Модернизация. Учеб. пособие Надеждина

По сути, в результате войны Россия не только получила выход через Балтийское море в Атлантический океан (здесь важен был сам принцип обладания выходом к морям и океанам в то время, когда все основные конкуренты России были морскими державами), но, что гораздо важнее, превратилась в полноценного участника большой европейской политики, заменив Швецию в роли центра силы на востоке континента, де-факто войдя в Вестфальскую систему.

Именно логика Северной войны, логика превращения России в полноценную империю, заинтересованную в территориальном расширении и равноправных отношениях с другими великими державами, продиктовала необходимость ускоренно начать изменения в экономике, но именно в той части промышленного производства, которая была ориентирована на обеспечение потребностей армии и флота.

Основная часть горнозаводской и металлургической промышленности, производства сукна и парусины, не говоря уже о производстве оружия и боеприпасов, создавались в первой четверти XVIII в., как и позднее, на казённые средства и оснащались мануфактурной техникой, оставаясь в собственности государства. Та же часть, которая находилась в частном владении, фактически работала по большей части под государственный заказ, выполняя требуемый по тем или иным причинам объём и номенклатуру производимых изделий.

Петром I также в интересах государства была использована сформировавшаяся в Московском государстве традиция всесословной служебной зависимости от государства жителей страны. Дворянство было обязано служить в армии или на гражданской службе, купечество – торговать под государственным надзором и участвовать в предпринимательской деятельности, снабжать армию и государство по первому требованию, крестьянство – бесперебойно поставлять в армию рекрутов и снабжать государство, дворянство и армию продовольствием и техническими культурами.

Врезультате, если в странах Западной Европы становление мануфактурного производства сопровождалось ускоренным разложением сословной социальной структуры и переходом к классовой структуре общества, включая формирование буржуазии и пролетариата, широким распространением рыночных отношений и вольнонаёмного труда, то в петровской России, наоборот, сословная структура лишь укрепилась в её служебной зависимости от государства.

Вэтом отношении наиболее показательным примером может служить российский феномен крепостнической мануфактуры, то есть производства, ведущегося силами прикреплённых к заводу и его владельцу крепостных крестьян, которые продавались и покупались для такого производства.

Тем самым, по мнению многих исследователей, форма модернизации, которая была задана при Петре I, изначально обладала острым внутренним противоречием. Расширение сферы применения новых технологий, тем более переход на машинные технологии, не имели при такой форме внутренних стимулов для своего развития в силу, во-первых, сохранения зависимого статуса от государства всех сословий, вовторых, дешевизны рабочей силы, прикреплённой к производству, в-третьих, отсутствия существенных частных капиталов или возможности их приложения за пределами обеспечения стратегических интересов империи.

41

К тому же абсолютистская политическая система, когда все нити власти сосредотачивались в руках императора, а опорой его власти служил разветвлённый государственно-бюрократический аппарат, ставила, как показали все последующие почти полутораста лет российской истории, конкретный ход модернизационного процесса в прямую зависимость от личных качеств очередного императора или императрицы.

Последнее хорошо прослеживается на протяжении всего XVIII и почти половины XIX вв.: фактическая стагнация, если не поворот назад, модернизации, прежде всего в отношениях между государством и обществом, от правления Екатерины I до правления Екатерины II, некоторое ускорение этих процессов при Екатерине II и Александре I, затем новая стагнация при Николае I.

Такой неравномерный ход модернизационного процесса предопределил, что после промышленного рывка, произошедшего при Петре I, и относительного ускорения в последней трети XVIII – начале XIX вв., Россия начала всё сильнее и сильнее (уже в разы) отставать по уровню промышленного производства, самое главное – в технической области, от стран, где бурно шла промышленная революция: не только от Англии, но и Франции.

