Gruzia_v_puti_Teni_stalinizma_-_2017

ДРУГИЕ ГРУЗИНСКИЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Ну вот, исчезла дрожь в руках, Теперь – наверх!

Ну вот, сорвался в пропасть страх – Навек, навек.

Для остановки нет причин, Иду, скользя.

И в мире нет таких вершин, Что взять нельзя.

Владимир Высоцкий. Горная лирическая. 1969

1. Политические сети против этнического фактора

Т. Блаувельт1: Один из основных тезисов «Большевистского порядка в Грузии» состоит в том, что сама организационная структура массовых, систематических политических репрессий, проводимых бюрократическим аппаратом Советского Союза в 1937 году, неизбежно привела к передаче репрессивных полномочий местным органам управления. Данное утверждение наглядно подтверждается свидетельствами, собранными авторами монографии, и соответствует выводам многих других новейших исследований, посвящённых Большому террору и сталинскому режиму.

Особое внимание в большинстве современных западных работ по советской истории уделяется также идее о том, что интересы региональных властей, в свою очередь, сказывались на исполнении ими указаний высшего руководства, а также различных трактовках изменений, произошедших в советской национальной политике в 1930-е годы. Такие корифеи в области советской национальной политики, как Суни (Suny), Мартин (Martin), Хирш (Hirsch) и Слезкин (Slezkine), каждый со своей точки зрения, приходят к общему выводу о том, что всеобщая, несколько размытая политика коренизации 1920-х – начала 1930-х сменилась к середине 1930-х годов более целенаправленным подходом, заключавшимся в развитии крупных (в первую очередь титульных) наций за счёт малых народов2. Перечисленные авторы могут расходиться во взглядах на причины и последствия этой смены курса, но не сомневаются в том, что она действительно имела место, и представители власти на местах получили возможность использовать новые тенденции в национальной политике для достижения собственных политических целей. Особых споров в западной литературе все эти вещи не вызывают, и данная книга ценна тем, что вносит важный вклад в изучение локального уровня реализации массовых репрессий.

По понятным причинам в современной Грузии аргументы о взаимодействии центральных и местных органов власти в рассматриваемый период воспринимаются в штыки: во-первых, потому что не соответствуют преобладающей ныне в грузинской

историографии тематике национально-государственного строительства, а во-вторых, из-за восприятия советской эпохи прежде всего как периода притеснения со стороны центра. Особенно щекотливой следует считать проблему субэтнических групп, входящих в состав грузинского народа (лазы, мегрелы, аджарцы и др.), так как споры на эту тему подливали масло в огонь сепаратистских конфликтов 1990-х. Проблема влияния советской национальной политики на национально-государственное строительство – как путём уступок, так и с помощью репрессий, – занимает прочное место в современной западной историографии, однако не снискала популярности в грузинских исследованиях.

Авторы: Рецензент выражает своё согласие с тем, что, во-первых, существенная доля репрессивных полномочий в течение Большого террора была передана местным органам управления, во-вторых, грузинской историографии свойственен односторонний подход к отношениям Грузии с Москвой (особенно в вопросах национальной политики), приписывающий ей роль жертвы, и, в-третьих, большинство мировых историков одобряют идею о том, что в критических ситуациях, возникавших на протяжении 1930-х годов, Кремль оказывал поддержку формированию титульных наций путём уступок и репрессий.

В то же время нам кажется необходимым обратить особое внимание на несколько пунктов. Исходя из рецензий Д. Гамахария, А. Даушвили и Р. Метревели, можно заключить, что многие грузинские исследователи, не согласные с указанной интерпретацией данного исторического периода, понимают под «уступками» и «участием в проектах формирования нации» не то же самое, что рецензент Т. Блаувельт. Поэтому следует отдельно подчеркнуть, что, изменив направление национальной политики и начав кампанию репрессий, советское правительство значительно способствовало консолидации титульной нации в Грузии. В связи с этим авторы книги предпочитают использовать термин «титульная гомогенизация», а не «формирование нации», так как последний имеет более положительную окраску.

Т. Блаувельт: Авторы начинают второй, наиболее спорный раздел работы («Этнос и террор») с утверждения о том, что существуют два возможных способа трактовки репрессий в отношении национальностей во время сталинского террора: личный фактор (индивидуализм), основанный на личных антипатиях и предрассудках, и так называемая «большая стратегия», основанная на позиции тех или иных этнических групп в общей системе национальной безопасности страны.

