VI. Дети о смерти

Восьмилетний октябренок сказал:

- Аня, я десять раз смотрел "Чапаева", и все он утопает. Может быть,

пойти с папой?

Ему хочется думать, что гибель Чапаева - киноошибка и что эту грустную

киноошибку он может исправить, добившись, чтобы Чапаев остался в живых. В

понимании ребенка счастье - это норма бытия, и оттого трагический конец

фильма о любимом герое показался ему противоестественным.

Тем персонажам, которые милы ребенку, все на свете должно удаваться, и

никоим образом нельзя допускать, чтобы они умирали, так как, повторяю, с

ними он чаще всего отождествляет себя.

Замечательны в этом отношении поправки, которые в разное время внесли

два трехлетних мальчугуна в рассказанную им "Красную Шапочку".

Один из них, Андрейка, тотчас же нарисовал иллюстрацию к сказке в виде

какой-то бесформенной глыбы и объяснил окружающим:

- Это камень, за ним спряталась бабушка. Волк не нашел ее и не съел.

Второй мальчуган, Никита (по-домашнему - Китя), обеспечил себе такую

же уверенность в полном благополучии мира, выбросив из сказки все то, что

казалось ему грустным и пугающим. Правда, сказка вышла чересчур уж

короткая, но зато вполне утешительная. Китя рассказал ее так:

- Жила-была девочка-шапочка и пошла и открыла дверь. Все. Я больше не

знаю!

- А волк?

- А волка не надо. Я его боюсь.

"Волка не надо!" Спрашивается: может ли такой оптимист, не приемлющий

ни малейших упоминаний о страхах и горестях жизни, ввести в свое сознание

трагическую мысль о смерти - чьей бы то ни было, но говоря уже о

собственной?

Если вы вздумаете рассказать ребенку всю правду о смерти, он, из

вечного детского стремления к счастью, немедленно примет все меры, чтобы

заменить эту правду соответственным мифом.

Вася Катанян, четырех лет, недоверчиво спросил свою мать:

- Мама, все люди умирают?

- Да.

- А мы?

- Мы тоже умрем.

- Это неправда. Скажи, что ты шутишь.

Он плакал так энергично и жалостно, что мать, испугавшись, стала

уверять его, что она пошутила.

Он успокоился сразу:

- Конечно, пошутила. Я же знал. Сначала мы будем старенькие, а потом

опять станем молоденькими.

Таким образом, он почти насильно вернул себе необходимый ему оптимизм.

А.Шаров в своей интересной статье "Языки окружающего мира" приводит

следующий рассказ педагога о трехлетнем Коле:

- Когда мы первый раз выезжали на дачу и воспитательница повела

малышовую группу на прогулку, Коля шел позади. Потом вдруг остановился и

склонился к траве. Воспитательница подошла и поторопила: "Идем, идем!" Он

показал на мертвую синичку и спросил.

- Почему она не летит?

- Птица дохлая, - сказала воспитательница и прикрикнула: - Да иди же

ты!

Всю прогулку мальчик был молчалив, задумчив. Утром проснулся раньше

всех. Босиком побежал к опушке леса. Синички там не оказалось. Он бегом

вернулся и, дождавшись воспитательницы, задыхающимся, немыслимо счастливым

голосом воскликнул:

- Тетя Маша! Все-таки она улетела!..

Мальчик так и не принял смерти. Так и утвердил вечность жизни*.

______________

* "Новый мир", 1964, ь 4, стр. 143.

Вспоминается Егорушка из чеховской "Степи":

"Вообразил он мертвыми мамашу, о.Христофора, графиню Драницкую,

Соломона. Но, как он ни старался вообразить себя самого в темной могиле,

вдали от дома, брошенным, беспомощным и мертвым, это не удавалось ему:

лично для себя он не допускал возможности умереть и чувствовал, что никогда

не умрет..." (гл. VI).

Оптимизм нужен ребенку, как воздух. Казалось бы, мысли о смерти должны

нанести этому оптимизму сильнейший удар. Но, как мы только что видели,

ребенок чудесно забронирован от подобных скорбей. В его душевном арсенале

есть достаточно средств для защиты необходимого ему оптимизма. Едва только,

на исходе четвертого года, ребенок убеждается в неотвратимости смерти для

всего существующего, он торопится тотчас же уверить себя, что сам он вовеки

пребудет бессмертен.

В автобусе круглоглазый мальчишка лет четырех с половиною глядит на

похоронную процессию и говорит с удовольствием:

- Все умрут, а я останусь.

Великолепно выражена эта детская жажда бессмертия в той же повести

Веры Пановой "Сережа":

"- Мы, что ли, все умрем? [- спросил у взрослых шестилетний малыш.]

