3.3.2. Проблема законов в политологии

По вопросу о существовании собственно закономерностей политики, а также рефлексивно соответствующих им и отраженных в теоретической форме законов политологии мнения ученых существенно разделились. В среде специалистов по методологии политической науки имеются две полярные точки зрения на эту проблему. Одна позиция, весьма широко представленная в марксистской и в том числе в отечественной литературе, исходит из принципов объективности и детерминизма в анализе политической сферы. Ее сторонники предполагают функционирование необходимых, устойчивых и повторяющихся связей в политических отношениях, т.е. объективных законов политического процесса и развития, формулируемых в рамках теории политики, например, действие закона классовой борьбы для всех «классово-антагонистических обществ».

Вторая позиция отстаивает противоположный тезис, отрицая при этом и наличие «объективных», «железных» законов политики, и саму возможность построения «универсальной» общей теории политики, иногда все же признавая при этом существование неких «генерализаций» в виде функциональных (или корреляционных) зависимостей или же «нежестких» причинных связей. Вопрос о природе политологического знания действительно является одним из сложнейших в методологии политической науки, и вероятно, было бы слишком большим упрощением либо «признать», либо «отрицать» существование и возможность познания закономерностей развития политики. Здесь можно лишь отметить, что абсолютное отрицание познаваемости механизмов политики, наличия связей и зависимостей в политическом мире вообще снимает как таковой вопрос о «политической науке» и ее «предмете», а политология в таком случае становится лишь «грудой» собранных политических данных и фактов, хотя, может быть, и весьма умело систематизированных.

Другое дело, что здесь встает проблема самого характера и формы познаваемых в политике причинно-следственных связей. Эти «генерализации» или «универсалии» в политике нередко выступают и проявляются:

• в виде «правил» эффективного политического поведения (например, «золотые правила» успешной политики и поведения мудрого руководителя в «Государе» Н. Макиавелли [90]);

• в форме «принципов» оптимального (или аномального) устройства, организации и функционирования политических институтов («правильные» и «неправильные» формы государственного правления у Аристотеля [8]);

• как зависимость формы правления от размера территории государства (у Ш.Л. Монтескье [105]);

• как «закон» аномальной (антидемократической) олигархизации массовых партий Р. Михельса [104];

• как «законы» бюрократизации С. Паркинсона [123];

• как «теоремы» взаимообусловленности партийной и избирательной систем М. Дюверже [53,54];

• как взаимосвязь институциональной организации политической системы с доминирующим типом политической культуры страны у Г. Алмонда [5,6];

• как циркуляция элит у В. Парето [118,119,120,121,122];

• в виде «законов» политического развития и борьбы (к примеру, сформулированный в концепции К. Маркса [92,93,93а,93б] «закон классовой борьбы» или же зависимость форм и темпов политических изменений и модернизации от уровня индустриально-технологического и экономического развития, выведенная Д. Литером, С. Хангтинтоном, С. Липсетом [84] и др.).

Разработки, проведенные политологами в рамках во многом еще нормативной и традиционной политической мысли (вплоть до XIX в.), а также эмпирические исследования в XX в. продемонстрировали некоторые возможности постижения глубинных тенденций и причинных зависимостей. Следует учитывать, что многие обнаруженные связи часто описывались не в форме «чистых законов», а в виде прагматических «правил» и «принципов», работающих при определенных условиях, в частности, политические правила заключения компромиссов и союзов, необходимость маневрирования и смены тактических форм и методов борьбы в соответствующих ситуациях и т.д. Знание закономерностей политики как неких «универсалий» нередко формулируется в виде высказывания, содержащего импликацию типа «если будут определенные условия и совместные интересы, то с потенциальным союзником необходимо сформировать коалицию». Это явно будет отличаться от распространенного представления о законах как об абстрактно «всеобщих» и «абсолютных», «железных» и абсолютно «объективных» связях. Именно в этом духе К. Поппер [133] ставит вопрос о верификации и фальсификации научных теорий и знаний о законах, представляющих соединение универсального (абстрактного) и отдельного (конкретного) начал, описываемых символическими формулами или знаковыми системами. «Дать причинное объяснение некоторого события, - отмечает К. Поппер, - значит, дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько универсальных законов вместе с определенными сингулярными высказываниями - начальными условиями».

Следует также иметь в виду, что вплоть до начала XX в. выводы и результаты разработок в области политической мысли формулировались преимущественно в нормативном виде и, как уже отмечалось выше, зачастую как политические максимы или принципы наилучшего устройства. Тем самым они включали в себя сильные компоненты морального долженствования и нравственного оценивания, к тому же порой априорного и в основном неверифицированного характера.

