VIII. Прежде и теперь

Молчаливый, насупленный мальчик поступил в Царскосельский лицей, где

когда-то учился Пушкин. Вскоре оказалось, что он пишет стихи. Начальник и

учителя всполошились. Изобличенный поэт был наказан. Но он не раскаялся и

продолжал стихотворствовать, пряча свои стихи то в рукав, то в сапог. Их с

торжеством извлекали оттуда и снова присуждали преступника к заслуженной

каре.

Звали его Михаил Салтыков. Впоследствии, уже великим писателем, он не

раз вспоминал, как усердно гасила в нем поэтический дар эта хваленая школа.

Из автобиографии Салтыкова мы знаем, что за "стихотворную деятельность", а

"равным образом за чтение книг" его особенно преследовал учитель русского

языка, тот самый, которому больше всего надлежало бы радоваться

литературным тяготениям даровитого мальчика*.

______________

* Н.Щедрин (М.Е.Салтыков), Полн. собр. соч., т. I, М. 1941, стр.

81-82.

В ту пору Царскосельский лицей кичился своей верностью "традициям

Пушкина", и если уж он преследовал детское поэтическое творчество, как

недопустимый порок, что же сказать о школах обычного уровня, не притязавших

на "литературный уклон"!

Одаренных детей и тогда было множество, но в тех условиях, в которых

они находились тогда, только чудо могло спасти их таланты от гибели. Как

нечто стыдное, как скверную болезнь, приходилось им скрывать свои таланты.

Одиннадцатилетний Шевченко, чувствуя неукротимое влечение к живописи,

должен был прятаться со своими рисунками в колючий бурьян, "щоб не почув

хто, не побачив", и горе было бы ему, когда бы об этих рисунках проведал

его драчливый учитель...

И в литературе того времени неуважение к детскому творчеству было

самым заурядным явлением. У Николая Успенского есть забавный рассказ:

пустяковые люди от нечего делать издают в деревенском захолустье газету.

Чтобы показать, какая дрянь была эта газета, автор одним из ее сотрудников

выводит десятилетнего мальчика и тут же сообщает образец его творчества:

"Появилось солнце, улыбаясь, точно юноша, беспечно играющий на руках

(!) своей матери"*.

______________

* Н.Успенский, Повести, рассказы и очерки, М. 1957, стр. 148,

"Деревенская газета".

Такая ахинея казалась в то время типичной для литературных попыток

детей.

Автор "Антона Горемыки" Д.В.Григорович в своем "физиологическом

очерке" "Скучные люди", перечисляя разные категории унылых и нудных

субъектов, не забыл также и "всех мальчиков от двенадцати до восемнадцати

лет включительно, одаренных каким-нибудь талантом". Сочиняют ли эти

мальчики стихи, рисуют ли картинки, они равно вызывают в писателе

брезгливую скуку, и он ставит их на одну доску с тупицами.

"Таких юношей, - с горечью пишет Д.В.Григорович, - является год от

году больше и больше; они распложаются, как кролики. Дай только бог, чтобы

скука (!), которую они наводят в юношеских летах, вознаградилась чем-нибудь

в зрелом возрасте"*.

______________

* Д.В.Григорович, Скучные люди, Полн. собр. соч., Т. VIII, СПб. 1896,

стр. 32.

Нынче эти строки кажутся нам непонятными. У нас так привыкли

интересоваться художественным творчеством одаренных детей, что мы часто не

в силах представить себе зевоту, с которой старик беллетрист говорил о

пишущих и рисующих детях.

Другой влиятельный писатель сороковых - пятидесятых годов А.В.Дружинин

в своем шуточном романе "Чернокнижников" посвящает целую главу осмеянию

мальчика, который пишет стихи. Глава так и называется: "Опыты девятилетней

музы, или Удивительный крошка, подающий большие надежды". Как явствует из

романа, никаких надежд этот крошка не мог подавать никому, а просто его

чванные родители разжигали в нем зуд честолюбия, похваляясь его творчеством

перед своими гостями, и, когда он читал им кривые стишки, его возносили до

небес как великого гения. Несмотря на хихиканье автора, чувствуешь острую

жалость к несчастному, ни в чем не повинному мальчику.

"Лицо его, - читаем в романе, - было необыкновенно худо и зелено. Он,

казалось, едва передвигал ноги.

- Отчего он так худ? Видно, болен...

- О нет, не думайте. Он часто работает ночью и оттого немного

ослаб..."*

______________

* "Чернокнижников", Собр. соч. А.В.Дружинина, т. VIII, СПб. 1867, стр.

28-36.

Ребенок работает ночью! И когда он декламирует стихи, родители поят

его вином!

Для Дружинина все это уморительный случай - и только.

