ние, благодаря которому человек не столько воспринимает естественные вещи, сколько творит искусственные, занимаясь ремеслами и искусствами. Особое место в системе знания Платона занимает познание материи. Ее нельзя познать ни разумом (материя — не идея), ни чувствами (материя неконкретна). Поэтому Платон никак не может сладить с материей, отказаться от которой он не может, но и допустить которую он не хочет, говорит, что материя постигается некоторым ложным, или искусственным, суждением, что понятие о ней составляется какбынасильственно,путем отрицания.

Л Е К Ц И Я XXIII

ТЕМА 53. ДИАЛЕКТИКА ИДЕЙ

Выше говорилось о том, что Платон видел в каждой идее нечто самодовлеющее и не считал возможным переход идей друг в друга, а тем более превращение их в противоположное себе. Противоположные состояния могут испытывать лишь вещи, но пикал не идеи. В диалоге «Парменид» Сократ говорит о том, что надо различать идеи и то, что им причастно,— вещи. Сократ говорит о себе, что он одновременно и многое (его тело состоит из частей), и единое — как организм и как личность. И это неудивительно. Удивительно было бы, если бы единое, взятое само по себе, т. е. идея единого, и многое, взятое само по себе, т. е. идея многого, были бы тождественны и едины. Собеседник Сократа Парменид принимает вызов Сократа и доказывает, что противоположные состояния испытывают не только вещи, но и идеи, что, например, единое есть многое, а многое есть единое. Эта диалектика единого и многого в высшей степени трудна для понимания, и мы ее здесь опустим.

Диалектика бытия и небытия. Остановимся же мы на диалектике бытия и небытия, рассматриваемой во второй части диалога «Софист», где также, вопреки классическому Платону с его обособленными идеями, находящимися лишь во внешних отношениях подчинения и соподчинения, доказывается, что идеи

ствует. Эта критика ведется от лица некоего Чужеземца. Он согласен с Парменидом в том, что небытие непознаваемо, что «оно непостижимо, необъяснимо, невыразимо и лишено смысла» (238 Е), что «небытие само по себе ни произнести правильно невозможно, ни выразить его, ни мыслить» (там же). Но Чужестранец не согласен с Парменидом в том, что небытие не существует. Об обратном свидетельствует хотя бы факт лжи и заблуждения. Ложное мнение — мнение о несуществующем. Утверждая, что существуют кентавры, мы приписываем существование тому, чего нет. Говоря о голубых лошадях, мы приписываем лошадям качество, у них не

267

встречающееся. Следовательно, несуществующее в каком-то смысле существует. Но в каком?

В действительности мы здесь вовсе не говорим о несуществующем, а просто связываем то, что на самом деле не связано,—кен- тавра и существование, лошадь и голубое. Кентавр существует лишь в воображении человека, а говоря, что он существует, мы утверждаем не то, что он существует как плод воображения, а что он существует на самом деле. Можно нарисовать кентавра, кач и голубую лошадь, они будут существовать как рисунки. Но говоря, что лошади голубые, мы думаем о реальной лошади и приписываем ей невозможный, не встречающийся в природе лошадей цвет. Здесь небытие чисто логическое.

Платон же стремится найти небытие онтологическое как основание логического небытия, пытается доказать, что «небытие в ка- ком-либо отношении существует и, напротив, бытие каким-то образом не существует» (241 Д). Он ошибочно, по-видимому, полагает, что если не доказать онтологического небытия, то невозможго объяснить факт существования ложного мнения. Ведь софисты говорят о несуществующем и о случайном как существенном.

Платон, признавая ложным, что «существующее не существует и что несуществующее существует», все же допускает, что есть нгкоторый смысл, в котором несуществующее все же существует. В этой связи Платон выясняет взаимоотношение того, что он называет главными родами бытия. Это прежде всего само бытие, а также движение и покой. Расходясь и в этом пункте с Парменидо:,:, Платон утверждает, что бытие причастно и покою, и движению. Сами по себе покой и движение не связаны, иначе покой бы двигался, а движение бы покоилось. Вообще не всякий род бытия может взаимодействовать со всяким. В данном случае род движения и род покоя не могут взаимодействовать друг с другом, но они оба могут взаимодействовать с бытием. Покой не движется и движение не покоится, зато бытие и движется, и покоится.