С этой позиции, то есть с точки зрения природы составляющих политологическое знание элементов, выводы и результаты разработок включают в себя как нормативные компоненты (принципы и правила, нормы и максимы), так и научные результаты изучения причинных связей и зависимостей. О политической мысли вплоть до конца XIX в. можно говорить, как о некоем нормативном «политическом знании», тогда как политологическое знание XX в., связанное уже в основном с изучением причинных связей, все больше приближается к общеметодологическим критериям «политической науки», хотя при этом полностью не может отказаться и от нормативно-ценностных подходов.

Такой характер политологического знания определяет социальную роль и статус политологии, ее функции в обществе, которые можно свести к трем основным:

• 1) познавательно-оценочной (связанной с процессом исследования и проникновения в механизм и закономерности политической жизни, а также описания, объяснения и оценки тех или иных ее событий и явлений);

• 2) инструментально-праксеологической (использование научных выводов в политической практике, государственном управлении, партийной стратегии и тактике, в процессах принятия решений и технологиях их реализации);

• 3) воспитательно-социализационной (связанной с влиянием политического знания на механизм политической социализации и ресоциализации личности, с воспитанием индивида как гражданина своей страны и как «политического человека», включенного во взаимозависимую мировую цивилизацию и в определенной степени ответственного за ее судьбы).

3.3.3. Особенности современного периода

В современных методиках политологических исследований весьма сложно провести разграничение между качественными и количественными подходами. Характерным случаем подобного затруднения являются современные, охватывающие десятки, а то и сотни сравниваемых объектов компаративные политические исследования, которые проводятся с использованием как качественных подходов, так и новейших математических и кибернетических средств сбора и обработки информации. Подавляющее число подобных исследований связано с микрообъектами политики (партии, феномены участия, лидерство и т.д.), но сегодня уже существует немало проектов, в которых объектами для сравнения выступают макросистемы - государства, которые практически невозможно анализировать вручную, без привлечения математического аппарата и обобщения десятков национальных статистик при помощи ЭВМ.

В основу разработки системы индикаторов для измерения количественных величин легли именно качественные подходы. Например, в Йельском проекте все 75 измеряемых параметров внутреннего и внешнего политического поведения 133 государств (их институтов и общностей) конца 1950 -начала 1960-х гг. отобраны на основе качественных моделей, структур и концептов, разработанных крупнейшими американскими политологами-теоретиками Р. Далем [44,45], Г. Ласуэллом [79], К. Дойчем, Д. Лапаламбарой и др. Разработчики баз политических данных постоянно отмечали при этом, что главной исследовательской задачей является создание вовсе не «мертвого архива фактов», а «действующей лаборатории». В России также появились базы данных (БД) по политике (например, в Институте США и Канады РАН проводилась работа по созданию БД «Аэлита» (по политической элите США) и «Политические партии» (по партиям России), но, по сравнению с состоянием разработки информационных политологических систем на Западе, отечественные исследования пока находятся на начальном этапе.

Методы политологических исследований становятся все более сложными и многоэлементными, использующими все три методологических уровня. В качестве примера можно привести имитационное моделирование политических ситуаций с использованием элементов теории игр или рейтинговые экспертные оценки популярности политических лидеров со шкалированием. Аналогичен многомерно-статистический, сравнительный анализ государств и партий, который осуществим лишь с использованием компьютерной техники. Подобная классификация наводит на мысль, что данные группы методов составляют не только разновидности, но и определенные уровни методологии политической науки. Напрашивается вопрос: в чем же тогда собственно смысл выделения этих уровней, если все их можно сократить и свести к элементарным логическим процедурам? Если же идти последовательно по этому пути, тогда вообще нет других научных приемов, кроме правил силлогистики, поскольку еще Г. Гегель писал о том, что всякая наука есть «прикладная логика». Но известно, что экспериментальные естественные и технические науки используют в основном лабораторные и прочие опыты, тогда как в социальных науках место эксперимента нередко приходится замещать теоретическими моделями и «силой научной абстракции» (К. Маркс).

Моделирование политических процессов началось уже в первой четверти XX в., когда Л. Ричардсоном в «Математической психологии войны» (1919) были предприняты первые попытки разработать модель гонки вооружений между двумя национальными государствами. Особенно активно математические модели в политологии стали применяться в эпоху «бихевиористского подъема» 1950-1960-х гг. Сегодня в связи с совершенствованием ЭВМ и программных средств моделирование макро- и микрополитических процессов стало одним из перспективных направлений в развитии методологии политической науки, которое, в свою очередь, имеет массу собственных разветвлений. В частности системное моделирование политики охватывает и динамические, и стохастические (случайные) модели политической жизни, активно применяемые для анализа и диагноза циклически повторяющихся избирательных процессов и кампаний, а также для прогнозирования результатов президентских и парламентских выборов.

