетливый силуэт его хорошо воспринимается с самых отдаленных точек зрения и с площади и с примыкающих к ней улиц. Изваянный Клодтом конь держится лишь на задних ногах, не имея никакой дополнительной опоры. Известно, что такой замысел вызвал в свое время обвинения скульптора в том, что он якобы неправильно рассчитал устойчивость многопудовой бронзовой массы; обвинения были опровергнуты математическими расчетами и практическим осуществлением статуи.

Очень много внимания Клодт уделял так называемой малой пластике — небольшим скульптурным группам и статуэткам, изображавшим лошадей. Отлитые в бронзе статуэтки получили распространение во многих экземплярах. Малая пластика была несомненно призванием скульптора. Во многих работах, вроде «Казацкой лошади с артиллеристом», «Мертвой лошади и волка», явно чувствуется уже повествовательность, наглядно свидетельствующая о непосредственном предварении жанровой скульптуры второй половины 19 в.

Значительное внимание к жанровой и малой пластике, с одной стороны, и вместе с тем упадок монументальной и особенно монументально-декоративной скульптуры — с другой, представляют собой типичные явления для середины 19 столетия.

* * *

Тенденция реалистической живописи 18 в.— раскрытие этической и эстетической ценности изображаемой действительности — остается ведущей и в первой половине нового столетия. Под влиянием изменившейся исторической обстановки особенное внимание обращается теперь на те черты русской жизни, которые носят характер народный и национальный. Утверждение героического и прекрасного в реальной действительности для русского искусства этого времени было в конечном счете своеобразной формой выражения романтического протеста передового, прогрессивного мировоззрения эпохи против реакционных, уродливых явлений социальной действительности.

Значительнейшим достижением русской живописи первой трети 19 в. был портрет. Его освещает гуманизм пушкинской эпохи русской культуры с ее безграничным уважением к «достоинству человека как человека». Светлый пафос борьбы против «ужасов рабства», унаследованный еще от 18 века, патриотический подъем, вызванный борьбой против французской интервенции 1812 г., трепетное ожидание торжества социальной справедливости — все это придало мироощущению передового человека начала столетия характер возвышенный. Вместе с тем гражданственное начало соединялось здесь с лирическим, интимным, что сообщало духовному облику лучших людей того времени особенную полноту. Восемнадцатилетний автор оды «Вольность» воспевает «тоски мучительную сладость» и «сердца первую любовь»; современники Дениса Давыдова видят в прославленном герое Отечественной войны не только отважного партизана, но и поэта; декабрист Лунин, один из основателей Союза спасения и Союза благоденствия, человек тончайшего ума, известен среди товарищей как «друг Марса, Вакха и Венеры». Сама гражданственность этих людей была чертой глубоко личной, идущей как бы из сокровеннейшей сущности человека, чем-то столь же естественным, как его дыхание. Нетерпение, с которым ожидают они «вольности святой», Пушкин сравнивает с томлением влюбленного. «Хромой Тургенев» восклицает: «Нет, никогда Россия не перестанет быть для меня священным идеалом,— к нему, для него, ему — все, все, все!» В портрете полнее, чем где-либо, раскрылся характер гуманизма этого времени. Идеальным членом общества считается теперь человек, соединяющий в себе служение отечеству, гуманность социальных воззрений с развитым и богатым духовным миром. Этот идеал отразил собой новый тип русского человека — сурового судьи всех крайностей крепостничества и самодержавия, идейного наследника просветителей 18 в., пылкого защитника отечества в кампании 1812 г. и одновременно преданного и нежного друга, одаренного и чуткого «любителя наук и художеств».

Наиболее ярко эти черты открывает творчество Ореста Адамовича Кипренского (1782—1836), одного из самых значительных портретистов России первой четверти 19 в.

Кипренский окончил Академию художеств в 1803 г. по классу исторической живописи, под руководством французского живописца Дуайена и Г. И. Угрюмова. Однако в дальнейшем он работал преимущественно как портретист.

Первое пятнадцатилетие 19 в. было временем творческого расцвета Кипренского. Здесь он предстает перед нами романтиком. Созданные им образы эмоциональны, им свойственно особое внутреннее горение. Героям Кипренского — в различной мере и различным образом—присуще то романтическое «томление упованья», которым Пушкин характеризует душевное состояние своих современников.

Романтизм в русской культуре начала столетия в большей мере был порожден всей той тревожной атмосферой исторических сдвигов, которая царила в Европе, сотрясаемой захватническими походами Наполеона, вспыхивающими то тут, то там национально-освободительными движениями против французской агрессии и собственной, национальной тирании. В известной мере в нем отразилось и неприятие лучшей частью русского дворянства существующих форм общественной жизни. Однако социальные иллюзии, озарявшие «дней александро-вых прекрасное начало», сообщали этим романтическим устремлениям оптимистические черты.

Романтизму Кипренского свойственна смягченность и своеобразная просветленность чувств и образов. Эмоциональность его нигде не переходит в экзальтацию, вдохновенность — в ложную патетику, недосказанность — в сугубую таинственность.

О. А. Кипренский. Автопортрет. 1808 г. Ленинград, Русский музей

О. А. Кипренский. Автопортрет. 1808 г. Ленинград, Русский музей

цв. илл. стр. 168-169

Как портретист Кипренский начинает портретом приемного отца — А. Швальбе (1804; ГРМ). Это своеобразная творческая программа молодого портретиста: некий собирательный романтический образ седого старика с суровым, энергичным лицом, волевым движением руки сжимающего посох. Манера художника свидетельствует об изучении западноевропейского портрета 17 столетия, в частности Ван Дейка, считавшегося в России в то время идеалом портретиста. Характерен для Эпохи и интерес Кипренского к созданию автопортретов. Типичен сочно написанный автопортрет художника с кистями за ухом (ок. 1808; ГТГ) с его густой сочной живописью, смелой лепкой формы, звучным световым Эффектом.

О. А. Кипренский. Портрет гусарского полковника Давыдова. 1809 г. Ленинград, Русский музей.

О. А. Кипренский. Портрет гусарского полковника Давыдова. 1809 г. Ленинград, Русский музей.

илл. 183

Одна из значительных работ этого периода — портрет гусарского полковника Давыдова (1809; ГРМ), изображенного в грозовом пейзаже в рост, облокотившимся на каменную плиту. Серьезный, задумчивый взгляд Давыдова, его большой открытый лоб — все говорит о внутренней одухотворенности. Это впечатление еще усиливается необычной «романтической» атмосферой, которую создает художник вокруг фигуры Давыдова, пронизывая пространство портрета скользящими пятнами света и тени. Звучность сочетания красного с золотом и белого с серебром в мундире гусара в контрасте с глубокими темными тонами пейзажа создает ощущение большой внутренней энергии, заключенной в этом человеке.

Непринужденность и спокойствие позы говорят о совершенном владении собой, о чувстве собственного достоинства. В романтике образа Давыдова находит выражение то особенное духовное благородство, которое соотечественники видели в русском воине — участнике антинаполеоновских войн, воспринимавшихся как борьба с «тираном», подавляющим «дух независимости народов».

О. А. Кипренский. Портрет А. П. Бакунина. Рисунок. Итальянский карандаш, пастель. 1813 г. Москва, Третьяковская галлерея.

О. А. Кипренский. Портрет А. П. Бакунина. Рисунок. Итальянский карандаш, пастель. 1813 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 185

Образ, созданный в портрете Давыдова, получил свое развитие в карандашных портретах участников Отечественной войны, исполненных в 1812—1813 гг.: Е. И. Чаплица (ГТГ), М. П. и А. П. Ланских (ГРМ), А. Р. Томилова (ГРМ) и П. А. Оленина (итальянский карандаш с пастелью; ГТГ). Типичен также и рисунок, изображающий А. П. Бакунина (1813, ГТГ) — лицейского товарища А. С. Пушкина. В этих работах Кипренский выступает как создатель нового типа камерного интимного портрета, сменившего миниатюру на кости и гравюру 18 столетия.

О. А. Кипренский. Портрет мальчика Челищева. Ок. 1810 г. Москва, Третьяковская галлерея.

О. А. Кипренский. Портрет мальчика Челищева. Ок. 1810 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 182

О. А. Кипренский. Портрет Д. Н. Хвостовой. 1814 г. Москва, Третьяковская, галлерея.

О. А. Кипренский. Портрет Д. Н. Хвостовой. 1814 г. Москва, Третьяковская, галлерея.

илл. 184

К числу лучших произведений этой поры относятся и портреты маслом: друга художника А. Р. Томилова (1808; ГРМ), С. С. Уварова (1815; ГТГ), поэта В. А. Жуковского (1816; ГТГ). Особую область в творчестве Кипренского того времени представляют собой женские портреты — Е. П. Ростопчиной (1809; ГТГ), Д. Н. Хвостовой (1814; ГТГ) и другие. Их лирическая теплота, проникновенность и в то же время конкретность предвосхищают образы поэзии Пушкина.

Одна из лучших работ — портрет мальчика Челищева (ок. 1810; ГТГ). Облик его проникнут внутренней романтической взволнованностью: он смотрит на мир широко открытыми глазами ребенка, для которого еще «новы все впечатленья бытия». В то же время, несмотря на его детский возраст, в нем угадывается внутренняя жизнь, обещающая в будущем глубокую натуру.

Темперамент мальчика подчеркнут контрастным сопоставлением темных глаз и черных прядей волос на ярко освещенном лице, белизна которого в свою очередь усиливается темным фоном портрета. Той же цели служит контраст белого воротника с насыщенным синим цветом куртки и красным — жилета и, наконец, сама свободная фактура портрета, динамическое наложение мазка.

С 1816 по 1823 г. Кипренский пробыл в Италии, где страстно увлекся классическим итальянским искусством; Рафаэлем и мастерами круга Леонардо да Винчи. К лучшим работам этого периода принадлежат портреты А. М. Голицына (ок. 1819; ГТГ) и Е. С. Авдулиной (ок. 1822; ГРМ) с их стремлением к обобщенности образа, его пластической завершенности. Изучение классического искусства и разработка сложных композиционных замыслов (в частности —«Анакреоновой гробницы») обогатили Кипренского-портретиста; окрепло его композиционное мастерство; линии контуров приобрели изысканность, а пластические объемы — необычайную убедительность.

Возвратившийся на родину Кипренский в официальных кругах был принят недружелюбно, чему, возможно, послужили причиной клеветнические нападки на художника, имевшие место еще в Италии. Однако печать приветствовала выставку его работ. Искусство Кипренского переживает новый расцвет, вызванный тем внутренним подъемом, который, несомненно, ощутил художник, вернувшийся на родину накануне восстания декабристов, когда лучшая часть русского общества жила напряженнейшей духовной жизнью.

Поиски обобщенного образа вылились в искания образа общественно значительного. Таков портрет Пушкина (1827; ГТГ). Художник, по общему признанию, изобразил здесь Пушкина—«солнце русской поэзии». Все здесь полно глубокой внутренней значительности: вдохновенный взгляд, выражение большой внутренней сосредоточенности в лице, сдержанный жест сомкнутых на груди рук, строгая, простая композиция, спокойствие линий и цветовых сочетаний. Творческое начало раскрыто здесь как наивысшее проявление природы человека. Новым для Кипренского был и замеченный еще современниками оттенок внутренней горечи, ощущаемый в изгибе рта и выражении глаз поэта. Это придает задумчивости Пушкина до некоторой степени характер скорбного размышления. По всей вероятности, здесь отражены уже настроения новой, «последекабристской» поры русской жизни.