Далее, каждый из этих трех родов бытия по отношению к самому себе тождествен, а по отношению к двум другим родам бытия есть иное. Движение — иное, чем бытие и покой. Покой— иное,

лишь по отношению к иному» (235 Д). Это верно и по отношению к идее иного, и по отношению ко всякому конкретному иному: «Каждое одно есть иное по отношению к другому не в силу своей

ствует. Все существующее существует как само но себе, но не существует как иное для другого. Поэтому все существует и не существует. Само бытие есть небытие, поскольку оно иноепоотношению к другим родам бытия, например бытие есть иное, чем движение. Однако небытие не есть нечто противоположное бытшо как самостоятельное начало, оно аспект бытия, небытие, причастно бытию

26S

как «иное». Таким образом Платон доказал искомое — небытие в некотором смысле существует, и ложь находит свое онтологическое основание: заблуждение и ложь имеют место, когда мы, думая, что говорим о каком-то предмете, говорим на самом деле об ином, или когда мы думаем, что приписываем предмету одно качество, а на самом деле приписываем ему иное. Зто логическое иное и имеет якобы свой онтологический статут в идее иного, в относительном небытии, пронизывающем все бытие.

ТЕМА 54. ЭТИКА И ПОЛИТИКА ПЛАТОНА

Этика — учение о нравственности, и политика — учение о госу-

стве одинакова. Поэтому человек может быть нравственно совершенным лишь в правильно организованном государстве. «Образец совершенного государства» (Государство 472 Е) и «прообраз человека» (501 В) — таков предмет этико-политического учения Платона.

Сущность и происхождение государства. При всей своей страсти к определениям платоновский Сократ не может дать определения государства — он ограничивается лишь з^казанием на то, что это «совместное поселение» (369 С). Больше мы узнаём о происхождении государства. Согласно мнению Платона, государство возникает вследствие многообразия человеческих потребностей и вытекающего отсюда общественного разделения труда, при котором удовлетворить различные потребности человека легче, чем если бы каждый выращивал хлеб, изготовлял одежду, обувь и т. д., так как лучше работает тот, кто владеет каким-либо одним искусством

ине отвлекается на другие работы. Поэтому в государстве должны быть и земледельцы, и строители, и ремесленники, которые снабжали бы земледельцев и строителей орудиями труда, и купцы,

иторговцы и, наконец, воины, чтобы защищать государство от внутренних и внешних врагов. Платоновская мысль о роли разделения труда при происхождении государства была прогрессивной, хотя она, разумеется, вовсе не вскрывала истинную сущность и истинную причину происхождения государства, которое возникает, как известно, при распадении общества на антагонистические классы как орудие господства одного класса над другим. Но свою верную догадку о роли разделения труда Платон использовал в своих антизгалитарных целях, дабы утверждать, что разделение труда возможно и выгодно именно потому, что люди от природы предназначены к выполнению какой-либо одной трудовой операции: одни предназначены по своим природным задаткам к земледелию, другие — к ткачеству, третьи — к домостроению, и т. д.— и тем, к чему человек предназначен природой, «он и будет заниматься всю жизнь, не отвлекаясь ни на что другое» (374 С). При этом наличие задатков к тому или иному виду трудовой деятельности исключает, по Платону, способности к воинскому мастерству, к

269

управлению и к умственному труду, вершина которой — в деятельности философа. «Толпе (а под толпой Платон понимает здесь народ.— Л. ¥.) не присуще быть философом» (494 А).

