Brodel3

diale. 1968, p. 202 sq.

89 Marx R. La Revolution indusfrielle en Grande-Bretagne des origines a 1850. 1970, p. 57-58. 9° Ibidem.

91Toqueville A., de. Voyages en Angleterre. 1958, p. 59, 78.

92Hobsbawm E. Industry and Empire, p. 40.

w L 'Industrialisation en Europe аи XIXе siecle, p. 590. 94DeaneP. Op. cit., p. 34.

95Hobsbawm E. Op. cit., p. 42.

96A History of Technology. Ed. C. Singer, E.J. Holmyard, A.R. Hall, T.L. Williams, 1958, IV, p. 301-303.

97Bairoch P. Op. cit., p. 20.

^ Chaudhuri K.N. The Trading World of Asia and the English East India Company 1660-1760, p. 273 f.

99в 1791 г. — только 10%; ср.: Hyde Ch. Op. cit., p. 66.

100Bairoch P. Op. cit., p. 249.

101HydeCh. Op. cit., p. 219.

102Aid., p. 47-51. юз Md., p. 37-40. "M A/d.,p. 57,79.

1«5 HydeCh. Op. cit., p. 71.

Ю6 Hyde Ch. Op. cit., p. 93. 1°7/Ы.,р. 83-94.

юз Klingender F.K. Art and the Industrial Revolution. 1968, p. 9-10.

11)9 Histoire generate des techniques. Sous la direction de M. Daumas, 1962, III, p. 59. 1Ю/Ш.. 13.

682 Глава 6. ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ__________________

111 Landes D.S. L'Europe technicienne, 1969, p. 127. ч2 LevasseurE. La Population fran^aise. 1889-1892, III, p. 74. 113

Wrigley E.A. The Supply of Raw Material in the Industrial Revolution. — «The Economic History Review», p, 13. i^HicksJ. Op. c//.,2ded., 1973,p. 147.

115 См.: Labrousse E. — в: L 'Industrialisation det'Europe аи XIXе siecle, p. 590.

i if» Deane P. Op. cit., p. 90-91.

117 Hobsbawm E. Industry and Empire, p. 51. i is Mathias P. Op. cit., р. 250.

119 Hobsbawm E. L 'Ere des revolutions. 1969, p. 54 et note. 12° Ibid., p. 52.

121Ibid., p. 58.

122Hobsbawm E. Op. cit., р. 55.

l23Clapham l.\\. An Economic History of Modern Britain. 1926, p. 441-442.

124Цит по; Hobsbawm E. Industry and Empire, p. 40.

125Simond L. Op. cil., I, p. 330; первая кипа американского хлопка прибыла около 1791 г. "26 Цит. у ф. Дин: Deane P. Op. с/7., р. 87.

127После 1820 г. для хлопка, после 1850 г. — для шерсти. Ср.: Pollard S., Cross-ley D.W, Op.cit.,p. 197.

i2B Simond L. Op. cit., II, p. 102-103. '»MathiasR Op. cit., p. 270.

130Deane P. Op. cit., p. 56.

131Accariasde Serionne J. La Richesse de la Hollande. 1778.

132Crouzet F. L 'Economie britaniqueetle blocuscontinental 1806—1813, 1958, 1. p. 157.

133Deane P. Op. cit., p. 56.

134Rubichon M. Op. cit., II, p. 312.

135Ashton T.S. An Economic History of England. The 18th Century. 1955, p. 132 f.

136Crouzet F. Op. cit., p. 294 sq.

137Rubichon M. Op. cit., II, p. 382; я заменил слово герияьясы, стоящее в тексте, на герильерос.

138Rosiow W.W. Op. cit., p. 560. |39 Simond L. Op. cit., If, p. 284. l4" Ibid., p. 282.

141Rubichon M. Op. cit., I, p. 575

142Huckisson. On Depreciation, p. 69; Л. Симон (Simond L. Op. cit., II, p. 24) переводит следующим образом

«Торговля есть лишь взаимный обмен эквивалентных вещей».

143Deane P. Op. cit., p. 58 f.

144Macpherson D. Op. cit., Ill, p. 340. '45AshtonT.S. Op. cit., p. 63.

146Mathias P. Op. tit., p. 466.

147Amalendu Guha. Рец. на кн.: Mathias P. The First Industrial Nation... — «The Indian Economic and Social History Review», vol. 7, September 1970, p. 428-430.

ПРИМЕЧАНИЯ 683

148 См, выше, гл. 4.

i44 Как считает Д. Макферсон (ср. прим. 144).

150Deane P., Cole W.A. British Economic Growth, 1688-1959, 1962, p. 48. 1*1 Обычный процент; ср.: Rubichon M.

Op. cit., I, p. 574.