О. А. Кипренский. Автопортрет. 1828 г. Москва, Третьяковская галлерея.

О. А. Кипренский. Автопортрет. 1828 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 186

Эта тенденция еще более отчетлива в автопортрете 1828 г. (ГТГ) и в портрете А. Р. Томилова (1828; ГРМ). В первом из них отсутствует волевое напряжение и творческий подъем, присущий юношеским автопортретам Кипренского. В несколько робкой полуулыбке, в складках век, нависших над глазами, чувствуется усталость. Можно предположить, что здесь нашла косвенное отражение действительная эволюция мироощущения Кипренского, столкнувшегося в 20-х гг. с глубоким равнодушием официальной России к его искусству. Выражение усталости и горечи есть и в лице Томилова, в его глазах, в опущенных углах губ. Художник фиксирует здесь изменения, которые вносит в сознание человека жизненный опыт.

В этих трех портретах романтически приподнятое утверждение достоинства человеческой личности сменяется более трезвым взглядом на человека, на его место в жизни, что указывает рождение нового периода русской культуры. Насыщенная цветовая гамма, эффекты светотени уступают место большей пластической четкости, более спокойному цветовому решению. Новая фаза творчества Кипренского выразила собой эволюцию, переживаемую в эти годы всей передовой частью русского общества, у которой разгром восстания декабристов и наступившая вслед за этим правительственная реакция разрушили социальные иллюзии. Рухнули надежды на социальный прогресс России ближайшего будущего и, следовательно, вера в возможность гармонического развития человеческой индивидуальности.

О. А. Кипренский. Читатели газет в Неаполе. 1831 г. Москва, Третьяковская галлерея.

О. А. Кипренский. Читатели газет в Неаполе. 1831 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 187

В 1828 г. Кипренский уехал в Италию, откуда ему уже не суждено было вернуться. Последние годы жизни были периодом интенсивных творческих исканий, примером чего могут служить «Читатели газет в Неаполе» (1831; ГТГ) — групповой портрет польских путешественников, читающих в Неаполе статью о политических событиях в Польше. Во многом несовершенная, эта работа художника представляет интерес как один из наиболее ранних в русском искусстве групповых портретов, изображающих не членов одной семьи, а круг единомышленников, людей, объединенных общими взглядами. Он важен также как одна из первых попыток в русском искусстве построить групповой портрет исключительно на психологической взаимосвязи персонажей. Однако в большинстве своем искания Кипренского тех лет шли по ложному пути. В портретах образ утрачивает большей частью свою былую значительность и цельность. Во многих случаях его произведения исполнены духа ложной, внешней романтики. Творческий кризис объясняется, по-видимому, тем, что, будучи человеком, сложившимся целиком под влиянием событий и идей конца 18 и начала 19 в., он не смог найти себе места в той сложной обстановке, которая сложилась в России после разгрома декабристского восстания.

К числу крупнейших русских портретистов первой половины 19 в. принадлежит и Василий Андреевич Тропинин (1776—1857). Как и Кипренский, раскрывает он в своих портретах ценность человеческой личности во всей конкретности ее внешнего облика и своеобразия ее духовного мира.

Однако в противоположность Кипренскому, стремившемуся показать человека, всем своим существом ощущающего исторические события эпохи, Тропинин дал более интимный облик своего современника, представив его в частной жизни. Помимо портретов Тропинин разрабатывал в своем творчестве и бытовую тематику, что делает его одним из основоположников русской жанровой живописи.

Сын крепостного крестьянина, Тропинин был отдан владельцем в Академию художеств, где учился у портретиста Щукина. Однако образование его было вскоре прервано: помещик отозвал его в деревню, где художник соединял работу домашнего живописца с исполнением обязанностей дворового человека. Тропинин получил свободу лишь в 1823 г., после чего поселился в Москве.

В. А. Тропинин. Портрет сына художника. Ок. 1818 г. Москва, Третьяковская галлерея.

В. А. Тропинин. Портрет сына художника. Ок. 1818 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 195

Ранний период творчества Тропинина (1800—1810-е гг.) известен относительно мало. Лучшая из работ этого периода — небольшой погрудный портрет сына художника (ок. 1818; ГТГ), замечательный душевной теплотой и безыскусственностью, с которой художник передает облик худенького светловолосого мальчика с несколько задумчивым, но в то же время живым выражением лица. Декоративность цветового решения портрета с его общим золотисто-коричневым тоном живописи, свободная манера письма — все говорит о связях между творчеством Тропинина и живописью 18 в.

К 20-м гг. творчество Тропинина достигает своего расцвета. Лучший портрет этой поры и одновременно крупнейшее произведение художника — портрет Пушкина (1827; Ленинград, Музей А. С. Пушкина). Поэт изображен сидящим у стола, в простой непринужденной позе спокойно беседующего или размышляющего человека. В открытом взгляде поэта, в естественной непринужденности позы, в плавной линии плеч чувствуется какая-то оптимистическая ясность духа. Тропинин убедительно передает одну из характернейших особенностей натуры поэта: здоровую, жизнерадостную основу его мироощущения.

В. А. Тропинин. Портрет Булахова. 1823 г. Москва, Третьяковская галлерея.

В. А. Тропинин. Портрет Булахова. 1823 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 196

Портрет Пушкина очень типичен для творчества Тропинина 20-х — начала 30-х гг. Простотой художественного замысла, жизнеутверждающей ясностью созданного образа, характером живописного языка ему — различным образом и в различной мере — близки такие произведения этих лет, как портреты Булахова (1823; ГТГ), гравера Н. И. Уткина (1824; ГРМ), К. Г. Равича (1825; ГТГ), неизвестного (возможно, Г. Гагарина, 1830-е гг.; ГРМ) и некоторые другие.

Художник стремится изобразить людей в состоянии умиротворенности и ясности духа, хотя его подчас интересуют и натуры с чертами внутренней неудовлетворенности. Здесь отражается особый склад жизни московского неслужилого дворянства с его независимостью, своеобразием и своеволием. Непринужденность, чувство собственного достоинства людей в портретах Тропинина носят часто оттенок внутренней, духовной свободы человека. Портретные образы Тропинина имеют ту же историко-культурную основу, что и портреты Кипренского, и являются в конечном счете одним из выражений гуманизма первого двадцатипятилетия прошлого века.

В. А. Тропинин. Кружевница. 1823 г. Москва, Третьяковская галлерея.

В. А. Тропинин. Кружевница. 1823 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 197

В 20-х гг. окончательно складывается и другой характерный для Тропинина вид живописного произведения. Им он вошел в историю русской жанровой картины. Речь идет о картинах типа «Пряхи», «Украинца с палкой» (20. гг.), «Кружевницы» (1823) (все в ГТГ). Здесь обычно переданы образы людей из народа в их характерном обличье. Фигуры изображены по пояс, на нейтральном фоне; они занимают первый (и единственный) план картины. Образы трактованы несколько идиллически, в духе сентиментализма. Тем не менее лучшие из картин такого рода отличаются замечательной поэтической цельностью образа. Их нельзя назвать произведениями бытового жанра в полном смысле этого слова. В них нет сюжета, почти нет действия, однако элементы социального обобщения, пусть понятого еще очень условно, несомненно превалируют над чертами конкретной индивидуальности, которые сохраняются здесь от первых натурных впечатлений художника. Этот тип картины был одной из ранних форм русской жанровой живописи, характерной именно для этапа ее становления. Своим происхождением они связаны с 18 в. Прототипы их можно найти, например, в творчестве Боровиковского.

Конец 30-х — 50-е гг. представляют собой другой этап в творчестве Тропинина-портретиста. В работах этого времени заметен (как и в поздних работах Кипренского) известный спад оптимистического вдохновения, с которым ранее утверждалась поэтическая цельность личности. Взгляд на человека становится более трезвым, в нем художник уже не видит черт своего идеала. Тропинин утрачивает сочность и свежесть палитры, его колорит становится холоднее, тональнее, письмо — суше, трактовка объемной формы — жестче. Вместе с тем психологический анализ в эти годы конкретнее и разностороннее. Здесь чувствуется новый Этап развития русского искусства, характеризующийся аналитическим отношением к действительности.

Художник ищет новых форм. В частности, у него складывается иной тип портрета — большой поколенный портрет со множеством аксессуаров, создающих в некоторых случаях ощущение бытового окружения. Пример — портрет Д. П. Воейкова с дочерью и ее гувернанткой (1842; ГТГ) задуманный как сцена прихода дочери в сопровождении гувернантки в кабинет отца. Во всех околичностях портрета подчеркнуто то, что говорит об образе жизни и привычках изображенных. Все это, вместе взятое, приближает портрет к бытовому жанру. В то же время Тропинин нащупывает пути создания образа общественно значительного. Таков, например, поздний автопортрет на фоне Кремля (1846, ГТГ).

Обращение Тропинина к бытовому жанру в его «Кружевнице» и «Пряхе» не было случайным явлением в русской живописи первой половины 19 столетия. Именно в это время складывается на русской почве бытовой жанр как самостоятельный вид живописи. Характерно, что первоначально он формируется именно как изображение жизни русского крестьянина. Здесь находил свое выражение глубокий интерес передовых людей эпохи к темам, связанным с жизнью народа, к нравственному облику человека из народа, к его быту. Основой этого явления было выдвижение в эти десятилетия проблемы существования крепостного права как центральной проблемы русской жизни.

Огромное значение в становлении бытового жанра имела графика. Бытовая зарисовка документально-этнографического, а иногда и сатирического характера была широко распространена в конце 18 — начале 19 в. Существенна и роль карикатуры начала столетия, переживающей свой расцвет в связи с Отечественной войной. Одной из характернейших фигур русской графики начала века был А. О. Орловский (1777—1832), сын польского корчмаря, ученик Норблина, более половины жизни проведший в России. Прекрасно владея карандашом, пастелью, гуашью, акварелью, литографской техникой, он оставил после себя многочисленные зарисовки сцен русской жизни, от путевых набросков до больших законченных станковых рисунков. Его работам присуща большая живость, а подчас и сатирическая острота, однако в целом они не выходят за пределы фиксирования впечатлений внимательного, гуманного, но несколько стороннего наблюдателя.

Заслуга утверждения в русском искусстве бытового жанра как самостоятельного и полноправного вида живописи принадлежит Алексею Гавриловичу Венецианову (1780—1847). Тема его творчества — жизнь русских крестьян. Его картины немноголюдны. Сюжет обычно чрезвычайно несложен, действие развивается в очень медленном темпе. Это не столько рассказ о событии, сколько демонстрация человека в определенном жизненном окружении. Внимание художника сосредоточено на раскрытии внутренней значительности изображаемого, его поэтичности, эстетической выразительности. В произведениях Венецианова впервые в русском искусстве была многообразно и тонко раскрыта поэзия народной жизни.

Систематического художественного образования Венецианов не получил. Некоторое время он учился у портретиста В. Л. Боровиковского, а затем копировал в Эрмитаже картины старых мастеров. До 20-х гг. Венецианов работал главным образом в области портрета и сатирической графики. В конце этого периода в его творчестве наступил перелом. К этому времени у него складывается новое, собственное понимание задач искусства как правдивого воспроизведения окружающей действительности, и прежде всего человека в его бытовом окружении.