Однако главную роль в этом играли всё же не личные качества российских монархов, а сохранение положения, при котором крепостническая форма эксплуатации трудовых ресурсов не создавала ни для государства, ни для частных владельцев мануфактурных предприятий заинтересованности в совершенствовании технической базы производства и росте за счёт этого производительности труда, в повышении конкурентоспособности российской промышленности на европейских рынках.

Тем более, что основные доходы государства и дворянства обеспечивались налоговой эксплуатацией крестьянства и ростом зернового экспорта, происходившим за счёт внедрения самой примитивной и разорительной для крестьянства барщинной системы на чернозёмных землях юга России. Дворянство, освобождённое в 1762 г. от обязательной службы государству, рассматривало сохранение такой системы как основной источник собственного благополучия, а государство, опиравшееся на дворянство как свою социальную опору, не могло позволить себе всерьёз задеть их интересы.

Такое положение приобрело особенно потенциально опасный для России характер в 30-40-е гг. XIX в., когда завершение промышленного переворота в ряде европейских стран обеспечило их бурный рост, неизбежно отразившийся и в существенном обновлении военной техники. Хотя в России и появились первые паровые и другие машины, явившиеся технической базой промышленного переворота, но отсутствие свободных капиталов у частных владельцев и рынка наёмного труда не позволяли начать массовый переход к машинному производству.

Правящая элита России после закрепления своих имперских позиций благодаря участию в победе над наполеоновской Францией и после подавления декабристского выступления предпочла законсервировать статус-кво и не учла, что для Англии и Франции, где уже формировались основы парламентских демократических институтов и было сильно влияние общественного мнения, самодержавно-крепостническая Россия начинала восприниматься как угроза их

42

собственным порядкам. Роль «жандарма Европы», которую не без некоторого успеха старался играть Николай I, приходила всё в большее противоречие с интересами быстро растущей европейской буржуазии.

В то же время в условиях, когда наиболее «лакомые» куски колониальных владений были уже практически присвоены, а в Великобритании наблюдался переизбыток производимой промышленностью продукции, Россия могла одновременно рассматриваться британской (и не только) буржуазией как потенциально богатый, но в данный момент закрытый протекционистскими барьерами, рынок сбыта таких товаров, рынок, открыть который можно было лишь посредством усиленного давления на Россию.

Всё это совпало с очередной революцией в военном деле, вне которого осталась Россия. Николай I и его окружение всё ещё жили воспоминаниями о победах русского оружия в начале века: вне их внимания оказались и появление военных паровых судов, сменивших парусный флот, и нарезных ружей, и усовершенствование артиллерии, и изменения в тактике военных действий. К тому же в отличие от Англии и Франции, где действовал призывной характер армии, в России сохранялся рекрутский набор.

Всё это в соединении с внешнеполитическими ошибками, допущенными Николаем I, привело к тому, что в очередной русско-турецкой войне (т. н. Крымская война 1853-1856 гг.) России пришлось столкнуться с поддержавшими Турцию Великобританией и Францией при отказе поддержать её позицию со стороны других европейских государств. По сути, впервые в своей истории Российская империя в этот момент оказалась в ситуации полной внешнеполитической изоляции.

Хотя нельзя сказать, что в военном отношении в Крымской войне Россия потерпела полное поражение, но обнаружившееся военно-техническое отставание и полное расстройство финансовой системы страны, вынудили нового императора Александра II пойти на заключение Парижского мирного договора, резко ослабившего позиции империи на Чёрном море и в целом на время вычеркнувшего её из разряда великих держав.

Именно такой негативный общеполитический исход Крымской войны, то есть внешний фактор, по преобладающему среди историков мнению, и сыграл роль нового толчка, который заставил российскую власть в лице Александра II и высшего звена бюрократического аппарата, начать новый цикл преобразований, который открыл возможность совершить переход на второй этап модернизации – индустриальной.