Мне кажется, в эту схему следует добавить третий – и, в контексте сталинского режима, на мой взгляд, самый важный – подход, основанный на политических интересах отдельных конкурирующих групп. В ряде недавних исследований, посвящённых эпохе правления Сталина, включая многие мои работы о кавказском регионе, отмечалась роль клиентелы, патроната и патронатных сетей в функционировании сталинского режима, особенно на местном уровне в республиках. В данном контексте речь идёт об обслуживании интересов более крупных, чем личная вражда и предрассудки, но менее крупных, чем большие стратегические задачи (при этом данный уровень анализа ни в коем случае не исключает интерпретацию, основанную на двух других подходах).

С моей точки зрения, и я уже писал об этом, наиболее правдоподобным объяснением полного уничтожения абхазской партийной верхушки3, начавшегося уже в 1936 году, т.е. до запуска масштабной кампании террора (что озадачивает авторов книги) – является влияние интересов отдельных политических групп и сетей. Взаимосвязь между клиентелой и этничностью, о которой я также писал ранее, часто сложна и запутана. Этническая принадлежность может создавать связи, основанные на взаимном признании и доверии, которые имеют потенциальное значение при формировании сетей патроната, но в условиях сталинского режима она не является единственным критерием создания подобных отношений. Социальный статус, место рождения, образование, опыт работы и ряд других факторов также могут служить основой возникновения сетевых структур.

Кроме того, как мне кажется, третий подход предоставляет возможность компромисса с критическими замечаниями грузинских историков по поводу книги: авторы обсуждают «грузинское руководство» так, как если бы оно было монолитным единством, однако в действительности во время правления Сталина оно включало в себя несколько принципиально различных сетей, конкурировавших между собой за контроль над руководством. Эти сети придерживались разных взглядов на политику в отношении национальных меньшинств в Грузии и зачастую не были чисто грузинскими по составу. Сеть Лаврентия Берии начала доминировать в грузинской тайной полиции и партии в начале 1930-х гг., и, хотя в её состав входило много грузин (особенно мегрелов), ряд ключевых должностей занимали армяне, евреи, русские и даже абхазы. Хотя Берия, безусловно, использовал этнические (и, вероятно, ещё чаще – клановые и земляческие) связи,

он, как и другие опытные сталинские патроны, придерживался прагматического подхода при подборе и удержании верных ему людей4.

С моей точки зрения, уже высказанной в других работах, бериевская сеть, получившая контроль над грузинским руководством, решила уничтожить абхазскую сеть Нестора Лакобы не по причинам личной вражды (хотя у некоторых конкретных лиц она могла присутствовать) и не из стратегических соображений (во всяком случае, не в 1937 г.), а в рамках борьбы за власть на местах. Несколько функционеров, занявших важные должности в Абхазии, были преданными Берии этническими абхазами. В то же время это вписывается в траекторию, по которой начинал развиваться Террор, и в контекст принятия решений из центра (и лично Сталиным), без которого он не смог бы возникнуть. (Я предпочитаю придерживаться подхода не авторов книги, а старой «тоталитарной школы», уделяющего большее внимание целям и причинам Террора, поскольку его главной задачей, на мой взгляд, особенно вначале, являлось разрушение институционально и регионально закрепленных патронатных сетей в партийном

игосударственном руководстве.) Самая серьёзная «грузинофикация», в Абхазии, включая усиление мегрельской иммиграции, ущемление прав носителей абхазского языка и т.д., осуществлялась не людьми Берии, а членами сети Акакия Мгеладзе, получившего контроль над Абхазией в 1943 г. и над центральным руководством Грузии в 1952 г. во время так называемого «мегрельского дела». По моему убеждению, Мгеладзе и его сеть были напрямую поддержаны Сталиным с целью создания противовеса

иподрыва позиций сети Берии в Грузии и на Кавказе5.