Венецианов покинул Петербург и поселился в деревне. Написанное здесь в начале 20-х гг. «Гумно» (ГРМ)—один из его первых опытов бытовой живописи. Здесь все подчинено задаче непосредственного изображения натуры. Художник ищет — еще очень наивно — и новых форм композиционного синтеза, пытаясь найти его в буквальном копировании реального, обусловленного бытом расположения предметов в интерьере.

А. Г. Венецианов. Спящий пастушок. 1823—1824 гг. Ленинград, Русский музей.

А. Г. Венецианов. Спящий пастушок. 1823—1824 гг. Ленинград, Русский музей.

илл. 198 а

В 20-х — начале 30-х гг. Венецианов создал лучшие свои произведения, к числу которых относятся, в частности: «Утро помещицы» (1823; ГРМ), «Спящий пастушок» (1823—1824; ГРМ), «На жатве. Лето» (ГТГ), «На пашне. Весна» (20-е гг.; ГТГ), «Крестьянка с васильками» (ГТГ).

А. Г. Венецианов. На пашне. Весна. 1820-е гг. Москва, Третьяковская галлерея

А. Г. Венецианов. На пашне. Весна. 1820-е гг. Москва, Третьяковская галлерея

илл. стр. 176-177

Венецианов выходит далеко за пределы того простого воспроизведения натуры, к которому склонен был сводить свою задачу сам художник. В них раскрывается обобщающий, несколько идиллический, но чрезвычайно поэтический образ русского крестьянина и сельской природы. Крестьянам Венецианова свойственны чувство человеческого достоинства, моральная чистота, эстетическая завершенность внешнего облика. Примером может служить картина «На пашне. Весна». Молодая стройная женщина в длинном розовом сарафане и алом кокошнике, красиво обрамляющем ее высокий лоб, напоминает своей стройностью и величавостью образы русской скульптуры классицизма. Легко ступая по рыхлой пашне, она ведет двух запряженных в борону лошадей, с заботливой нежностью оглядываясь на сидящего у края пашни ребенка. Вокруг них расстилается типичный для средней полосы России пейзаж с его широким пространством вспаханного поля, узкой полоской леса на горизонте, тоненькими деревцами, растущими по обочине поля. Крестьянка — мать и вместе с тем работница — вот центральный образ картины. Облик этой женщины более всего близок образам народных песен и поэзии Кольцова.

Пейзаж как самостоятельный вид живописи у Венецианова отсутствует. Однако в его картинах это не просто фон, а среда, в которой существуют и работают люди, она органически связана с этими людьми, играет большую роль в создании человеческого образа. Пейзаж Венецианова национален: в его картинах впервые в русской живописи появилось правдивое, конкретное изображение характерных мотивов среднерусской сельской природы: золотых полей ржи, мягких густых трав, темно-зеленых елей, деревенских изгородей.

А. Г, Венецианов. Захарка. 1825 г. Москва, Третьяковская галлерея.

А. Г, Венецианов. Захарка. 1825 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 198 б

Венецианову не была чужда и столь излюбленная Тропининым форма полу-портретного-полужанрового однофигурного изображения. Иногда это просто портрет какого-либо реального лица. Таков, например, «Захарка» (1825; ГТГ). В таких работах, в частности, нашло свое убедительное выражение поэтическое восприятие Венециановым облика русской крестьянки. В качестве примера можно привести «Крестьянку с васильками» (30-е гг.; ГТГ), задумчивую, тихую, какую-то «безответную»; такой индивидуализации и одновременно типизации образа крестьянки русская живопись до Венецианова еще не знала.

В 30—40-х гг. творчество Венецианова-жанриста переживает кризис. Его образы теряют былую поэтичность, становясь суше, холоднее. Черты идеализации принимают самодовлеющий характер. Этические и эстетические идеалы начала столетия терпят крах в связи с общими изменениями в русской общественной жизни, в русской культуре. Перед искусством 30—40-х гг. стояли иные задачи. Они оказались в основном чуждыми Венецианову, чье мироощущение сформировалось в эпоху общественного подъема первой четверти 19 в.

В 20-х гг. Венецианов организовал художественную школу, просуществовавшую вплоть до 40-х гг. В произведениях учеников Венецианова и живописцев, находившихся под его влиянием, творческие принципы художника стали достоянием целого направления в русской живописи, не давшего, правда, ни одного мастера, равного по таланту их общему учителю.

Большое место занимает в их творчестве крестьянская тематика. Это этюды бородатых стариков и деревенских женщин с какими-либо предметами домашнего обихода, группы крестьян в пейзаже, многочисленные мальчики «с метлой», «с лучиной» и т. п. Очень часто это просто изображение натурных постановок в мастерской Венецианова. Многие работы венециановцев соединяют особенности портретной, интерьерной и жанровой живописи. Здесь обычно изображена семья или компания друзей за чтением, чаепитием или каким-либо другим мирным занятием в окружении любовно выписанной, документально точно изображенной обстановки комнат помещичьей усадьбы, уютной городской квартиры или мастерской живописца. Такова небольшая картина Е. Ф. Крендовского (1810 — после 1853) «Сборы на охоту» (1836; ГТГ) или написанная А. А. Алексеевым (1811—1878) «Мастерская А. Г. Венецианова» (1827; ГРМ). Не менее типичный пример —картина

А. В. Тыранова (1808—1859), прославившегося в 30-х годах в качестве портретиста: «Мастерская братьев Чернецовых» (1828; ГРМ). Часто можно встретить у вене-циановцев и собственно интерьер, иногда оживленный одной-двумя фигурами. Таково небольшое полотно «В комнатах» (ГТГ) К. А. Зеленцова (1790— 1845). К числу лучших относится «Кабинет в Островках» (1844; ГРМ) Г. В. Сороки (1823—1864), замечательно тонкого и оригинального пейзажиста. Его картины «Рыбаки», «Пейзаж с плотиной» (обе — 1840-е гг.; ГРМ) создают образ природы поэтический, ясный и чистый, но исполненный какого-то щемящего чувства грусти. В сферу интересов венециановцев вошла и городская жизнь. Типично в этом отношении творчество Л. К. Плахова (1810—1881), в частности такие его произведения, как «В кучерской Академии художеств» (1834; ГРМ). Ученики и последователи Венецианова способствовали своим творчеством укреплению реалистических тенденций в русской живописи.

Г. В. Сорока. Рыбаки. 1840-е гг. Ленинград, Русский музей.

Г. В. Сорока. Рыбаки. 1840-е гг. Ленинград, Русский музей.

илл. 200 а

К. А. Зеленцов. В комнатах. Конец 1820-х гг. Москва, Третьяковская галлерея.

К. А. Зеленцов. В комнатах. Конец 1820-х гг. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 200 б

Венециановская школа не была для своего времени единственным помимо Академии художеств очагом художественного образования. В 1802 г. учеником Академии А. В. Ступиным была организована художественная школа в Арзамасе, просуществовавшая вплоть до 60-х гг. В начале 40-х гг. в Москве было учреждено Училище живописи и ваяния, сформированное из существовавшего здесь ранее рисовального класса. Возникновение всех этих очагов профессионального образования свидетельствовало об активизации художественной жизни России, о растущих эстетических потребностях русского общества. Об усиливающейся общественной значимости русского искусства свидетельствовало и возникновение Общества поощрения художников, основанного в 1820 г. и состоявшего главным образом из представителей дворянской интеллигенции. Задачей общества была активная помощь развитию отечественного искусства и в то же время — пробуждение интереса и любви к искусству в самых широких слоях русской публики. Общество обучало на свой счет молодых людей в Петербургской Академии художеств и за границей, поддерживало художников государственными и частными заказами, организовывало выставки, вело издательскую деятельность.

Наивысшим достижением реалистической живописи в рамках ее общей романтической направленности в 20-е гг. в области пейзажа явилось творчество Сильвестра Феодосиевича Щедрина (1791—1830). Кругом своих тем и исканиями в области художественной формы оно органически связано с общим для всей русской передовой живописи первой четверти 19 в. стремлением к созданию жизнеутверждающих образов, раскрывающих поэтическую красоту реального человека, реального мира.

Сильвестр Щедрин, сын скульптора Ф. Щедрина и племянник пейзажиста Семена Щедрина, окончил Академию художеств в 1811 г., где занимался в ландшафтном классе под руководством М. М. Иванова. Значительное влияние на художника оказал крупнейший русский пейзажист Ф. Я. Алексеев. В 1818 г. Щедрин уехал за границу в качестве пенсионера Академии художеств и поселился в Италии, сначала в Риме, а потом в Неаполе. К числу зрелых и наиболее типичных произведений Щедрина следует отнести «Новый Рим. Замок св. Ангела» (1824; ГТГ) с его вариантами, «На острове Капри» (1826; ГТГ), серию пейзажей окрестностей Неаполя—«Малая гавань в Сорренто» (1826; ГТГ) и, наконец, многочисленные «террасы»: «Терраса на берегу моря» (1828; ГТГ), «Веранда, обвитая виноградом» (1828; ГТГ) и др. Тема Щедрина — обаяние прекрасной, дышащей покоем и негой природы, близкой и доброжелательной к людям. Его излюбленные мотивы — высокое, светлое, пронизанное солнцем небо, спокойное море в уютных небольших бухтах, величественные линии прибрежных скал, зеленая, просвечивающая на солнце листва виноградных лоз. Пейзажи Щедрина населены людьми — рыбаками, городской беднотой, причем люди эти своими действиями и настроением органически слиты с природой: они ловят рыбу или отдыхают на берегу, их движения неторопливы, позы и жесты просты и естественны. Впервые в истории русского пейзажа человеческие фигуры начинают играть столь активную роль в раскрытии темы произведения.

С. Ф. Щедрин. Новый Рим. Замок св. Ангела. 1824 г. Москва, Третьяковская галлерея.

С. Ф. Щедрин. Новый Рим. Замок св. Ангела. 1824 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 188

С. Ф. Щедрин. Терраса на берегу моря. 1828 г. Москва, Третьяковская галлерея.

С. Ф. Щедрин. Терраса на берегу моря. 1828 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 189

К числу типичнейших работ Щедрина относится пейзаж «На острове Капри» (1826; ГТГ). В солнечный день у самого берега, в теплой воде, рыбаки неторопливо разбирают сети. Над ними — голубое небо, полное света, с желтовато-сизыми тенями в облаках. Сизые и серебристые тона — отражение неба — лежат всюду. Они в отблесках зеленовато-охристых и голубоватых волн, на камнях; им вторят блики света, отраженного морем на прибрежных скалах и стенах полуразрушенного каменного дома.

М. И. Лебедев. Аллея в Альбано. 1836 г. Москва, Третьяковская галлерея.

М. И. Лебедев. Аллея в Альбано. 1836 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 201

В поисках средств, позволяющих передать органичность пространства природы, взаимосвязь природы и человека, Щедрин подошел к проблеме пленэра. Он преодолел условность «теплых тонов» пейзажа 18 в., разработав холодную красочную гамму, передающую впечатление воздушной атмосферы. Реалистические искания Щедрина не были в русском пейзаже этого времени явлением случайным и единичным. Щедрину близок его младший современник, рано умерший пейзажист М. И. Лебедев (1811—1837). Его роднит со Щедриным влюбленность в итальянскую природу, пристрастие к простым пейзажным мотивам, стремление обогатить колорит анализом действительных соотношений цвета и света в натуре. Такова его «Аллея в Аль-бано» (1836; ГТГ).