152Willan T.S. The Inland Trade, ch I,

151pjiiet R.-M. L 'Angleterre vue a Londres et dans ses provinces. Colliers — суда для перевозки угля, «угольщики». \ы Historical Geography of England before 1800. Ed. H.C. Darby, 1951, p. 522.

155Defoe D. Tour... I, p. 63; цит. no: Darby H.C. Op. cit., p. 498. is6 Willan T.S. Rivers Navigation in England...

i"/Ш., p. 94.

222 Demangeon A. lies Britanniques. — Geographic universelle, I, 1927, p. 219.

из ibid., p. 149.

224Trevelyan G.M. Op. cit., p. 298 and note 1. Заметим, что эти цифры показывают более высокий доход на душу населения к непривилегированной Англии (10 против 7), что означает, что для масс лучше было жить севернее, а не южнее линии Глостер— Бостон.

225Demangeon A. Op. cit., p. 149.

226Smout T.S. Машинописный текст выступления во время Недели Прато, 1978 г.

227Hilferding R. Das Finanzjcapital, 1910; франц. перевод: Le Capital Financier. 1970.

228Ibid., p. 311-312.

229См. выше, гл. 2 и 3.

230Hilferding R. Op. cit., p. 175-177.

231Crouzet F. L'Economic de la Grande-Bretagne victorienne. 1978, p. 280.

232Mathias P. Op. cit., p. 169.

233В 1826 г. из 552 банков 49 имели одного владельца, 157 — двоих, 108 — четверых, 43 — пятерых, 26 —

шестерых. А.Е., С.С., Londres, 21, P>s 168-177, 22 марта 1826г.

234«Банк графства» — так иногда во французской дипломатической корреспонденции переводили

словосочетание Country Bank.

235 Mathias P. Op.cit.,p. 170. 23* Дн/..p. 171,

237ibid., p. 176.

238Ibid., p. 172-173. ™ Ibid., p. 171-172.

24° A.E., C.C., Londres, 27, P* 319-351, 12 июня 1837 г.

241 Ibidem.

ж Rubichon M. Op. cit., II, p. 259.

243Письмо шевалье Сегье из Лондона, от 5 августа 1818 г., А. Е., С.С., Londres. 13,Р>274.

244Bagehot W. Lombard Street, ou le Marche financier en Angleterre. 1874, p. 21.

245 A.E., C.C., Londres, 22, f> 275, Лондон, 24 июля 1828 г. 2« A.E., C.C, Londres, 22, f° 38 v°

247 Ashton T.S. The Bill of Exchange and Private Banks h Lancashire 1790-1830. -Papers and English Monetary History.

Ed. T.S. Ashton, R.S. Sayers, 1953, p. 37-49. 24ВА.Е„ С.С., Londres, 20, P> 29, Лондон. 10 февраля 1825 г. 249 Ashton T.S. La Revolution industrielle..., p. 141. «o Deane Ph., Cole W.A. Op. cit., p. 296. "l /Ш.,р. 305.

252 Pollard S., Crossley D.W. The Wealth of Britain..., p. 199.

253 Deane Ph., Cole W.A. Op. cit., p. 166, 175. «4 Deane Ph., Cole W.A. Op. cit., p. 304-305. 255A.E., C.C, Londres, 13, f° 357, Лондон. 6 сентября 1818 г.

686 Глава 6. ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ

256Bagchot W. Lombard Street..., p. 31.

257Ashton T.S. Economic Fluctuations in England 1700-i800. 1959. 25K Mathias P. Op. cil., p. 227 f.

2э9 В соответствии с терминологией Э. Лабруса, знакомой французским историкам.

260А.Е., С.С., Londres, 101, 14 ноября 1829г.

261См. выше, гл. 3, с. 265 и ел.

262Mathias R Op. dt., р. 404.

263Ibid., p. 144.

264Bairoch P. Revolution industrielie, p. 271, tabl. № 28.

265Broan E.H.Ph., Hopkins S. Op. cil., p. 195-206.

266Pollard S., Crossley D.W. Op. «/., p. 185.

267Ibidem.

26S Fillet R.-M. Op. dt.

269Ibid., p. 30.

270Ibid., p. 24.

271Simond L. Op. dt., 1, p. 223.

272Simond L Op. dt., II, p. 285. 27J Fillet R.-M. Op. C//..P. 31. 2™ /bid.,p. 350.

275Ibid., p. 337.

276Ibid., p. 345.

277Abel W. Agrarkrisen und Agrarkonjunktur.

