IV. Осведомление в России и Европе

Таким образом, надзор за настроениями населения нельзя считать присущим исключительно социализму или большевистской идеоло­гии. Однако мои оппоненты все же могут настаивать на том, что склон­ность к такому надзору была типично русской особенностью: просто в данном случае традиционный для России авторитаризм принял но­вую, более действенную форму [60]. Именно поэтому я хочу еще раз прибегнуть к компаративному методу и сопоставить проводившиеся в России мероприятия по надзору за населением с такими же мероп­риятиями, практиковавшимися в тот период другими великими дер­жавами.

С самого начала необходимо заметить, что, хотя царскую охранку часто изображают как характерный институт русского самодержавия, находившиеся в ее ведении «черные кабинеты» были созданы по об­разцу французских «cabinets noirs», учрежденных Наполеоном и усо­вершенствованных в течение XIX века французским государством (мы видим, что в России воспользовались даже французским названием данных учреждений) [61]. Составление государственной картотеки про­тивников существующего строя, включавшей в себя фотографии сму­тьянов - те самые фотографии, которые сегодня используются для «ук­рашения» биографий ведущих революционеров, - также стало приме­няться в России далеко не спонтанно. Эта усовершенствованная фор­ма «человеческого архива» появилась только после того, как россий­ское государство решило упорядочить поток поступающей к нему ин­формации при помощи введения системы каталогизации, предложен­ной французом А.Бертильоном [62]. (Между прочим, бертильоновс-кая система каталогизации была еще одной формой практики, не со­всем четко вписывавшейся в определенные хронологические или иде­ологические границы, она также начала свое существование еще при царском режиме и продолжала применяться в советский период). Итак, полицейский надзор за населением - сбор индивидуальной информа­ции о противниках существующего строя как превентивная мера - не был чем-то уникальным, присущим только российскому самодержа­вию. Но как же обстоит дело с правительственным надзором - сбором информации с целью ознакомления с настроениями населения и уп­равления ими? Граница здесь пролегает не столько между Россией и Европой, сколько между Европой до мировой катастрофы 1914 года и Европой после начала катастрофы - включая сюда и Россию.

В ходе войны все державы приступили к широкомасштабной, стро­го упорядоченной перлюстрации внутренней почты; все они практи­ковали перлюстрацию в целях надзора за настроениями населения. С развитием военных действий немецкие военные власти, подобно сво­им русским коллегам, «занимались активным чтением солдатских писем с фронта, [и] зачастую были глубоко обеспокоены их содержа­нием». Немецкие власти также перехватывали и анализировали пись­ма, отправлявшиеся на фронт и с фронта для составления регулярных донесений о настроениях (Stimmung) и моральном духе (Geist) [63]. В течение десятидневного отчетного периода один армейский отдел по­чтовой цензуры тщательно просматривал более 54 тысяч писем - и все для того, чтобы составить требовавшийся раз в два месяца обзор мо­рального духа армии [64]. Необходимо отметить, что донесения не­мецкой цензуры были почти идентичны по форме тем донесениям, которые составляли цензурные отделения русской армии.

Французское командование начало активно использовать надзор за настроениями людей лишь в начале 1917 года, когда оно стало про­являть глубокий интерес к моральному духу и настроению как в вой­сках, так и среди мирного населения. Чтобы более эффективно преду­гадывать и направлять opinion publique (французский эквивалент рус­скому «настроению» и немецкому Stimmung), французская армия уч­редила свои собственные отделения почтовой цензуры, «специальной Целью которых были чтение и анализ почты, проходившей через руки их сотрудников» [65]. А с середины 1917 года главный разведыватель­ный отдел Генерального штаба французской армии начал составлять Регулярные «конфиденциальные бюллетени о моральном духе внут­ри страны», используя в основном материалы, поставлявшиеся отде­лениями почтовой цензуры, действовавшими на фронте и по всей стра­не [66].

Британская армия прибегла к аналогичным мерам, хотя и несколько позже, чем другие державы (эта задержка была вызвана не столько неким прирожденным либерализмом англичан, сколько тем фактом. что всеобщая воинская повинность была введена в Великобритании только в ходе войны: именно для армии, комплектующейся на основе гражданского населения, моральный дух как в тылу, так и на фронте. становится предметом особой заботы). Здесь четко выявляется разли­чие между цензурой как таковой и надзором за настроениями населе­ния. Почти с самого начала войны, напоминает нам Пол Фасселл офицеры подвергали цензуре письма рядового состава вверенных им воинских частей (солдатам было хорошо известно о том внимании, которое привлекали их письма) [67]. Количество сотрудников почто­вой цензуры росло в Британии, как грибы после дождя: со 170 чело­век в конце 1914 года до 1453 человек в 1915 году и до 4861 человека к ноябрю 1918 года, то есть достигло примерно 50% того количества сотрудников, которое в начале 20-х годов использовал для аналогич­ных целей советский режим (при значительно большей численности населения) [68]. Но только в начале 1918 года британская армия при­ступила к подлинному надзору, основанному на правительственной концепции: именно тогда цензурный отдел Генерального штаба на­чал составлять трехмесячные сводки о солдатских настроениях, осно­ванные на выдержках из перехваченных писем [69].