Лирическое восприятие природы, проявляющееся по-разному и в картинах Венецианова и в живописи Щедрина, а также свойственное Венецианову стремление передать своеобразие национального пейзажа характерны и для русской живописи последующих лет. В творчестве ученика Алексеева М. Н. Воробьева (1787—1855), в картинах учеников Воробьева пейзажистов братьев Черенцовых, Григория (1802—1865) и Никанора (1805—1879), документальная точность передачи избранного мотива и четкость перспективного построения пространства в картине, унаследованные от 18 столетия, обогащаются романтическим восприятием традиционных мотивов городского пейзажа (в серии видов Петербурга М. Воробьева) и стремлением уловить красоту среднерусской природы (волжские пейзажи братьев Черенцовых). Романтическая интерпретация природы, нашедшая себе место в творчестве позднего Щедрина и пейзажах М. Воробьева, отчетливо ощутима и в произведениях ученика М. Воробьева, замечательного русского мариниста Ивана Константиновича Айвазовского (1817—1900), чье творчество в основном падает на середину 19 столетия. Он много путешествовал, работал некоторое время в Крыму, объездил Средиземное море. Типичный пример ранней работы художника— романтический «Вид Леандровой башни в Константинополе» (1848; ГТГ). Его «Девятый вал» (1850; ГРМ) соединяет романтическую патетику с непосредственной реалистической характерностью в передаче бурного моря с гигантскими валами, увенчанными пенистыми гребнями. Реалистическое начало его искусства еще отчетливее звучит в его более поздних работах, относящихся уже к другой эпохе русского искусства.

И. К. Айвазовский. Девятый вал. 1850 г. Ленинград, Русский музей.

И. К. Айвазовский. Девятый вал. 1850 г. Ленинград, Русский музей.

илл. 224 а

Подъем национального самосознания сказался и на развитии русской исторической живописи, находящейся и в этот период под особым покровительством Академии художеств. В начале 19 в., особенно в связи с событиями 1812 г., перед русским искусством, и в частности перед Академией художеств как центром художественной жизни страны, встала задача создания монументальной картины, раскрывающей значительность отечественной истории. В этом направлении работали наиболее видные исторические живописцы этого времени: А. И. Иванов (1776— 1848) и В. К. Шебуев (1777—1855). Ими была широко использована национальная тематика. Сам дух картин этих художников был подчеркнуто патриотическим и гражданственным. Однако их работы далеки от подлинной монументальности. Проявление прогрессивных тенденций в пределах искусства, тесно связанного с Академией художеств, оказалось в это время чрезвычайно ограниченным. Классицизм как эстетическая система, на которой строилась художественная практика академического искусства, теряет для живописи свою былую прогрессивность, становясь тормозящей силой в дальнейшем ее развитии, хотя Академия и сохраняет полностью свое значение школы профессионального мастерства. Характер академической живописи этого времени раскрывается на примере творчества одного из самых видных его представителей — А. Е. Егорова (1776—1851). Прекрасный рисовальщик и педагог, воспитавший русскому искусству целое поколение замечательных художников, Егоров создавал безупречно грамотные, но в большинстве своем холодные и сухие композиции на религиозные темы.

Вторая четверть 19 в. явилась новым этапом в истории русской живописи. В русском искусстве происходит отчетливая локализация двух лагерей — прогрессивного и реакционного.

Обнажение социальных противоречий в стране после восстания 1825 г., напряженная атмосфера назревших исторических сдвигов поставили перед прогрессивно настроенной русской передовой дворянской и разночинной интеллигенцией задачу критического осмысления социальной действительности. Эта задача определила основную направленность передовой социальной и эстетической мысли Эпохи, ее литературы и искусства, лозунгом которых стал критический анализ окружающей действительности, впервые отчетливо зазвучавший в реалистической литературе конца 30—40-х гг. и в критических работах В. Г. Белинского. Им в 40-х гг. были заложены основы эстетики демократического реализма, важнейшим положением которой была верность искусства действительности.

Роль искусства должна заключаться (и в этом было одно из основных эстетических положений Белинского) в анализе, объяснении, оценке окружающей жизни с позиций передового мировоззрения, с точки зрения защиты интересов народа.

Следует отметить, что развитие реализма в живописи второй четверти 19 в. не было столь прямым и последовательным, как в русской литературе. Последняя, несомненно, открыла широкие перспективы изобразительному искусству этих лет и послужила ему мощной идейной опорой. Однако большинство виднейших живописцев второй четверти 19 в. творчески сформировалось еще в 20-х гг.— начале 30-х гг., то есть в эпоху, когда в условиях жесточайшей политической реакции, наступившей после 1825 г., лишь очень узкий круг прогрессивно настроенной дворянской интеллигенции мог представить себе дальнейшие пути общественного прогресса. Передовые социальные и эстетические идеалы того времени не могли быть ни достаточно отчетливыми, ни иметь широкого общественного резонанса. Большая часть русских художников в эти годы в своих исканиях шла ощупью, собственными путями, приходя часто к противоречивым решениям.

Стремление художников того времени увидеть мир взглядом аналитика, выразившееся в завоевании новой тематики, в достижениях пленэрной живописи, в увлечении натурным этюдом и тому подобных явлениях, сочеталось с тяготением к большим, значительным темам. Эта черта была подмечена еще современниками. Н. В. Гоголь считал, что живопись в начале столетия как бы «рассыпалась на бесчисленные атомы и части» и каждый из этих атомов «постигнут несравненно глубже, нежели в прежние времена...». «Все наперерыв старались заметить тот живой колорит, которым дышит природа»,— замечает Гоголь; художники, обращаясь к природе, стремятся постичь «все тайное в ее лоне», понять «немой язык пейзажа». Эти открытия «похожи более на опыты или, лучше сказать, записки, материалы, свежие мысли, которые наскоро вносит путешественник в свою книгу, чтобы не позабыть их и чтобы составить из них после нечто целое.. .». И вместе с тем 19 в., по мнению Гоголя, «как бы сам чувствуя свое страшное раздробление», темами своих творений «выбирает сильные кризисы, чувствуемые целой массой».

Действительно, в 30-х гг. появляется множество картин, где художники изображают народы в переломные моменты их истории. Одно за другим создаются колоссальные полотна Брюллова, Бруни, Васина, Иванова; небольшие, но монументальные по замыслу эскизы Ломтева относятся, в сущности, сюда же. Народные толпы мечутся, преследуемые разгневанным роком, ищя защиты у идолов либо вопрошая о спасении своих пророков. Эти темы и образы в основе своей отражали, несомненно, ту общую атмосферу исторических сдвигов, которая ощущалась современниками революционных событий в Европе конца 20—30 гг., и, в частности, предчувствие неотвратимых грядущих социальных перемен, которым была полна русская жизнь середины столетия.

Характерно, что эти поиски большой темы часто шли под знаком романтизма или велись в кругу канонических сюжетов и художественных приемов классицизма. Отдельные достижения того аналитического отношения к социальной действительности, о котором говорилось выше, в большинстве своем еще не находят себе соответствующих форм художественного синтеза, не влияют на создание картин, посвященных исторической теме. В этом сказывается переходный характер русской художественной культуры второй четверти 19 столетия.

В это время по-новому переосмысляется реалистическая основа прогрессивного романтизма, реалистические тенденции в изобразительном искусстве выступают в борьбе как с окончательно потерявшей свое прогрессивное значение эстетической системой классицизма, так и с элементами романтизма реакционного. Реакционный романтизм в русской художественной культуре 30—40-х гг. с его мистическим характером был тесно связан с мировоззрением реакционных, монархически настроенных дворянских кругов, определявшимся в свою очередь общим кризисом крепостнической дворянской культуры.

Проблематика эпохи отчетливо ощущается в творчестве Карла Павловича Брюллова (1799—1852)—одного из самых значительных русских живописцев тех десятилетий. Брюллов тяготеет к большим, историческим полотнам. Общий замысел их в большинстве своем романтичен, хотя в них есть много и от классицизма. В то же время в его творчестве отчетливо ощутима реалистическая основа; наиболее интересно и последовательно она проявилась в портрете, в наброске, в натурном рисунке. Типичным для своего времени явилось и то, что разрушающие систему академического классицизма реалистические искания развивались у Брюллова на основе высокого профессионального мастерства, явившегося результатом серьезного художественного образования, полученного в той же Академии.

Брюллов родился в семье академика, резчика по дереву и живописца-декоратора. В 1809 г. он был принят в Академию художеств, где занимался в классе исторической живописи. В 1882 г., по окончании Академии, он был отправлен в пенсионерскую поездку за границу, в Италию. В первые же годы жизни в Риме им написаны «Итальянское утро» (1823), «Итальянский полдень» (1828; ГРМ) и «Вирсавия» (1832; ГТГ). Все три раскрывают одну оптимистическую тему — жизнеутверждающую красоту здорового человека, всем своим существом ощущающего радость бытия. Этим Брюллов близок общей направленности живописи первой четверти 19 в. Отчетливо звучит эта тема, например, в «Итальянском полдне». Мастерски передает Брюллов эффект солнечных лучей, пронизывающих листву и виноградную кисть, налитую соком, прослеживает игру света и смягченной рефлексами тени на смуглой коже итальянки, сохраняя при этом четкость пластических объемов ее обнаженных плеч и полных рук.

К. П. Брюллов. Портрет Ю. П. Самойловой, удаляющейся с бала. 1839—1840 гг. Ленинград, Русский музей.

К. П. Брюллов. Портрет Ю. П. Самойловой, удаляющейся с бала. 1839—1840 гг. Ленинград, Русский музей.

илл. 210

С темой этих картин в известной мере связан и парадный портрет Брюллова, складывающийся в эти годы. Романтическая приподнятость образа, декоративность общего впечатления, разнообразие композиционных построений, пластическая четкость объемной формы и любовное обыгрывание фактуры предмета — особенности лучших парадных портретов Брюллова. Они типичны и для работ такого рода, написанных позже, по возвращении в Россию. К числу лучших относятся «Всадница» (1832; ГТГ), портреты В. А. Перовского (1837; ГТГ), оба портрета Ю. П. Самойловой (первый — начало 30-х гг., второй —1839—1840; ГРМ). Однако в целом парадные портреты Брюллова деградируют по отношению к этому жанру в 18 в. Образы их лишены той значительности (пусть сословие ограниченной), которая присуща репрезентативному изображению 18 в. Многие парадные портреты Брюллова носят характер чисто внешний, предваряя салонный портрет середины и второй половины 19 столетия.

К. П. Брюллов. Последний день Помпеи. 1830—1833 гг. Ленинград, Русский музей.

К. П. Брюллов. Последний день Помпеи. 1830—1833 гг. Ленинград, Русский музей.

илл. 206

В 1830—1833 гг. Брюлловым была создана большая историческая картина «Последний день Помпеи» (ГРМ), занимающая центральное место в его творчестве. Замысел картины романтичен; трагически неотвратима гибель людей под действием слепых, стихийных сил. Изображен самый момент извержения. Зарево вулкана и свет внезапно вспыхнувшей молнии озаряют мечущуюся в ужасе толпу людей, ищущих спасения. Кругом рушатся здания, низвергаются со своих пьедесталов статуи. Идея трагичности самого течения исторического процесса была, по-видимому, навеяна общей атмосферой больших исторических сдвигов, царящей в Европе конца 20-х — начала 30-х гг. Именно так понимал картину Герцен, видевший в ней прямую связь с той атмосферой политического гнета, которая воцарилась в России после подавления восстания декабристов.