Индустриальная модернизация России в рамках сохранения самодержавной политической системы

Главной реформой Александра II c точки зрения перехода на новый этап российского модернизационного процесса была, безусловно, отмена крепостного права. Однако неизбежным последствием проведения этой реформы, изменявшей всю устоявшуюся социальную структуру общества, стали и другие реформы, в своей совокупности создававшие необходимые предпосылки для формирования в России социальных сил, объективно заинтересованных в ускоренном экономическом развития страны на рельсах промышленного переворота, то есть национальной буржуазии.

43

Отмена крепостного права дала мощный толчок развитию рынка наёмного труда – совершенно необходимого элемента для массового перехода промышленного производства на фабрично-заводской уровень с машинным производством. Одновременно были созданы первичные условия для распространения в сельском хозяйстве рыночных форм хозяйства. Дворянство, постепенно утрачивая возможности для сохранения своего благополучия прежними методами и средствами, вынуждено было либо также начинать использовать рыночные формы, либо, разоряясь, продавать свою земельную собственность, которая таким образом тоже вводилась в рыночный оборот.

Однако сохраняющаяся нехватка значительных свободных капиталов в частных руках в соединении с необходимостью в имперских интересах как можно быстрее восстановить военную мощь государства и посредством этого вернуть утраченные позиции на мировой арене вновь привели к тому, что инициативу в промышленном строительстве в значительной мере взяло на себя государство.

Не только при Александре II, но и при Александре III и Николае II, за счёт государственной казны или на кредиты, предоставляемые государством частному сектору, строились и железные дороги, и новые промышленные предприятия, оснащаемые современной импортной техникой. Но одновременно развивалось и частное предпринимательство, охватывая не только крупное, но ещё в большей степени среднее и мелкое производство. С 1870-х гг. есть все основания говорить о складывании ещё одной важнейшей предпосылки осуществления и завершения индустриальной модернизации – формировании полноценного буржуазного класса в России.

Однако, условно говоря, следы «петровского наследства» продолжали и в этот период оказывать своё влияние, наиболее ярким проявлением чего стала быстро растущая диспропорциональность экономической системы Российской империи.

Действительно, промышленный рывок последней трети XIX в. позволил России выйти на 5-е место в мире по общему объёму производства промышленного сектора экономики, но он не был подкреплён аналогичным прогрессом в области сельского хозяйства, сектора всё ещё доминирующего в валовом национальном продукте.

В сельском хозяйстве продолжало господствовать мелкое и в значительной своей части – натуральное и полунатуральное, крестьянское хозяйство. Власть в целях сохранения контроля над деревней поддерживало крестьянскую общину, которая как раз и была заинтересована в сохранении такого характера крестьянского хозяйства. Хотя Россия и продолжала оставаться одним из основных экспортёров зерна, но внутри страны относительное продовольственное благополучие обеспечивалось преимущественно за счёт того, что крестьянство само себя кормило. Малейший сбой в климатических условиях, отражавшийся на урожайности, грозил массовым голодом в деревне (как это и случилось в 1891 г.).

Нерешённость аграрного вопроса, связанная с сохранением в деревне значительного массива земельных владений дворянства при нехватке земельных ресурсов для быстро растущего в своей численности крестьянского населения, активизировал настроения в российской деревне, придал популярности лозунгу земельного передела.

44

Экономические диспропорции сочетались с сохранением, вплоть до революции 1905 г., всей полноты власти в руках императора и высшей бюрократии, не позволявшей национальной буржуазии, чьи финансово-экономические позиции существенно усиливались, самой непосредственно участвовать в решении затрагивающих её интересы вопросов.

Одновременно начал активизироваться российский пролетариат, и появились политические силы, стремившиеся использовать эту активность, – российская социал-демократия, развивавшаяся под сильным влиянием европейского, особенно германского, примера.

