Модернизация. Учеб. пособие Надеждина

Становившийся к середине 1960-х гг. всё более заметным разрыв между теоретическими конструкциями модернизации, построенными на абсолютизации схематизированного опыта индустриального развития Западной Европы (вернее, только нескольких её стран), и изучением конкретного хода движения от аграрных структур к промышленным в самых разных регионах мира поставил под сомнение научные основания возникшей теории.

В соединении с тем, как сказано выше, что в результате практических попыток ускорить развитие стран по «модернизационным рецептам» в подавляющем большинстве случаев не удалось ни сколько-нибудь заметно сократить социальноэкономическую дистанцию, отделяющую эти страны от развитых государств Запада, ни внедрить демократические институты, возник своего рода не только политический, но и «научный диссонанс».

Совпадение собственно научных и социально-политических факторов вызвало кризис модернизационной теории, которая с начала 1970-х гг. подверглась массированной критике, как внутри научного сообщества, так и со стороны влиятельных политических сил Запада.

С сегодняшней точки зрения, представляется, что в первоначальных версиях модернизационной теории, помимо частных неточностей и упрощений, был допущен один существенный гносеологический просчёт.

Теория модернизация, равно как и большинство создававшихся в то время теоретических построений, направленных на объяснение процессов, происходивших

вмире после второй мировой войны, создавалась в рамках дихотомического видения мира, свойственного западным учёным и политикам: с одной стороны, развитый, передовой демократический Запад, представляющий наиболее совершенный на данный момент времени вариант общественного устройства, и весь остальной мир – от достаточно промышленно развитого, но тоталитарного СССР до «забытых богом» островов в Тихом океане, – погружённый в «несовершенство», порождённое отрицанием или плохим следованием западному «образцу».

Конечно, если говорить о таких выдающихся социальных мыслителях Запада,

втом числе и разделявших те или иные положения модернизационного подхода, как, к примеру, Т. Парсонс, К. Ясперс, А. Тойнби, Р. Арон, Ф. Бродель, Н. Смелзер и др., то им был присущ гораздо более объёмный, многослойный взгляд на причины и характер объективно возникшего в мире деления стран на разные группы и типы общественного развития.

Кстати говоря, и в начальный период формирования модернизационной теории некоторые активные её сторонники (Д. Эптер, Б. Мур-мл.) допускали возможность того, что западный путь модернизации не имеет универсального характера, есть и другие пути, в частности, тот, что реализовался в СССР.

Однако основной массив исследователей, не говоря уже про политиков, заказывавших и финансировавших их деятельность, исходил именно из вышеуказанного стереотипного представления об устройстве мирового пространства и действующих в нём закономерностях.

Поэтому передовая, западная «современность» противопоставлялась, обобщённо говоря, отсталой «восточной» традиционности.

11

Или, иначе говоря, индустриальный мир Запада через отличие себя от аграрного мира Востока осуществлял собственную идентификацию как истинной «современности» – modernity. Правда, де-факто признавалось, что и Запад был когда-то тоже аграрным обществом. Но если аграрный или, во всяком случае, доиндустриальный Восток был реально существующим и эмпирически постижимым пространством, то прежний, аграрный Запад уже растворился во времени, оставив, конечно, те или иные свои следы в настоящем, но, как всякие следы, они утратили чёткие очертания. Поэтому и модернизация Запада как универсальный принцип развития осознавалась скорее через её результаты, то есть «современность» во всех её проявлениях, нежели чем через реальный исторический процесс.

Но европейская модернизация, создавшая те общественные формы, которые и понимались как «современность», происходила в результате не только саморазвития западноевропейского социума, но и в результате его выхода за собственные географические пределы в результате «великих географических открытий», явившихся, по сути, первой фазой, того, что теперь обозначается как «глобализация».

Вэтом смысле западноевропейская модернизация оказывалась, образно говоря, «продуктом взаимодействия Запада и Востока», в момент осуществления которого европейский мир находился в той же стадии цивилизационного (аграрного) развития, обладая рядом цивилизационных преимуществ по сравнению

сюжноамериканскими, азиатскими или африканскими цивилизациями (то, что можно обобщённо назвать «античным наследием»), но сами эти преимущества становились таковыми лишь в процессе происходящего взаимодействия.

Поэтому Запад не только осваивал и покорял колониальное пространство, черпая из него ресурсы, но и сам этот процесс становился важнейшим элементом вычленения из всего наследия Запада тех элементов, которые в наибольшей степени обеспечивали его саморазвитие.