Как историческая, картина «Последний день Помпеи» была для русской живописи, бесспорно, шагом вперед: объектом внимания художника здесь впервые становятся не отдельная героическая личность, а исторические судьбы целой цивилизации. Художник придерживается исторической достоверности в гораздо большей степени, нежели это свойственно мастерам предшествующего этапа. Однако композиционные каноны и целый ряд свойственных классицизму риторических приемов психологической характеристики, присущая классицизму отвлеченность постановки этических проблем — все это вносит в картину условность и холодность, лишает ее внутреннего единства. Элементы классицизма вступают здесь в противоречие с романтическим характером замысла картины.

Замкнутый и эгоцентрический романтизм автопортрета Брюллова начала 30-х гг., несколько искусственная приподнятость пафоса большинства парадных портретов, драматизм замысла «Последнего дня Помпеи» свидетельствуют о наступлении нового этапа русского романтизма, выражающего уже пессимистические настроения последекабристской эпохи. В то же время в брюлловском романтизме конца 20-х и 30-х гг. звучат отголоски той веры в прекрасную природу человека, которая вдохновляла лучших людей еще в первой четверти 19 столетия. Это ощущается в образах «Последнего дня Помпеи», внутренняя и внешняя красота которых, по мнению современников, звучала сильнее трагизма самой ситуации.

К. П. Брюллов. Гавань в Константинополе. Рисунок. Сепия, карандаш. 1835 г. Москва, Третьяковская галлерея.

К. П. Брюллов. Гавань в Константинополе. Рисунок. Сепия, карандаш. 1835 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 207

К. П. Брюллов. Горные охотники. Рисунок. Сепия, карандаш. Ок. 1835 г. Москва, Третьяковская галлерея.

К. П. Брюллов. Горные охотники. Рисунок. Сепия, карандаш. Ок. 1835 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 209

Уже в годы первой поездки в Италию Брюллов открывается как замечательный рисовальщик и акварелист. Очень хороши его акварельные портреты, составляющие вместе с работами П. Ф. Соколова лучшее, что дал русский камерный акварельный портрет первой половины 19 столетия. Портрет В. А. Корнилова на борту брига «Фемистокл» (1835; ГРМ), задуманный в духе лучших парадных портретов Брюллова, прозрачный, легкий и свободный по живописи, обнаруживает блестящее владение техникой акварели. «Прерванное свидание» (ок. 1830, акварель; ГТГ), «Гавань в Константинополе» (сепия, 1835; ГТГ), «Горные охотники» (сепия; ГТГ) рисуют Брюллова как мастера жанровой акварели, легкого путевого наброска. Последние работы отразили впечатления от путешествия по Греции; романтическая экзотика Востока позднее нашла свое выражение в картине «Бахчисарайский фонтан» (1849; Ленинград, Музей А. С. Пушкина) и неоконченном полотне «Турчанка» (1837—1839; ГТГ).

К. П. Брюллов. Турчанка. 1837—1839 гг. Москва, Третьяковская галлерея.

К. П. Брюллов. Турчанка. 1837—1839 гг. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 208

В 1836 г. Брюллов возвратился в Россию. На родине его встретили с триумфом. Он был избран академиком, назначен профессором Академии, на него дождем посыпались правительственные и частные заказы. Сам Брюллов несомненно тоже испытал творческий подъем, вернувшись на родину. По-видимому, именно результатом последнего был расцвет его портретного мастерства. В это время в творчестве Брюллова развиваются портретные формы, дающие возможность более углубленной характеристики человека.

К. П. Брюллов. Портрет А. Н. Струговщикова. 1840 г. Москва, Третьяковская галлерея

К. П. Брюллов. Портрет А. Н. Струговщикова. 1840 г. Москва, Третьяковская галлерея

илл. стр. 184-185

Брюллов и в эти годы остается в основе своей романтиком. Часто он создает образы людей, живущих напряженной внутренней жизнью, иногда улавливает в них даже борьбу каких-то противоречивых начал, отражая тем самым до некоторой степени тот сложный этап духовного развития, который переживала русская дворянская и разночинная интеллигенция после 1825 г., когда в ее среде происходил процесс вызревания новых социальных и политических идеалов, процесс, усложненный общей атмосферой депрессии, царившей в России в конце 20-х и в 30-х гг. Типичен эффектно написанный автопортрет (1848; ГТГ), задуманный как романтический образ вдохновенного творца, сломленного душевным и физическим недугом. Однако образ художника здесь несколько архаизирован, весь замысел портрета Эклектичен; он исполнен как бы в подражание фламандскому портрету 17 в. В отличие от этого в превосходном портрете А. Н. Струговщикова (1840; ГТГ) сходная тема раскрыта методом реалистическим, путем анализа реальных особенностей модели. Романтические тенденции постепенно уступают в портретах Брюллова объективному взгляду на человека, фиксирующему модель в сумме ее реальных, подчас противоречивых особенностей. Характерные черты этого процесса можно увидеть в портретах Н. В. Кукольника (1836; ГТГ) и поэта В. А. Жуковского (1837—1838; Киев, музей Т. Г. Шевченко). Общий замысел портрета Кукольника, тревожная атмосфера сгущающегося сумрака, многозначительность фона, наконец, эффектное освещение лица — все это создает образ романтического поэта. В то же время в самой позе Кукольника, в нарочитой небрежности прически, во всем его облике чувствуется оттенок позерства и самолюбования, столь присущего этому человеку в действительности. В легкой усмешке, чуть тронувшей его полные чувственные губы, в его взгляде, рассеянном, задумчивом и вместе с тем не лишенном оттенка лукавства и даже хитрости, чувствуется Кукольник-жуир, доступный низменным страстям, и в то же время Кукольник — остроумный собеседник, восприимчивый и чуткий слушатель, с которым могли делиться своими творческими планами Глинка и Брюллов. Реальный облик человека, раскрытый художником, разрушает оболочку романтического идеала.

К. П. Брюллов. Портрет археолога Микеланджело Ланчи. 1851 г. Москва, Третьяковская галлерея.

К. П. Брюллов. Портрет археолога Микеланджело Ланчи. 1851 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 211

Одновременно Брюллов терпит и ряд неудач. Они касаются главным образом тех его работ, которые он вел по официальным заказам. Все эти начинания либо оставались незаконченными, как огромное полотно «Осада Пскова польским королем Стефаном Баторием в 1581 году» (1839—1843; ГТГ), либо (как это было с большинством церковных заказов) приводили художника к холодным и надуманным решениям в духе реакционного романтизма. Одним из последних замыслов Брюллова была идея аллегорической картины, раскрывающей мысль о тщете всех человеческих начинаний перед всеразрушающей силой времени.

Болезнь заставила Брюллова в 1849 г. предпринять новую поездку за границу с целью поправить свое здоровье. Здесь были написаны им несколько удачных портретов, в числе которых — портрет итальянского ученого Микеланджело Ланчи (1851; ГТГ), соединяющий в себе многие лучшие черты Брюллова-портретиста: эмоциональность образа, меткость психологической характеристики, насыщенность цветовой гаммы. В 1852 г. в Риме Брюллов скончался.

Педагогическая деятельность Брюллова носила прогрессивный характер. В противоположность старой академической системе он считал, что основа профессионального образования — изучение натуры, хотя и признавал необходимость параллельного изучения произведений классического искусства, которые помогают находить в этой натуре общие закономерности. Среди учеников Брюллова — А. А. Агин, виднейший представитель русской реалистической иллюстрации 40-х гг. 19 в., украинский поэт и художник — реалист Т. Г. Шевченко; советами Брюллова пользовался живописец П. А. Федотов, открывший новую страницу в истории русской реалистической живописи. Существенна была роль Брюллова-педагога и в развитии художественной культуры окраин России.

Во второй трети 19 в. происходит постепенная деградация Академии художеств как административного и идейного центра художественной жизни. В 30-х гг. она была отдана в ведение министерства двора, под непосредственный надзор императора, а ее президенты стали назначаться из членов царской семьи. Именно у художников, тесно связанных с Академией всей своей творческой и педагогической деятельностью, наиболее стойкими оказываются в это время традиции уже изживающего себя классицизма, и, с другой стороны, именно в их творчестве ярко и полно проявляется реакционный романтизм. Типичный представитель академического искусства этого времени — Ф. А. Бруни (1799—1875), академик и профессор Академии, впоследствии и ее ректор, художник, пользовавшийся большой популярностью в великосветских придворных кругах. Его творчество пропитано тем вымученным искусственным мистицизмом, которым был проникнут самый дух аристократического общества николаевского времени. Ранние работы Бруни еще связаны с искусством первой четверти 19 в. Такова «Смерть Камиллы» (1824; ГРМ)— традиционно академическая, безупречно грамотная, близкая своим гражданским пафосом передовым идеалам начала столетия. Напоминает эпикурейские мотивы русской поэзии 10-х и 20-х гг. и его чувственная «Вакханка» (1828; ГРМ). Однако главная работа художника—«Медный змий» (1820-е гг.—1841; ГРМ)—принадлежит уже целиком следующему этапу. Она написана на сюжет библейской легенды о страшной каре, ниспосланной еврейскому народу, отступившемуся от своего бога. Идея картины Бруни, в сущности, антигуманистична: восставший народ под влиянием животного страха возвращается в состояние рабской покорности своим жрецам. В художественном организме картины Бруни, несмотря на безупречную грамотность рисунка и композиции, много условности: условны театральная расстановка фигур, охристо-зеленоватая гамма картины, нарочитая патетика движений.

Характерное для русской живописи тех лет соединение аналитической разработки новых методов изображения живой действительности с попытками философски осмыслить суть исторических процессов ярче всего выразилось в искусстве Александра Андреевича Иванова (1806—1858). Как и Брюллов, он принадлежит к художникам, определившим характер русской живописи своего времени. Вдумчивое, необычайно требовательное отношение к собственному творчеству, самозабвенная преданность искусству, глубокая убежденность в необходимости создания искусства нового, «удовлетворяющего требованиям новой жизни»,— вот отличительные черты Иванова.

Александр Иванов родился в Петербурге. Его отец, Андрей Иванов, был профессором Академии художеств. Одиннадцати лет Александр был помещен в Академию, которую окончил по классу исторической живописи. Ученические работы Иванова—«Приам, испрашивающий у Ахиллеса тело Гектора» (1824; ГТГ) и «Иосиф, толкующий сны в темнице хлебодару и виночерпию» (1827; ГРМ) — говорят о ранней творческой зрелости художника. Он стремится толковать традиционные академические сюжеты по-своему, с возможно большим психологическим правдоподобием и археологической точностью.

По окончании Академии Иванов в 1830 г. отправился на средства Общества поощрения художников в Италию и сразу же погрузился в серьезную, систематическую работу. Там Иванов сближается с некоторыми итальянскими и немецкими художниками, в частности с представителями так называемой «назарейской школы»— Овербеком и другими, в которых его привлекали стремление к темам философского характера, преданность искусству. Однако само искусство назарейцев, его эклектизм и условность, узость его идейного диапазона остались чуждыми Иванову.

Наиболее интересная работа тех лет — картина «Аполлон, Гиацинт и Кипарис, занимающиеся музыкой» (1831—1834; ГТГ). Построенная в принципах русского академического классицизма, она тем не менее отличается от него — и одновременно от искусства назарейцев — глубоким поэтическим чувством и жизненной правдивостью образов маленького Гиацинта и юного Кипариса.

