Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

История правовых учений России - II том

.pdf
Скачиваний:
41
Добавлен:
18.03.2016
Размер:
2.7 Mб
Скачать

Рассматриваемый сюжет необходимо, считаю, соотносить с периодом консервативной политической стабилизации в России (1831–1847 гг.), когда взаимное примирение между русской дворянской общественностью и верховной властью в лице императора Николая I могло бы реально состояться. А связана такая альтернатива возможность с 25-тилетием великой победы 1812 г., в честь которой проводились общегосударственные юбилейные торжества (1837-1839 г.) по случаю открытия мемориального памятника на Бородинском поле и закладки фундамента Храма Христа-

Спасителя368.

Именно в этот момент формировался базовый миф национальной политической культуры: патриоты, представлявшие все сословия русского общества, смогли же во время Отечественной войны объединиться вокруг верховной власти, чтобы противостоять сильному внешнему врагу. Почему бы им вновь не сплотиться ради будущей гражданской консолидации? Так или приблизительно так мыслили тогда сторонники внутриэлитного политического компромисса. Об этом, в частности,

свидетельствуют встречные шаги к сближению позиций. Вслед за А.С. Пушкиным

(«Бородинская годовщина») со стороны интеллектуальной элиты таким же образом действовали М.А. Бакунин, В.Г. Белинский, М.И. Глинка («Иван Сусанин»), М.Ю.

Лермонтов («Бородино»). Заметный подъем патриотических настроений охватил и какую-то часть правительственной бюрократии (С.С. Уваров с его «триадой»). Но, к

сожалению, идея политического компромисса не поддерживалась большинством европеизированной дворянской интеллигенции, видевшей в Николае I только деспота и

«коронованного палача декабристов». Император также не смог преодолеть

«постдекабристский синдром». Реализация романтической мечты о публичном примирении «отца нации» со своими «детьми» в итоге не состоялась. Системный сбой данной альтернативы обусловил идейный кризис раннего российского либерализма и последующее политическое размежевание первых его адептов на соперничающие группировки «западников» и «почвенников» («славянофилов»).

Современными исследователями недооценивается вклад М.А. Бакунина в разработку оригинальной русской версии гегельянства – общей философской основы

«доктринерно-книжного» западничества и «славянофильского» почвенничества. «Я

говорю об этом знаемо, потому что в тридцатых годах, – акцентирует мыслитель данный факт своей автобиографии в статье «Наука и насущное революционное дело»

368 Познанский В.В. Очерк формирования русской национальной культуры. Первая половина XIX в. М., 1975. С. 152, 177.

(1869 г.),– увлеченный гегельянизмом, сам участвовал в этом грехе» 369 (выделено мной – В.Д.). Здесь он имеет в виду просветительскую деятельность знаменитого литературно-философского объединения – «кружка Н.В. Станкевича». Вместе с М.А. Бакуниным в московских идеологических дискуссиях участвовали К.С. Аксаков,

П.В. Анненков, В.Г. Белинский, В.П. Боткин, Т.Н. Грановский, А.П. Ефремов, К.Д. Кавелин, М.Н. Катков, Н.А. Мельгунов, И.С. Тургенев, А.С. Хомяков и др.370.

По свидетельству очевидца, «либерализм безличного дружеского кружка» 1830-х

гг. фиксировал «тогдашнее интеллектуальное состояние образованной молодежи, у

которой все виды направлений жили еще как в первобытном раю, [бок] о бок друг с другом, не находя причин к обособлению». Будущих «либералистов», «консерватистов» и «прогрессистов» (по тогдашней терминологии) соединяла «одинаковая любовь к науке,

свету, свободной мысли и родине». Все они «…ждали переворота в области литературы и мышления». Такие ожидания были связаны именно с философским творчеством Михаила Бакунина, первые статьи которого начинали публиковаться в

«Московском наблюдателе» и «Отечественных записках». При этом «по способу понимания целей и задач жизни» будущий основатель русского гегельянства, как вспоминает П.В. Анненков, «…конечно, стоял неизмеримо выше того грубого способа их представления, который царствовал у большинства современников»371. Эмоциональный срез настроений московской философствующей молодежи тех лет прекрасно выразил К.С. Аксаков, посвятивший Бакунину свою поэму «Молодой крестоносец»372.