Таким образом, к началу ХХ в. обнаружились два основных препятствия, затруднявших осуществление не частичной, а полноценной индустриальной модернизации, то есть её распространение на все без исключения отрасли промышленности и на сельское хозяйство; приведение формально-юридической (сословной) социальной структуры в соответствие с её реальным, классовым, характером; либерализацию и демократизацию политической системы:

–сохранение самодержавной политической системы;

–сохранение в сельском хозяйстве части структурных элементов крепостнической системы – значительного размера помещичьего землевладения на фоне крестьянского малоземелья и административного механизма общинной организации.

Нельзя сказать, что вся правящая элита не сознавала необходимости возобновления преобразований, но шла на это крайне неохотно, лишь под давлением крайних обстоятельств. Это показала революция 1905 г., когда, стремясь сохранить власть, Николай II пошёл на введение в стране основных политических свобод и создание представительных учреждений на высшем уровне в виде Государственной думы. Однако по мере затухания революционного подъёма наметился откат назад, прежде всего в политической сфере.

Конечно, этот откат не мог полностью закрыть возможность реформистского пути. Самодержавие вынуждено было продолжать маневрировать в стремлении избежать повторения событий 1905-1906 гг. На фоне возобновления промышленного роста началась новая аграрная («столыпинская») реформа, потенциально способная – но на достаточно длительном временном расстоянии – разрешить узел противоречий, накопившийся в российской деревне. При всех ограничениях политической жизни в стране в 1907-1912 гг. всё же самодержавная власть начинала по ряду вопросов считаться с мнением представлявших интересы буржуазии политических партий и её корпоративных объединений.

Многие современные авторы полагают, что дальнейшее развитие этих процессов могло обеспечить завершение модернизации, в том числе и в политической сфере (переход от самодержавной к конституционной монархии), без новых революционных потрясений.

Однако начавшаяся в 1914 г. мировая война очень быстро ударила по самым «болевым точкам» российского хозяйства: незавершённость индустриализации и отставание сельского хозяйства. Уже в 1916 г. на фоне военных неудач в стране

начался экономический кризис, затронувший в первую очередь городское

45

население, параллельно ухудшилось снабжение воюющей армии: как оружием и боеприпасами, так и продовольствием.

Вэтой ситуации, как часто бывает в истории, накопившийся в обществе потенциал недовольства мог приобрести характер «цепной реакции» при малейшем, даже случайном толчке. Таким толчком стали продовольственные трудности в столице – Петрограде, возникшие зимой 1916-1917 гг. Стихийные выступления с требованиями улучшения снабжения населения города продовольствием, прежде всего – хлебом, являвшимся основным продуктом питания, поддержанные солдатами Петроградского гарнизона, выступавшими против их предстоящей отправки на фронт, быстро переросли в массовые выступления против царской власти.

Врезультате в течение нескольких дней самодержавие пало, и к власти пришло умеренно-буржуазное по своей общей направленности Временное правительство, которое, однако, в условиях продолжения военных действий не рискнуло ни в одностороннем порядке выйти из войны, ни начать неотложные социально-экономические преобразования, способные удовлетворить бóльшую часть крестьянства и рабочих.

Такая позиция, занятая Временным правительством, в условиях всё усугубляющегося экономического кризиса, нежелания армии воевать и стихийных крестьянских выступлений, сопровождавшихся земельным переделом, создала благоприятные возможности для выхода на политическую авансцену наиболее радикальных политических сил в лице построенной на принципах строгой централизации и использовавшей привлекательные для рабочих и крестьян лозунги большевистской партии.

Сумев воспользоваться фактическим параличом управленческой вертикали власти в столице и по всей стране, возникшей осенью 1917 г., и опираясь на вооружённую силу солдат Петроградского гарнизона и матросов Балтийского флота

вконце октября большевистской партии удалось совершить переворот и свергнуть Временное правительство, открыв тем самым, как оказалось, и новую – советскую – страницу в истории российской модернизации.