278 Baehrel R. Une Croissance: la Basse-Provenee rurate (fin ctu XVI* / 7л v> \ w, •

В ВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ:

РЕАЛЬНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНОСТИ НЫНЕШНИЕ

Итак, я все же вывел слово капитализм, со всеми его значениями и двусмысленностями, на просторную арену начинавшейся современности мира и подвигом это не было, а проблем поставило немало. Прав ли я был, когда оказал ему такой прием? Делая из него основную модель для многовекового применения? Модель, т. е. своего рода корабль, построенный на суше и затем спущенный в море. Он держится на плаву? Плывет? Тогда то объяснение, что он в себе несет, имеет шансы оказаться приемлемым.

Капитализм, такой, каким я его понимаю, на протяжении этого труда проявил себя хорошим «индикатором». Следовать ему означает непосредственным и полезным образом подступиться к рассмотрению базовых проблем и реальностей: длительной временной протяженности; подразделений экономической жизни; миров-экономик; вековых и иных колебаний; сети социальных иерархий, смешанных и смешивающихся (чтобы не сказать: классовой борьбы); или настойчиво проявлявшейся и различной роли господствовавших меньшинств; или даже промышленных революций... Так что кому же посвятить эти последние страницы, как не такому взрывоопасному персонажу, этому средоточию всех проблем и споров, поднимавшихся в этом труде? Лучшего выбора наверняка не может быть. Но стоит ли воспроизводить, даже в нескольких словах, наши доказательства, доводы и примеры — то, что уже было сказано и должно бы быть уже доказано? Классические заключения, которые невозмутимо излагают заново суть какойнибудь работы (как бы для того, чтобы закончить с ней), плохо, я полагаю,

688 В ВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ: РЕАЛЬНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНОСТИ НЫНЕШНИЕ

подходят для книги по истории, никогда не бывающей законченной, написанной раз и навсегда.

Вконце столь долгого странствия я испытываю скорее потребность открыть окна и двери, проветрить дом и даже выйти из него. Выстроив попутно некую проблематику, которая не должна бы оказаться действительной единственно для до индустриальных новых времен (если бы не достигала она глубин истории), я хотел бы заставить ее модель проскользнуть в иные воды, в рамки иного периода. А раз уж менять арену, то почему бы не добраться и до современного мира? Иначе говоря, до реальностей и опыта, которые мы видим собственными глазами и можем потрогать своими руками? Мы выбрались бы из зачарованного мира ретроспективной истории ради того, чтобы вернуться к картинам настоящего, которые нам не надобно воссоздавать: они открыты нашему взору во всем своем богатстве и во всей своей запутанности.

Втаком путешествии не было бы ничего нелогичного: разве объяснение современности не сокровенная цель истории, не глубинный ее мотив?1 И разве ныне история во взаимодействии с различными науками о человеке не становится мало-помалу наукой приблизительной, несовершенной, как и они, но готовой ставить вопросы, так же как и отвечать на них, сделать своей мерой в такой же степени настоящее, как и прошлое? Вот что ободрило меня пуститься в приключение, на мой взгляд возможное, полезное и даже приятное. Оставим в стороне без излишних угрызений совести риск сравнения, проводимого без особенной заботы о пугале, каким является пресвятой анахронизм. Я думаю, что для нас, «выходящих на свет» после долгою поиска во временах минувших, настоящее время сможет быть хорошим ориентиром и даже, если осмелиться на такое выражение, указателем истины.

Я, естественно, не претендую на то, чтобы объяснять настоящее в свете прошлого. Я хочу лишь понаблюдать, чем становятся в нынешних неспокойных водах объяснения и приемы изложения, какими я пользовался. Плывет ли еще в наше время модель, построенная мной вокруг капитализма, существовавшего до XIX в., справляется ли она с очевидными и резкими противоречиями? Полагаю, что сегодня не отрицает вчера, напротив, оно его освещает, и наоборот; в аналогиях недостатка нет. Тем не менее такая преемственность относится только к Западу, к так называемому «свободному миру», который не охватывает более весь мир, как было это до 1917 г. В результате драматических опытов, доведенных до конца социалистическими странами, капитализм исчез с очень большой части земли. Следовательно, современный мир — это одновременно и преемственность, и разрыв преемственности, и это противоречие будет маячить на гори-

ВВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ; РЕЛЛЬНОСТ^ИСТОРИЧЕСКИЕ И

689

зонте тех проблем, по которым я последовательно пройдусь: капитализма как структуры длительной временной протяженности; капитализма как сектора общественного комплекса; капитализма в состоянии выживания или же невыживания (но если он исчезнет, то унесет ли он с собой все неравенства наших обществ? Мы вправе в этом усомниться); наконец, капитализма, отличного от рыночной экономики, — по моему мнению, это важнейшее, о чем свидетельствует мое долгое исследование.