Согласно точке зрения автора цитируемых выше мемуаров, М.А. Бакунин должен быть признан «отцом русского идеализма». Ведь это благодаря стремительному прорыву его творческой мысли в будущее современникам открылось «безбрежное море гегелевской философии»373 (выделено мной – В.Д.). Но заурядной популяризацией основ учения немецкого классика Бакунин вовсе не ограничился. «Будучи еще совсем молодым человеком, – констатирует Л.Г. Сухотина, – он не застыл в немой почтительности перед своим философским кумиром и интеллектуальной славой века – Гегелем»374. По определению А. Камю, русский мыслитель-бунтарь вложил «в эти абстракции всю безмерную силу своей страстности», превращая их в действенный

369Бакунин М.А. Философия. Социология. Политика. М., 1989. С. 186.

370См.: Чижевский Д.И. Гегель в России. С. 66–71, 179–181, 250–254.

371Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 115, 131-134, 137-138.

372Публикацию поэмы см.: Стеклов Ю.М. М.А. Бакунин. Его жизнь и деятельность. В 3-х т. М.-Л., 1926. Т.

I. С. 68-72.

373Анненков П.В. Литературные воспоминания. С. 134-136.

374Сухотина Л.Г. Рец. на кн.: Н.М. Пирумова. Социальная доктрина М.А. Бакунина. М., 1990 // Вопросы истории. 1992. № 1. С. 174.

инструмент реальной политики375.

С творческим вкладом М.А. Бакунина в национальную философию связаны формирование, дифференциация и дальнейшая эволюция фактически всех разновидностей русского гегельянства. Начиная с «правой», охранительно-

государственнической версии (М.Н. Катков, Б.Н. Чичерин) и заканчивая леволиберальными и леворадикальными его вариантами (В.Г. Белинский, А.И. Герцен,

Т.Н. Грановский, К.Д. Кавелин, Н.П. Огарев). Не являлись исключением и будущие вечные оппоненты западников. Например, «справа» от Бакунина идеолог славянофильского почвенничества К.С. Аксаков реконструировал отечественную историю в своей диссертации о Ломоносове по канонам гегелевской диалектической методологии. Те же самые принципы использовались им при составлении грамматики русского языка376.

«В дальнейшем развитии Бакунина, - ошибочно полагает Д.И. Чижевский, автор монографии, посвященной русскому гегельянству, - примирение «с нашей прекрасной действительностью» не играло никакой роли»377. На самом же деле «примиренческий» концепт возобновлялся им позже неоднократно. Выразительным в этом отношении был так называемый сибирский период биографии М.А. Бакунина, почти целиком совпадающий с эпохой первой политической «оттепели» 1856 – 1862 гг. Неслучайно данный отрезок отечественной истории сам он определяет в переписке с Герценом и Огаревым как «время компромиссов»378. Подтверждая точность такого определения,

Г.А. Лопатин вспоминал о том же «… времени, когда «Современник», с

Чернышевским во главе, верил еще в реформы сверху, когда Герцен обращался к императору, а Бакунин проповедовал «крестьянского царя»379.

«Примирительная» тенденция в персональной идеологии и соответствующей тактике действий М.А. Бакунина преобладала до момента ситуационной развязки системного кризиса (1862-1863 гг.)380. Перелом наступил, когда уже в пореформенной России началась повторная консервативная стабилизация политической системы архаичного абсолютистского режима. Во многом это стало возможным благодаря

375. Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство. М., 1990. С. 234.

376Чижевский Д.И. Гегель в России. С. 192-194, 199-203.

377Там же. С. 117.

378Бакунин М.А. Письма к А.И. Герцену и Н.П. Огареву. Женева, 1896. С. 175.

