Модернизация. Учеб. пособие Надеждина

Предпринимаемые в этих условиях репрессивные меры в соединение с пропагандой, конечно, в какой-то мере нивелировали эти сложности, но устранить их не могли.

Сосредоточение всех финансовых ресурсов на промышленном строительстве в оборонном комплексе, начиная с добычи полезных ископаемых и металлургии и заканчивая непосредственным производством новейшей военной техники (танки, авиация, артиллерия), сопровождалось возникновением и усугублением резких диспропорций в структуре экономики, сохранившихся на весь период существования Советского Союза.

В современной исторической литературе признаётся, что индустриальная модернизация 1930-х гг. придала экономике СССР милитаризированный характер.

Отчасти в конкретной ситуации того времени это было оправданно возраставшей угрозой в условиях мирового экономического кризиса новой мировой войны за передел ресурсов и рынков как традиционного средства выхода капиталистических стран из кризиса. Однако нельзя не учитывать и собственно идеологических мотивов приоритета военной экономики в планах советского руководства – военная машина СССР рассматривалась им и как важное средство распространения социализма за пределы Советского Союза.

К 1938 г. промышленный рывок в основном завершился, дальнейшее развитие экономики уже шло исключительно под углом зрения подготовки к неизбежной, по мнению советского руководства, войне с капиталистическим миром. Вопрос заключался только в том, как использовать в интересах СССР конфликты внутри самого этого мира.

Подводя итоги этого решающего – на всём этапе индустриальной модернизации России – периода, следует, конечно, признать, что с точки зрения количественных показателей его результаты позволяют говорить о решении нескольких важнейших исторических задач перехода от аграрного общества к индустриальному:

–промышленный сектор опередил по своей доле в национальном доходе сельское хозяйство;

–промышленность располагала новейшей на тот момент времени технической

итехнологической базой;

–резко изменились пропорции между численностью людей, занятых в промышленности и в сельском хозяйстве, между городским и сельским населением (последние ещё преобладали, но прежде существовавший между этими группами населения разрыв сократился до 10-15%);

–произошёл своего рода социокультурный переворот, религия потеряла свои преобладающие позиции в духовно-нравственной сфере, правда, её сменила обладавшая также некоторыми чертами религиозной доктрины идеология т.н. «марксизма-ленинизма», то есть догматизированной и приспособленной под взгляды самого Сталина амальгамы учения Маркса и теоретических изысканий Ленина.

Однако у «сталинского» варианта завершения индустриальной модернизации России уже к концу 1930-х гг. обнаружились и серьёзные внутренние слабости,

51

потенциально способные в будущем превратиться в тормоз на пути дальнейшего развития советского общества.

Две таких слабости, в значительной мере суммирующие частные дефекты модели советской модернизации, могут быть сведены к этатизму и экстенсивности как своего рода несущим конструкциям всей системы.

Этатизм в наиболее существенном виде проявлялся, во-первых, в абсолютном господстве государственного сектора в экономике, во-вторых, в соответствующем этому господству планово-распределительном механизме управления экономикой (а через неё и всей общественной жизнью в стране).

Заявленное в идеологической доктрине большевизма обобществление собственности на практике реализовалось в виде её огосударствления, то есть перехода собственности в фактически безраздельное владение административнобюрократического управленческого аппарата (в том числе и в формально имевших вид коллективной собственности колхозах, где подобный способ владения осуществлялся посредством налоговой системы, предполагавшей изъятие почти всей произведённой колхозниками продукции государством).

Система управления всей этой огромной экономической структурой основывалась на едином плане, разрабатываемом в центре, в Москве, и спускаемом вниз, до конкретных предприятий, по административно-бюрократической вертикали. Государство-собственник и государство-управленец слились вместе, превратив и руководителей предприятий, и всех тех, кто на них трудился, в исполнителей поступающих сверху планов, указаний и распоряжений.

Тем самым не только ликвидировались мельчайшие элементы конкуренции между предприятиями, но и подавлялась самые эффективные для развития экономики инициатива, творческий поиск со стороны самих непосредственных производителей. Различные практикуемые государством меры по пробуждению инициативы типа материального и морального поощрения рационализаторов, наиболее эффективно работающих специалистов неизбежно упирались в бюрократические препоны, принимали характер скорее идеологических кампаний, нежели реального расширения возможностей для инженеров и рабочих проявить инициативу.

Экономическая система, лишённая внутренней конкуренции между её составными элементами, могла более или менее успешно развиваться главным образом экстенсивно, то есть за счёт постоянного пополнения её новыми ресурсами: материальными и людскими.

