Гуссерль.Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология

ЧАСТЬ III B. § 58

разработке. При измененной установке мы сталкиваемся исключительно с трансцендентальными задачами; все естественные данности и свершения получают трансцендентальный смысл, и в трансцендентальном горизонте они вообще ставят перед нами трансцендентальные задачи нового вида. Так я, как человек и как человеческая душа, становлюсь сперва темой психофизики и психологии, а затем, в новом, более высоком измерении,— трансцендентальной темой. Ведь я сразу же осознаю, что все мнения, которые я имею о себе самом, проистекают из моих собственных апперцепций о себе самом, из опытов и суждений, которые я, рефлексивно обращенный к самому себе, получил и синтетически связал с другими апперцепциями моего бытия, которые были позаимствованы из общения [Konnex] с другими субъектами. Таким образом, мои все новые и новые апперцепции о себе самом всегда приобретаются как результаты свершений, осуществленных в единстве моей самообъективации, ставшие в дальнейшем (или вновь и вновь становящиеся) хабитуальными приобретениями. Все это свершение, последним Я-полюсом которого выступаю я сам как «ego», я могу трансцендентально исследовать в строении его интенционального смысла и значимости.

Как психолог же я ставлю перед собой задачу познать себя, это уже находящееся в мире [schon weltliche], с тем или иным реальным смыслом объективированное, ставшее, так сказать, мирским [mundanisierte] Я (конкретнее: мою душу), и именно способом объективного, естественным образом мирского (в наиболее широком смысле) познания: познать себя как человека среди вещей, среди других людей, животных и т. д. Мы, следовательно, понимаем, что тут на самом деле дано неразрывное внутреннее родство [Verschwisterung] между психологией и трансцендентальной философией. И уже отсюда можно предвидеть, что путь к трансцендентальной философии должен вести через конкретно разработанную психологию. Ведь можно уже заранее сказать себе: если я сам осуществляю трансценден-

274

ЧАСТЬ III B. § 58

тальную установку как способ подняться над всеми апперцепциями мира и моими человеческими апперцепциями о себе самом и делаю это исключительно с намерением изучить трансцендентальное свершение, из которого и в котором я «обладаю» миром, то задним числом я обязательно обнаружу это свершение и в психологическом внутреннем анализе, хотя и как вновь вошедшее в апперцепцию, т. е. апперципированное в качестве реально-душевного, реально привязанного к реальному живому телу [Leib].1

И наоборот: радикальное психологическое развертывание моей апперцептивной жизни и каждый раз являющегося в ней мира в отношении того, как он каждый раз является (т. е. в отношении человеческой «картины мира») — ведь при переходе в трансцендентальную установку это должно было бы сразу приобрести трансцендентальное значение, коль скоро теперь, на более высокой ступени, я постоянно учитываю и то свершение, которое придает смысл объективной апперцепции, свершение, в силу которого представление мира [Weltvorstellen] имеет смысл ре- ально-сущего, человечески-душевного, смысл моей и других людей психической жизни, жизни, в которой каждый имеет свои представления о мире [Weltvorstellungen], в которой каждый обнаруживает себя как сущего в мире, имеющего в нем свои представления, действующего в нем сообразно тем или иным целям.

Это столь близкое нам, хотя и нуждающееся в еще более глубоком обосновании соображение, конечно же, не могло быть доступным до осуществления трансцендентальной

1 Если я пытаюсь прояснить, понять с моей, как ego, точки зрения: каким образом другие люди суть люди для самих себя, как для них становится значимым мир в качестве постоянно сущего для них мира, в котором они живут вместе с другими и вместе со мной, а также, как они оказываются в предельном смысле трансцендентальными субъектами, то придется еще раз сказать себе: все, что мое трансцендентальное разъяснение сообщает относительно трансцендентальных самообъективаций других, я все же должен причислить к их человеческому бытию, оцениваемому с позиций психологии.

275

ЧАСТЬ III B. § 58

редукции; но разве и при всех неясностях родство психологии и трансцендентальной философии не было все же вполне ощутимо? Ведь и оно действительно входило в число мотивов, постоянно определявших их развитие. Поэтому поначалу должно казаться удивительным, что трансцендентальная философия после Канта не сумела извлечь вовсе никакой реальной пользы из психологии, которая со времен Локка все же хотела быть психологией, основанной на внутреннем опыте. Напротив, всякое, даже самое незначительное вмешательство психологии расценивалось всякой трансцендентальной философией, не отклонявшейся в сторону эмпиризма и скептицизма, уже как предательство в отношении ее истинного предназначения и заставляло ее вести постоянную борьбу против психологизма, борьбу, желавшую возыметь и действительно возымевшую то следствие, что философ вообще уже не смел даже интересоваться объективной психологией.