ДЛИТЕЛЬНАЯ ВРЕМЕННАЯ ПРОТЯЖЕННОСТЬ

На протяжении этого труда я утверждал, что капитализм в потенции обрисовывается на заре большой истории, развивается и упрочивается на протяжении столетий. Прав был Теодор Моммзен2. Прав Михаил Ростовцев3. Прав Анри Пиренн4. Задолго до появления капитализма его предвещали многие признаки: рост городов и обменов, появление рынка труда, сплоченность общества, распространение денег, рост производства, торговля на дальние расстояния, или, если

угодно, международный рынок... Когда в первом веке нашей эры Индия овладевала Индонезией или, по крайней мере, туда проникала, когда Рим удерживал в своей власти большие территории, чем все Средиземноморье, когда в IX в. Китай изобретал бумажные деньги, когда Запад в XI—XIII вв. отвоевывал свое Внутреннее море, когда с наступлением XVI в. наметился мировой рынок — тогда тем или иным образом начиналась «биография капитала». Немалое число более благоразумных историков отказывается восходить дальше XVI, а то и (предпочтительно!) XVIII в.,

визвестном смысле отождествляя капитализм с чудесной вспышкой промышленной революции. Но даже при такой «краткой» перспективе речь идет о трех или пяти столетиях и, значит, о структуре длительной временной протяженности (tongue duree), что вовсе не означает абсолютно неподвижной реальности. Длительная временная протяженность — это последовательность возобновляющихся движений с вариациями и возвратными движениями, с ухудшениями, приспособлениями, стагнациями — социологи говорят о структурировании, деструктурировании, реструктурировании... Иногда — редко — случались также и крупные разрывы. Промышленная революция определенно была одним из них. Но я утверждаю, справедливо или нет, что в ходе этого великого изменения капитализм в главном оставался самим собой. Разве не было для него естественным правилом сохраняться посредством самого изменения? Он питался им, готовый расширить или сузить свои судьбы до размеров той своего рода оболочки, которая, как мы признали,

влюбую эпоху ограничивала возможности человеческой экономики, где бы та ни располагалась.

690 В ВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ: РЕАЛЬНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНОСТИ НЫНЕШНИЕ

Было бы ошибкой воображать себе капитализм как развитие в виде последовательных стадий или скачков: капитализма торгового, капитализма промышленного, капитализма финансового... И разумеется, с непрерывным продвижением от одной стадии к другой, притом что «настоящий»-де капитализм наступает поздно, с установлением его контроля над производством. А до него якобы следовало говорить лишь о капитализме торговом, даже о пред капитализме. На самом же деле мы видели, что крупные «купцы» былых времен никогда не специализировались, что они без различия занимались (одновременно или последовательно) торговлей, банковским делом, финансами, биржевой спекуляцией, «промышленным» производством в виде системы надомного труда (Verlagssystem) или, реже, мануфактур... Спектр торговой, промышленной, банковской деятельности, то есть сосуществование нескольких форм капитализма, развертывался уже во Флоренции в XIII в., в Амстердаме в XVII в., в Лондоне еще до XVIII в. Несомненно, в начале XIX в. массовое применение машин сделало из промышленного производства высокоприбыльный сектор, и, следовательно, капитализм массированно двинулся туда. Но он не замкнется там. Когда прибыли хлопкового бума в Англии, поначалу фантастические, упали из-за конкуренции до 2— 3%, накопленные капиталы устремились в другие отрасли промышленности: сталелитейную и железные дороги. Более тога, наблюдался возврат к капитализму финансовому, к банковскому делу, к биржевой спекуляции, более активной, чем когда бы то ни было, к крупной международной торговле, к прибылям от эксплуатации колоний, к государственным займам и т. п. И опять-таки без специализации: во Франции Вандели были хозяевами железоделательных заводов, банкирами, фабрикантами сукон (в департаменте Вогезов) и поставщиками военного снаряжения для Алжирской экспедиции (1830)5.

С другой стороны, невзирая на все, что можно было сказать о либеральном капитализме свободной конкуренции XIX и XX вв., монополия не утратила в нем своих прав. Она только приняла иную форму, целый ряд иных форм — от трестов и холдингов до знаменитых американских транснациональных корпораций [THKJ, которые за 60-е годы утроили число своих филиалов за границей. В 1973 г. 187 из них, обосновавшиеся по меньшей мере в пяти зарубежных странах каждая, осуществляли «не только три четверти американских капиталовложений за границей, но также и половину экспорта США и треть всех продаж готовых изделий на американском рынке». На протяжении нескольких лет эти корпорации, обвинявшиеся в том, что, создавая промышленные производства за границей, они лишают рабочих мест трудящихся своей страны, способствуют дефициту платежного баланса и играют разрушительную роль в международ-

В ВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ: РЕАЛЬНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНОСТИ НЫНЕШНИЕ 691

ной валютной спекуляции, в том числе и против доллара, были объектом расследований американского сената, но ныне они отнюдь не чувствуют себя хуже. Они тоже «играют па любом столе»: конечно же на промышленном (инвестируя капиталы в странах с низкой заработной платой); непременно на финансовом, принимая во внимание вес краткосрочных свободных капиталов, какими они располагают («более чем вдвое превышающих резервы центральных банков и международных финансовых учреждений», так что движения 1% их ликвидных средств

может оказаться достаточно, чтобы вызвать где угодно острый денежный кризис, — и это по мнению самой комиссии американского сената); но также и на торговом: в 1971 г. в защиту ТНК утверждалось, что на них приходится 62% экспорта Соединенных Штатов, в то время как они обеспечивали только 34% их производства6.