379Лопатин Г.А. Автобиография. Статьи и стихотворения. Пг., 1922. С. 130.

380Подробнее см.: Должиков В.А. М.А. Бакунин в национально-региональном политическом процессе эпохи «оттепели» (рубеж 1850-1860-х гг.). – Барнаул., 2000; Должиков В.А. М.А. Бакунин об альтернативных вариантах политического процесса в России (идеология «Народного дела» 1860-х гг.) // Вопросы политологии. Сборник статей. Вып. 4. – Барнаул., 2011. С. 45–61.

периферийному конфликту в Польше (1861-1863 гг.), который был спровоцирован, а

затем довольно таки успешно использован верховной центральной властью с целью политического самосохранения.

И можно лишь удивляться прозорливости М.А. Бакунина, который предвидел, что

«русско-польский вопрос» будет играть ключевую роль в условиях «оттепели», реформ

«сверху» и последующих возвратных «заморозков», инициированных правительством Александра II. «…Этот вопрос для внешней жизни России, – констатировал мыслитель в самом начале 1859 г., - то же, что вопрос о крестьянах и об эмансипации всех классов – для внутренней»381.

Решение данной проблемы опальный политик считал приоритетным. «...Освобождение Польши, - отмечал он еще в тюремных записках 1850 г., - является также и освобождением России». По его мнению, «польский народ только в согласии с русским народом может освободить себя»382. Поэтому Бакунин всегда выступал за максимальное сближение с представителями польской национальной элиты. «Хотят они, не хотят, -

считал русский политик, - мы должны для нашего обоюдного спасения помириться,

побратоваться»383 (выделено мной – В.Д.). Во всяком случае, все годы своего сибирского изгнания он руководствовался данным императивом последовательно и твердо.

«В Томске, в продолжение этого времени, - вспоминает М.А. Бакунин, - я успел познакомиться с несколькими замечательными людьми, возвращавшимися из ссылки на родину…»384. Самые яркие впечатления в его памяти оставила беседа с другом декабриста М.С. Лунина – «патриархом польской свободы» Петром Высоцким. Взаимопониманию между ними способствовал и тот факт, что Бакунин приходился близким родственником генерал-

губернатору Восточной Сибири Н.Н. Муравьеву-Амурскому, который защищал польскую диаспору ссыльнопоселенцев от притеснений со стороны местных жандармов. «Муравьев помирил нас, - передает М.А. Бакунин слова самого Высоцкого,- и с русскими и с именем Муравьева»385. Следует иметь в виду и принципиальное «полонофильство» Бакунина,

влиявшее даже на его личную жизнь. В 1858 г. он, как известно, породнился «с милым польским семейством» Квятковских386. Так что неудивительно, если знаменитый сибирский

381 Бакунин М.А.V

382Бакунин М.А. Революция, Россия и славянство // Материалы к биографии М. Бакунина. М.; Пг., 1923. С.

11,

383Бакунин М.А.V

384Там же. С. 295.

385Бакунин М.А.V

386Там же. С. 367-368; подробнее об этом: Должиков В.А. М.А. Бакунин и Сибирь (1857-1861 гг.).-

Новосибирск, 1993. С. 45-48.

изгнанник все-таки сумел «убедить лучших и сильнейших из них в невозможности для поляков оторвать свою жизнь от русской жизни, а потому и в необходимости

примирения с Россиею»387.

«Примирительная» идеология, которой руководствовался М. А. Бакунин в конце

1850-х – начала 1860-х гг., воспринималась адекватнее всего польскими «сибиряками»

(так именуются недавние ссыльнопоселенцы в документах III-го Отделения). «Тайною полицею было не однажды, а много раз доносимо, что так называемые Сибиряки, т.е.