Платон с осуждением относится к существующим формам государства. Он правильно отмечает, что в этих государствах существует имущественное неравенство, делающее из одного государства «два враждебных друг другу государства: одно — бедняков, другое— богачей» (423 А), и тем самым ослабляющее его. Однако Платон вовсе не против неравенства, и его критика государства направлена прежде всего против демократии, которую Платон как идеолог античной аристократии ненавидит. Демократия, как известно, строится на принципе приоритета большинства над меньшинством, а Платон это большинство изображает резко отрицательно, говоря о «безумии большинства» (496 Д). Он с презрением высказывается о гражданах демократического государства, которые «густой толпой заседают в народных собраниях, либо в судах, или в театрах, в военных лагерях, наконец, на каких-нибудь общих сходках и с превеликим шумом частью отвергают, частью одобряют чьи-либо выступления или действия, переходя меру н з том, и в другом» (492 ВС). Он дает сатирический образ демократа— «разбогатевшего кузнеца, лысого и приземистого, который недавно вышел из тюрьмы, помылся в бане, приобрел себе новый плащ» и «собирается жениться на дочери своего господина, воспользовавшись его бедностью и беспомощностью» (495 Е). В демократическом государстве благом почитается свобода, там «только и слышишь, как свобода прекрасна и что лишь в таком государстве стоит жить тому, кто свободен по своей природе» (562 С). Эта «жажда свободы», «свободы в неразбавленном виде» приводит к тому, что там тех, кто послушен властям, смешивают с грязью как добровольных рабов, отец боится своих детей, учитель — школьников, старшие — младших, мужчины — женщин, люди — животных. В таком государстве «лошади и ослы привыкли ...выступать важно и с полной свободой, напирая на встречных, если те не уступают им дороги» (563 СД). Типичный человек демократического государства нагл, разнуздан, распутен и бесстыден, однако наглость там называется просвещенностью, разнузданность — свободою, распутство — великолепием, бесстыдство — мужеством. Демократическое государство легко вырождается в тираническое, ибо чрезмерная свобода и для одного человека, и для государства обращается не во что иное, как в чрезмерное рабство. Такова критика Платоном рабовладельческой демократии. Многое он подметил там верного, однако собственный социальный идеал Платона еще хуже. Впрочем, Платон осуждает не только демократию, он ненавидит также тиранию, отрицательно относится и к олигархии — власти богатых, и к тимократии — власти военных. Этим четырем извращенным видам государственного устройства Платон противопоставляет свой образец совершенного государства, который он называет также «прекрасным городом» (в историко-философской

270

традиции такое государство Платона принято называть «идеальным государством Платона»).

Апология неравенства. По Платону, все существующие виды государственного устройства — извращения того, что должно быть, не потому, что они основываются на социальном неравенстве, а потому, что их социальное неравенство не соответствует природному неравенству людей, потому что власть военных, богатых, большинства, власть тирана противоестественна. Платон строит свою модель социального неравенства, которую он основывает на своем учении о структуре души.

Подобно тому как в душе три части, так и в государстве должно быть три группы граждан, три сословия. Разумной части души, добродетель которой в мудрости, должно соответствовать сословие правителей-философов; яростной части, добродетель которой в мужестве,— сословие воинов (стражей); низменной, вожделеющей части души — сословие земледельцев и ремесленников. Именно такое государство добродетельно: оно мудро мудростью своих правителей-философов, мужественно мужеством своих стражей, рассудительно повиновением худшей части государства его лучшей части и справедливо, поскольку в таком государстве все служат ему как некоей целостности и занимаются своим делом, не вмешиваясь в чужие дела, а «заниматься своим делом и не вмешиваться

словия. Но строго говоря, их два, поскольку философы-правители выходят из сословия воинов-стражей, поэтому Платон иногда говорит просто о стражах, подразумевая и философов.

Чувствуя, что одного психологического учения недостаточно для убеждения граждан образцового государства в необходимости подобного разделения функций, особенно вряд ли согласятся с этим трудящиеся, лишенные в государстве Платона всяких прав, всякого образования, даже права на защиту своей родины от агрессора, Платон предлагает социальный миф. Для самого Платона это явный вымысел, в истинности которого необходимо, однако, убедить граждан проектируемого государства. Это пример той социальной лжи, которая, по Платону, вполне допустима в проекти-

платоновского государства должно быть внушено: все они братья, поскольку их общая мать — земля, на которой они обитают, в результате чего они будут защищать свою землю как родную мать, но они все же неравны, поскольку, когда боги творили людей в недрах их матери-земли, они к одним людям примешали золота, к другим — серебра, а к третьим — меди и железа. Платон признает, что вряд ли можно будет заставить поверить в этот миф первое поколение граждан в проектируемом им государстве, но последующим поколениям, полагает он, поверить в этот миф уже будет можно.