Вэтом смысле модернизация Западной Европы оказывалась одновременно результатом ресурсного освоения остальной части мира и развития на этой ресурсной базе собственных черт, благоприятствующих движению в направлении модернити.

Однако ситуация, сложившаяся в мире во второй половине ХХ в. имела иной характер, когда остававшиеся на доиндустриальной стадии или начинавшие движение по рельсам индустриализма страны оказывались обречены, используя западные «рецепты», основанные на абсолютизации, в сущности, уникального исторического опыта, на «догоняющее», «копирующее» развитие, объективно неспособное воспроизвести ту же логику модернизации, которая лежала в основании предлагаемого для импорта «образца modernity».

Кстати говоря, пример Советского Союза, сумевшего совершить переход от аграрной к индустриальной модели развития, реализовать такие необходимые элементы индустриального общества как массовое внедрение машинных технологий, урбанизация, всеобщая грамотность и т.п. вне рыночной экономики и либеральной демократии, как бы «от противного» доказывал эффективность (пусть, как теперь это очевидно, лишь в ограниченных исторических рамках) «незападной модернизации».

12

Критика теории модернизации, проводившаяся в 1970-е гг. с разных позиций,

вконечном итоге и сосредоточилась, если не брать частные разногласия, именно на невозможности рассматривать западноевропейский вариант модернизации как универсальный, с помощью копирования которого прежде отсталые страны станут столь же развитыми, как, допустим, США, Германия или Австралия.

Наиболее активной критике концепцию модернизации подвергли учёные, анализировавшие опыт внедрения «модернизационных рецептов» в Латинской Америке (Р. Пребиш, С. Фуртадо, А. Гундер Франк, Ф. Э. Кардозо и др.). По их мнению, в реальности этот опыт доказал неспособность латиноамериканских стран вырваться из пут зависимости, двигаясь в рамках «догоняющей модели» развития, поскольку так же как в XVIII-XIX вв. успехи западноевропейской модернизации во многом основывались на ресурсной составляющей колоний, так и в ХХ в. процветание капиталистической modernity поддерживается посредством неэквивалентного обмена с «третьим миром».

Усилиями этих и других учёных было убедительно показано, что наблюдаемая

всовременном мире «отсталость» – это результат не только особенностей внутреннего развития той или иной страны, но и всей долговременной эволюции взаимоотношений между индустриальным западным «центром» и во многом остающейся аграрной периферией, куда входит большинство стран «третьего мира».

Вболее развёрнутом виде такой критический подход нашёл своё выражение в ряде фундаментальных трудов одного из ведущих американских социологов И. Валлерстайна, создателя т.н. «миросистемного подхода». Согласно его взглядам, в глобальной экономической системе, которая стала формироваться как раз со времени «великих географических открытий» и приобрела зрелые формы во второй половине ХХ в., модернизация в рамках отдельного государства оказывается производной от множества детерминант, действующих в глобальной экономике, и поэтому неизбежно приобретает иные формы и иной характер, чем это было когдато в уникальном случае Западной Европы.

Наконец, критики модернизационной теории отметили и такой её дефект как чрезвычайно малое внимание, уделяемое социокультурным факторам, прежде всего особенностям национальной психологии, ценностным ориентациям, существующим

втом или ином обществе.

Вэтой связи внимание было вновь обращено на то обстоятельство, что ход и успехи западноевропейской модернизации в значительной мере были предопределены продолжением в духовной жизни этого региона античной рационалистической традиции, массовыми сдвигами в ментальных установках различных социальных групп в периоды Возрождения, Реформации и Просвещения.

Суммируя, можно сказать, что критическая «антимодернизационная» волна 1970-х гг. обнаружила ряд слабостей первоначальных вариантов модернизационной теории, сконцентрированных вокруг тенденции к абсолютизации одной модели, построенной исключительно на западноевропейском историческом материале, к тому же далеко не всегда адекватно понятом.

Впоследнем случае сказался определённый отрыв политологов, социологов и экономистов, разрабатывавших эту теорию, от конкретно-исторических

исследований, в частности, слабое знакомство или игнорирование важных

13

открытий, сделанных историками школы «Анналов». Именно благодаря последним была уточнена, а в ряде случаев и пересмотрена та картина реального развития феодальной Европы и закономерностей её движения в сторону капитализма, которая была создана их предшественниками в конце XIX – начале ХХ вв.

