2.3.Показание а.И.Михайловского-Данилевского.

В «Дневнике 1816 года» А.И.Михайловского-Данилевского содержится

запись о том, что он доложил Александру I о Курине, Стулове и

Чушкине и, в итоге, крестьяне были лично представлены царю во

время его пребывания в Москве летом 1816 г.

После представления императору крестьяне приходили к

Михайловскому-Данилевскому поблагодарить за протекцию.

Михайловский-Данилевский особо отметил, что крестьяне

рассказывали ему «о неимоверных жестокостях их против врагов

отечества, между прочим, что они живых французов жгли и зарывали

в землю» [98, стр.162]. Эта запись требует пояснения.

Сведения о диких пытках и истязаниях, которым русские крестьяне

подвергали пленных солдат Великой Армии, тщательно скрывались от

советского читателя в 1940-е - 1980-е годы. Авторы

псевдопатриотической ориентации скрывают эти факты до сих пор

(например, [114]) и даже ставят в упрёк западным исследователям

спекуляции на этой теме [93].

Между тем, ничего из ряда вон выходящего в этом явлении нет.

Патриархальный варвар-крестьянин, живи он хоть в Японии, хоть в

России, в массе своей по-животному жесток, как жесток и культурно

примитивен его быт. В 1812 году прекрасно известная элите

жестокость простонародья сознательно поощрялась политикой

русского правительства и официальной православной церкви. И то,

что выглядело диким для современной Франции, в России было вполне

возможно. Русские крестьяне, жившие общинами в своём ограниченном

мирке, в массе были чрезвычайно далеки от идеи национального

патриотизма.

Существует точка зрения, что водораздел между местными жителями и

оккупантами проходил по конфессиональному признаку: православные

крестьяне били «нехристей».

Однако, это не вполне верно хотя бы потому, что русское

простонародное православие носило обрядоверческий характер.

Отношение крестьян к иноземным солдатам было вполне лояльным,

покуда последние относились к ним хорошо, платили деньги за

продукты, уважали места отправления религиозных обрядов и

«жрецов»-священников и не прибегали к неоправданному насилию.

Имеются свидетельства того, что крестьяне приветствовали

Наполеона и установленную им власть, как своих избавителей от

помещиков [31 и др.], грабили помещичьи имения и саму Москву

вместе с иноземными солдатами и т.д. [24 и др.]. Кстати, и в

русской армии среди солдат и, особенно, казаков мародёрство и

грабежи населения приняли после Бородина угрожающий размах [51;

99; 100; 106 и др.].

Вместе с тем, официальная православная церковь и такие деятели,

как московский главнокомандующий гр. Ф.В.Ростопчин, приложили все

усилия к тому, чтобы разжечь религиозные страсти и развязать

«православный джихад».

Населению внушалось, что «злодей-француз» не просто враг, но

«некрещёный враг», а потому «вали его живого и мёртвого в могилу

глубокую» (воззвание Ростопчина к подмосковным крестьянам).

Последнее исполнялось буквально: крестьяне зарывали «басурман»

живьём, наивно считая, что коли они «своей смертью в земле

помрут», то они не будут отвечать за убийство перед Богом

[78,стр.15; 103, стр. 126 и др.].

Пропагандистская кампания сыграла некоторую роль, но, в основном,

«остервенение народа» (Пушкин) было вызвано принимавшими всё

более судорожный и потому неизбежно жестокий характер метаниями

неприятельской армии в поисках пищи, фуража и бытовых удобств.

Как только иноземный солдат начал отбирать имущество крестьян

насилием и обманом, осквернять места коллективных молений - он

погиб. Кстати, одна столетняя вохонская старуха так и сказала о

своём крае: «Здесь кончилась французская война» [90, стр.3].

Крестьяне сжигали пленных живьём, заперев в деревянных строениях;

сжигали, обмотав тела соломой или облив горючим материалом,

насаживали на кол, запарывали вилами, топили; казаки продавали их

за пятак бабам и детишкам для медленного умервщления; раненых

солдат в плен не брали, добивали; тяжелораненных пленных

скидывали с телег; прославленный герой-партизан (и, по убеждению

современников, душевнобольной садист [77, стр. 216; 103, стр.140;