271

Однако неравенство людей в принципе не наследственно (этим сословия Платона отличаются от индийских варн и вообще от каст). В большинстве случаев у «медных людей» соответствующее потомство, у золотых и серебряных тоже, но если у стражей «ребенок родится с примесью меди или железа, они никоим образом не должны иметь к нему жалости, но поступать так, как того заслуживают его природные задатки, то есть включать его в число ремесленников или земледельцев; если же родится кто-нибудь (у ремесленников и земледельцев.—А. Ч.) с примесью золота и серебра, это надо ценить и с почетом переводить его в стражи.» (415 ВС). Однако на практике в государстве Платона это не выходит, поскольку там третье сословие совершенно отделено от двух первых по своему образу жизни. Впрочем об образе жизни ремесленников и земледельцев мы ничего из «Государства» Платона не узнаём, все его внимание сосредоточено на описании жизни первых двух сословий.

Стражи. Быт стражей подробно описан Платоном. Стражи получают двоякое воспитание: телесное и духовное, или гимнастическое и мусическое. Страж должен быть гармонично развит, сочетать в себе отвагу с кротостью, ведь одно мужество влечет за собой грубость и жестокость, одна кротость — мягкость, изнеженность и трусливость. Страж должен уметь действовать и принуждением, и убеждением. Кроме того, из стражей выходят филосо- фы-правители, их воспитание и образование в своей первоначальной степени начинается на уровне стражей и на всех стражей распространяется, поскольку философы в стражах сразу не видны и только путем образования всех стражей и отбора из их числа наилучших можно выявить философов.

Духовное воспитание стражей включает в себя знакомство их с искусствами и с науками.

Платон подробно говорит о роли искусства в воспитании стражей. Искусство могущественно, оно наиболее глубоко проникает в души и всего сильнее их затрагивает. Искусство должно делать их мужественными, стойкими, не боящимися смерти, неунывающими, верящими в добро и в бога как начало добра, некорыстолюбивыми, рассудительными, но далеко не всякое искусство может служить этим целям. Оно сплошь и рядом изображает порок, однако воспитывать на изображениях порока нельзя: «Стражи, воспитываясь на изображениях порока, словно на дурном пастбище, много такого (т. е. безнравственного, разнузданного, низкого и безобразного. — А. Ч.) соберут и поглотят — день за днем, по мелочам, но в многочисленных образцах, и из этого незаметно для

произвести великую ревизию уже существующего искусства и создать новое искусство. Платон в своем образцовом государстве изгоняет из музыки неритмичность и дисгармонию как близких родственников злоречия и злонравия, флейту, изнеживающие лидийский и ионийский лады, тогда как дорийский и фригийский лады

272

оставляются, ибо они соответствуют голосу и напевам человека мужественного, находящегося в гуще военных действий и вынуж-

или исполнитель подражает другому человеку. Ведь каждый даже в воображении должен оставаться тем, кто он есть: сапожник — сапожником, земледелец — земледельцем. Кроме того, подражание дурным людям, неизбежное на сцене, пагубно влияет на исполнителя. Нельзя подражать кузнецам, ремесленникам, гребцам, лаю собак, блеянию овец и голосам птиц. Поэтому Платон изгоняет из своего государства все драматическое искусство. Поэтому человек, умеющий перевоплощаться и подражать чему угодно, как бы он ни был способен, коль скоро он прибудет в платоново государство, будет выслан оттуда: «мы преклонимся перед ним как перед чем-то священным, удивительным и приятным... да и отошлем его в другое государство, умастив ему главу благовониями... а сами удовольствуемся по соображениям пользы более суровым, хотя и менее приятным поэтом и творцом сказаний, который подражал бы у нас способу выражения человека порядочного и то, о чем он говорит, излагал бы согласно образцам, установленным нами» (398 АВ). Платон далее требует ревизии эпоса и мифологии.

заний— следует изъять все места, где боги наказывают люден не ради их пользы, а ради мести, злобности, ненависти и т. п. Стражи должны усвоить, что боги карают только порочных людей. Надо также вычеркнуть все те места, где герои обнаруживают страх перед смертью (ведь больше смерти следует бояться рабства) , все сетования и жалобные вопли. Мы не позволим Ахиллу, сказано у Платона, бродить, тоскуя, берегом моря, а Приаму кататься в грязи, умоляя вернуть ему тело его сына Гектора. Из искусства следует также изгнать изображение лжи, безрассудности, корыстолюбия. Напротив, в поэзии следует оставить лишь описание примеров стойкости и выдержки. Такова ревизия уже существующего искусства. Что же касается нового искусства, то Платон предлагает поставить творчество в рамки, не позволяя изображать несправедливых людей счастливыми, поэты должны воплощать в своих творениях только нравственные образы, а «кто не в состоянии выполнить это требование, того нам нельзя допускать к мастерству» (401 ВС). Мусическое воспитание должно дать душе уравновешенность, человеку с такой душой нет нужды в клюющем носом судье.

