Языческие святки
Наследие древней славянской культуры, относящееся к дохристианскому периоду. Особая насыщенность магическими обрядами, гаданиями, прогностическими приметами, обычаями и запретами, регламентирующими поведение людей, выделяет святки из всего календарного года. Эта языческая традиция осмысливается как пограничный период между старым и новым хозяйственным годом, а также представлениями о приходе на землю с того света душ умерших, о разгуле нечистой силы в середине зимы.
Незримое присутствие духов среди живых людей обеспечивало, по народным воззрениям, возможность заглянуть в свое будущее, чем и объясняются многочисленные формы святочных гаданий.
Игрища
Святки праздновались всеми, в них участвовали и стар и млад. Но в основе своей это был праздник молодежи — игры, песни, обходы домов, посиделки, гадания создавали неповторимую атмосферу святочного веселья.
Взять, к примеру, те же посиделки. Осенью и зимой такие общие сборища, чтобы вместе повеселиться, устраивались каждую неделю. Но святочные посиделки, и прежде всего рождественские, были особенными. Каждый участник приносил с собой в узелке несколько смен новой верхней одежды — рубах, сарафанов, платков, и при каждой новой игре переоблачался. Молодые же из бедных семейств, не имевшие возможности купить себе обновки, занимали их у более состоятельных соседей, а потом отрабатывали хозяевам, давшим им одежду на время святочных игр. (Кстати, этот обычай переодевания в новое во многих семьях сохранился до наших дней, правда, перенесен был на Новый Год. Кто новую рубашку одевает, кто платье, а кто так просто носки.)
Сегодняшнее значение слова “игра” не совсем соответствует тому, что было употребительно в прошлом. Игрой, например, считалось загадывание загадок. Вероятно, когда-то в прошлом это был какой-то магический обряд. Со временем истинный смысл его затерялся, но традиция сохранила и сам тип вопросно-ответных песен, и древнейшую форму исполнения — двумя группами девушек в виде своеобразного диалога. “Кругло, горбато, Около мохнато; Придет беда, потечет вода”, загадывают одни. Вторая группа отвечает: “Ох, глаза, вы мои глаза, Мои глазоньки…”
Нет посиделок без хоровода. Это тоже своего рода игра, но одновременно и танец. Например, все девушки ходят по кругу (они — “царевны”), а одна оставшаяся ходит по-за кругу (“царевен”) и, с пением определенных куплетов, выводит во второй, больший круг свою первую избранницу, затем — вторую, третью… И так до тех пор, пока из первого круга не выйдут все девицы. Затем вереница девушек делает несколько поворотов, хороводных зигзагов, и на том игра кончается.
В большинстве своем игры были, в общем-то, безобидными. Посреди избы сидит на чурбане старик (разумеется, кто-нибудь ряженый), а вокруг ходит его молодая жена в кокошнике и фате, приплясывает и жалуется на дряхлость мужа. Хор ей подтягивает. Жена посылает мужа пахать, сеять, косить, жать — одним словом, выполнять обязательные для любой семьи сельские работы. В ответ “старик” только кашляет, стонет и дребезжащим голосом отвечает: “Моченьки нет”. Наконец, когда все полевые работы закончены, жена сообщает, что все соседи принялись пиво варить, и зовет его к друзьям бражки испить. Тут “старик” проворно вскакивает: “Пойдем, матушка, пойдем” — и бодренько утаскивает за собой молодую жену.
Одной из любимейших была игра в “молчанку”. По команде: раз, два, три — все парни и девушки должны были хранить самое серьезное молчание. Только ведь кто его долго выдержит, переглядываясь в этот веселый вечер! Даже за каждый смешок, улыбку, ухмылку полагалось наказание: съесть пригоршню угля, поцеловать какую-нибудь старуху, позволить облить себя водой с головы до ног…
Но бытовали и игры, которые в иное время посчитались бы непристойными, например игра “В кузнице”. В избу вваливается толпа перемазанных сажей парней во главе с кузнецом, на котором из всей одежды только портки, а верхняя часть туловища целиком открыта и разрисована кружками, изображающими пуговицы. За кузнецом вносят широкую скамью, покрытую спускающимся до земли пологом, под которым прячутся человек пять-шесть ребятишек. Кузнец расхаживает по избе и хвастает, что может сделать все, что угодно — замки, ножи, топоры и, сверх того, умеет “старых на молодых переделывать”. “Хочешь, я тебя на молодую переделаю?” — обращается он к самой старой из присутствующих. Та, разумеется, не соглашается. Тогда кузнец приказывает одному из своих спутников: “Ну-ка, ты, старый черт, полезай под наковальню. Я тебя перекую!”. Тот лезет под полог, кузнец бьет деревянным молотом по скамье и из-под нее выскакивает мальчишка. Интерес игры состоит в том, что при каждом взмахе молота с кузнеца сваливаются портки, и он остается обнаженным. Когда перекуют всех старых людей в избе, приходит черед девушек. “Тебе, красавица, что сковать?” И каждая девица должна что-нибудь заказать, а потом, выкупая заказ, поцеловать кузнеца, который при этом старается как можно больше измазать ее сажей.
Игры, песни, хороводы обычно прерывались приходом ряженых (впрочем, ряжеными на Святки ходили и днем, но чаще всего — под вечер).