По всей Европе, так же как и в Российской Империи, а позже - в СССР, первая мировая война вызвала к жизни занимавшиеся надзо­ром за настроениями бюрократические системы, подобные созданно­му Донским правительством ДОО и учрежденным советским режи­мом информационным отделам ЧК и ГПУ. И, как и в СССР, целью сбора такой информации было использование ее для построения об­щества определенного типа.

Французы, как и русские, вступили в войну, не располагая строй­ной системой осведомления. В нашем распоряжении имеются некото­рые материалы о настроениях людей в первые месяцы войны; но они появились только потому, что министр образования потребовал от всех подчиняющихся ему преподавателей собирать сведения о реак­ции населения на начало войны и мобилизации [70]. Некоторое вре­мя, однако, в официальных донесениях о настроениях населения вни­мание концентрировалось только на рабочем классе - причем преиму­щественно в Париже. Но к 1916 году некоторые префекты (эпизоди­чески и по собственной инициативе) начали следить за общими на­строениями населения, а с середины 1917 года министр внутренних дел стал требовать от всех префектов донесений о настроениях насе­ления во вверенных им округах [71]. Одновременно командующие во­енных округов по всей стране начали составление ежемесячных бюл­летеней о моральном духе населения, основанных на донесениях их подчиненных из рядов военной и гражданской иерархии. С этого времени различные гражданские и военные органы власти не­устанно «прощупывали» французское общественное мнение; именно это стремление привело к возникновению (к концу 30-х годов) Отдела Методов Контроля (Service du controle technique) [72].

В Англии, как и во Франции, 1917 год стал годом возникновения «сложной системы сбора данных в целях наблюдения за обществен­ным мнением и контроля над ним». Службы безопасности перенесли центр своего внимания с контрразведки как таковой на составление политических донесений. С конца 1917 года до начала 1920 года штаб­ные офицеры разведки занимались составлением «еженедельных раз­ведывательных сводок», которые затем отправлялись в разведотделы Генерального штаба. Еженедельные сводки состояли из трех разде­лов. Первый из них касался выполнения Законов о защите королев­ства (DORA), а третий был посвящен исключительно беспорядкам в промышленности. Второй раздел имел аналитический характер; со­державшаяся в нем информация была распределена, в свою очередь, по восьми рубрикам. Как и в сводках ДОО или в сводках, составляв­шихся немецкими военными (см. ниже), первая рубрика была следую­щей: «Преобладающее общественное мнение в отношении войны» (а после войны - «Преобладающее общественное мнение в отношении демобилизации»). По окончании войны масштабы надзора за настрое­ниями населения не только не сократились, а, наоборот, увеличились: на деле демобилизация «расширила сферу наблюдения» [73]. Собран­ная таким образом информация применялась затем для управления ра­бочей силой, для борьбы с «антиправительственной агитацией» и во­обще для направленного воздействия на настроения масс. К 1918 году британское Министерство информации начинает вести активную про­пагандистскую работу в тылу - до этого правительство никогда еще не уделяло внимания подобным задачам (деятельность Бюро прессы до сих пор была ограничена чисто негативной функцией запрещения тех сообщений, которые могли оказаться полезными для врага) [74].

В Германии политическая полиция время от времени, начиная с 1850-х годов, собирала комплексную информацию о политических настроениях, но и здесь качественные перемены принесла первая ми­ровая война [75]. В ноябре 1915 года Военное министерство приказа­ло командующим всех военных округов Германии докладывать об общей обстановке в подчиненных им округах. Три месяца спустя, в марте 1916 года, немецкое командование дополнило свои инструкции, дав указание командующим составлять подробные донесения о на­строениях или моральном духе населения. Первая рубрика регуляр­ных докладов, которые должны были составлять военные губернато­ры, касалась «настроений гражданского населения» [76]. (Вспомним, что правительство Российской Империи дало указание гражданским должностным лицам начать сбор такой информации в октябре 1915 года, опередив, таким образом, немецкие власти всего на несколько месяцев).

Не случайно вскоре после этого немецкое командование обрати­лось к новой форме воздействия на солдат и на гражданских лиц; зна­менательно, что новые мероприятия были названы «просветительная деятельность» (Aufklarungtatigskeit), а позже переименованы в «пат­риотическое воспитание». Они были задуманы как нечто, в корне от­личающееся от пропаганды (то есть от ознакомления иностранной аудитории со своей собственной версией происходящих событий и от противодействия вражеской пропаганде), которой Германия занима­лась с начала войны. В отличие от пропаганды, «просветительная де­ятельность» была направлена на то, чтобы в полной мере использо­вать духовные ресурсы своих солдат и гражданского населения и пре­вратить их из подданных, исполняющих отведенную им роль в рам­ках установленного порядка, в лучших, более сознательных деятелей [77]. В общем и целом «просветительная деятельность» преследовала цели, не слишком отличающиеся от целей «политически-просветитель­ной работы» Красной Армии [78]. Показательно, что оба государства определили стоявшую перед ними задачу как «просвещение» (Aufklarung) граждан. И немецкая «просветительная деятельность», и советская «политически-просветительная работа» были продолжени­ем мероприятий по осведомлению. Осведомление это было направле­но не только на изучение «общественного мнения»; оно ставило своей целью описание духовного состояния людей с тем, чтобы изменить его в нужном направлении посредством подобной просветительной практики, осуществляющейся под эгидой государства.