Короче говоря, главной привилегией капитализма ныне, как и в прошлом, остается свобода выбора — свобода, которая зависит одновременно от его господствующего социального положения, от веса его капиталов, от его способности делать займы, от его информационной сети и в неменьшей степени от тех связей, которые создают между членами могущественного меньшинства, как бы оно ни было разделено игрой конкуренции, ряд правил и форм соучастия. Поле деятельности капитализма, вне сомнения, намного расширилось, поскольку для него все секторы экономики хороши, особенно же широко он проник в производство. Но в конце концов, так же, как в прошлом, когда капитализм не охватывал всю торговую экономику, он и сегодня оставляет за пределами своего охвата значительные объемы деловой активности; он их предоставляет рыночной экономике, которая «крутится» сама по себе, инициативе мелких предприятий, упорству ремесленников и рабочих, смекалке простых л^эдей. Капитализм «окопался» в имеющихся у него заповедных зонах: крупной спекуляции (биржевой и недвижимостью), крупных банках, крупном промышленном производстве (которому его вес и его организация оставляют немалую свободу в установлении цен), международной торговле; когда придется, но только в особых случаях, в сельскохозяйственном производстве и даже на транспорте, например в виде судоходных компаний, которые благодаря использованию «флагов любезности»* ускользают от всякого налогообложения и которые позволили сколотить иные фантастические состояния. А коль скоро капитализм мо-

* Имеется в виду распространенная на Запале практика приписки судов, принадлежащих судовладельцам из крупных капиталистических стран, к портам таких стран, как, например, Либерия или Панама, где установлен льготный режим обложения налогом. — Примеч. пер.

692 В ВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ: РЕАЛЬНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНОСТИ НЫНЕШНИЕ

жет выбирать, он способен в любой момент сменить курс: в этом секрет его живучести. Разумеется, его способность к приспособлению, его подвижность, его воспроизводительная сила не защищают капитализм от любого риска. Во времена крупных кризисов немало капиталистов терпит неудачу, но другие выживают, а третьи утверждаются. Новые решения зачастую даже создаются помимо них; инновация не раз исходила с базового уровня. Но эти инновации почти автоматически оказываются в руках обладателей капиталов. И в конце концов появляется капитализм обновленный, зачастую усилившийся, столь же ретивый и эффективный, как и предшествовавший ему. Виконт д'Авенель удивлялся и в глубине души радовался тому, что богатство с течением времени переходит из одних рук в другие, так что в одном землевладении сменяют друг друга разные «породы» собственников7. Он был прав, но смены эти в конечном счете не упраздняли ни индивидуальное богатство, ни индивидуальную собственность. Именно это и происходило с капитализмом: изменяясь, он без конца сменял самого себя. Повторим относительно него то, что в 1784 г., после четвертой англо-голландской войны, говорил о коммерции Генри Хоуп, значительнейший из амстердамских деловых людей: «Она часто болеет, но никогда не умирает*8.

ОБЩЕСТВО ОХВАТЫВАЕТ ВСЕ

Худшая из ошибок заключается еще в утверждении, будто капитали *м -«экономическая система», и ничего более, в то время как он живет за счет общественного строя и, будучи соперником или соучастником, находится на равных (или почти на равных) с государством, персонажем настолько обременительным, насколько он только может быть, — и так бывало всегда. Капитализм извлекает также выгоду из всей той поддержки, какую оказывает прочности социального здания культура, ибо культура, неравным образом распределенная, пронизанная противоречивыми течениями, в конечном счете, несмотря ни на что, отдает лучшее, что в ней есть, на поддержание существующего порядка. Он держит в своих руках господствующие классы, которые, защищая капитализм, защищают самих себя.

Какая же из этих разных социальных иерархий — денежных, государственных, культурных, — которые к тому же сталкивались и поддерживали друг друга, играла первые роли? Мы бы ответили, мы уже ответили: то одна, то другая.