Люди в этатистской экономической системе рассматривались именно как ресурс, которым государство (вернее обладавшая всей полнотой власти партийносоветская бюрократия) вправе распоряжаться по своему усмотрению. Так, сельские жители, вплоть до конца 1950-х гг., были лишены паспортов и поэтому не могли по собственному желанию покидать место своего жительства и соответственно работу в совхозе или колхозе. Не случайно, что колхозную систему некоторые современные авторы определяют как новое издание крепостнической системы, такой же рудимент феодализма в индустриальном по своей производственной основе обществе, как крепостнические мануфактуры XVIII века.

52

Многочисленные затруднения в социальной мобильности существовали и для городских жителей. Система прописки по месту жительства ограничивала потенциал возможной самореализации своих качеств пределами данного населённого пункта, перемещение в другой пункт требовал соответствующего решения власти. По сути, и городские жители в основной своей массе прикреплялись государством к определённой точке в пространстве и к определённому рабочему месту.

Витоге резко ограничивалась мобильность и сельского, и городского населения, между тем как подобная мобильность является важнейшим фактором стимулирования развития экономики.

Основным инструментом социальной мобильности, включая социальный лифт, в таких условиях становилась принадлежность к коммунистической партии, но это совсем не обязательно было связано с соответствующими профессиональными качествами человека. Слияние партии с государством, превращение партии, по сути, в «приводной ремень» бюрократической вертикали власти превращало партию в её руководящих звеньях в бюрократическую структуру.

Врезультате советская модель индустриального общества, созданная в 1930-е гг., была относительно эффективна для мобилизации всех ресурсов общества для решения какой-либо приоритетной задачи (поэтому её иногда также определяют как «мобилизационная модель модернизации»). Такой задачей стал промышленный рывок 1930-х гг. или обеспечение победы Советского Союза в Великой Отечественной войне, послевоенное сравнительно быстрое восстановление экономики, создание атомного оружия и развёртывание ракетно-космической гонки во второй половине 1940-х – 1950-е гг.

Но и тогда издержки этой модели, прежде всего неоправданные никакими достижениями растраты самого ценного для развития общества, особенно общества индустриального, – человеческого капитала, оказывались непомерно велики, и после определённого рывка неизбежно наступало торможение, а то спад, как в экономике, так и в общественной жизни.

Определяющим для дальнейшего развития советской модели индустриального общества на тех основах, что возникли в 1930-е гг., становилась её конкурентоспособность с той моделью индустриального общества, что стабилизировалась в большинстве капиталистических стран после окончания второй мировой войны и получила название «общество (или государство) всеобщего благосостояния».

Основой такой модели стало достижение определённого равновесия между свободой рыночных отношений и государственным регулированием (преимущественно косвенным – через бюджетную и налоговую политику, реже через институт государственной собственности) экономики для поддержания, с одной стороны, приемлемых пропорций в развитии различных отраслей производства и финансового сектора, с другой стороны, социальной стабильности за счёт перераспределения через бюджет значительных средств на повышение уровня жизни населения.

53

Своего рода базой для осуществления такой политики в 1950 – 1960-е гг. стало массированное использование достижений научно-технической революции (во многом порождённой соответствующим спросом в годы второй мировой войны). Движущей силой в создании и применении этих достижений был военнопромышленный комплекс, возникший в годы войны в США, а затем и в других странах Запада. Но в условиях рыночной экономики не существовало жёстких барьеров между военными и гражданскими секторами и то, что открывалось и использовалось в одном секторе, в значительной своей части перетекало в другой. Это позволило США в 1950-е гг. совершить своего рода «потребительскую революцию», наводнив рынок огромным количеством различных потребительских товаров для населения, начиная с автомобилей и бытовой техники. Рост производительности труда, обеспеченный новыми средствами производства, в свою очередь, создал платёжеспособный спрос на всю эту продукцию. Вслед за США на такой же путь к началу 1960-х гг. вступили и другие ведущие страны Запада.

Само собой разумеется, что Советский Союз не остался в стороне от достижений научно-технической революции. Частично за счёт использования собственного научного потенциала, частично за счёт зарубежных заимствований (в том числе с помощью разведки) удалось обеспечить значительные успехи во внедрении новейших достижений, но преимущественно либо непосредственно в пределах военно-промышленного комплекса (атомного и ракетно-космического производств, в первую очередь), либо в тех отраслях, которые были тесно связаны с этим комплексом. Однако в рамках советской модели организации экономики отсутствовали механизмы, обеспечивающие, аналогично тому, как это было в рыночной экономике, «перетекание» конкретных достижений научно-технической революции в гражданские отрасли промышленности.

Врезультате научно-техническая революция в СССР только ещё больше усугубила диспропорциональность между военно-промышленным комплексом и остальной частью промышленности, между тяжёлой и лёгкой промышленностью, между промышленностью и сельским хозяйством, между общим экономическим ростом и темпами повышения уровня жизни населения страны.