В начале 30-х гг., после длительных поисков темы для большой картины, Иванов наконец остановился на сюжете из Евангелия, избрав тот момент евангельской легенды, когда Христос впервые появляется перед еврейским народом. Так была задумана композиция «Явление Христа народу» (1837—1857), работа над которой поглотила большую часть творческой жизни художника. Существенно, что Иванов трактовал свою тему не как чисто религиозную, а скорее как философскую и историческую. Картина должна была, по его мнению, выражать самую «сущность христианства». Утверждение христианской религии рассматривалось им как определенный момент истории духовного развития человечества, поднявший Это человечество на следующую ступень нравственного совершенства, исторического прогресса. Народ представлялся Иванову согбенным бременем социального и национального угнетения. Призыв Иоанна должен был, по мысли художника, пробуждать его от «векового безмолвия», освобождать таящееся в глубинах душ «желание свободы и независимости». В этом замысле образ Иоанна, который занимал художника чрезвычайно, приобретал особый смысл. Он в известной мере был одним из вариантов образа пророка — глашатая истины и обличителя, который был распространен в русской прогрессивной литературе первой четверти 19 в. (его наивысшее выражение — пушкинский «Пророк»). В то же время образ Иоанна связан был в представлении художника с идеями высокой, мессианской роли современного художника (в особенности — художника русского) как вождя, призванного направлять общественную жизнь своего народа. Независимо от религиозного сюжета, столь естественно облекающего мысль русского художника первой трети 19 в., картина в конечном счете явилась одним из многочисленных выражений тех мучительных поисков путей дальнейшего культурного прогресса России, которые так типичны для русской интеллигенции 30—40-х гг.

Общая композиция картины сложилась довольно быстро: на первом плане — толпа людей, пришедших слушать проповедь Иоанна и совершить символическое омовение. В центре — Иоанн, направляющий внимание толпы к Христу, чье появление вызывает радость, изумление, восторг, недоверие, враждебность.

Для исполнения своего замысла Иванов предпринял колоссальную подготовительную работу. В процессе работы он стремился найти подтверждение каждой своей мысли в беседах с людьми, чей авторитет был для него бесспорен. Так сложилась у него длительная и глубокая дружба с Н. В. Гоголем, дружеские отношения с целым рядом представителей русской интеллигенции.

А. А. Иванов. Обнаженный мальчик. Этюд для картины «Явление Христа народу». 1830—1840-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

А. А. Иванов. Обнаженный мальчик. Этюд для картины «Явление Христа народу». 1830—1840-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 212

А. А. Иванов. Фигура прислушивающегося, сидящего на земле. Этюд для картины «Явление Христа народу». 1830— 1840-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

А. А. Иванов. Фигура прислушивающегося, сидящего на земле. Этюд для картины «Явление Христа народу». 1830— 1840-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 213

А. А. Иванов. Подымающийся старик. Этюд для картины «Явление Христа народу». 1830—1840-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

А. А. Иванов. Подымающийся старик. Этюд для картины «Явление Христа народу». 1830—1840-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 215

Художник предпринял большое продолжительное путешествие по Северной Италии, задачей которого было изучение венецианских колористов. Он штудирует античные подлинники в Риме и Флоренции, вдумчиво изучает живопись Леонардо да Винчи и более всего Рафаэля, окончательно отказываясь от эклектических установок академической живописи. Одновременно Иванов систематически работал с натуры. Каждый персонаж в своей будущей картине он стремился возвысить до степени синтетического образа, сочетая для этого изучение памятников классического искусства с изучением натуры. Он писал болотистый пейзаж Кампаньи, напоминающей долину реки Иордан, оливковые рощи, прибрежные камни, наблюдал купающихся, хлопотал о поездке в Палестину. Результатом многолетней работы явилось огромное количество этюдов карандашом и маслом, по своему значению далеко превосходящих ценность вспомогательных материалов. Эти работы — самое высокое достижение русской реалистической живописи первой половины 19 в.

А. А. Иванов. Две головы. Этюд для фигуры раба в картине «Явление Христа народу». 1830—1840-е гг. Ленинград, Русский музей.

А. А. Иванов. Две головы. Этюд для фигуры раба в картине «Явление Христа народу». 1830—1840-е гг. Ленинград, Русский музей.

илл. 216

В портретных этюдах, разрабатывающих центральные образы картины, Иванов достигает большой глубины и конкретности психологического анализа. Он создает также синтетические образы, суммирующие наблюдения над реальной человеческой природой. В первом случае примером могут служить этюды головы раба (ГРМ) и (ГТГ), дающие сильное, глубоко человеческое решение образа этого персонажа картины — страдающего униженного человека, которому обещано духовное возрождение.

Весь комплекс изобразительных средств, которыми Иванов оперировал в этих работах, явился откровением в современной ему русской живописи, далеко опередившим современников и предварившим многие искания последующих десятилетий. Убедительный пример — серия пейзажных этюдов и связанных с ними самостоятельных пейзажных работ. Здесь Иванов уходит далеко за пределы непосредственной этюдной подготовки картины.

Иванов аналитически разрабатывает проблему передачи жизни природы, живой взаимосвязи всех ее частей. Проблема живописи на открытом воздухе, затронутая в русском пейзаже еще Щедриным, поставлена была Ивановым со всей серьезностью и глубиной. Примерами пленэрной живописи Иванова могут служить этюды выходящих из воды (ГТГ), где замечательно правдиво прослежено художником богатство реальных цветовых соотношений густой зеленой листвы, блестящей поверхности воды, ярко освещенной солнцем, и мокрого, сияющего рефлексами человеческого тела. Несмотря на всю остроту передачи эффектов яркого солнечного дня, цвет предметов нигде не утрачивает своей естественной насыщенности. Столь же убедительна и «Ветка» (ГТГ), где ощущение бездонного, пронизанного светом воздушного пространства, открывающегося за древесной ветвью первого плана, передается верно и очень точно взятым цветовым соотношением темной зелени листвы, чистой голубизны неба и далеких голубовато-сизых горных склонов покрытых виноградниками. Может быть, наиболее полно пленэрные искания Иванова выразились в поздней по времени серии этюдов, изображающих обнаженных мальчиков на траве, под открытым небом.

А. А. Иванов. На берегу Неаполитанского залива. 1850-е гг. Москва, Третьяковская галлерея

А. А. Иванов. На берегу Неаполитанского залива. 1850-е гг. Москва, Третьяковская галлерея

илл.стр.192-193

А. А. Иванов. Аппиева дорога. 1845 г. Москва, Третьяковская галлерея.

А. А. Иванов. Аппиева дорога. 1845 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 214

А. А. Иванов. Пейзаж с дорогой в окрестностях Неаполя. Ок. 1845 г. Ленинград, Русский музей.

А. А. Иванов. Пейзаж с дорогой в окрестностях Неаполя. Ок. 1845 г. Ленинград, Русский музей.

илл. 218

Во многих пейзажных этюдах и в особенности в пейзажах, имеющих самостоятельное значение, помимо глубокого изучения взаимосвязи явлений природы отчетливо звучит и стремление к синтетическому восприятию природы как целого, в ее единстве. Таковы, например, пейзажи, представляющие панораму Понтийских болот (1838; ГРМ и ГТГ), «Аппиева дорога» (1845; ГТГ), «Неаполитанский залив у Кастелламаре» (1846; ГТГ), «Монтичелли» («Тиволийские горы»; ГРМ), «Пейзаж с дорогой в окрестностях Неаполя» (ок. 1845; ГРМ) и некоторые другие. Широкие горизонты и лесистые долины, где местами мелькают белые домики селений, плавные и мощные линии далеких горных отрогов, подножия которых окутаны дымкой влажных болотных испарений; пустынная, уходящая вдаль сумеречная равнина, торжественный ритм древних камней, отмечающих путь в глубину, к горизонту, где в последних лучах солнца раскинулся Вечный город,— во всем этом есть эпическое начало, есть та глубина и значительность, которые характерны для жанра так называемого героического пейзажа, может быть, единственным представителем которого в 19 в. оставался Александр Иванов.

А. А. Иванов. Явление Христа народу. 1837—1857 гг. Москва, Третьяковская галлерея.

А. А. Иванов. Явление Христа народу. 1837—1857 гг. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 217

Картину, явившуюся результатом этой титанической многолетней работы, можно рассматривать как важный этап в развитии русской живописи, в частности — живописи исторической. Здесь, так же как и в «Последнем дне Помпеи» Брюллова, впервые в русской исторической живописи в центре внимания художника стоит не индивидуальная историческая личность, а народ, его история, причем эта тема решается Ивановым неизмеримо более глубоко, чем Брюлловым: у Брюллова это была еще толпа — здесь же речь идет именно о народе. Понятие народа у Иванова более широко и вместе с тем более исторически конкретно. В «Последнем дне Помпеи» люди отличались друг от друга скорее темпераментом, характером, степенью духовного благородства — в «Явлении Христа народу» они различны и своим социальным положением, причем это различие выражено в тех конкретных формах, в которых оно должно было, согласно представлениям Иванова, существовать в Иудее начала новой эры. Художник отмечает в толпе римского патриция с его рабом, состоятельных иудеев, римских всадников, надзирающих за порядком, иудейских священнослужителей. Делая одним из центральных Эпизодов в картине момент духовного пробуждения раба, низведенного своим состоянием до положения животного, Иванов в известной мере указывает на социальную природу страданий человека.

В «Явлении Христа народу»—впервые в русской исторической живописи — правдивость передачи исторического облика народа понимается не только как археологическая точность изображения костюмов и утвари, но как воссоздание мироощущения изображаемого народа, его общественных взаимоотношений, его национального темперамента и облика. Беспримерной в русской монументальной картине явилась и степень психологической выразительности ее персонажей.

Наконец в картине очень убедительно звучит новаторское понимание закономерностей колорита. Художник представил действие в рассеянном свете дня, при котором все краски звучат чистым цветом, а глубокие тени отсутствуют,— сам по себе подобный замысел был новым для русской монументальной тематической картины. Не теряя характерной для русской художественной школы того времени пластической четкости объемов, Иванов достигает замечательной свежести и чистоты цвета. Прекрасно написана в центре картины группа людей в. тени прибрежных деревьев или берег реки слева, где под сенью листвы вода и камни принимают разнообразные зеленые оттенки. Великолепна и группа так называемых «дрожащих» с холодными голубоватыми и сизыми отсветами неба на смуглых телах и теплыми бликами света, отраженного землей.

Однако, несмотря на свои замечательные достоинства, картина не явилась подлинным синтезом тех творческих находок и открытий, которые были сделаны в натурных работах Иванова. Присущее этюдам гуманистическое истолкование духовной жизни человека и реалистическая трактовка всех явлений природы в их взаимосвязи далеко выходили за рамки того идеалистического представления об историческом процессе, которое было свойственно Иванову, как человеку своего времени. Свести в законченное художественное целое реализм этюдов Иванова теми средствами, которыми располагал русский художник 30—40-х гг., прошедший школу академического классицизма, оказалось невозможным. Те новые методы живописного обобщения, которые найдены были Ивановым, например, в самостоятельных пейзажных работах, по-видимому, не выкристаллизовались еще в его собственном творческом сознании достаточно отчетливо. Картине присущи внутренние противоречия. В толпе недостаточно ощущается то внутреннее единство, которое при всем различии мироощущения собравшихся здесь людей должно было бы возникнуть в момент общего потрясения. Отдельные группы людей воспринимаются несколько изолированно, самодовлеюще. Пластическая выразительность фигур большей частью кажется сильнее их психологической выразительности.