Советский вариант индустриальной модернизации

Для того чтобы адекватно оценить характер и результаты модернизации, которая была реализована в Советском Союзе в 1930-1950-е гг., необходимо учесть, что радикальные общественные трансформации, которые привели к решению ключевого комплекса модернизационных задач (создание индустриальной экономической базы в масштабах всей страны, урбанизация, секуляризация общественного сознания), рассматривались руководством большевистской партии в качестве средств достижения главной стратегической цели, заложенной в идеологической доктрине партии, – строительства социализма.

Всовременной литературе режим, установленный большевиками после прихода к власти в октябре 1917 г. и закреплённый победой в гражданской войне, часто определяют как «идеократический». Это означает, что внутренняя и внешняя политика, как по содержанию, так и по методам их осуществления, были подчинены идеологическим установкам, содержавшимся в партийной доктрине (программе партии и решениях её съездов и высших партийных органов).

46

Следование этим установкам, конечно, не исключало, определённого прагматизма и умения приспосабливаться к существующим обстоятельствам, но только в качестве тактического приёма. Если подобные тактические манёвры работали на достижение стратегической цели, то они признавались допустимыми, но не более того.

Дополнительным фактором, объясняющим жёсткую последовательность и упорство, нежелание считаться ни с какими жертвами населения на пути к раз и навсегда поставленной цели, проявленные большевистским руководством, являлась их уверенность в истинности и подлинной научности учения марксизма, положенного в основание партийной доктрины.

Всамом общем плане марксизм в той его части, которая оказала наибольшее влияние на создателей российской социал-демократии (включая Ленина, возглавившего большевистскую фракцию в социал-демократии), утверждал неизбежность смены капиталистической общественно-экономической формации, базирующейся на частной собственности, коммунистической общественноэкономической формацией, которая будет основана на общественной собственности. Эта смена должна была произойти в результате пролетарской революции под руководством революционной марксистской партии.

Всовременной литературе обращается внимание на то, что в самой идее о смене общественно-экономических формаций содержалась определённая аналогия с позднейшими модернизационными теориями.

Это сближение столь разных в других отношениях теорий в значительной степени было связано с экономическим обоснованием коммунистической формации, данным в учении марксизма. Согласно утверждениям основателей этого учения, которые разделялись и большевистским руководством во главе с Лениным, коммунистическая общественно-экономическая формация (включая социализм как его первую фазу) должна неизбежно сменить капитализм в силу того, что замена частной собственности общественной даст настолько широкий простор развитию производительных сил общества (различных средств производства), что по всем экономическим показателям, включая производительность труда как суммарный показатель эффективности производства, коммунистическая формация намного опередит капитализм.

Следовательно, марксистская партия, приходящая к власти, должна была не только ликвидировать частную собственность и заменить её общественной, но и обеспечить небывалый до этого подъём производительных сил на основе самой передовой техники, то есть, в сущности, поставить на рельсы современного машинного производства всю экономику.

Другим принципиально важным компонентом марксистского учения было представление о том, что пролетарская революция будет иметь мировой характер, победа новой формации возможна именно как мировое явление, поэтому руководители большевистской партии рассматривали революцию в России как первый аккорд этой революции, который будет затем поддержан пролетариатом более развитых стран, в первую очередь, Германии.

Поэтому, когда, вопреки всем этим расчётам, в начале 1920-х гг. после завершения гражданской войны, обнаружилось, что мировой революции нет, а

47

российская экономика практически по всем показателям отброшена в результате двух войн (мировой и гражданской) далеко назад, в лучшем случае к 1890-м гг., перед руководством партии встала дилемма: либо продолжать ждать и активно готовить мировую революцию, либо попытаться осуществить свои доктринальные установки, в том числе и в экономической области, в рамках одной страны.

Врезультате внутренней борьбы в руководстве большевистской партии, развернувшейся после смерти её создателя и вождя Ленина, победу одержала фракция во главе со Сталиным, взявшая на вооружение лозунг «строительства социализма в одной, отдельно взятой стране».