Они смутились так, будто он спросил что-то неприличное. А он смотрел и

ждал ответа.

Коростелев ответил:

- Нет. Мы не умрем. Тетя Тося как себе хочет, а мы не умрем, и, в

частности, ты, я тебе гарантирую.

- Никогда не умру? - спросил Сережа.

- Никогда! - твердо и торжественно пообещал Коростелев.

И Сереже сразу стало легко и прекрасна. От счастья он покраснел -

покраснел пунцово - и стал смеяться. Он вдруг ощутил нестерпимую жажду:

ведь ему еще когда хотелось пить, а он забыл. И он выпил много воды, пил и

стонал, наслаждаясь. Ни малейшего сомнения не было у него в том, что

Коростелев сказал правду: как бы он жил, зная, что умрет? И мог ли не

поверить тому, кто сказал: ты не умрешь!"

- Мама, - говорит четырехлетняя Анка, - все люди умрут. Так должен же

будет кто-нибудь вазочку (урну) последнего человека на место поставить.

Пусть это буду я, ладно?

Замечательны те многообразные и хитроумные способы, при помощи которых

ребенок отгоняет от себя мысль о смерти.

Самообслуживание оптимизмом - могучий закон детской жизни.

Таточка Харитон услыхала от няни песню:

И никто не узнает,

Где могилка моя.

И стала петь ее так:

И никто не узнает,

Где могилка твоя.

Няня говорит:

- Ты неверно поешь. Нужно петь: "Где могилка моя".

- Я так и пою: "Где могилка твоя"*.

______________

* Возможно, Таточкин вариант этого двустишия был связан также и с тем

обстоятельством, что маленькие дети еще не тверды в правильном применении

слов "я" и "ты" (см. рассказ Л.Пантелеева "Буква "ты").

Бабушка умерла. Ее сейчас закопают. Но трехлетняя Нина не слишком-то

предается печали:

- Ничего! Она из этой ямки переляжет в другую, полежит-полежит и

выздоровеет!

Мертвые для маленьких бессмертны.

Л.М.Николаенко повела трехлетнюю Марину на кладбище и посадила на

могиле ее бабушки клен. Вернувшись, девочка сказала с удовольствием:

- Наконец-то я увидела бабушку Лиду!

- Что ты, Мароша! Ты видела только ее могилку.

- Нет, я видела, как она сама выглядывала в ту ямку, в которую вы

сажали деревце.

Девочка пяти лет пришла с мамой на кладбище и вдруг увидела пьяного,

который шел, шатаясь, за кустами.

- А этот дядя уже выкопался из могилки?

У Вересаева записан такой разговор:

"- Знаешь, мама, я думаю, люди всегда одни и те же: живут, живут,

потом умрут. Их закопают в землю. А потом они опять родятся.

- Какие ты, Глебочка, говоришь глупости. Подумай, как это может быть?

Закопают человека большого, а родится маленький.

- Ну что ж! Все равно как горох! Вот такой большой. Даже выше меня. А

потом посадят в землю - начинает расти и опять станет большой".

Прошло много лет, и мне сообщили о такой же гипотезе, снова выдвинутой

трехлетним ребенком.

- Хоронят старых людей, - это их в землю сеют, а из них маленькие

вырастают, как цветы.

Младшим дошкольникам смерть представляется сплошным удовольствием.

Волик спрашивал о каком-то покойнике:

- А на чем он ехал хорониться?

- Ты ведь видел, как хоронят.

- Это когда в ящике катают на лошадке? Да?

Жалеть умирающих - не детское дело.

- Я умру, - говорит мать. - Меня сожгут.

- А как же твои туфли? - ужасается дочь (двух с половиною лет).

Фелик вбегает в комнату:

- Мама, я хочу быть курсантом: их хоронят с музыкой, - и шапка на

гробу!

Похороны без музыки вообще никуда не годятся.

- Почему умер не играет? Я хочу, чтобы умер играл!

Зато, когда "умер играет", можно встать у окна и хвастать:

- Скоро и моего папу так повезут!

- Наташа, кого хоронят?

- Не поймешь: их много, и все шевелятся.

Скончался дядя Шура. Сегодня хоронят.

- А пойдет за ним музыка?

- Нет, он не военный.

- А ты военный?

- Нет.

- А дядя Гога военный?

- Нет. А что?

- Музыку охота послушать.

- Из нашего дома вынесли лодку, а потом еще лодку, в ней умертый дядя,

положили его на грузовик, закрыли другой лодкой и увезли.

- Моя бабушка никогда не умрет. Дедушка умер - и хватит.

В соседнем дворе умерла старуха.