Конечно, большой соблазн толковать теоретико-позна- вательные проблемы в психологическом ключе даже после Юма и Канта сохранялся для всех тех, кого не удалось пробудить от их догматической дремоты. Несмотря на усилия Канта, Юм оставался непонятым и в дальнейшем; все реже стали обращаться именно к изучению его систематического труда, в коем излагались основы его скептицизма,— к «Трактату»; английский эмпиризм, т. е. психологистская теория познания в локковом стиле, разрастался все шире и повсюду давал бурную растительность. Поэтому трансцендентальной философии с ее совершенно новой постановкой вопросов неизбежно приходилось вступать в борьбу с этим психологизмом. Но об этом в нашем теперешнем вопрошании речь уже не идет, потому что вопрос адресуется не философам-натуралистам, а действительным филосо- фам-трансценденталистам, в том числе и самим творцам великих систем. Почему они вообще нисколько не заботились о психологии, даже об аналитической психологии, основанной на внутреннем опыте? Уже намеченный ответ,

276

ЧАСТЬ III B. § 59

требующий дальнейших разъяснений и обоснований, гласит: после Локка психология — во всех ее обличьях, даже когда она хотела быть аналитической психологией, основанной на «внутреннем опыте»,— неверно понимала свою подлинную задачу.

Вся философия Нового времени, в изначальном смысле универсальной, окончательно обоснованной науки, есть, согласно нашему описанию (по крайней мере после Юма и Канта), единственная в своем роде борьба между двумя идеями науки: идеей объективистской философии на почве предданного мира и идеей философии на почве абсолютной, трансцендентальной субъективности — последняя, как нечто совершенно небывалое и неведомое, в истории пробивает себе дорогу у Беркли, Юма и Канта.

В этом великом процессе развития психология принимает постоянное участие, причем выполняет, как мы видели, различные функции; более того, она представляет собой истинное поле всех решений. Это о ней можно сказать потому, что именно в ней, пусть и в другой установке, а следовательно, с иной постановкой задач, тематизируется универсальная субъективность, которая во всякой своей действительности и возможности есть одна1единственная субъективность.

§59. Анализ перехода из психологической установки

втрансцендентальную. Психология «до» и «после» феноменологической редукции (проблема «вливания»)

Вернемся здесь к той мысли, которую мы антиципировали ранее как уже имеющую для нас трансценденталь- но-философское значение и которая уже подталкивает нас к идее возможного пути от психологии к трансцендентальной философии. В психологии наивно-естественная установка приводит к тому, что человеческие самообъективации трансцендентальной субъективности, которые в силу

277

ЧАСТЬ III B. § 59

сущностной необходимости входят в состав мира, конституированного для меня и для нас в качестве предданного, обязательно имеют горизонт интенциональностей, выполняющих трансцендентальные функции, горизонт, который не может быть раскрыт никакой, в том числе и научно-пси- хологической, рефлексией. «Я, этот человек», и точно так же «другие люди» — это означает соответственно апперцепцию себя самого и апперцепцию чужого, которые вкупе со всем присущим им психическим являются трансцендентальным приобретением, изменчивым в своей текучей ежеминутности и получаемым из скрывающихся в наивности трансцендентальных функций. Поставить вопрос о трансцендентальной историчности, в которой в конечном счете берет начало смысловое и значимостное свершение, можно, только разрушая наивность, только методом трансцендентальной редукции. Если наивность, в которой удерживается всякая психология, всякая наука о духе, всякая человеческая история, не разрушается, то я, психолог, как и всякий другой человек, остаюсь в рамках обычного осуществления апперцепций в отношении своего и чужого [Selbstapperzeptionen und Fremdapperzeptionen]. Правда, при этом я могу подвергать тематической рефлексии себя, мою душевную жизнь и душевную жизнь других, мои — и других — сменяющие друг друга апперцепции; могу также вспоминать прошлое; как представитель наук о духе могу в качестве, так сказать, воспоминания целостной общности [Gemeinschaftserinnerung] тематизировать ход истории; как наблюдатель, руководствующийся теоретическим интересом, могу осуществлять восприятия и воспоминания в отношении себя самого, а посредством вчувствования — оценивать чужие апперцепции, выполняемые другими в отношении их самих [fremde Selbstapperzeptionen]. Я могу спрашивать о моем развитии и о развитии других, могу тематически прослеживать историю, так сказать, воспоминания всей общности, но вся такая рефлексия остается трансцендентально наивной, в трансцендентальном отношении она