Однако вал критики, обрушившийся на модернизационную теорию в 1970-е гг. и на какое-то время отодвинувший её с ведущих позиций в западной социальной науке, как это почти всегда и бывает в истории науки, пошёл теории лишь на пользу, побудив её создателей и последователей, отказавшись от того, что в ней не выдержало опытной проверки, искать новые пути.

Этому благоприятствовали и некоторые вненаучные обстоятельства. Во-первых, успехи индустриального развития, достигнутые в 1970-1980-е гг.

рядом государств «третьего мира» (Индия, Южная Корея, Сингапур, Малайзия и др.) показал, что при всей специфике этих стран экономические сдвиги вызывают в них и «осовременивание» социальных, социокультурных и политических общественных структур. Иначе говоря, модернизация действительно носит целостный характер, хотя и не воспроизводит формы, полностью или в значительной степени адекватные западным индустриальным обществам.

Во-вторых, сначала кризис «реального социализма», а затем и его крушение, процессы, развернувшиеся в России, других постсоветских государствах, странах Центральной и Восточной Европы, прежде входивших в социалистическую систему, в Китае – всё это показало, что общество, возникшее как продукт «социалистической модернизации», исчерпало свой потенциал развития, а, значит, и сама подобная модернизация была не менее уникальна, чем западноевропейская.

В-третьих, качественные сдвиги, происходившие в большинстве промышленно развитых стран с начала 1980-х гг., привели к возникновению различных концепций, трактующих эти изменения как переход в новое качественное состояние, определяемое терминами постиндустриальное (post industrial), постсовременное (post modernity) или информационное (informational)

общество.

Признавая действительное наличие в этих странах ряда явлений, существенно отличающих их от «классического» индустриального общества второй половины XIX – первой половины ХХ в., не все исследователи, тем не менее, склонны к такой радикальной постановке вопроса. Скорее всего, по их мнению, говорить о наличии новой, постиндустриальной эпохи мирового развития пока можно только в плане выдвижения научной гипотезы, нуждающейся в последующей всесторонней эмпирической верификации. Естественно, что подобная верификация – это дело будущего, хотя, возможно, и не столь отдалённого.

Тем не менее, реально наблюдаемые технологические изменения, обобщённо определяемые как внедрение в экономику и в быт людей «высоких технологий» (high technology), прежде всего, связанных с новыми средствами получения, обработки и распространения информации, придали дополнительную актуальность изучению переходных состояний как особых фаз общественной эволюции.

Наконец, свою роль сыграл и научный фактор, а именно, что, пожалуй, за исключением неоинституциональной теории (которая пока в основном разрабатывается в экономическом приложении) и попыток применения к анализу

14

общественных процессов достижений синергетики, в последние десятилетия ХХ в. не возникло научных направлений, в рамках которых оказалось бы возможно предложить более системный и аргументированный взгляд на переходные процессы в развитии общества, чем тот, который был создан и в эти же десятилетия существенно модифицирован на основе модернизационной парадигмы.

Входе такой модификации, реализованной усилиями десятков учёных из США, стран Западной Европы и некоторых других стран, окончательно определилось, что теория модернизация в известной мере условное понятие. На самом деле при наличии ряда объединяющих большинство исследователей исходных постулатов под общей «вывеской» сосуществует ряд концепций, заметно отличающихся друг от друга и находящихся в конкурентных отношениях.

Вообще говоря, такое состояние научной теории можно считать адекватным современному пониманию методологии науки, где ведущие позиции занимает принцип методологического плюрализма. Сосуществование различных, полемизирующих между собой, но иногда имеющих общий первоначальный концептуальный источник, точек зрения понимается как нормальное состояние науки, обеспечивающее её саморазвитие через конкуренцию, отрицающую монопольное положение той или иной теории, концепции, интерпретации.

Однако, говоря о современном состоянии модернизационной теории, необходимо учесть, что применение разных её вариантов в значительной мере определяется объектом и сферой конкретного исследования, методологической основой которого он становится.

Очевидно, что одно дело, когда модернизационный подход используется для анализа современных процессов, протекающих в каком-либо регионе мира или в какой-либо конкретной стране. Подобные исследования ведутся, как правило, в рамках экономической, политической наук, культурологии, социальной психологии или на их стыке.

Другое дело, когда модернизационный подход становится методологической основой исторического исследования.

