Глава 46

Та зима выдалась для меня особенно сложной. То ли из-за ступенек в подъезде, а может, вследствие того что начал сказываться мой генетический порок. Либо мне просто уже надоело быть собакой.

Я жаждал сменить обличье, освободиться от него. Одинокие безрадостные дни свои я проводил, уныло таращась в окно, наблюдая за проходящими внизу людьми: все они спешили по своим неотложным делам, все с важными предназначениями. А я? Торчал в квартире. Не мог отпереть дверь, выйти на улицу и поприветствовать их. Но даже если бы я выбрался на улицу поприветствовать их, то как бы я разговаривал с ними своим не приспособленным к речи собачьим языком? Я ведь даже руки пожать не мог. А как мне хотелось поболтать с людьми! Как я хотел влиться в их жизнь, разъяснить ее смысл! Я жаждал участвовать в жизни, а не рассматривать ее, я стремился не просто оказывать дружескую поддержку, а судить мир.

Оглядываясь назад, могу сказать, что именно мое умственное состояние и взгляды на жизнь притягивали меня к автомобилю, а его — ко мне. То, что мы проявляем, находится впереди нас.

Поздним вечером мы шли из Парка добровольцев. Из-за погодных условий наша обычная прогулка затянулась. Было не тепло и не холодно, дул мягкий ветерок, падал снег. Помнится, снег всегда меня тревожил. Сиэтл — это дождь. Либо теплый, либо холодный. Дождь — вот что такое Сиэтл. Не снег. В Сиэтле слишком много холмов, они снег не приемлют. Тем не менее снег все-таки шел. Когда мы возвращались домой, Дэнни, как правило, отстегивал меня с поводка, и в тот вечер я отбежал от него довольно далеко. Я смотрел, как на тротуар и дорогу падают снежинки, образуя тонкий пушистый слой на пустынной Десятой авеню.

— Энцо! — позвал меня Дэнни и громко свистнул.

Я вскинул морду. Он стоял на противоположной стороне улицы Алоха.

— Беги ко мне!

Он похлопал себя по бедру, и я вдруг почувствовав себя оторванным от Дэнни, отделенным не обычной двухполосной улицей, а целым миром, и метнулся к нему.

Шины не взвизгнули, заскрипели, как они обычно это делают. Асфальт был покрыт тонким слоем снега. Поэтому шипы зашуршали. Они зашептали. А затем я ощутил удар.

«Как глупо, — подумал я. — Глупый я глупый. Самый дурной дурак. Глупейшая собака на планете, и еще мечтаю стать человеком. Дурень я набитый, вот кто я».

— Успокойся, малыш.

— Он поднял меня. Руки у него были теплые.

— Я не заметил…

— Да я знаю.

— Он выскочил так внезапно…

— Понимаю. Я все видел.

— Дэнни держал меня. Прижимал к себе.

— Чем я могу вам помочь?

— Нам до дома еще несколько кварталов. Нести его тяжело. Подвезите нас.

— Да, конечно, но…

— Мне все ясно. Вы пытались остановить машину на мокром от снега асфальте.

— Я никогда еще не сбивал собак.

— Вы его не сбили, а только чуть задели бампером.

— Простите, мне так неловко…

— Он напуган больше вас.

— Никогда еще…

— То, что случилось, уже не важно, — сказал Дэнни. — Давайте думать о том, что может случиться. Садитесь в машину.

— Да, — ответил юноша. — Совсем молодой. Тинейджер. — Куда ехать?

— Все нормально, — проговорил Дэнни, усаживаясь на заднее сиденье и устраивая меня на коленях. — Сделайте глубокий вдох, и поехали.