Деловые люди охотно утверждают, будто ныне эта первая роль — за политикой, будто власть государства такова, что ни банки, ни крупный промышленный капитал в сравнении с нею ничего не значат. И вне сомнения, нет недостатка в серьезных обозревателях, говоря-

В ВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ: РЕАЛЬНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНОСТИ НЫНЕШНИЕ 693

щих о государстве-мастодонте, о государстве, которое все подавляет и лишает частный сектор, благодетельную свободу «новатора» их инициативы. Следовало бы де заставить этого мастодонта вернуться в свое логово. Но с таким же успехом прочтете вы и противоположное, а именно будто экономика и капитал заполонили все, подавляют свободы личности. На самом же деле не будем заблуждаться по сему поводу: государство и капитал — или, во всяком случае, определенный капитал, капитал крупных фирм и монополий, — ныне, как и в прошлом, составляют хорошую пару, и второй из них на наших глазах успешно выпутывается из затруднительных положений. Как и в былые времена, он оставляет государству малодоходные или слишком дорогостоящие дела: дорожную инфраструктуру, коммуникации, армию, огромные затраты на образование и на научные исследования. Капитал оставил государству также и заботы об общественной гигиене, немалую долю тягот социального обеспечения. А главное — он беспардонно живет за счет милостей, льгот, помощи и щедрот государства — машины для сбора огромных денежных потоков, которые к ней стекаются и которые она перераспределяет, машины для того, чтобы тратить еще больше, чем она получает, и, следовательно, для того, чтобы заключать займы. Капитал никогда не бывает слишком удален от этого воклюз-ского источника. «В противоположность мифу о предпринимательском призвании, которое якобы характеризует частный сектор и динамизм которого будто бы наталкивается на препятствие в виде деятельности правительства, поздний капитализм [т. е. сегодняшний, именуемый также «зрелым капитализмом»] находит в гамме частных действий государства средство обеспечить выживание всей системы» — конечно же системы капиталистической, Я заимствую это соображение у итальянского экономиста Федерико Каффе9, рассматривавшего довольно хорошо согласующиеся друг с другом трудч Г. Оффе о современной Германии10 и Дж. О'Коннора о Соединенных Штатах, опубликованные в 1977 г.11 В конце концов «монополистический капитализм» (противопоставляемый Дж. О'Коннором «конкурентному сектору») процветает именно благодаря своим добрым отношениям, своему симбиозу с государством — распределителем налоговых привилегий (ради активизации священнейшего инвестиционного процесса), богатейших заказов, мер, шире открывающих капитализму внешние рынки. Так что, утверждает О'Коннор, «рост государственного сектора [включая и государственное призрение] необходим для расширения частной индустрии, особенно монополизированных отраслей промышленности». Между экономической властью и властью политической, «формально друг от друга отделенными, существует густая сеть неформальных отношений»12. Несомненно. Но согласие между капиталом и государством датируется не сегодняшним днем.

694

В ВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ: РЕАЛЬНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНОСТИ НЫНЕШНИЕ

Оно пронизывает столетия нового времени настолько, что всякий раз, как спотыкалось государство — Кастильское государство в 1557 г., монархическое государство во Франции в 1558 г., — мы видим, как капитализм ощущает удар.

Отношения капитализма с культурой еще более двусмысленны, ибо очень уж контрастны: культура образует одновременно и опору и противодействие, традицию и ее оспаривание. Правда, такое противодействие часто истощалось после самых сильных своих вспышек. В лютеровой Германии протесты против монополии крупных фирм Фуггеров, Вельзеров и прочих потерпели неудачу. Почти всегда культура вновь становилась защитницей существующего порядка, и капитализм извлекал из этого какую-то долю своей безопасности.

Еще сегодня нам говорят, что капитализм — это строй если и не лучший, то по крайней мере наименее дурной из всех, что он более эффективен, чем социалистическая система, совершенно не затрагивая при этом собственность, и что он поощряет личную инициативу (слава новатору Шумпетеру!). Аргументы в его пользу рассеиваются, как при артиллерийском огне по площадям, ложась, по-видимому, даже далеко от цели. Так, коль скоро деньги образуют структуру явной несправедливости, любой тезис в пользу социального неравенства льет воду на эту мельницу. В 1920 г. Кейнс13 безоговорочно высказался за «неравенство в распределении богатств» — лучшее, по его мнению, средство увеличить накопление капиталов, необходимых для полнокровности экономической жизни. «Неравенства любого порядка суть явления естественные, к чему это отрицать?» — писала совсем недавно, 11 августа 1979 г., «Монд»14.