Впервом случае объектом изучения становится незавершённый, динамичный процесс, подверженный воздействию самых различных, переменных и нестабильных факторов.

Во втором случае анализу подвергается процесс, если и не окончательно завершённый (например, в случае советской модернизации дискуссионным остаётся вопрос о том, в какой степени её можно считать полностью исчерпанной собственно хронологическими рамками существования СССР), то, во всяком случае, приведший

кформированию основных параметров индустриального общества (соотношение промышленного и аграрного секторов хозяйства, уровень урбанизации и т.д.).

Когда же предметом исторического исследования являются модернизационные процессы столетней и более давности (к примеру, промышленный переворот в Англии или российские реформы 1860-1870-х гг.), то очевидная завершённость этих процессов совсем иначе ставит вопрос об оценке их параметров и результатов.

Как уже отмечалось выше, переходный процесс – это всегда процесс, подверженный случайности, носящий ярко выраженный вероятностный характер.

15

Но вряд ли требует особого доказательства тот факт, что понимание случайного и закономерного в случаях незавершённого, ещё длящегося и завершённого процессов носит принципиально иной характер.

Поскольку предметом настоящего учебного пособия является использование модернизационного подхода в исторических исследованиях, то есть при изучении завершившихся процессов, постольку наибольший интерес для нас представляют те варианты современной модернизационной парадигмы, которые доказали свою

«множественность модернизаций» (multiple modernizations).

Чтобы понять причины возникновения такого подхода, следует остановиться на одном принципиально важном аспекте той полемики вокруг модернизационной теории, которая происходила в эти десятилетия.

Изначальным смысловым ядром модернизационной парадигмы было понимание всей эволюции человеческого общества как процесса развития, в основе которого лежат качественные сдвиги в технике и технологии.

Технология рассматривается в этом случае не как простая совокупность всех тех средств, с помощью которых человеческое общество себя воспроизводит, а как главный источник его саморазвития, определяющий в конечном итоге и все конкретные формы бытия этого общества.

На первый план было выдвинуто положение о том, что исторически технология при всём внешнем географическом разнообразии орудий труда и приёмов их применения в одном отношении обладает качественной универсальностью двоякого рода: в ней доминирует либо непосредственнофизическое, ручное, либо опосредованно-физическое, машинное начало.

В соответствии с этим всю историю человечества и предложено было делить на два основных этапа: общество абсолютного господства технологий, основанных на ручной технике, и общество абсолютного господства технологий, основанных на машинном технике.

Эти два этапа получили название общества доиндустриального (preindustrial) и общества индустриального (industrial). Один этап от другого отделяется или, вернее, они соединяются более или менее длительным переходным периодом, который и был определён термином «модернизация» (modernization, в дословном русском переводе – «осовременивание»).

Следовательно, модернизация – это собственно процесс перехода от одной относительно стабильной стадии эволюции человеческого общества к другой, процесс, в ходе которого на базе радикальных технологических сдвигов трансформируется вся общественная система в целом.

Следует заметить, что хотя термины «доиндустриальное общество» и «индустриальное общество» наиболее адекватно отражают сущность модернизационного подхода, но, наряду с ними, в научной литературе широко используются и другие термины, носящие характер синонимов. Доиндустриальное общество часто называется также аграрным (agrarian), традиционным (traditional),

16

досовременным (pre-modernity), а индустриальное общество – современным

(modernity).

Конечно, в подобной приоритетной роли, отводимой в истории человечества технологической эволюции, в значительной мере отразились общественные настроения, порождённые развернувшейся после второй мировой войны научнотехнической революцией.

Ранее нечто подобное в ведущих странах Запада уже наблюдалось во второй половине XIX – начале ХХ в., в эпоху завершения промышленного переворота и массового перехода к машинному производству, сопровождавшихся научными открытиями, поколебавшими основания ньютоновского, механистического объяснения материального мира.

Именно тогда были предприняты первые попытки построить базирующиеся на материальных основаниях обоснования истории человечества, включая и классический вариант марксизма.

Однако только в условиях, когда промышленная революция вышла далеко за пределы западноевропейского региона, машинные технологии перестали быть привилегией нескольких наиболее развитых стран, а превратились в общемировое явление, когда окончательно выявилось принципиальное отличие всех структур общества, основанного на машинных технологиях, от прежних традиционных обществ, только тогда подобное понимание роли технологии смогло приобрести достаточно убедительное эмпирическое обоснование.