К концу 40-х гг. в мировоззрении и творчестве Иванова наступил перелом, происшедший, по его собственному утверждению, в большой мере под влиянием современных политических событий (в числе которых, по-видимому, была и революция 1848 г.). Несомненно, впрочем, что этот перелом назревал постепенно, исподволь. Именно в эти годы у Иванова окончательно кристаллизуются мысли о необходимости создания нового искусства, тесно связанного с современностью, оснащенного передовыми достижениями современной науки, в частности философии и истории. Его картина, замысленная на ином, уже пройденном этапе исторического развития русского общества, теперь не кажется ее создателю отвечающей истинным требованиям момента. За разрешением вопроса о путях дальнейшего развития искусства он обращается к Герцену. Герцен, Огарев, Сеченов — вот люди, которые становятся для него авторитетами. Позже он обращается к Чернышевскому. Его одушевляла цель — могущество искусства «приспособить к требованиям времени и настоящего положения России». Несомненно, что именно стремление Иванова к созданию искусства, призванного преобразовать жизнь, позволили Чернышевскому ощутить в нем единомышленника, достойного представителя своей эпохи и одновременно—«человека будущего».

Новые искания Иванова — до некоторой степени — нашли свое выражение в серии акварельных эскизов монументальных росписей или картин на библейские и евангельские темы, задуманных Ивановым для специального общественного здания. По мысли художника, весь комплекс росписей в конечном счете должен был служить историко-просветительным и воспитательным целям; иными словами, речь шла о создании монументального искусства широкого общественного звучания. Замыслам художника, естественно, не суждено было осуществиться; тем не менее подготовительные эскизы к этим росписям представляют собой самостоятельную художественную ценность.

Иванов стремился здесь проникнуть в сущность отдельных религиозных систем, в психологическую природу религиозного чувства вообще, осмыслить все это с точки зрения современной ему науки. По существу, эти искания художника были одним из выражений общего для европейской культуры середины 19 столетия стремления переосмыслить традиционную христианскую догматику с точки зрения рационалистического мышления. Система преданий Библии и Евангелия трактована Ивановым как мифология древнееврейского народа, тесно связанная своими образами и сюжетами с мифотворчеством других народов древнего мира, отражающая историю духовных исканий человечества и в известной мере его реальную жизнь. Заметки, оставленные художником, свидетельствуют о том, что глубина понимания Ивановым природы религиозного мифа позволила ему ощутить мифологические образы как выражение потенциальных духовных и физических возможностей человека, как своеобразный идеал, к которому устремлялись помыслы древних.

Действительно, образы небольших акварельных эскизов полны замечательной значительности. Герои библейских легенд — Моисей, Захария, Авраам — мощные бородатые старцы в простых и величественных одеждах — предстоят перед верховным божеством и его вестниками с достоинством, бестрепетно, подчас как равный с равным, склоняясь лишь перед высшей мудростью, исходящей из их уст («Моисей перед богом, читающим ему заповеди на скрижалях», ГТГ; «Архангел Гавриил поражает Захарию немотой», ГТТ; «Три странника возвещают Аврааму о рождении Исаака», ГТГ). Решительные линии рисунка, дающего лишь общую, хотя и четкую характеристику формы, лаконичность цветовых сочетаний, смелые контрасты ближних и глубинных планов подчеркивают это ощущение величавой простоты и внутренней силы и значительности. Это усиливается еще необычностью решения световых эффектов, вообще играющих очень большую роль в эскизах. В узкой улочке предместья восточного города, зажатой между глухими глинобитными стенами, с песнями и плясками движется толпа полуголых пастухов, оповещающих о рождении Христа. Им в спину бьют лучи розового, фантастического света, исходящего от горизонта, изнутри «вертепа», от яслей младенца. Композиция строится из глубины, от источника света, прямо на зрителя, свет как бы движет вперед толпу пастухов. Именно его лучи, кажется, рождают это движение толпы; решение необычайно смелое для выученика петербургской Академии начала столетия («Славословие пастухов»; ГТГ). В контрасте горячего света высокого светильника и холодного сияния луны, разлитого над городом, рисуется сцена между Христом и Никодимом («Христос и Никодим»; ГТГ). Фигуры Захарии и архангела окутаны таинственным свечением розовато-желтого дыма храмовых курильниц («Архангел Гавриил поражает Захарию немотой»).

«Библейские эскизы» явились в большой мере следующим этапом на пути развития Иванова как исторического живописца. С еще большей глубиной понимания и знанием предмета воссоздает Иванов здесь не только характерные обычаи, одежду и утварь древневосточных народов, но и самый их исторический облик, национальные особенности склада их характера, их мироощущение, их религиозные и эстетические представления. Он приступает к серьезному изучению археологии классического Востока (Египет, Финикия, Ассирия и Вавилон), консультируясь с учеными-археологами, достигая в этой области уровня последних выводов современной ему исторической науки.

А. А. Иванов. Давид перед Самуилом. Верхняя часть эскиза «Призвание Давида на царство». Из цикла «Библейские эскизы». Акварель, карандаш. 1850-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

А. А. Иванов. Давид перед Самуилом. Верхняя часть эскиза «Призвание Давида на царство». Из цикла «Библейские эскизы». Акварель, карандаш. 1850-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 219

А. А. Иванов. Архангел Гавриил поражает Захарию немотой. Из цикла «Библейские эскизы». Акварель, белила, карандаш. 1850-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

А. А. Иванов. Архангел Гавриил поражает Захарию немотой. Из цикла «Библейские эскизы». Акварель, белила, карандаш. 1850-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 220

А. А. Иванов. Три странника возвещают Аврааму о рождении Исаака. Из цикла «Библейские эскизы». Акварель, карандаш. 1850-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

А. А. Иванов. Три странника возвещают Аврааму о рождении Исаака. Из цикла «Библейские эскизы». Акварель, карандаш. 1850-е гг. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 221

В этих рисунках и акварелях Иванов подходит к созданию нового метода построения картины. Взамен композиции классицизма, построенной в основном по принципу равновесия масс в условно ограниченном пространстве, Иванов выдвинул идею композиции, организованной в соответствии с логикой психологической коллизии действия, с учетом реального многообразия пространственных отношений в природе. Новаторская сущность эскизов заключается в большой мере именно в этой их особенности.

Эпизоды Ветхого и Нового завета трактованы здесь часто почти как реальные сцены из жизни древнего народа. Вот возле блюда с едой, поставленного на куске расстеленной на земле ткани, расположились усталые босые путники. Их угощает седой старик в грубой одежде, с пастушеским посохом в руках. Вокруг — кочевые шатры, палящее солнце, женщины, готовящие на очагах пищу... Так представил художник пророчество Аврааму о рождении Исаака. Однако Иванов не спускается до мелочной жанровой обыденности. Его герои вместе с тем, как уже говорилось выше, выражают представление Иванова о глубокой внутренней значительности духовного мира человека.

В бурном темпе ритуальных плясок, в экстатических предстояниях перед божеством, в характерных народных сценках у дверей храмов, между кочевыми шатрами, на городских площадях, где собираются старейшины,— во всем чувствуется стремление художника проникнуть в самую сущность исторического облика древнего народа. Величественные крылатые гении в иератических позах, с ассирийскими «перистыми» крыльями, своеобразный рисунок и ритм торжественных шествий, молитвенно воздетых рук — во всем ощущается желание раскрыть специфику образного мышления той эпохи. Такой глубины проникновения в историческую тему не знала русская, да и не только русская, живопись до Иванова.

Иванову не удалось создать искусство, которое, согласно его собственным замыслам, совершенно отвечало бы требованиям настоящего момента развития русской общественной жизни. В числе этих требований уже в 40-х гг. прежде всего входило критическое отражение социальной действительности. Однако это ни в коей мере не умаляет ценности творческого наследия Иванова.

Присущее русскому искусству 1830—1840-х гг. стремление найти в монументальных, обобщенных образах выражение чувств и мыслей, порожденных глубокими историческими сдвигами в общественной жизни первой половины 19 столетия, Иванов выразил убедительней и ярче, чем какой-нибудь другой русский художник. Гуманистическое содержание созданных им образов, новаторский характер его художественного метода явились вершиной развития русской живописи конца 18 — первой половины 19 в., принадлежа также к числу наиболее значительных явлений современного ему общеевропейского искусства.

Одновременно с Брюлловым, но гораздо глубже Иванов обратился к теме исторической судьбы народа. Именно эта тема будет впоследствии одной из центральных для русской живописи 70—80-х гг. В работах Иванова зарождается «хоровое начало», то есть стремление передать внутреннюю жизнь народной массы, толпы, которое критика отмечала впоследствии как одну из основных тенденций искусства демократического реализма.

Задача критического осмысления русской общественной жизни в форме непосредственного, прямого изображения и оценки ее отрицательных сторон была решена сатирической книжной графикой 40-х гг. и жанровой живописью П. А. Федотова. В том же направлении шло и развитие русской иллюстрации 40-х гг., находящейся под прямым воздействием русской реалистической художественной литературы — Н. В. Гоголя и писателей «натуральной школы». Наиболее талантливый из графиков 40-х гг.— Александр Алексеевич Агин (1817—1875). Центральное произведение Агина — его рисунки к «Мертвым душам» Н. В. Гоголя (40-е гг.). Особенно удачны образы главных героев. Агин раскрывает в действующих лицах поэмы их моральное уродство, пустоту и паразитичность их существования.

Любопытен и образ капитана Копейкина, беспомощно ковыляющего на своей деревянной ноге по лестницам и передним всяческих «значительных» особ. В противопоставлении его фигуры бездушным сановным чиновникам и их чванливым подчиненным нашла свое выражение мысль о глубоких классовых противоречиях николаевской эпохи. Значение русской сатирической иллюстрации 40-х гг. для своего времени заключалось и в том широком общественном резонансе, который она имела в силу своей массовости. На страницах книг, сборников и журналов, в отдельных листах и альбомах она пропагандировала принципы реалистического искусства.

В творчестве Павла Андреевича Федотова (1815—1852) русская реалистическая жанровая живопись вступила в новый период своего развития. От утверждения повседневной жизни как достойного объекта изображения, от выявления ее поэтической сущности она перешла к критическому осмыслению этой жизни. Федотов создал тип жанровой картины, все изобразительные средства которой направлены на раскрытие внутренних противоречий социальной действительности.

Федотов родился в Москве в семье отставного военного. К искусству он обратился не сразу: этому предшествовал долгий период военной службы. Параллельно службе, протекавшей в Петербурге, Федотов несколько лет занимался в вечерних классах Академии художеств, много рисовал с натуры. К концу 30-х — началу 40-х гг. относится целый ряд рисунков Федотова, исполненных чаще всего сепией. Уже в них художник сатирически изображает нравы большого города, показывая то купечество, то мир чиновников, то дворянское семейство, то холостую компанию офицеров. Характернейшие листы этой серии — «Передняя частного пристава накануне праздника» (акварель, 1837), «Следствия кончины Фидельки» (сепия, 1844). Иногда в этой сатире звучат трагические нотки — таковы сепии «Старость художника» (1844), «Мышеловка» (1846) (все в ГТГ). Первая изображает бедствия семьи пожилого и больного художника, вторая — живущую в страшной бедности молодую швею, которую соблазняет подарками сводня.

Первой значительной работой Федотова была небольшая картина «Свежий кавалер» (1846; ГТГ) — сатирическое изображение полнейшего нравственного и духовного ничтожества чиновничьего мира Петербурга и Москвы 40-х гг. Здесь представлена оживленная перебранка между чиновником, только что поднявшимся с постели после пирушки, и его кухаркой, развязной молодой женщиной. Во всем облике этого заспанного, неряшливо одетого в рваный халат человека со свежеполученным орденком на груди — неописуемая смесь чванства и ограниченности.