278

ЧАСТЬ III B. § 59

представляет собой осуществление, так сказать, готовой апперцепции мира, тогда как трансцендентальный коррелят — функционирующая (актуально и в виде осадочных отложений) интенциональность, каковая представляет собой универсальную апперцепцию, конститутивную в отношении тех или иных особых апперцепций, придающую им бытийный смысл «психических переживаний того или иного человека»,— остается полностью скрытым. В наивной установке мировой жизни существует как раз только то, что принадлежит миру [nur Weltliches]: конституированные предметные полюса, которые, однако, не были поняты как конституированные. Как и всякая объективная наука, психология остается привязана к области того, что дано заранее, до всякой науки, т. е. к тому, что может быть названо, высказано, описано средствами всеобщего языка; в нашему случае — к области психического, которое может быть выражено в языке нашей (в наиболее широком смысле, европейской) языковой общности. Ибо жизненный мир — «мир для всех нас» — это то же самое, что и мир, о котором все могут говорить. Каждая новая апперцепция посредством апперцептивного переноса по существу ведет к новой типизации в рамках окружающего мира, а через общение — к новому названию, которое сразу же вливается во всеобщий язык. Поэтому мир всегда уже допускает эмпирически всеобщее (интерсубъективное) истолкование, и при этом может быть истолкован в языке.

Но с разрушением наивности при переходе к транс- цендентально-феноменологической установке происходит одно значительное, в том числе и для самой психологии, изменение. Конечно, как феноменолог я могу в любой момент перейти обратно к естественной установке, к обычному осуществлению моих теоретических или других жизненных интересов; я могу вновь, как прежде, действовать в качестве отца семейства, гражданина, должностного лица, в качестве «доброго европейца» и т. д., именно как человек среди моего человечества, человек в моем

279

ЧАСТЬ III B. § 59

мире. Как прежде — и все же не совсем как прежде. Ибо я уже не могу достичь прежней наивности, я могу только понять ее. Мои трансцендентальные усмотрения и цели лишь становятся в этом случае неактуальными, но они и дальше остаются моими собственными. И более того: прежде наивная самообъективация в качестве эмпирического человеческого Я с моей душевной жизнью приводится в новое движение. Все апперцепции нового вида, связанные исключительно с феноменологической редукцией, вместе с новым языком (новым, ибо, хотя я по неизбежности пользуюсь народным языком, я так же неизбежно вношу в него смысловые изменения) — все это, прежде скрытое и невыразимое, вливается [strömt ein] теперь в самообъективацию, в мою душевную жизнь, и апперципируется в качестве ее вновь раскрываемого интенционального фона конститутивных свершений. Ведь из моих феноменологических штудий мне известно, что я, это прежде наивное Я, был не чем иным, как трансцендентальным Я в модусе наивной скрытости, я знаю, что ко мне, этому Я, вновь обычным образом апперципируемому в качестве человека, неразрывно принадлежит и противоположная, конституирующая сторона, в силу чего только и возникает моя полная конкретность; я знаю обо всем этом измерении устремленных в бесконечность, тесно переплетенных друг с другом трансцендентальных функций. Как прежде душевное, так теперь и все это вновь влившееся [Eingeströmte] оказывается конкретно локализовано в мире через мое живое тело как тело [durch den körperlichen Leib], которое сообразно своему существу всегда тоже конституируется при этом; Я-человек, с приданным мне теперь трансцендентальным измерением, существую где-то в пространстве и когда-то во времени мира. Таким образом, каждое новое трансцендентально открытие при возвращении в естественную установку обогащает мою душевную жизнь и (апперцептивно) душевную жизнь каждого.

280

ЧАСТЬ III B. § 60

§ 60. Причина несостоятельности психологии: дуалистические и физикалистские предпосылки

Это важное дополнение к нашему систематическому изложению проясняет существенное различие между ограниченным по своему существу тематическим горизонтом, за пределы которого в принципе не может выйти психология, основанная на почве наивного обладания миром (и, стало быть, всякая психология прошлого до появления трансцендентальной феноменологии),— ни о каком plus ultra1 она не имела даже представления,— и, с другой стороны, новым тематическим горизонтом, который психология впервые получает только после того, как в душевное бытие и душевную жизнь со стороны трансцендентальной феноменологии вливается трансцендентальное, т. е. только после преодоления наивности.