люди возвратившиеся из Сибири, – фиксируется в справке жандармского ведомства, –

пользуясь именно по той причине особенным влиянием между революционерами…,

принимают деятельное участие во всех выходках партии красных»388. А вот какими,

например, словами раскрывает политический смысл своей деятельности в Варшаве 1860-

1861 гг. один из молодых сибирских друзей М.А. Бакунина – Генрих Краевский. «Принимал я участие в делах общественных, – сообщает он 16 февраля 1862 г.

Бакуниным в Прямухино, – не иначе как с разрешения правительства, получал его одобрение, в городе стал известен как человек умеренный с примирительными наклонностями»389 (выделено мной – В.Д.).

Не только на диаспору польских сибиряков была, конечно, сориентирована стратегия М.А. Бакунина тех лет. В «примирительном» духе он стремился влиять на различные группировки русской дворянской интеллигенции: начиная от сторонников М.Н. Каткова и почвенников–славянофилов и заканчивая конституционалистами-

западниками, связанными с ним либо земляческими, либо родственными узами (А.М.

Унковский, Н.А. и П.А. Бакунины). В особенности же эффективно концепт

«примирения» был задействован в отношении лондонских «старых товарищей», т.е. А.И.

Герцена и Н.П. Огарева, с авторитетным мнением которых тогда были вынуждены считаться либералы всех оттенков и даже министры из правительства Александра II. Тем более, идейные позиции М.А. Бакунина были понятны молодому поколению «кающихся дворян» (В.Ф. Лугинин, Л.И. Мечников, М.И. Михайлов, Н.А. Серно–Соловьевич и др.).

Наконец, и во властных структурах имперской бюрократии существовала тогда влиятельная реформаторская группировка (Н.Н. Муравьев–Амурский, Н.П. Игнатьев,

387Там же.

388Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 109. 1-я эксп. Оп. 37. Ед.хр. 97. Л. 25об

389Рукописный отдел Института русской литературы и искусства (РО ИРЛИ). Ф. 16. Оп. 9. Ед. хр. 157. Л. 29

Н.А. Орлов и др.), представители которой в 1857–1862 гг. симпатизировали М.А. Бакунину390.

В «примирительном» тоне выдержаны публицистические сочинения М.А.

Бакунина, которые печатались за границей сразу же после его нашумевшего бегства из России. Среди них особое место занимает программная работа 1862 г. «Народное дело:

Романов, Пугачев или Пестель?». В ней опальный политик убеждал императора Александра II лично возглавить освободительную «революцию «сверху» в России391.

Впериод второй эмиграции (1862-1876 гг.) концепт компромиссного

«примирения» у Бакунина трансформировался в идею «альянса», то есть согласия,

достигаемого между субъектами политического процесса на основе взаимных уступок. «Отсюда следовал «универсальный» по своей значимости факт,– отмечает Л.Г. Сухотина,

не отчуждение и отрыв социальных структур, как и отдельных индивидов друг от

друга, но их тесное взаимодействие обуславливают поступательный ход общественно-исторического процесса»392 (выделено мной – В.Д.). Действуя снова на европейской авансцене, чтобы найти адекватную сферу приложения собственных сил, на рубеже 1860-1870-х гг. М.А. Бакунин заключал временные политические альянсы с близкими по духу радикальными социалистами и бунтарями-анархистами ряда стран Запада. Не был исключением из этого правила и К. Маркс. Взаимоотношения с ним Бакунин пытался также строить на основе «примирительного» компромиссного согласия.

Подобная тактическая линия вполне соответствовала установке на блокирование с возможными союзниками в интересах «общего дела». Сблизившись со многими представителями западноевропейского анархизма и «пролетарского» коммунизма, к

концу 1860-х гг. М.А. Бакунин уже в качестве признанного лидера левых радикалов континента возглавил входивший в состав I Интернационала Международный союз социалистической демократии (пресловутый «Альянс»).