В гимнастическом воспитании запрещается опьянение, предписывается диета п т. п. Это воспитание должно служить здоровью. Человеку с таким здоровьем нет нужды во враче. Нельзя жить, непрерывно лечась,— такая жизнь подобна беспрестанному умиранию, а если это еще и жизнь ремесленника, например плотника, то она и никчемна — когда же он будет работать? Поэтому в иде-

273

алыюм государстве Платона будет действовать принцип: «Кто.., не способен жить, того ... не нужно и лечить» (407 Д). Однако Платон отдает все-таки приоритет духовным качествам. Поэтому в государстве Платона судьи и врачи «будут заботиться о гражданах, полноценных как в отношении тела, так и души, а кто не таков, кто полноценен лишь телесно, тем они предоставят вымирать; что касается людей с порочной душой, и притом неисцелимых, то их они сами умертвят» (510 А).

«Социализм» Платона. Платон — предшественник социализма в той мере, в какой он видит главный источник социального зла и несправедливости в частной собственности. Именно частная соб-i ственность разрушает целостность и единство государства, восстанавливает людей друг против друга. «Может ли быть, по-нашему, большее зло для государства,— спрашивает Сократ своих собе-

что связует государство и способствует его единству? ...А связует его общность удовольствия или скорби, когда чуть ли не все граждане одинаково радуются либо печалятся, если что-нибудь возникает или гибнет», а это' возможно лишь в государстве с наилучшим устройством, т. е. в таком, «где большинство говорит...

об одном и том же: «Это — мое!» или «Это не мое!» (462 ABC). Поэтому стражи и выходящие из их рядов философы не имеют никакой частной собственности, им не дозволено пользоваться золотом и серебром — ведь золото и серебро в их душах.

Однако социализм Платона казарменный. Это псевдосоциализм. Проблему гармоничного сочетания личного и общественно* го Платон решает просто: он вообще упраздняет все личное. Стражи не имеют не только частной собственности: земельных угодий, золота,— они не имеют и личной собственности. Они ничем не владеют, кроме своего тела. Они живут сообща и столуются все вместе, раз в год получая продовольствие от граждан, которых они охраняют, т. е. от земледельцев. Они служат, не получая никакого вознаграждения за исключением продовольствия. «А чуть только заведется у них собственная земля, дома, деньги, как сейчас же из стражей станут они хозяевами и земледельцами; из союзников остальных граждан сделаются враждебными им владыками; ненавидя сами и вызывая к себе ненависть, питая злые умыслы и их опасаясь, будут они все время жить в большем страхе перед внутренними врагами, чем перед внешними, а в таком случае и сами они, и все государство устремится к своей скорейшей гибели» (417 А). На возражение Адршанта, что не слишком счастливыми выглядят эти люди, что это не что иное, как наемные вспомогательные отряды, Сократ у Платона отвечает, что его государство не предполагает счастье своих частей, достаточно того, что оно счастливо в целом. «Сейчас мы лепим в нашем воображении государство, как мы полагаем, счастливое, но не в отдельно взятой его части, не так, чтобы лишь кое-кто в нем был счастлив, но так, чтобы оно было счастливо все в целом» (420 С)*

274

Однако, несмотря на оговорку Платона, его государство таково, что там никто не счастлив, а потому оно несчастливо и в целом, ведь целое, как скажет вскоре Аристотель, не может быть счастливо, если все его части несчастливы.