Но вот в Москву, в Центральный дом художественного воспитания детей

было однажды прислано свыше пяти тысяч детских рукописей со всех концов

Советского Союза: из Омской области, из Ташкента, из Мурома, из Баку, из

Алтайского края, ибо этот Дом объявил среди школьников всех республик,

областей и краев всесоюзный конкурс на лучшее произведение искусства. В

этом конкурсе я принял участие в качестве члена жюри. Конкурс был строг и

требователен. Все банальное, дряблое отметалось беспощадной рукой, и

поощрялись произведения искренние, свежие, подлинно детские, не лишенные в

то же время определенных литературных достоинств.

Сколько, например, этой свежести в таком самобытном изображении тыквы,

которое дано белозерским школьником Сережей Орловым:

Лежит рядочком с брюквой,

И кажется, вот-вот

От счастья громко хрюкнет

И хвостиком махнет.

Стихи обрадовали меня своей очаровательной детскостью. Так и видишь

озорную физиономию их юного автора. Придавать динамичность неподвижному

образу - эта склонность детского ума нашла здесь блестящее свое выражение*.

______________

* Нынче Сергей Орлов стал профессиональным писателем.

С такой же энергией свежего чувства выражено любование летним пейзажем

в стихотворении алтайского восьмиклассника Константина Евстафьева:

И синевы кругом так много,

Хоть зачерпни ведром и пей.

Перечитывая произведения ребят, присланные в Дом художественного

воспитания на конкурс, видишь, как разнообразны их темы. Этому разнообразию

мог бы позавидовать и взрослый поэт. Вот стихи о геологии, вот о биноме

Ньютона. Вот о старике чабане. Вот о концерте скрипачки Марины Козолуповой:

Нежно звенит и дрожит в тишине

Песня о счастье в великой стране.

Вот - о солнечных зайчиках, о лыжах, об утках, о красоте зимней и

летней природы; но, естественно, больше всего в этих детских стихах

воспевается счастье.

Все советские дети-поэты являются чуть не с пятилетнего возраста

представителями так называемой "гражданской поэзии". Подобно своим взрослым

собратьям, они не могут не петь о героике нашей эпохи, а наряду с этим у

них пробивается тема, которая до недавнего времени считалась почему-то

запретной: любовь.

Школа ханжески притворялась, будто ей совершенно неведомо то

обстоятельство, что юношам и девушкам девятого и десятого классов

свойственно порою влюбляться друг в друга. Любовь третировалась школой как

постыдное подпольное чувство, которое необходимо замалчивать. Эти школьные

стихи о любви являются протестом против такой педагогики. Виктор

Яконовский, калининский школьник, пишет о разлуке с подругой:

На листву зеленую, блестящую

Ветерок веселый набежал -

Я простился с ней по-настоящему:

Я ей руку бережно пожал.

Однако, читая и перечитывая стихи, присланные на конкурс, ясно видишь:

это самотек. Там, на местах, никто не руководил стиховым воспитанием детей.

Очень были рады их творчеству, проявляли нежнейшую заботу о них и в то же

время ничему не могли научить их, так как и сами не обладали необходимыми

знаниями.

И главное: как ни дорого само по себе наше бережное и заботливое

отношение к талантливым детям, необходимо признаться, что порою оно кое-где

принимало чрезмерные формы.

Вместо того чтобы научить малышей серьезно и требовательно относиться

к своей литературной работе, курили им такой фимиам, что те нередко

задирали носы и начинали чувствовать себя боговдохновенными гениями, для

которых никакие законы не писаны. Помню, в какой-то школе я поднимался по

лестнице, набитой детьми, - и вдруг мальчишка в бархатной артистической

курточке, протискиваясь сквозь густую толпу, сильно задел меня футляром от

скрипки, и когда я, рассердившись, спросил его, как он смеет толкаться, он

бесцеремонно пояснил на бегу:

- Я - юное дарование... спешу на концерт.

Быть юным дарованием сделалось что-то вроде профессии. "Я - юное

дарование" - эти слова произносились таким же голосом, как: "Я - зубной

врач", или: "Я - сотрудник газеты "Известия".

В ту пору стоило ребенку сочинить какой-нибудь колченогий стишок или

сыграть на скрипке вариации "Чижика", взрослые тотчас же приклеивали ему

ярлык "юное дарование", причем все это производилось нередко самым

бюрократическим способом. У меня хранится вырезка из "Красной газеты", где

приводится текст удостоверения, выданного ленинградской школой одной

семикласснице:

"Дана сия справка ученице седьмого класса пятой полной средней школы

Смольнинского района Татьяне Хвостаткиной в том, что... ее по стихосложению

можно считать одаренной.

Завуч такой-то"*.

______________

* "Красная газета" от 19 мая 1936 года.

В канцелярии школы к этой чудовищной справке приложили, конечно,

печать, и таким образом дарование Тани Хвостаткиной уже не могло подлежать

никакому сомнению.

Слово "талант" - драгоценное, редкостное, огромное слово, а чиновники

педагогического ведомства (увы, они не вывелись и до настоящего времени)

норовят сделать его дешевою кличкою, раздаваемой направо и налево при

помощи канцелярских бумажек.