Итак, если в 1837-1839 гг. своими публичными обращениями к императорской власти и дворянской общественности М.А. Бакунин предпринимал целенаправленную попытку инициировать внутриэлитное «примирение сверху», то позднее, в 1860-е гг. он был вынужден перейти на «низовой» уровень практической реализации концепта. В этот раз как политик он делал свой окончательный выбор, формулируя для авангардного

390 Подробнее см.: Должиков В.А. М.А. Бакунин в национально-региональном политическом процессе эпохи «оттепели» (рубеж 1850-1860-х гг.). – Барнаул., 2000.

391Бакунин М.А. Народное дело: Романов, Пугачев или Пестель? // Анархия и Порядок: Сочинения. С. 322345.

392 . Сухотина Л.Г. Рец. на кн.: Н.М. Пирумова. Социальная доктрина М.А. Бакунина. С. 174.

меньшинства национальной элиты новаторскую идею «сближения и примирения с народом»393 (выделено мной – В.Д.). Иначе говоря, отказываясь от идеи компромисса с абсолютистской верховной властью, он переходил к полному ее диалектическому отрицанию, пропагандируя альтернативный вариант гражданской общественной консолидации «снизу» при активном инициативном участии русского европеизированного «образованного класса» и с опорой на крестьянское трудовое большинство народа России.

1.3. Идеология «Народного Дела» 1860-х гг.:

базовые компоненты и ценностные основания

До настоящего времени в научной литературе воспроизводится унаследованная от большевистской историографии мифология, по канонам которой народничеству якобы не может быть присуща такая органически традиционная для русской политической мысли парадигма как монархизм. С этой компонентой исследователи связывают по преимуществу только идеологию охранительно-консервативного государственничества

(этатизма). Данная тенденция четко прослеживается, например, во многих работах,

посвященных Л.А. Тихомирову, одному из видных национальных мыслителей народнического направления. Причем авторы игнорируют инволюцию его политических взглядов по направлению к базовым идеологическим установкам классического народничества 1860-х - начала 1870-х гг., некорректно сближая свойственный ему идеал земской «народной монархии» с охранительными постулатами российского авторитарного государственничества394.

На самом же деле С.С. Уваров, М.Н. Катков, К.Н. Леонтьев, В.Н. Мещерский, К.П.

Победоносцев и другие сторонники отечественного имперского охранительства были концептуальными антагонистами Л.А. Тихомирова. Даже знаменитый его «поворот на 180

градусов» эмигрантского периода не являлся, по сути своей, кардинальным разрывом с народничеством. Преемственная связь между «ранним» и «поздним» этапами

393 Бакунин М.А. Русским, польским и всем славянским братьям // Колокол. 1862. № 122–123. 15 февраля. Вып. V. С. 1024; Бакунин М.А. Народное дело...С. 335.

394 См. например: Гроссул В.Я, Итенберг Б.С., Твардовская В.А., Шацилло К.Ф., Эймонтова Р.Г. Русский консерватизм XIX столетия: Идеология и практика. М., 2000: Малинин В.А. Л. Тихомиров. Теоретик и ренегат // Малинин В.А. История русского утопического социализма. Вторая половина XIX – начало XX вв. М., 1991. С. 167-171; Милевский О.А. Лев Тихомиров: две стороны одной жизни. Барнаул, 2004 и др.

формирования политических взглядов Тихомирова реально существовала. Более того,

порывая с народовольческим терроризмом и экстремизмом, он возвращался, на наш взгляд, к первоначальным истокам классического народничества395. И на этом «крестном пути» Л.А. Тихомиров не был исключением. Аналогичным образом эволюционировали в

1880-1890-е гг. М.П. Драгоманов и С.М. Кравчинский. На переломе столетий даже

«великий анархист» П.А. Кропоткин пришел «к выводу о необходимости скорейшего переустройства России в направлении демократизации». Правда, по мнению его современного биографа, «это звучало несколько странно из уст основоположника анархизма, противника всякой «-кратии»396.

Научную актуальность данной проблемы иллюстрирует, а, в известной мере,

проясняет содержание агитационной работы одного из идеологов-основателей классического народничества – М.А. Бакунина. Трактат имеет очень выразительный подзаголовок: «Народное дело: Романов, Пугачев или Пестель?»397. Впервые работа была напечатана лондонской Вольной русской типографией в самом начале 1860-х гг.