При этом родство психологии и трансцендентальной философии получает новое освещение и понимание, и в то же время мы — помимо всех тех мотивов, которые были приобретены для нашего суждения в предшествующем систематическом рассмотрении,— получаем в свои руки новую путеводную нить для понимания несостоятельности психологии во всей ее нововременной истории.

Психология неминуемо должна была оказаться несостоятельной, потому что своей задачи — задачи исследования полной конкретной субъективности — она могла достичь только путем радикального осмысления, полностью свободного от предрассудков, благодаря которому потом с необходимостью должны были раскрыться транс- цендентально-субъективные измерения. Для этого, по всей видимости, требовалось провести в предданном мире размышления и анализ, подобные тем, что были осуществлены нами выше, в лекции, связанной с Кантом.2 Если в

1 Сверх того (лат.). – Примеч. ред. 2 Ср. § 28 и след.

281

ЧАСТЬ III B. § 60

ней наш взгляд следовал прежде всего за телами в отношении их способов предданности в жизненном мире, то в анализе, требуемом здесь, следовало бы идти от того, какими способами в жизненном мире заранее даны души. Вопрошание изначального осмысления направляется сейчас на следующее: чтó суть души (прежде всего человеческие) в мире, жизненном мире, и как они суть; т. е. как они «одушевляют» те или иные живые тела как тела [körperliche Leiber], как они локализуются в пространст- во-временности, как каждая из них «живет» в психическом смысле, обладая «сознанием» мира, в котором она живет и сознает, что живет; как каждая познает в опыте «свое» тело не просто вообще как то или иное особое тело [Körper], но совершенно своеобразным способом, как «живое тело» [Leib], как систему своих «органов», которыми она движет как Я (в своем властвовании), как она благодаря этому «вмешивается» в сознаваемый ей окружающий мир в качестве «я толкаю», «я двигаю», «я поднимаю» то или другое и т. д. Душа, конечно, «есть в» мире, но означает ли это, что она есть в нем таким же способом, что и тело, и что если люди с их живым телом и душой познаются в опыте мира как реальные [reale], то эта реальность людей, равно как и реальность их живых тел и душ, имеет и может иметь точно такой же, или хотя бы подобный смысл, что и реальность просто тел? Пусть человеческое живое тело и причисляется к телам, но это все же «живое тело» — «мое тело», которое я «привожу в движение», в котором и через которое я «властвую», которое я «одушевляю». Если мы основательно и действительно без всяких предрассудков все это не взвесим, то скоро это может завести нас слишком далеко, и мы уж конечно не сумеем уловить то, что существенно свойственно душе как таковой (слово это понимается совсем не в метафизическом смысле, а, скорее, в смысле наиболее изначальной данности психического в жизненном мире), а равно не удержим и подлинный последний субстрат для науки о «душах». Вме-

282

ЧАСТЬ III B. § 60

сто этого психология начала с понятия о душе, которое вовсе не было почерпнуто изначально, а заимствовалось из картезианского дуализма и уже было под рукой благодаря предшествующей конструктивной идее телесной природы и математического естествознания. Поэтому психология с самого начала несла на себе бремя задачи, взятой из параллельной науки, и того воззрения, что душа — ее тема — есть нечто реальное в том же смысле, что и телесная природа, тема естествознания. До тех пор, пока этот вековой предрассудок не будет разоблачен в своей абсурдности, психология не возникнет, как наука о действительно душевном, о том душевном, которое изначально получает от жизненного мира свой смысл, к которому, как и всякая другая объективная наука, неизбежно привязана психология. Неудивительно поэтому, что она осталась в стороне от того постоянно прогрессирующего развития, которое обнаруживал ее удивительный прообраз — естествознание, и что никакой сколь угодно изобретательный ум, никакое методическое искусство, не могли воспрепятствовать тому, что она попадала во все новые кризисы. Так, совсем недавно мы пережили очередной кризис психологии, которая, будучи учреждена в международном масштабе, еще несколько лет назад была исполнена возвышающей уверенности в том, что сможет наконец стать вровень с естествознанием. Не то чтобы ее работа осталась вовсе бесплодной. В научной объективности были открыты многие примечательные факты, связанные с душевной жизнью человека. Но было ли это уже и всерьез психологией, наукой, в которой мы получаем какое-ли- бо знание о собственной сущности духа; я вновь подчеркиваю: не о мистически «метафизической» сущности, а о собственном в-себе и для-себя-бытии [In-sich- und Für-sich-sein], которое посредством так называемого «внутреннего восприятия», или «самовосприятия», все же доступно исследованию рефлектирующего Я?

283