Однако необходимо учесть, что приоритет, отдаваемый технологической основе цивилизации в модернизационной теории, не носил абсолютного характера.

Если не учитывать некоторые радикальные её варианты, абсолютизирующие роль науки и технологии и тяготеющие поэтому к своего рода технологическому монизму, то в основе модернизационной парадигмы лежала плюралистическая методология, предполагающая признание многофакторности исторического процесса.

Технология, происходящие в ней качественные сдвиги, определяют типы обществ и их эволюцию, но технология не есть нечто самоценное или самовоспроизводящееся, а лишь производное от взаимодействия человека с окружающим его природным миром, продукт такого взаимодействия, но продукт особого рода, посредством которого обеспечивается самосохранение и непрерывное саморазвитие общества.

Состояние природной среды, мыслительные и поведенческие реакции человека на эту среду и на других людей и их сообщества, создаваемая в ходе жизнедеятельности человека социокультурная среда и т.п. факторы – всё это оказывает влияние на технологию, порождает особые технологические формы, которые, в свою очередь, усиливают своеобразие различных типов человеческого общества.

В то же время противопоставление ручных и машинных технологий позволило создателям модернизационного подхода провести качественную границу, отделяющую две основные стадии развития человеческого общества, –

доиндустриальную и индустриальную.

17

Эти две стадии могут быть в известной мере сведены к некоторым общим основаниям или признакам, но внутри каждой из этих стадий, даже на базе однотипных или близких технологий, могут формироваться весьма отличающиеся в других своих элементах общественные структуры. Иначе говоря, есть подвергающиеся рациональной унификации две стадии развития, но внутри каждой из них подобная унификация имеет весьма ограниченные пределы, а в некоторых случаях и вообще невозможна.

Легко заметить, что в этом случае модернизационная парадигма позволяет осуществить своего рода симбиоз двух по-прежнему популярных в исторической науке (в том числе и в нашей стране) более традиционных – формационного или стадиального и цивилизационного – подходов. Модернизационный подход является ещё одним вариантом многофакторного подхода к истории, поэтому он совместим с иными историческими концепциями, способен синтезировать их позитивные стороны, создав действительно многомерную, разностороннюю картину реальной истории.

Поскольку модернизация рассматривается как переходный процесс, в течение которого один тип общества перерастает, трансформируется в другой, то принципиальным важным для всей теории с начала её формирования стало определение качественных характеристик доиндустриального и индустриального обществ, иначе становится крайне проблематичным определить содержание и границы модернизационного перехода.

В социальной науке второй половины ХХ в. использовались, как правило, синдромные определения каких-либо явлений и процессов. В этом случае явление или процесс описывается через совокупность качеств (характеристик), которые признаются необходимыми и достаточными для определения данного явления или процесса как некой системной целостности, качественно отличной от других.

На первом этапе формирования модернизационной теории наибольшее распространение получили ниже представленные варианты синдромных определений доиндустриального и индустриального обществ.

Доиндустриальное общество

1.Абсолютное доминирование ручной технологии, машинные технологии, если и имеют место (например, ветряные или водяные мельницы), то играют незначительную роль в общественном производстве.

2.Доминирующее место в экономике занимает первичный сектор (сельское хозяйство, лесное хозяйство, горное дело, рыболовство), внутри которого абсолютно преобладает сельское хозяйство.

3.Абсолютное большинство населения (более 90%, но, как правило, до 9598%) проживает в сельской местности.

4.Хозяйство носит преимущественно натуральный характер. Товарноденежные отношения не имеют широкого распространения.

5.Основным энергетическим источником является мускульная (физическая) сила человека и животных. Преобразованная энергия природы (солнце, воздух, вода) используется как второстепенный источник.

6.Общество структурировано по сословному принципу.

7.Низкая горизонтальная и вертикальная мобильность в обществе.

18

8.Основной формой организации власти в обществе является традиционный тип правления, то есть основанный на повседневной практике и восходящий к власти «отца семейства» в архаичном обществе. Как правило, этот тип правления приобретает форму наследственной монархии. В исключительных обстоятельствах (природные катастрофы, катастрофические социальные потрясения и т.п.) может возникнуть и использоваться харизматический тип правления (от греческого слова «сharisma» – божественный дар, благодать), в основе которого лежит приписывание лидеру, вождю (который не обязательно имеет монархическое происхождение или статус) каких-либо сверхъестественных способностей и возможностей, что порождает абсолютную веру в него.