В этих спорах оружием может стать все — обращение как к Фюстель де Куланжу или Жоржу Дюмезилю, которые ничего поделать не могут, так и к Конраду Лоренцу15 или к какой-нибудь анафеме против Миш-ле (камушек в огород либералов). Напоминают о человеческой природе, каковая будто бы не умеет изменяться, а значит, общество тоже неизменно: оно всегда было

несправедливым, иерархизированным, построенным на неравенстве. История, таким образом, приходит на выручку. Не умер еще даже старый миф о «незримой руке», о рынке, который якобы все уладит сам по себе, лучше, чем могла бы это сделать какая бы то ни было человеческая воля. Миф этот учит, что «служить индивидуальному интересу — значит служить интересу общему», так что «предоставьте всему идти своим чередом — и пусть выигрывает лучший!». Америка опьянила себя лозунгом self made man (всяк сам творец своего состояния) — чести и примера для целой нации. Конечно, в таких удачах недостатка не было в Америке и в других странах; но помимо того, что честность не всегда бывала их сильной стороной, они были более редки, чем это утверждают. Зигмунд Даймонд16 даже забавлялся,

В ВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ: РЕАЛЬНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНОСТИ НЫНЕШНИЕ 695

определяя способы, какими в США так называемые self made men скрывали тот трамплин, которым им послужили семейные состояния, сколоченные за несколько поколений, совсем как европейские «буржуазные» состояния начиная с XV в.

Что, однако, исчезло, так это капиталистическая эйфория и чистая совесть раннего XIX в., а этот оборонительный язык был отчасти ответом на яростные нападки поднимавшегося социализма, примерно так же, как в XVI в. Контрреформация была ответом на Реформацию. Удары и удары ответные вполне логично следовали друг за другом. А так как все взаимосвязано, нарастающий кризис наших современных экономик и обществ предполагает глубокие культурные кризисы. Для того чтобы нас просветить на сей счет, имеется опыт 1968 года. Герберт Маркузе, ставший, сам того не желая, «первосвященником» этой революции, вполне имел право сказать (23 марта 1979 г.), что «глупо говорить о 1968 годе как о поражении»17. События этого года потрясли все здание общества, сломали его привычки, ограничения, даже его примиренчество; социальная и семейная ткань осталась достаточно разорванной для того, чтобы создались — и на всех этажах общества — новые образы жизни. Именно в этом-то и заключалась подлинная культурная революция. С того времени капитализм, в самом сердце поруганного общества, находится не в столь хорошем положении, как прежде, подвергаясь теперь нападкам не только социалистов и ортодоксальных марксистов, но и новых групп, вдобавок отвергающих и власть во всех ее формах: долой государство!

Но время идет, десяток лет — ничто для медленно текущей истории обществ, это для жизни индивидов много. И вот действующие лица 1968 года вновь восприняты терпеливым обществом, которому его медлительность дает колоссальную силу сопротивления и поглощения. В чем оно меньше всего ощущает недостаток, так это в инерции. Значит, не поражение, это определенно, но откровенный успех, к нему следует присмотреться поближе. Впрочем, существуют ли в культурных материях откровенные успехи, откровенные разрывы? Возрождение и Реформация предстают как две великолепные и продолжительные культурные революции, вспыхнувшие одна за другой. Для христианской цивилизации возвратить обратно Рим и Грецию уже было операцией взрывоопасной; разорвать же не имевшее швов платье церкви было другой, еще худшей. А ведь все в конце концов утряслось, вписалось в существующий порядок, и раны зажили. Возрождение завершилось «Государем» Макиавелли и Контрреформацией. Реформация высвободила новую доминирующую Европу, в высшей степени капиталистическую, в Германии же она закончилась вырождением земельных князей — то был грустный результат. А разве Лютер не предал дело восставших во время Крестьянской войны 1525 г.?

696 В ВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ: РЕАЛЬНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНОСТИ НЫНЕШНИЕ В ВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ: РЕАЛЬНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНОСТИ НЫНЕШНИЕ 697

ВЫЖИВЕТ ЛИ КАПИТАЛИЗМ?

Несколько лет назад Борис Поршнев18 дружески упрекал меня, также как и других «буржуазных» (читай: западных) историков, в том, что мы пространно рассуждаем о происхождении и первых этапах капитализма, не проявляя интереса к его концу. У меня есть по крайней мере извинение. Я ограничил себя истоками современности, и нет моей вины в том, что капитализм в конце XVIII в. был в полном расцвете. С другой же стороны, если ныне на Западе капитализм и проходит через кризисы и иные перипетии, я не считаю его «больным человеком», готовым завтра же испустить дух. Конечно, он более не вызывает по отношению к себе того восхищения, от которого не мог удержаться сам Маркс; в нем больше не усматривают, как делали это Макс Вебер и Вернер Зомбарт, последнюю стадию, окончательно завершающую некую эволюцию. Но это не означает, что система, которая пришла бы ему на смену, в случае эволюции без потрясений, не была бы на него похожа, как родной брат.