Но практическая реализация такого курса с неизбежностью предполагала – в силу доктринальной идеи об экономическом превосходстве социализма над капитализмом – перевод всей экономики страны на новейшую техническую и технологическую базу. Без этого нельзя было рассчитывать на достижение, если не превосходства, то хотя бы равенства в производительности труда с тогдашними ведущими капиталистическими странами – США и Великобританией. Именно эта доктринальная установка побуждала большевистское руководство вернуться к той точке, где остановилась царская модернизация, и довести процесс создания индустриальной базы общества до конца.

Этому способствовали и прагматические соображения: страх потерять власть, если не удастся создать достаточно мощную военно-экономическую базу, чтобы противостоять возможной агрессии со стороны более экономически сильного капиталистического окружения СССР, а также убедить в своей правоте население страны, подняв его уровень жизни.

Таким образом, задача совершения нового промышленного рывка как необходимого средства выполнения доктринальных партийных установок и одновременно средства выживания советской системы власти с середины 1920-х гг. выдвинулась на первый план в практической деятельности большевистской партии, окончательно установившей к этому времени в стране режим однопартийной диктатуры.

Но на пути реализации такого рывка перед большевистским руководством встал целый ряд сложнейших проблем, ключевыми из которых стали: во-первых, отсутствие внутри страны финансовых ресурсов для массового промышленного строительства, позволяющего за несколько лет сократить отрыв от ведущих капиталистических стран; во-вторых, аналогичное отсутствие передовых техники и технологии; в-третьих, нехватка рабочей силы для строительства и работы на всех тех новых предприятиях, создание которых должно было подобный рывок обеспечить.

Втечение 1920-х гг. в верхах большевистской партии и в среде сотрудничавших с большевиками беспартийных учёных-экономистов было предложено несколько возможных вариантов разрешения этих проблем. Но большинство из них было рассчитано на реализацию в течение длительного исторического срока, что не устраивало Сталина и его окружение, опасавшихся, что за это время возрастёт угроза и внешней, и внутренней контрреволюции. Потенциальную угрозу последней они усматривали в сохраняющейся в стране огромной массе индивидуального крестьянского хозяйства, плохо поддававшегося

48

контролю со стороны власти. В силу естественных процессов развития частично сохранявшихся ещё в экономике рыночных отношений шла дифференциация внутри крестьянства, формирование из наиболее предприимчивой его части слоя т. н. «кулаков», который обладал значительными материальными ресурсами и рассматривался в Кремле как потенциальная база антисоветской контрреволюции.

В конечном итоге восторжествовала точка зрения о радикальном решении вставших проблем, а именно был принят курс на осуществление форсированного промышленного рывка на основе строительства в течение нескольких (пяти-десяти) лет сотен новейших промышленных предприятий, прежде всего работающих на оборону, за счёт окончательного сворачивания ещё имевшихся элементов рыночных, товарно-денежных отношений и осуществления тотального обобществления (в реальности – огосударствления) всей собственности в стране.

Недостающие средства для такого рывка было решено в основной своей массе извлечь из деревни посредством ликвидации индивидуального крестьянского хозяйства, объединения крестьян в коллективные хозяйства, производимая которыми продукция могла через налоговую систему изыматься в любом, в данный момент для государственных нужд необходимом размере. Часть такой продукции, в первую очередь зерно, пользовавшееся спросом на мировом рынке, затем должно было отправляться на экспорт, а за счёт полученной валютной выручки производиться массированные закупки самой передовой на тот момент техники у зарубежных производителей.

Ликвидация индивидуальных крестьянских хозяйств позволяла также часть лишившихся своих средств производства жителей деревни направить на промышленные стройки, но поскольку этого всё равно было недостаточно, то было использовано дополнительное средство – фактически бесплатный (для государства) труд заключённых, осуждённых, как по уголовным, так и по политическим обвинениям, особенно на наиболее тяжёлых работах (например, строительство каналов, промышленных предприятий в отдалённых районах страны или в сложных климатических условиях, лесозаготовки).