Авторы: Замечания рецензента о событиях в Абхазии до 1937-го и после 1938 года свидетельствуют о высокой степени компетентности в проблеме соотношения сталинского террора и этнических вопросов. Так, согласно Блаувельту, абхазские элиты и конкретно сеть Лакобы начали уничтожаться тбилисским руководством уже в 1936 году, хотя наиболее радикальные мероприятия стали проводиться лишь в 1945 году. Однако, исходя из использованных нами источников, можно заключить, что массовые репрессии в отношении абхазских крестьян, в том числе участников «гудаутских событий» 1931 г., являлись следствием того факта, что репрессия элит 1936 г. была признана в Тбилиси недостаточной мерой для подавления процессов образования нации и мобилизации, уже охвативших широкие слои аб-

хазского населения. Она должна была быть распространена на «низшие», не представленные в сети группы лиц. В этой связи репрессии 1937–1938 гг. могут рассматриваться как «желание наверстать упущенное».

Здесь также проявляется различие в выборе источников: Т. Блаувельт опирается на партийные документы, то есть, главным образом, материалы, описывающие процессы внутри элиты и составленные её представителями, в то время как авторы изучали документальные свидетельства из архивов КГБ, отражающие детали кампании массовых репрессий и в отношении обычного населения. Кроме того, партийные документы, проанализированные авторами, по всей видимости, были подчищены и содержат лишь необычно малое количество информации о проведении строго секретных массовых репрессий.

Сетевой подход, несмотря на свою убедительность, не может объяснить статистические данные, демонстрирующие тот факт, что представители одних народов были подвергнуты преследованиям в большей мере, а другие – в меньшей, как если бы сети были сформированы по национальному признаку, а все обсуждаемые национальности были представлены в них в равной степени. В действительности, однако, репрессии и были прицельно и точно направлены на такие группы населения, как турки, азербайджанцы (тюрки), езиды, курды и мусульманские меньшинства в принципе, а также, за некоторым исключением, греки, которые практически отсутствовали в тбилисских сетях и не были способны на формирование «контрсети».

В своей последней статье о мегрельском вопросе рецензент приводит многочисленные доводы в пользу того, что этнический и территориальный факторы в национальной политике Тбилиси по отношению к грузинской периферии прежде зачастую недооценивались6.

Т. Блаувельт: В этой главе мне также показался спорным тезис авторов о роли этничности и социального статуса. Хотя я не подвергаю сомнению ключевое значение социального статуса при выборе цели политического преследования в период Большого террора, его взаимодействие с этничностью, на мой взгляд, имеет более сложный характер, в то время как авторы, вероятно, путают отношение корреляции с отношением причинно-следственной связи. Другими словами: является ли причиной этничность или социальная структура и, следовательно, социальный статус? Здесь можно вспомнить дискуссию о Голодоморе на Украине:

являлись ли целью преследования украинцы, большинство которых были крестьянами, или целью преследования были крестьяне, составлявшие большую часть украинского народа? Аналогично: были ли, например, абхазы подвергнуты особым репрессиям, потому что они имели широкую представленность среди бывшего дворянства и новой партийной элиты, или преследованию были подвергнуты указанные социальные категории, в высокой степени представленные абхазами? Акцент на этничности в данном случае выглядит несколько редукционистским.

Авторы: Авторы ни в коем случае не стремятся к тому, чтобы рассматривать все политические и общественные процессы в Советском Союзе 1930-х гг., в том числе все массовые преследования и преступления, исключительно с позиций этнического фактора. Однако, по мнению авторов, значение этничности во взаимоотношении титульных наций и этнических меньшинств является сегодня немного недооцененным. Между Голодомором на Украине (когда ключевые указания отдавались из Москвы и решающую роль играли социальные аспекты) и репрессиями в Абхазии 1937–1938 гг. (когда действиями руководил Тбилиси и на первом плане стояли этнически-территориальные задачи) видна отчетливая разница. Но и в случае мероприятий по коллективизации в Грузии, осуществление которых в конечном счёте контролировалось Москвой, при распределении ресурсов на местах национальность играла, по нашим наблюдениям, более весомую роль, чем предполагалось ранее. В нашей работе мы попытались показать это на примере передачи земель лазам в Абхазии.

Т. Блаувельт: Отвлекаясь от упомянутых спорных пунктов, я считаю, что эта работа вносит важный вклад в изучение Террора в целом и деталей его реализации на Кавказе в частности. Можно понять претензии некоторых грузинских критиков, не без основания полагающих, что, имея дело с общими цифрами и совокупной статистической информацией, можно увидеть закономерности в хаосе и сделать ложные выводы, исходя из тенденций, случайно возникших в общем массиве данных. В то же время такой подход, с моей точки зрения, открывает новые перспективы и ставит перед исследователями проблемы для дальнейшего изучения и осмысления. Все это требует беспристрастного и строго научного подхода, возможного в условиях гражданского общества среди учёных, готовых к безэмоциональному обсуждению этих трагических страниц истории. Однако, после прочтения

комментариев грузинских критиков, я боюсь, что время для подобной дискуссии ещё не пришло. Тем не менее этот процесс рано или поздно должен быть начат7.