В самом деле, я полагаю (пусть даже я полностью заблуждаюсь), что капитализм не может рухнуть сам собой вследствие расстройства, которое было бы «эндогенным»; для такого падения

потребовались бы исключительной силы внешний толчок и заслуживающее доверия решение проблемы его замещения. Гигантскую тяжесть общества и сопротивление держащегося настороже господствующего меньшинства, чья солидарность имеет ныне всемирные масштабы, нелегко пошатнуть идеологическими речами и программами или сиюминутными успехами на выборах. По всему миру все победы социализма — русская революция 1917 г., восточноевропейские режимы в 1945 г., завершение китайской революции в 1949 г., торжество кубинской партизанской войны в 1959 г., освобождение Вьетнама в 1975 г. — достигались с помощью внешнего толчка и явного насилия. Да еще движения эти опирались на безраздельную веру в социалистическое будущее, не столь прочную ныне.

Никто, вне сомнения, не будет отрицать, что нынешний кризис, начавшийся в 70-е годы нашего столетия, угрожает капитализму. Он посерьезнее кризиса 1929 г. и, вероятно, поглотит фирмы первой величины. Но капитализм как система имеет все шансы на то, чтобы пережить его. В экономическом плане (я не говорю в идеологическом) он даже может выйти из него окрепшим. В самом деле, мы видели, какова бывала обычно роль кризисов в доиндустриальной Европе: заставить исчезнуть мелкие (по капиталистическим масштабам), хрупкие предприятия, созданные в пору экономической эйфории, или, напротив, предприятия устаревшие и,

следовательно, смягчить, а не усилить конкуренцию и сосредоточить важнейшую часть экономической деятельности в немногих руках. С такой точки зрения ничто сегодня не изменилось. На национальном, как и на международном, уровне происходит перераспределение, «новая сдача карт» — но к выгоде сильнейших. И я согласен с Гербертом Маркузе19, утверждавшим в ходе недавнего спора с Жаком Элленстайном, что «кризисы — главное для развития капитализма, [что] инфляция, безработица и т. п. способствуют [ныне] централизации и концентрации капитализма. Это начало новой фазы развития, а вовсе не окончательный кризис капитализма». Действительно, централизация и концентрация — это безмолвные созидатели и разрушители социальных и экономических построений. Джованни Аньел-ли, президент фирмы «ФИАТ», уже в 1968 г. предсказывал: «Через двадцать лет в мире, быть может, будет только шесть или семь марок автомобилей». А сегодня всего девять групп делят между собой 80% мирового производства. Вековые кризисы (нынешний кризис, как я говорил, представляется мне таким) — наказание за возрастающую несогласованность между структурами производства, спроса, прибыли, рабочих мест и т. п. Происходят разрывы, и в ходе вынужденного упорядочения определенные виды деятельности хиреют или исчезают. Но одновременно, к выгоде выживших, вырисовываются новые рубежи прибыли.

Вдобавок крупные кризисы благоприятствуют и другому перераспределению, на международном уровне. И там слабейшие слабеют еще больше, сильнейшие еще крепнут, даже если мировая гегемония и переходит иной раз из одних рук в другие и из одного географического региона в другой. Мир глубоко изменился за последние десятилетия, причем в нескольких отношениях: наблюдался сдвиг американской экономики на Юг и Запад Соединенных Штатов (явление, сыгравшее наряду с другими свою роль в упадке Нью-Йорка). Так что Жак Аттали20 считает возможным говорить в 1979 г. о некоем «смещении центра мира с Атлантики на Тихий океан», со своего рода экономической осью США—Япония. Наблюдается также раскол «третьего мира» — с новым богатством производителей нефти и с возросшими нищетой и трудностями остальных слаборазвитых стран. Но наблюдается также и индустриализация этих развивающихся стран, которые вчера еще были ограничены ролью поставщиков сырья, широко проводимая извне (западными компаниями, а еще больше — ТНК). Короче говоря, капитализм должен пересматривать свою политику в значительной части мира, над которой западный мир-экономика господствует уже давно. Такие предназначавшиеся для эксплуатации регионы с низким жизненным уровнем — это бескрайняя Латинская Америка, это Африка, ставшая, так сказать, свободной, это и Индия...

698 В ВИДЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ: РЕАЛЬНОСТИ ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕАЛЬНОСТИ НЫНЕШНИЕ___

Индия, которая, несомненно, только что преодолела решающий этап,, потому что она, привыкшая к угрозе голода (голод 1943 г. в Бенгалин^ унес от 3 до 4 млн человек), добилась такого прогресса в земледелии^ ^ что благодаря двум-трем хорошим урожаям в 1978 г. впервые ока-i залась с крупными излишками зерна и, вероятно, вынуждена будет; его экспортировать из-за неожиданных и неразрешимых трудностей с хранением. Тем не менее мы не дошли еще до решающего поворота, который бы сделал из массы индийских крестьян покупателей гото- я вых изделий, made in India: нищета остается всеобщей, а население | увеличивается на 13 млн в год!2' Как следствие,