Федотову присуща точность социальной характеристики героя. Каждая мелочь в хаосе раскиданных после попойки вещей отмечает какую-нибудь типичную черту Этого молодого чиновника как представителя определенного общественного слоя. Примером может служить валяющийся под стулом томик сочинений Фаддея Булгарина. Известный реакционный беллетрист пользовался широкой популярностью как раз в среде крайне необразованного, монархически настроенного николаевского чиновничества. В картине дан оживленный «диалог», в котором персонажи, активно противодействуя друг другу, как бы вскрывают сюжет изнутри, показывают оборотную сторону явлений жизни. Этот прием станет для Федотова одним из излюбленных. Аксессуар, указывающий ранее, в жанровой живописи первой половины столетия, на характер жизненного окружения человека, теперь помимо

Этого начинает играть роль его обличителя.

П. А. Федотов. Сватовство майора. 1848 г. Москва, Третьяковская галлерея.

П. А. Федотов. Сватовство майора. 1848 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 222 б

Главное произведение Федотова — картина «Сватовство майора» (1848; ГТГ), изображающая сцену приема жениха-офицера купеческим семейством.

Здесь подмечено одно из характернейших явлений русской жизни 40-х гг. — стремление части купечества подняться на общественной лестнице ступенью выше и, с другой стороны, желание многих представителей разоряющегося дворянства поправить свои дела выгодной женитьбой.

Окончательной завершенности достигает в этой картине художественное мастерство Федотова. В действиях изображенных людей, в выборе характерных аксессуаров нет той нарочитости, которая была еще в «Свежем кавалере» и большей части выполненных ранее рисунков. Действующие лица разбиты на группы, каждая из которых выполняет какую-либо определенную роль в раскрытии замысла, и в то же время все они умело подчинены единому сюжетному и композиционному целому. Мастерски прослежены Федотовым все богатство игры цветовых рефлексов в переливающемся, плотном шелке платья купчихи, тонкие сочетания серого и розового в воздушном наряде дочери. Великолепно написана бронзовая люстра, чуть мерцающая в полумраке. В той увлеченности, с которой Федотов воссоздает все свойства изображенных предметов, в том, что он, высмеивая жеманство купеческой дочери, замечает все же ее миловидность, проявляется все та же любовь к реальному облику окружающей жизни, которая была свойственна живописцам первой четверти 19 в. Критическое осмысление действительности не мешает Федотову остро чувствовать ее пластическую и живописную красоту.

П. А. Федотов. Вдовушка. 1851 г. Москва, Третьяковская галлерея

П. А. Федотов. Вдовушка. 1851 г. Москва, Третьяковская галлерея

цв. илл. стр. 200-201

В работах Федотова 50-х гг. усиливается трагический оттенок раскрытия жизненных противоречий, который ощущался еще в некоторых его ранних сепиях. Характерные примеры—«Вдовушка» (1851; Иваново, Областной музей) с ее многочисленными вариантами и особенно картина «Анкор, еще анкор!» (ок. 1851; ГТГ). Первая (в варианте ГТГ) изображает молодую вдову, только что потерявшую мужа. Красивая, с нежным овалом лица и стройной шеей женщина стоит, опустив голову и беспомощно опершись на крышку комода, в позе человека, безучастного ко всему окружающему. Сгустившиеся зеленоватые сумерки, крохотный огонек свечи, горящей в глубине комнаты, усугубляют ощущение одиночества и безнадежности.

Сопоставление различных по времени вариантов «Вдовушки» позволяет утверждать, что раз от разу Федотов стремился усилить внутреннюю одухотворенность и внешнюю красоту своей героини. Тяготение к лирическим женским образам ощущается и в маленьких живописных портретах Федотова, которые он писал в течение всей своей жизни, параллельно работе над сатирическим рисунком и жанровой картиной. Примером могут служить портреты девушек из семьи Жданович (ГРМ). Эти тенденции сближают Федотова с тем стремлением утвердить положительное, прекрасное в окружающей действительности, которое было свойственно живописи первой четверти 19 в.

П. А. Федотов. Портрет Н. П. Жданович. 1849—1850 гг. Ленинград, Русский музей.

П. А. Федотов. Портрет Н. П. Жданович. 1849—1850 гг. Ленинград, Русский музей.

илл. 222 а

П. А. Федотов. «Анкор, еще анкор!» Ок. 1851 г. Москва, Третьяковская галлерея.

П. А. Федотов. «Анкор, еще анкор!» Ок. 1851 г. Москва, Третьяковская галлерея.

илл. 223

Маленькое, как всегда у Федотова, полотно неоконченной картины «Анкор, еще анкор!» представляет зрителю будни офицера николаевской армии, отбывающего службу в каком-то глухом углу России. Бессмысленность и бесцельность существования этого человека, убивающая в нем всякое живое чувство,— вот тема картины, осуждающей губительное влияние, которое оказывала на человека система николаевской военщины, столь хорошо знакомая Федотову по собственному опыту. Расслабленная поза лежащего ничком на лавке офицера, красный, горячечный свет одинокой свечи создают ощущение безысходного одиночества и пустоты существования. Очень выразителен пейзаж, чуть видный в окне: снежные сугробы под холодным лунным светом, полузанесенная снегом изба со светящимся красным окошком. Он создает впечатление совершенной оторванности Этого угла от всего остального мира.

Стремление открыть отрицательную сущность данного социального явления поставило Федотова перед задачей выявить внутреннюю трагичность в обыденном, внешне безобидном моменте, лишенном даже сюжетного действия. Федотов раскрывает смысл происходящего, используя все средства своего искусства: активную роль играют в этих картинах не только позы и жесты действующих лиц, но и характер пространства комнаты, колорит и т. п. Все компоненты произведения наделены силой большого эмоционального воздействия.

По сравнению со «Свежим кавалером», со «Сватовством майора» эти работы представляют собой новый этап развития Федотова-жанриста. Несколько нарочитая режиссура его картин 40-х гг. сменяется здесь более органичным объединением всех компонентов в едином эмоциональном звучании. Художник ищет путей образного выражения темы.

Поставив своей задачей раскрыть социальную действительность в ее противоречиях, в ее многогранности, Федотов пришел к новому типу жанровой картины. Персонажи его сопоставлены один с другим в активном противодействии, что позволяет вскрыть явление в его противоречиях. Сюжеты его динамичны, действие развертывается во времени, в пространстве. Федотов ввел в русскую жанровую живопись целый ряд изобразительных средств и приемов, предопределивших некоторые основные принципы построения жанровой картины в живописи критического реализма, расцвет которого падает на вторую половину 19 столетия.

оглавление

Дочь Бейонсе стала самым

богатым ребенком в мире — Дочери певицы Бейонсе и рэпера Джей-Зи, ...

news.rambler.ru

Конец «революции Обамы»? —

Конец «революции Обамы», экономический застой в США и вероятность. ..

news.rambler.ru

Саммит Украина — ЕС:

закономерный финал? ("Обзор прессы") — В Киеве в начале недели состоялся. ..

news.rambler.ru

Народный пилот — Москва. 17

ноября. INTERFAX. RU — История гонок «Формула-1» уходит в 20–30-е годы. ..

news.rambler.ru

begun

У нас глобус бар купить можно с доставкой на дом.

____________________________________

ПОСТМОДЕРНИЗМ

ПОСТМОДЕРНИЗМ

ПОСТМОДЕРНИЗМ В ИСКУССТВЕ

(фр. postmodernisme – после модернизма). Модернизм (иначе авангардизм) – общее понятие, охватывающее течения искусства и литературы первых десятилетий 20 в., резко порывающие с классическими традициями художественного творчества.

Постмодернизм представляет собой скорее умонастроение, интеллектуальный стиль. Как тип ментальности постмодернизм – это гиперрефлексия, возникшая в условиях религиозно-философского вакуума, дискредитации идеологических концептов, тотального релятивизма, перепроизводства предметов сиюминутного потребления. Как творческая установка постмодернизм являет максимум интеллектуально-игрового, эвристического, рефлексивного, деструктивного и минимум смыслообразующего, этического, эстетического, конструктивного.

Из многочисленных работ, посвященных художественной культуре второй половины 20 в., следует, что постмодернизм – это продуцирование вневременных текстов, в которых некто (не автор!) играет в ни к чему не обязывающие и ничего не значащие игры, используя принадлежащие другим коды. Соответственно постмодернизм не относится к области философии или истории, не связан с идеологией, не ищет и не утверждает никаких истин. Постмодернизм расценивается как реакция на модернистский культ нового, а также как элитная реакция на массовую культуру, как полицентричное состояние этико-эстетической парадигмы. Постмодернизм также рассматривают как реакцию на тотальную коммерциализацию культуры, как противостояние официальной культуре.

Из рассуждений Бодрийара о гиперреальности в работе этического можно сделать вывод, что суть постмодернизма – кокетство. «Имманентная сила соблазна, – пишет он, – все и вся отторгнуть, отклонить от истины и вернуть в игру, чистую игру видимостей». Сила образа – это секрет, который в действительности лишен того, что могло бы быть раскрыто, – какого-либо смысла и содержания. Соблазн такого искусства – в намеках на якобы существующую здесь тайну.

Образ хаотического сверхсложного мира – отправной момент современной художественной культуры; постмодернизм – изображение мира, о котором нет знания.

Онтологическое постмодернизма лежит за пределами искусства. Это кризис метафизического мышления, распад картины мира.

Парадигматическое постмодернизма: Гиперрефлексия. Агностицизм. Нигилизм (цинизм). Тотальный релятивизм. Смех (ирония, сарказм).

Специфическое искусства и литературы постмодернизма: Эквивалентность формообразующих. Стилистический эклектизм. Вторичность. Интертекстуальность. Референциальность. Неполнота дискурса. Внесистемность, произвольное фрагментирование. Повторы, перечисления, совмещения. Перегруженность аллюзиями и семиотическая избыточность.

Отличие референциального сознания – его соотнесенность не с реальностью предметного мира, но с рефлексией по поводу поэтики и эстетики.

Классический реализм, утверждавший антропоцентрический образ мира – более или менее гордое представление Человека о себе, – переродившийся затем в псевдореализмы национал- и интернационал-социализмов, как техника присутствует среди прочих в пространстве современного искусства. Однако сегодня реалистические формы (гиперреализм) – это только способ изображения, «отображающие», которым нечего отображать. В этом смысле бессистемность, хаотическая мозаика постмодернизма есть объективное воспроизведение фрагментарности наших представлений и беспомощности искусства, лишившегося глубины, кода, представлявшего тайну мироздания.

Искусство постмодернизма – в той мере, в какой оно сохраняет функции искусства, – это не только игра, изобретающая игру, изобретающую игру (и т.д.), но и попытка преодолеть катастрофическую разобщенность человека и мира.

Способ преодоления – ирония и неопределенность, дадаистический запрет на серьезность, содержательность – определяет стилистику постмодернизма. Отсутствие сюжета, замысла, смысла компенсируется интертекстуальной насыщенностью. Эти признаки могут проявляться в той или иной мере в литературе, поэзии, публицистике, театре, изобразительном искусстве и концентрированно – в собственных постмодернистских жанрах, таких, как флюксус, хэппенинг, перформанс…

_________________________________