Хронологически эта публикация связана с финалом первой в отечественной истории политической «оттепели» 1856-1862 гг.

После беспощадного полицейского разгрома императорским правительством общественного просветительского движения «воскресных школ для народа»398 и, в

особенности, после приостановки в конце 1861 г. учебного процесса в ряде университетов страны, М.А. Бакунин убеждал своих единомышленников и друзей в России отказаться от

«педагогических», сугубо легальных методов просветительской общественной деятельности. Обращаясь к молодому поколению русской интеллигенции, он призывал теперь совершить «подвиг другой, не учительский, а очистительный, подвиг сближения и примирения с народом»399. И на его пламенный агитационный призыв, между прочим,

откликнулись многие из лучших представителей дворянской и разночинной молодежи. В

395 Сравни: Ремнев А.В. Крестный путь Л. Тихомирова // Исторический ежегодник. Специальный выпуск: Общественное движение в Сибири в начале XX в. Омск, 1997.

396 Талеров П.И. Полемика П.А. Кропоткина и К.П. Победоносцева. Предисловие к публикации // Русская социально-политическая мысль XIX начала XX века: П.А. Кропоткин. М., 2004. С. 166; см. также: Кропоткин П.А. Современный кризис в России // Русская социально-политическая мысль XIX начала XX века: П.А. Кропоткин. М., 2004. С.

178-179.

397См.: Бакунин М.А. Народное дело. Романов, Пугачев или Пестель // Бакунин М.А. Анархия и Порядок. Сочинения. М., 2000. С. 322-345.

398 См. подробнее об этом: Ионова Г.И. Воскресные школы в годы первой революционной ситуации (1859-1861 гг.) // Исторические записки. М., 1956. Т. 57, С.

198-200.

399 Бакунин М.А. Народное дело: Романов, Пугачев или Пестель? // он же. Анархия и Порядок. М., 2000. С. 335.

самом начале 1860-х гг. ими была предпринята самая первая попытка знаменитого

«хождения в народ».

Характерно, что большинству отечественных биографов М.А. Бакунина данная его работа представляется малопонятной и даже «странной». Н.М. Пирумова, например,

идентифицирует политический смысл идеологии «Народного Дела» как чуть ли не охранительно-консервативный400. Многие биографы М.А. Бакунина усматривали в его политической программе начала 1860–х гг. множество изъянов: «наивный монархизм», «мелкобуржуазный утопизм», «реформизм» и т.п.401. Уклоняясь от объективного исследовательского анализа содержания агитационных сочинений М.А. Бакунина данного цикла, историки советского времени сводили многогранный политический смысл идеологии «Народного дела» к единственной линейной тенденции, притом глубоко чуждой ее автору. «…Ту идеологию, которую привез он из Сибири в Европу, –

недвусмысленно утверждал В.П. Полонский,– определим именно как панславизм»

(выделено мной – В.Д.)402. Хотя сам Бакунин был категорически не согласен с подобными обвинениями в свой адрес. «Я боролся одновременно, против двух тенденций,

– заявлял русский политик, – ...той, которая поддерживалась сторонниками Австрии,

хотевшими из славянских народностей создать новый пьедестал для могущества Габсбургов, и той, которая поддерживалась петербургским панславизмом»403. Поэтому неслучайно В.А. Дьяков и Е.Л. Рудницкая подчеркивали существенное различие между демократическим федералистским проектом «Славянского Союза», который разрабатывал М.А. Бакунин еще в 1840–е гг., и пресловутым «панславистским» империализмом официозного толка404.

Но в особо жестких формулировках традиционалистское содержание агитационной работы «Народное Дело» критикует А.Л. Янов405. Прямолинейно сближая идейные позиции М.А. Бакунина, Ф.М. Достоевского и К.Н. Леонтьева, исследователь пришел к

400Пирумова Н.М. Михаил Бакунин. Жизнь и деятельность. М., 1966. С. 82.