Авторы: Авторы во многом согласны с идеями рецензента, однако хотели бы подчеркнуть, что эмоциональные оценки, связанные с последними территориальными конфликтами, не должны препятствовать анализу вопросов формирования нации в сталинскую эпоху, даже если он болезнен и неприятен для национального самоощущения. Именно поэтому так важна точность при определении национальности жертв репрессий, к которой призывают грузинские рецензенты и которая заставила авторов ещё раз перепроверить использованные статистические данные.

Перевод с немецкого и английского: Даниил Бордюгов

2. Уничтожение против лишения власти этнических меньшинств

Г. Майсурадзе8: Поскольку я не смогу принять участие в дискуссии совместного грузинско-немецкого проекта «Массовые репрессии в Грузии 1937–1938 гг.» 12 декабря этого года, хочется выразить в двух словах своё отношение к этому проекту и к связанным с ним расхождениям во мнениях.

В первую очередь хочу поблагодарить авторов проекта, в особенности же его научного руководителя Марка Юнге, за проделанную колоссальную работу. Поскольку предметом исследования проекта является один из самых тяжёлых и до сегодняшнего дня фактически неизученных периодов истории Грузии – речь идёт о репрессиях 1937–1938 гг. и о терроре, осуществленном государством против собственного населения, – естественно, что его результаты не такие, да и не могли быть такими, чтобы их можно было с гордостью предъявить. Но по моему убеждению, цель истории, как науки, не разжигание чувства гордости и не оправдание прошлого, а прежде всего отображение действительности объективно и беспристрастно. Самой важной частью проекта были как раз поиск и выявление в архивах документальных материалов, что далось авторам ценой неимоверного труда.

Расхождения во мнениях были вызваны интерпретацией найденных и подготовленных к выпуску материалов, и этого следовало ожидать. В главе под названием «Этнос и террор», подготовленной немецкими историками Марком Юнге, Даниeлем Мюллером, Вольфгангом Фойерштайном и российским историком Иваном Джуха высказано предположение, что осуществлявшийся в Грузии террор носил этнический признак и что он тайно предусматривал также и уничтожение этнических меньшинств. По мнению историка, об этом свидетельствует статистика, исходя из которой среди репрессированных в 1937–1938 гг. в Грузии лиц довольно большой процент приходится на этнических негрузин. Этот факт настолько бросается в глаза, что было бы неоправданно оставить его без внимания. Именно этот статистический показатель даёт авторам основания, чтобы в осуществлявшихся репрессиях предполагать, что политика тогдашнего руководства Грузинской ССР, была нацелена на уничтожение этнических меньшинств. Это предположение новое и, соответственно, естественно, порождает острые дискуссии и расхождения во мнениях. Но всё-таки такое можно себе представить, исходя из общего характера сталинских репрессий, которые, хотя и позже, уже в период II мировой войны, носили этнический характер. Несмотря на это, такое умозаключение, кроме статистики, требует дополнительных аргументов и научных исследований и изысканий. Если террор, осуществлявшийся руководством советской Грузии, предусматривал уничтожение негрузинских этнических групп, то следы данной политики должны обнаружиться и в других сферах, не только в статистике.

М. Юнге, Д. Мюллер: Наш вывод на основе статистических данных состоит как раз не в том, что политика руководства Грузинской ССР была направлена на уничтожение этнических меньшинств. Более того, биологистический, или геноцидальный, подход к репрессиям определённых групп эксплицитно исключается нами. Напротив, мы показываем, что национальные меньшинства были «только» дисциплинированы и в значительной степени ослаблены. Задачей политического и административного центра в Тбилиси являлось укрепление собственной власти с социальной, политической и территориальной точек зрения, а также избавление от любой внутригрузинской конкуренции. Целенаправленно отфильтровывались те лица, которые – в рамках очень узкого понимания лояльности в 1937–1938 годах – в чёмлибо «провинились». При выборе жертв этнический фактор