9.Полное господство религиозного мировоззрения на всех уровнях общественного сознания.

10.Низкий уровень грамотности населения.

Следует отметить, что хотя доиндустриальную стадию развития обычно рассматривают как целостность, но в ней также выделяют (или вообще выносят за её пределы как особый этап эволюции человечества) начальный этап становления человеческого общества, обычно определяемый как примитивное или архаичное общество (primitive or archaic society). В отечественной исторической науке принято этот этап называть первобытным или первобытнообщинным обществом.

Качественной границей, отделяющей примитивное общество от собственно доиндустриального, обычно считают переход от присваивающего (охота, рыболовство, собирательство) к производящему (земледелие, скотоводство, ремесло) хозяйству и возникновение государственной организации общества.

Индустриальное общество

1.Абсолютное доминирование машинных технологий.

2.Доминирующее место в экономике занимают вторичный (обрабатывающая промышленность) и третичный (торговля и услуги) секторы.

3.Большинство населения проживает в городах (урбанизация).

4.Хозяйство носит товарно-денежный характер.

5.Основным энергетическим источником являются преобразованные с помощью машин природные источники (солнце, воздух, вода, уголь, нефть, газ и проч.).

6.Общество структурировано по социально-классовому принципу.

7.Высокая горизонтальная и вертикальная социальная мобильность.

8.Формой организации власти в обществе является рациональный тип правления, то есть основанный на договоре между различными социальными группами, выраженном в законах (отсюда обозначение такого государства как «правового»). Обычно такой тип правления приобретает форму представительной (парламентской) демократии.

9.Господство на всех уровнях общественного сознания светского (нерелигиозного) мировоззрения.

10.Высокий уровень грамотности населения.

19

индустриальному обществу) наиболее отчётливо прослеживались в историческом развитии западноевропейского региона.

Поэтому в ходе критической атаки на модернизационную концепцию подобные определения также оказались подвергнуты серьёзным сомнениям.

Одни критики указывали на то, что если настаивать на обязательности всех указанных признаков, то тогда собственно индустриальными можно признать только небольшую группу стран (США, Западной Европы, Канаду, Австралию), а даже, скажем, Япония по некоторым параметрам туда не попадёт, не говоря уже о Советском Союзе. Но в таком случае под сомнением оказывается и сам ключевой принцип разделения этапов развития обществ по технологическому критерию, лежащий в основе модернизационной парадигмы.

Другие авторы, главным образом историки, отмечали спорность справедливости утверждений о низкой социальной мобильности или о доминировании натуральных форм хозяйственной деятельности применительно ко всем обществам древности и средневековья.

В результате развернувшихся дискуссий по данной проблеме произошло фактическое разделение сторонников модернизационной теории на два течения по вопросу о признаках доиндустриального и индустриального обществ.

Меньшая, так сказать, «ортодоксальная часть» продолжала настаивать на комплексности прежних синдромных определений, прежде всего, применительно к индустриальной стадии. Все страны, в которых имелись лишь отдельные признаки, объявлялись находящимися в состоянии незавершённого модернизационного перехода, даже независимо от уровня их реального технологического и экономического развития.

Однако более значительным и влиятельным постепенно стало иное течение. Целый ряд известных социологов, в том числе и ранее участвовавших в разработке модернизационной теории (Э. Шилз, Ш. Эйзенштадт, А. Турен, Н. Вернек Содре, Э. Тириакян, П. Штомпка и др.), пришли к выводу о необходимости признать наличие в рамках современного индустриального общества различных его вариантов, в которых различные качественные характеристики могут быть выражены с разной степенью интенсивности или, что особенно важно, быть заменены другими. Так, в частности, было признано, что возможны вполне успешные по ряду критериев авторитарные варианты модернизации и последующее воспроизводство авторитарных форм организации политической власти на вполне адекватной индустриальному обществу технологической базе.

Таким образом, концептуальное ядро модернизационной теории относительно роли технологии в смене типов общественного развития было сохранено, но понимание взаимосвязи технологических и социальных изменений в процессе модернизации приобрело более гибкий и соответствующий эмпирическому материалу характер.

Утвердившееся представление о «множественности современностей» (multiple modernities) естественным образом подразумевало и «множественность модернизаций». Если прежде модернизация за пределами западноевропейского центра (и связанных с ним стран, образовавшихся из «переселенческих колоний», – США, Канада, Австралия) рассматривалась в качестве «вторичной», обречённой для

20