Казарменный характер социализма Платона виден и в том, что ради блага целого, т. е. справедливости в понимании Платона, упраздняется семья. Ведь если жена и дети у каждого свои, это вызывает и свои, особые для каждого радости и печали, что разобщает людей и нарушает государственное единство. Поэтому Платон провозглашает, говоря о стражах, что «все жены этих мужей должны быть общими, а отдельно пусть ни одна ни с кем не сожительствует. И дети тоже должны быть общими, и пусть отец не знает, какой ребенок его, а ребенок — кто его отец» (457 Д). Однако общность жен у Платона не следует понимать буквально. В государстве Платона запрещены неупорядоченные половые отношения, напротив, отношения полов там строго регламентированы Женщине разрешено иметь детей с 20 лет до 40, мужчине — с 25 до 55. Дети, рожденные вне этих возрастных рамок, уничтох-саются. Что касается стражей, а в числе их есть и женщины (Платон, проповедник равенства женщин, считал, что женщина уступает мужчине лишь количественно, в силе, но не качественно, потому стражами могут быть и женщины), то там отношения между полами строго подчинены государственной пользе и имеют своей единственной целью получение наилучшего потомства. Поэтому государство, по-видимому, путем жеребьевки, а фактически путем лжи и обмана, которые, как уже отмечалось, ради государственного блага разрешаются, т. е. путем подтасовки, делает так, что лучшие сходятся с лучшими, причем юношам, отличившимся на войне или как-нибудь иначе, будет предоставлена широкая возможность сходиться с женщинами, чтобы таким образом ими было зачато как можно больше младенцев, а худшие — с худшими; потомство лучших мужчин и женщин будет воспитываться, а худших нет, т. е. часть родившихся будет уничтожаться. Это вполне возможно потому, что все рождающееся потомство сразу же поступает в распоряжение особых лиц, так что мать не знает, какой ребенок ее, отчего, полагает наивный философ, она будет любить всех детей — ровесников ее ребенка как своих возможных детей, что укрепит единство государства. Равно и дети будут уважать старших как своих отцов и матерей. Такова жизнь стражей.

Философы. Философы, как уже говорилось, выходят из числа стражей. Философами рождаются по природе, но лишь в правильно организованном государстве эта редкая природная одаренность приносит плоды. В противном случае из прирожденных философов выходят тираны и злодеи, ведь такой несостоявшийся философ станет считать себя способным распоряжаться делами эллинов п варваров, он проявит необычные притязания, высоко занесется, преисполнится высокомерия и пустой самонадеянности, «самые одаренные души при плохом воспитании становятся особенно плохими» (491 Е), посредственность никогда не бывает причиной ни

275

великих благ, ни больших зол. Место несостоявшихся философов занимают недостойные люди, дискредитирующие философию. «Ведь иные людишки чуть увидят, что область эта опустела, а между тем полна громких имен и показнойпышности,тотчас же, словно те, кто из темницы убегает в святилище, с радостью делают скачок прочь от ремесла к философии — особенно те, кто половчее в своем ничтожном дельце» (495 СД). Так получаются софисты, которые потакают мнению толпы.

Но стоит философской ьатуре оказаться в столь же превосходно устроенном государстве, как и она сама, тотчас обнаруживается ее божественная природа. Прирожденный философ — это редкое сочетание способности к познанию, памяти, остроумия, проницательности с постоянством нрава, свойственным обычно людям тупым. Философ имеет прирожденную склонность к знанию, он характеризуется правдивостью, решительным неприятием какой бы то ни было лжи, любовью к истине, обладания которой он добивается всевозможными средствами, все его стремления направлены на приобретение знаний, для чего он отказывается от телесных удовольствий, он благороден, не хвастлив, не робок, справедлив, кроток, великодушен, тонок, памятлив Поскольку истина сродни соразмерности, то и от философа требуется соразмерность и прирожденная тонкость ума Философ Платона — иде- алист-платоновец. Он стремится к бытию в целом — к идее всего сущего, он способен охватить мысленным взором целостность времени и бытия, он «способен подняться до самой красоты и видеть ее самое по себе» (476 В). He-философ же, напротив, чувствует отвращение к наукам, он падок до зрелищ, он любитель слушать, это ремесленник и делец, способный ценить красивые вещи, но не способный ценить красоту саму по себе, принимая за красоту саму по себе то, что ей всего лишь причастно.

Философы отбираются следующим образом. Счет, геометрия и разного рода другие предварительные познания преподаются стражам еще в детстве, притом не насильно, а играючи, ибо «на-

а уже из этих юношей, когда им исполнится тридцать лет, производится второй отбор, «наблюдая, кто из них умеет, не обращая внимания на зрительные и остальные ощущения, подняться до истинного бытия» (537 Д), не забывая при этом и об опасности от диалектики — ведь люди, занимающиеся рассуждениями, мыслящие, преисполнены беззакония, они увлекаются игрой противоречий и забывают об истине, унижая в глазах других людей и себя, и весь предмет философии. Прошедшие второй отбор обучаются диалектике 5 лет. Достигнув 35-летнего возраста, они

276