401Графский В.Г. Бакунин. Из истории политических идей. М., 1985. С. 43; см. также: Пирумова Н.М. Михаил Бакунин. Жизнь и деятельность.. С. 82–83; сравни: Бакунин М.А. Народное дело: Романов, Пугачев или Пестель?. - С. 322-345.

402Полонский В.П. Крепостные и сибирские годы Михаила Бакунина // Красная новь. 1921. .№3. С. 37; 39; он же. Бакунин. (Из истории русской интеллигенции). М., 1922. Т. I.

С. 379 и др.

403 Бакунин М.А. О России // Материалы к биографии М. Бакунина. М.-Л., 1933. Т. II. С. 619.

404См.: Дьяков В.А., Рудницкая Е.Л. Рукопись М.А. Бакунина «Международное тайное

общество освобождения человечества» (1864 г.) // Революционная ситуация в России…М., 1974. С. 296; Дьяков В.А. Идея славянского единства в общественной мысли дореформенной России // Вопросы истории. 1984. № 12. С. 28-29.

405 Сравни: Янов А. Три утопии (М.Бакунин, Ф. Достоевский и К. Леонтьев) // Двадцать два. Москва-Иерусалим. - Тель-Авив, 1978. Вып. 4 («Далет»). С. 191-210.

выводу, что всех трех русских мыслителей объединяет «методология, которую уместно было бы определить как реакционно-демократическую». Отсюда будто бы и проистекает

«их нереалистичность, их крушение, их утопизм»406. Впрочем, на наш взгляд, какую-то

«реакционность» в идеях, а, тем более, в политической деятельности М.А. Бакунина рассматриваемого периода на самом деле обнаружить крайне трудно.

При более внимательном анализе доступных источников можно легко убедиться в том, что приоритетными для себя лично Бакунин считал в это время собственно русские национальные проблемы. «Россия явно находится накануне важных переворотов…,–

пишет он в начале 1862 г., констатируя наличие системного кризиса в стране, – Что делать? Куда идти? Чего желать, требовать? Возникло вдруг тысяча вопросов. И на них тысяча разнородных ответов»407. Сам кризисный характер этой поистине переломной эпохи вынуждал мыслителя адекватно реагировать на многовариантный вызов,

предъявляемый историей. Фиксируя именно эту его позицию, исследователь пишет «о

необыкновенно живой, вновь начавшейся революционной деятельности М.А. Бакунина,

направленной на Россию и Польшу»408.

В современных публикациях программные работы 1862 г. крайне редко используются в качестве источника. Непонимание и соответствующая маловразумительная интерпретация даже специалистами глубокого смысла идеологии

«Народного Дела» объясняются, полагаю, четко заявленной традиционалистской и монархической ее направленностью, непривычной для имиджа «революционера» и «апостола анархии». Народнический традиционализм вызывает вполне предсказуемый отрицательный резонанс у авторов западнического («либерального»), а, в особенности,

марксистского, коммунистического толка. «Являясь по своим конечным целям доктриной утопической и революционной, – замечает П.И. Новгородцев, – этой своей стороной марксизм становится в полное противоречие к путям исторической жизни. Своей теорией классовой борьбы он разрушает идею общего народного дела, осуществляемого правовым государством, отрицает принцип сотрудничества и солидарности классов, составляющий идеальную цель правового порядка…»409 Но ведь и согласно убеждениям Бакунина,

русское общество тех лет остро нуждалось в консолидации и коренной трансформации всероссийской наднациональной империи в национальное (народное) правовое

406Там же. С. 208.

407Бакунин М.А. Русским, польским и всем славянским друзьям // Колокол. 1862. №122–123. 15 февраля. Вып. V. С.1021.

408Глинский Б. М.А. Бакунин и его бегство из Сибири// Исторический вестник. 1898.

3. С. 199.

409Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., 1991. С. 513.