Наиболее болезненный характер такая диспропорциональность имела в сельском хозяйстве, где серьёзные трудности послевоенных лет в обеспечении населения продовольствием пришлось вновь решать сугубо экстенсивными методами распашки целинных земель в степных районах Казахстана и Южного Урала. На крайне низком уровне также оставалась обеспеченность населения основными непродовольственными товарами и услугами, прежде всего – жильём.

Врезультате, осуществив к рубежу 1950-1960-х гг. по вышеупомянутым основным критериям структурные изменения, означавшие завершение создания важнейших «несущих конструкций» индустриального общества (своеобразным символом успехов, достигнутых на этом пути, стали первый искусственный спутник Земли и первый полёт человека в космос, осуществлённые именно в СССР), Советский Союз сохранил и те изначальные слабости, которые были заложены в 1930-е гг.: этатистский и экстенсивный характер экономической модели.

С этой точки зрения завершение длительного модернизационного перехода от аграрного к индустриальному обществу обозначило новую, не менее важную

54

проблему: обеспечение устойчивого развития уже в рамках индустриального этапа развития, развития, обеспечивающего конкурентоспособность советской модели индустриального общества той модели, которая ранее реализовалась в условиях Западной Европы и США.

Это означало необходимость проведения определённого реформирования советской модели. Первые шаги в этом направлении были сделаны вскоре после смерти в 1953 г. Сталина: были прекращены практиковавшиеся и после войны массовые репрессии как инструмент управления партией, государством и страной, резко сокращена практика массового использования труда заключённых, были предприняты попытки повысить эффективность управления экономикой через ограничение всевластия центральных органов (министерств) и передачи больше полномочий на места, в республики и регионы (создание т. н. совнархозов).

Однако при всей важности и определённой, в основном на ближней дистанции, эффективности этих мер они не затрагивали двух главных проблем – государственного монополизма в экономике и общественной жизни и экстенсивного характера экономического развития. Всё это затрудняло возможности для равноправной конкуренции двух вариантов индустриального общества, западного и советского, на следующем этапе их развития.

Оценивая в целом российскую модернизацию на всём историческом протяжении, от первой четверти XVIII в. до второй половины ХХ в., следует отметить преемственность во многих её важнейших элементах, что позволяет большинству исследователей видеть здесь целостный процесс, особенности которого могут быть объяснены той исторической традицией, в рамках которой сформировалась российская аграрная цивилизация.

Преемственность различных этапов и периодов и целостность модернизационного процесса наиболее существенным образом проявилась в таких его основополагающих составных частях:

–начало и развитие модернизации под более значительным воздействием внешних, а не внутренних факторов (наличие примера и в то же время потенциальной угрозы со стороны стран «первой волны модернизации»);

–решающая роль государства и соответствующей инициативы «сверху» в проведении модернизации и в структуре экономики (этатизм);

–высокий удельный вес милитаризации экономической структуры страны;

–преимущественно экстенсивный характер модернизации, когда внедрение новых технологий даёт кратковременный эффект, требующий для своего закрепления и развития включения всё новых и новых материальных и человеческих ресурсов;

–активное использование силовых, насильственных средств вовлечения населения страны в процессы модернизации;

–сохранение высокого уровня государственного контроля над духовной жизнью общества.

Обращение к исторической традиции позволяет увидеть, что решающую роль

вформировании такой логики развития российской модернизации сыграло то, что она проводилась в условиях страны, где существовали:

55

–во-первых, самодержавная система власти, сосредотачивавшая все нити управления в руках монарха (великого князя, царя) и привыкшая в случае необходимости использовать деспотические методы управления;

–во-вторых, система служебного прикрепления всех сословий, в первую очередь крестьянства, к государству, выразившаяся наиболее последовательно в системе крепостного права;

–в-третьих, господство православной религии, противопоставившей в духовном отношении Русь-Россию европейской традиции, основанной на католицизме.

В свою очередь, перечисленные традиционные устои организации российского общества, в рамках которых начались и долгое время развивались модернизационные процессы, явились исторически обусловленными той исходной природно-географической средой, в которой, начиная с VIII-IX вв., формировались цивилизационные основы России.

С одной стороны, географическое расположение Восточно-Европейской равнины, исторического ядра этой цивилизации, не создавало естественных барьеров против натиска на эту территорию со стороны соседних народов и государств, что понуждало и к максимальной централизации управления, и к повышенной милитаризации всей жизни общества.

С другой стороны, сложные природно-климатические условия этой территории ограничивали эффективность сельского хозяйства, устанавливали те пределы прибавочной продукции, которые лишь по минимуму обеспечивали потребности и населения, и государства. Крепостное право и прикрепление на условиях служебной повинности к государству других групп населения в этой ситуации служили неизбежной компенсацией за цивилизационное выживание.