- Нет, старик! Я сам видел, что старик! Впереди несут гроб, а старика

ведут под руки, а он плачет, не хочет хорониться.

Хоронят женщину. Над нею плачет осиротелая дочь. Сироту уговаривают,

чтобы она перестала, но она продолжает рыдать.

- Какая непослушная! - возмущается Юрик и, желая, чтобы его похвалили,

спешит заявить своей матери:

- Вот когда ты умрешь, я ни за что плакать не буду.

- Мама! Поехал покойник, а за ним идет большая очередь.

Мать моей правнучки Машеньки пишет:

"Вот примерная эволюция ее представлений о смерти. Сперва девочка,

потом - тетя, потом - бабушка, а потом - снова девочка (в два с половиною

года). Тут пришлось объяснить, что очень старенькие бабушки и дедушки

умирают, их закапывают в землю.

После чего она спросила у бабеньки:

- А почему вас еще в земельку не закопали?

Одновременно с этим возникла боязнь смерти (в три с половиною года):

- Я не умру! Не хочу лежать в гробике!

- Мама, ты не будешь умирать, мне без тебя скучно будет! (И слезы.)

Однако к четырем годам примирилась и с этим".

Когда дети становятся старше, эгоистическая забота о личном бессмертии

и о бессмертии ближайших родных начинает сменяться у них бескорыстной

мечтой о бессмертии всего человечества. Украинский ученый Н.Н.Гришко

сообщил мне о таком разговоре:

- Мама, я тоже умру? - спросила девятилетняя Галка.

- Непременно.

- А скоро?

- Лет через сто.

Галка заплакала.

- Не хочу, мамочка, умирать, хочу жить тысячу лет.

Пауза.

- Я, знаешь, мама, буду учиться на "отлично", потом буду докторшей и

выдумаю такое лекарство, чтобы люди никогда не умирали.

- Это тебе не удастся.

- Ну тогда, чтобы люди жили не меньше ста лет. Я буду обязательно

такое лекарство выдумывать.

Этот разговор замечателен тем, что в нем детский эгоцентризм сменяется

(буквально у нас на глазах) горячей заботой обо всем человечестве.

Ляля Цвейберг пяти лет говорит:

- Вот ведь большие дяди и тети, а чем занимаются - хоронением! Я,

конечно, не боюсь, нет, но ведь жалко - хороняют и хороняют, ведь людей

хороняют. Пойдем и заявим в милицию - ведь жалко людей-то!

Буквально такое же не-личное чувство прорвалось у пятилетней Сашеньки:

- Зачем люди умирают?.. Мне жалко. Мне всех людей жалко, и чужих

жалко: зачем они умирают? (Дневник Ф.Вигдоровой.)

Е.Калашникова пишет мне про пятилетнего Мишу, который, услышав о

смерти знакомого, сообщил одному из гостей:

- Дядя, а ведь, знаете, умереть - это очень плохо. Ведь это на всю

жизнь!

Двое ребят:

- Не ешь зеленых вишен, умрешь.

- Нет, не умру.

- Видел: вчера хоронили дедушку? Когда был маленький, он ел зеленые

вишни - вот и умер.

О своей внучке Аленушке художник В.М.Конашевич пишет:

"Уговаривает нас с бабушкой не умирать, пока она не вырастет: она

изобретет лекарство от старости и от смерти. Потому что смерти не должно

быть".

Пятилетняя Лена обещает отцу:

- Я всегда буду тебя помнить - даже когда ты умрешь.

И тотчас перебивает себя:

- Нет, лучше мы вместе умрем. А то мне будет очень жаль, если ты

умрешь скорей меня.

Отражая в своем сознании реальную действительность, ребенок по самому

существу - материалист. Иначе и быть не может: таким формирует ребенка его

жизненная, повседневная практика. Факты, приведенные на предыдущих

страницах, свидетельствуют, до какой степени чужда ему всякая мистика.

Трезвость суждений ребенка способна поставить в тупик даже взрослых.

Сидит, например, трехлетняя девочка, и на лице у нее трудная дума.

- Наташа, о чем ты задумалась?

- Кто будет хоронить последнего человека?

Вопрос деловой, практический: кто похоронит покойника, когда и

похоронщики будут в могиле?

У Елизаветы Шабад, в ее книжке "Живое детское слово", приводится такой

разговор маленького здравомысла с отцом:

- Папа, если в прошлом году будет война, тебя застреляют?

- Может быть.

- И от тебя ничего не останется?

- Нет.

- Даже точки?

- Да. А ты меня будешь жалеть?

- Чего же жалеть, если ничего не останется!*

______________

* Е.Ю.Шабад, Живое детское слово. Из работ первой опытной станции

Наркомпроса, М. 1925, стр. 51-52.