В прикладном анализе политического развития постперестроечной России, пожалуй, самым распространенным методом является качественная экспертная оценка. Совокупность этих оценок осмысливается в аналитическом сопоставлении, осуществляемом научным сообществом. А в США еще в 1969 г. по заказу Госдепартамента и Агентства по контролю над вооружением и разоружением были созданы «экспертные системы» (ЭС) политического анализа WEIS (рук. Ч. Маклелланд) и СASCON (рук. Л. Блумфилд), использовавшие системный принцип взаимодействия «человек-машина». В отличие от баз данных эти две прикладные системы включили в себя и блок сбора, и блок анализа политической информации. При помощи «ивент-анализа» (описание событий) каждое внешнеполитическое событие характеризовалось через четыре параметра, выявляющих:

1) субъекта (инициатора) воздействия;

2) объект воздействия;

3) тип взаимодействия;

4) время и место события.

Политический эксперт, помимо исчерпывающей информации о политических взаимодействиях и событиях, получал программный пакет процедур машинной обработки и компьютерного структурирования первичных данных, включавший регрессионный и корреляционный анализ поступающей на «вход» социально-политической статистики, использование семантического дифференциала Ч. Осгуда, средств энтропийного анализа и теории графов и т.д.

Наиболее современными являются разработки многоролевых компьютерных политических игр (программы, опирающиеся на принципы математической теории игр), а также т. н. «искусственного политического интеллекта», опирающегося на методы когнитивной психологии и ориентированного, к примеру, на имитацию процессов принятия решений в условиях дефицита информации, множественности задач и повышенного риска от ожидаемых политических последствий (современная экспертно-аналитическая система ЦРУ «Factions», функционирующая с середины 1980-х гг. в условиях режима «эксперт-компьютер-эксперт»). В целом же все или почти все новейшие методы и методики политологии начала XXI в. стоят перед той же самой проблемой оптимального сочетания адекватных качественных и усиленных современными ЭВМ количественных приемов анализа все более усложняющихся отношений между людьми по поводу политической власти и влияния.

Аналогичная ситуация складывается при разработке концепции государственного управления, партийной стратегии и тактики, теории принятия решений и ситуационного политического анализа, когда фундаментальные разделы политической науки связываются с теориями власти и политической системы, компаративным (сравнительно-историческим) исследованием политических институтов и культуры и т.д. Прикладное исследование политики, как правило, является междисциплинарным, поскольку в фундамент подобного анализа наряду с моделями политической системы попадает изучение действия факторов ее «внешней» среды (экономических, психологических, социокультурных и прочих), требующее систематического привлечения выводов других фундаментальных наук.

Поэтому прикладное политологическое знание в подобном ракурсе выступает вовсе не как эклектичное соединение конкретно-эмпирических выводов различных дисциплин, а скорее как технологический синтез разных абстрактных моделей. Этот синтез дает возможность теоретической интерпретации пестрой мозаики конкретной политической ситуации; он обладает возможностью «встроить» в нее сам социальный субъект, сочетая таким способом в себе определенные черты теоретического, эмпирического и практически ориентированного отношения к действительности.

С точки зрения взаимосвязи теоретической политологии с практической политикой прикладные исследования могут порой доводить свой анализ лишь до оценки расстановки политических сил и прогнозирования вероятных путей развития политических событий, а иногда даже и до разработки практических технологий воздействия на текущую ситуацию, включающих пакет рекомендаций к принятию решений, выбору оптимальных позиций и выработке средств достижения целей.

Вместе с тем весьма важным является вопрос о магистральных направлениях развития методологии современной политической науки в начале III тысячелетия. Его решение в свою очередь предполагает определение наиболее перспективных направлений фундаментальных и прикладных, теоретических и эмпирических исследований в свете последних достижений политологии и вычислительной техники.

Информационные технологии и массово-индивидуальные коммуникации не только расширяют возможности и корректность политологических исследований, но и усиливают эффект «корректирующей отдачи». Он заключается в том, что выводы политологов, полученные на основании исследований и «вброшенные» в глобальное политическое пространство, превращаются в программу политических действий, трансформируя прогноз в пророчество, известное, а значит, ожидаемое миллиардами людей.