Дополнительным фактором, усилившим воздействие указанных природногеографических факторов, стало почти двухвековое пребывание русских земель в зависимости от Монгольской империи, прямое и косвенное воздействие на княжеско-боярскую верхушку средневекового русского общества примеров деспотического управления, существовавшего в этой империи, и служебной зависимости основных групп населения от ханов. Даже если и неверно будет говорить о непосредственных заимствованиях монгольских порядков, но опора монгольских ханов в проведении своей политики эксплуатации русских земель именно на князей резко усилила позиции последних по отношению к вечевой традиции городского самоуправления, существовавшей в Киевской Руси, которая могла стать реальной альтернативой развитию в направлении неограниченного самодержавного правления и крепостной зависимости.

Индустриальный этап модернизации в этом отношении потенциально мог оказаться мощным средством ослабления действия неблагоприятных для развития общества традиционных факторов, тенденция к этому начала оформляться во второй половине XIX в., но, по всей видимости, груз традиции в сочетании с таким внешним фактором, как первая мировая война, оказался сильнее, и в конечном итоге общая логика модернизации не претерпела радикальных изменений и в советский период времени.

56

Заключение

Как уже отмечалось в начале настоящего учебного пособия, теория модернизации явилась одной из тех научных, в своей основе, теорий, с помощью которых были предприняты попытки объяснить сходства и различия в развитии различных регионов и стран, особенно ярко выявившиеся в последние два-три века.

Модернизационная теория действительно помогла лучше объяснить, каким образом на основе одних и тех же или сходных средств производства, техники и технологии возникают и развиваются, когда более успешно, когда менее успешно, общественные и политические системы, сильно отличающиеся друг от друга.

Однако эти объяснения с необходимой репрезентативностью действуют именно применительно к эпохе смены аграрного общества индустриальным, хотя и здесь при желании можно обнаружить некоторые шероховатости и нестыковки, что и понятно, поскольку современная наука исходит из того, что не может существовать единственно верной теории, объясняющей с необходимой достоверностью «всё и вся».

Что касается возможности использования модернизационной теории для объяснения современных процессов в мире, например, в связи с происходящей информационной революцией, по значению даже превосходящей научнотехническую революцию 1950-1960-х гг., то этот вопрос остаётся открытым. Возможно, что теории модернизации суждено остаться столь же частной, адекватной для анализа и объяснения лишь определённого класса явлений исторического процесса, как, скажем, теории античного полиса или феодализма.

57

Рекомендуемая литература

Алексеева Е. В. Диффузия европейских инноваций в России (XVIII – начало XX вв.). – М.: РОССПЭН, 2007.

Алексеева Е. В. Объяснение российской истории с помощью теории модернизации: pro et contra // Уральский исторический вестник. – 2001. – № 7. – С.

108–118.

Васильев Ю. А. Модернизация под красным флагом. – М.: Современные тетради, 2006.

Каменский А. Б. Российская империя в XVIII веке: традиции и модернизация.

– М.: Новое литер. обозрение, 1999.

Каспэ С. И. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика.

– М.: РОССПЭН, 2001.

Модернизация в России и конфликт ценностей. – М.: ИФ РАН, 1993. Модернизация: зарубежный опыт и Россия. – М.: Агентство Инфомарт, 1994. Модернизация и глобализация: образы России в XXI веке. – М.: ИФ РАН,

2002.

Модернизация и национальная культура. Материалы теорет. семинара. – М.: Изд-во «Апрель-85», 1995.

Нефедов С. А. Первые шаги на пути модернизации России: реформы середины XVII века // Вопросы истории. – 2004. – № 4. – С. 33-52.

Опыт российских модернизаций. XVIII-XX века. – М.: Наука, 2000.

От аграрного общества к государству всеобщего благосостояния. Модернизация Западной Европы с XV в. до 1980-х гг. – М.: РОССПЭН, 1998.

Пантин В. И. Волны и циклы социального развития: Цивилизационная динамика и процессы модернизации. – М.: Наука, 2004.

Переходные эпохи в социальном измерении. История и современность. Антология. – М.: Наука, 2003.

Побережников И. В. Переход от традиционного к индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации. – М.: РОССПЭН, 2006.

Проскурякова Н. А. Концепции цивилизации и модернизации в отечественной историографии // Вопросы истории. – 2005. – № 7. – С. 153-165.

Российская модернизация: размышляя о самобытности. – М.: Три квадрата,

2008.

Россия в XVII – начале XX вв.: региональные аспекты модернизации. – Екатеринбург: ИИиА УрО РАН, 2006.

Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация: В 2 кн. – М.: ООО «Изд-

во АСТ»; СПб.: Terra Fantastica, 2004.

Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций / Пер. с англ. – М.: Аспект Пресс, 1999.

58