Замечательно, что сами дети, имеющие склонность к искусству, не хотят

мириться с подобными кличками. За несколько лет до войны в ленинградской

Академии художеств, в круглом парадном зале, собралось по какому-то случаю

человек двести детей, стремящихся стать живописцами, и ораторы, обращая к

ним свои слащавые речи, то и дело повторяли заискивающе:

- Вы - будущие Брюлловы... Вы - молодые таланты...

Я тогда же взошел на кафедру и громко запротестовал против этой

антипедагогической лести, а потом, поговорив в кулуарах с детьми, убедился,

что среди них немало таких, кому она противна, как и мне.

- Называть нас талантами вы будете лет через десять... а покуда не

мешало бы нас поучить, - таков был смысл многочисленных откликов, вызванных

среди детворы бестактными дифирамбами взрослых.

И характерно: те дети, которые горячее всех возражали против

навязываемого им ярлыка "юные дарования", оказались, когда я ближе

познакомился с ними, наиболее одаренными. Захваливая авансом того или иного

ребенка, проявившего тяготение к искусству, эти педагоги тем самым

развивали в нем чванство, способствовали его отрыву от коллектива товарищей

и готовили ему судьбу неудачника.

К счастью, все это явственно, у нас на глазах, отодвигается в прошлое.

Наряду с уважением к детскому творчеству мало-помалу у передовых педагогов

складываются необходимые навыки для приобщения детей к подлинной словесной

культуре. Уже среди руководителей школьных литературных кружков порою

встречаешь работников, которые способны умело и вдумчиво оказать начинающим

авторам необходимую помощь, оснастить их таланты наиболее совершенной

писательской техникой. Но таких руководителей все еще мало. Здесь нужны не

одиночки, а целые кадры литературно образованных людей, вооруженных и

вкусом, и пониманием, и педагогическим тактом. В последние годы уже созданы

все предпосылки для того, чтобы эти кадры могли появиться.

Да и чуткость взрослых наблюдателей к детским стихам повышается.

"Я думаю, вы правы, - пишет мне Н.Дмитриева из Москвы, - что первый

намек на хорей получает ребенок от материнских песен:

На гусенышке пушок,

Спи, мой мальчик, кудряшок.

Я проверила на себе, что всякий другой ритм совершенно не вяжется с

колыбельной. Заведешь, бывало, гречаниновскую: "Спи, моя девочка, спи, моя

милая" и т.д., и незаметно перейдешь на удобную любимую: "Спи, мой мальчик"

(хоть и баюкаешь дочь), да еще на самый простонародный, испытанный мотив, и

в такт прихлопываешь рукой по маленькому тельцу - как же могут эти первые

звуки остаться бесследными для ребенка?"

Жена композитора Ванелова пишет мне о своей маленькой дочери: "Маринка

с пеленок любила рифмы. Я смеюсь, что она начала сочинять стихи с 1 года 5

месяцев. Мы увидели поезд. Маринка замахала ручкой и закричала:

Дидидади!

Тети, дяди!

Обычно она вместо до свидания говорила дидади, так что лишний слог

прибавила здесь для размера".

Наблюдение тонкое, требующее повышенного внимания к детской речи. И

таких наблюдений в последнее время становится все больше и больше. Между

тем в двадцатых годах, в то далекое время, когда я готовил к печати первое

издание этой книжки, мне пришлось работать в одиночку, так как ни в семьях,

ни в детских домах не нашлось наблюдателей, которые сочувствовали бы

безрассудной затее изучать стихотворство двухлетних-трехлетних ребят.

* * *

Выше я сказал, что у особо одаренных детей влечение к музыке стиха, к

его ритму сохраняется и после того, как они выходят из дошкольного

возраста.

Вот, например, прекрасное, богатое живыми интонациями стихотворение

семилетнего Кости Райкина:

УМ ЧЕЛОВЕКА

Быть может, умней человека лисица,

Быть может, хитрее бизон,

Но, если вдруг дым из ружья заклубится,

Тогда убегает и слон.

А это ружье ведь придумали люди.

И нету ружья у зверей.

Не могут медведи, не могут верблюды

Быть человека умней.

Так, значит, сильней всех зверей он на свете:

Хозяин лесов он и рек,

Хозяин пустыни и тундры хозяин -

Могуч и умен человек.

И вот стихи десятилетнего Володи Лапина с безупречным ритмом и точной

рифмовкой.

МОЛОТОК

Я им стучу, стучу, стучу.

Я гвоздик им заколочу,

Я табуретку им собью,

Я им подкову сам скую.

Он честный друг,

Он лучший друг

Моих рабочих рук.

В тринадцать лет тот же Володя писал:

ВЕСНА

Лопнуло терпенье:

Пенье ручейков,

Первых листьев пенье -

Пение без слов.

Птиц весенних пенье.

Нет, нельзя терпеть!

Лопнуло терпенье:

Сам хочу запеть!

Глава шестая

ЗАПОВЕДИ ДЛЯ ДЕТСКИХ ПОЭТОВ

(Разговор с начинающими)