Поскольку все эти меры задевали интересы огромной массы людей, резко меняли их образ жизни, ставили под угрозу не только личное благополучие, но и саму жизнь, и поэтому неизбежно вызвали бы сопротивление, необходимым инструментом обеспечения промышленного рывка по вышеозначенному сценарию, становилось усиление силовой, репрессивной составляющей в деятельности государственного аппарата. Основные функции в этой области были возложены на органы государственной безопасности, контроль над которыми был сосредоточен лично в руках Сталина.

Все 1930-е годы в стране раскручивался мощнейший маховик репрессий, охвативший в том числе и саму партию, и государственный аппарат. Относительно количества людей, подвергшихся в эти годы репрессиям и уничтоженных физически в ходе внесудебных и судебных расправ, продолжаются споры, но нет сомнений, что счёт шёл на миллионы.

Наряду с использованием традиционной системы репрессий большое место было уделено также идеологическому обеспечению промышленного рывка под лозунгом скорейшего построения социализма и обеспечения обороноспособности

49

страны от внешних агрессоров, стремящихся реставрировать в СССР капитализм. Эффективность такой пропаганды в условиях фактической изоляции подавляющего большинства населения страны от всяких внешних источников информации была достаточна велика.

В значительной степени на руку советскому руководству в осуществлении этих планов сыграл крупнейший мировой экономический кризис 1929-1933 гг., побудивший западные страны для спасения собственной экономики и предотвращения революционных выступлений пойти на продажу СССР

практически любой техники и технологии, даже тех видов, которые могли быть использованы исключительно в военном производстве. Сотни и тысячи иностранных специалистов были привлечены для проектирования советских заводов, монтажа оборудования и его обслуживания на первых порах. В этом отношении практически все важнейшие предприятия в тяжёлой промышленности были в 1930-е гг. созданы по импортным образцам.

Реализация грандиозных планов промышленного рывка, обозначенных в т.н. «пятилетних планах», сразу же привела к колоссальным материальным и человеческим издержкам.

Фактическое уничтожение крестьянства как класса в ходе т.н. «коллективизации» сельского хозяйства (1929-1934 гг.) дезорганизовало складывавшуюся веками структуру производства сельскохозяйственной продукции, что – на фоне массированного вывоза за рубеж зерна – спровоцировало массовый голод, охвативший все основные зерновые районы страны в начале 1930-х гг., жертвами которого стали миллионы человек.

Сиспользованием вооружённой силы, вплоть до армейских частей, были подавлены крестьянские выступления против коллективизации. Сотни тысяч т. н. кулаков и других «антисоветски» настроенных крестьян были высланы в отдалённые районы Сибири. Всё это настолько резко подорвало возможности сельского хозяйства, что тот уровень сельскохозяйственного производства, который существовал до начала коллективизации, был восстановлен в СССР только во второй половине 1950-х гг.

Сдругой стороны, некомпетентность большинства большевистских руководителей, как высшего, так и нижестоящих звеньев, в вопросах экономики, отсутствие опыта, погоня за цифрами, использование для решения любых возникавших проблем силовых методов, вера во всесилие планов, якобы построенных на научных основаниях, а на самом деле часто оторванных от реальности, превалирование желания получить «всё и сразу», – всё это привело к колоссальным издержкам и в промышленном строительстве.

На сотнях действительно построенных, иногда в полном смысле слова «на голом месте», заводов не удавалось достичь того объёма производства и производительности труда, которые были заложены в их проекты, оборудование часто выходило из строя из-за неверной эксплуатации, рабочие, лишённые материальных стимулов, либо бежали с предприятий, либо работали «спустя рукава»,

50