§ 3. Риторическое мышление

Рациональный характер риторического мышления. Виртуальный характер риторической разработки, стремление к полноте

При подборе доводов установка на ясность породила особый риторический склад мышления, наиболее отчетливо проявившийся в древней риторике, но не утративший связь с риторикой и сегодня. Какими же качествами обладает риторическое мышление, помогающее подобрать нужные доводы?

Прежде всего, это мышление рациональное. Сами доводы давно строго систематизированы, описаны, образуют замкнутую систему. Систематизация, классификация всевозможных казусов, обобщение, схематизация – все это признаки риторического мышления. Но, наверное, главный его, непосредственно связанный с установкой на ясность признак – это желание исчерпать все мыслительное поле вокруг данного предмета. Речь идет не о том, чтобы говорить сухо, общо. Это риторике, скорее всего, противопоказано. Речь о том, что, подбирая аргументы, настоящий оратор стремится развернуть все возможные мысленные ходы, предельно прояснить картину для себя самого. Это помогает предвосхитить аргументы противника, да и просто помогает убедить. Об Алехине рассказывают такой анекдот: перед шахматной партией он давал коту обнюхать каждую клетку шахматного поля. Так вот ритор должен уподобиться этому коту и исследовать все закоулки своей темы, а для начала нарисовать для себя само шахматное поле этой темы.

В статье «Риторика как подход к обобщению действительности» академик С. С. Аверинцев дает очень яркие примеры двух полярно противоположных типов мышления: риторического и романтического. В качестве первого автор приводит экфрасис (описание) битвы из Либания: «У этого рука отторгается, у того же око исторгается, сей простерт, пораженный в пах, оному же некто разверз чрево... Некто, умертвив того-то, снимал с павшего доспехи, и некто, приметив его за этим делом, сразив, поверг на труп, а самого этого – еще новый. Один умер, убив многих, а другой – немногих». Проанализировав значимое для текста и характерное для греческого языка обилие местоимений, С.С. Аверинцев замечает: «В экфрасисе Либания поражает этот дух отвлеченного умственного эксперимента, этот уклон к перебору и исчерпыванию принципиально представимых возможностей». Подчеркнем для себя последние слова.

В той же статье на других примерах автор показывает склонность риторического мышления к перебору представляющихся возможностей. Такой перебор образует как бы скелет риторического текста. Особенно удивительным представляется перебор и каталогизация не того, что утверждается, а того, что отвергается. Так, прославляя в своей оде уединенный жребий поэта, Гораций, носитель риторического мышления, изображает и другие, отвергаемые им жребии, при этом отдав их детальному описанию 26 из 36 строк стихотворения. А вот противоположный пример, который сам С.С. Аверинцев назвал гротескным, но который, однако, типичен для романтического мышления вообще и для русского романтического мышления в особенности: «... в предреволюционном Петрограде завсегдатаи кабаре "Бродячая собака" – поэты, актеры, живописцы и музыканты – окрестили всю ту часть человечества, которая занята каким-либо иным видом деятельности, а равно и предается праздности, "фармацевтами", причем особенно гордились тем, что не делают ни малейшего различия между статусами министра или кухарки, профессора или кавалерийского офицера». Подобное поведение, безусловно, является проявлением снобизма, но для нас важен не он, а само нежелание представителей богемы «разбираться» в том, что они отвергают. Трудно представить себе что-либо более антириторичное.

В «Бродячей собаке» собирались люди аполитичные. Но разве сами политики, их современники, не ставили всех своих оппонентов на одну доску, не видя разницы между левыми и правыми? Когда большевистская пропаганда объединяла левых и правых в одной категории «врагов», порождая такие определения, как «троцкистско-бухаринский блок», это было неубедительно прежде всего с риторической точки зрения, и при первых же проблесках свободы слова большевикам об этом напомнили.

Итак, риторическое мышление не только дедуктивно, схематично и теоретично, но еще и стремится к перебору возможностей, к полноте. Связь риторики с категорией возможного и с выявлением потенций той или иной ситуации глубоко органична. Необходимость в ораторе появляется там и только там, где сообщество людей стоит перед каким-либо выбором. Сам оратор должен знать, чем чревата рассматриваемая ситуация и уметь словами дорисовать ее различные реализации.

В XIX веке, во времена негативного отношения к риторике (о чем чуть ниже), еще не знали о так называемых возможных мирах и виртуальной действительности. Теория была прежде всего "суха", в то время как "древо жизни пышно зеленело". В теории видели лишь скелет, оголенный ствол жизни, а не возможность быть в чем-то богаче наблюдаемой эмпирики. За теорией, конечно, признавалась возможность предвидения, но детерминированная цепь причин и следствий мыслилась как единственно возможная. В переборе вариантов не было необходимости, так как правильным вариантом был лишь один, прочие же являлись уделом "фармацевтов". Перебор возможностей представлялся «пустоцветом на дереве познания», издержкой работы абстрактного ума, чем-то вроде побочного эффекта в нормальной познавательной деятельности. Сегодня мы имеем дело с вероятностной картиной мира, и риторическое мышление стало нам ближе. Самые обычные люди привычно рассуждают о том, что события могли пойти либо по одному, либо по другому сценарию. Эти новые представления, ставшие уже бытовыми, стимулируют риторическое мышление.

Культ опыта – накопление и проверка эмпирических данных – при детерминистской картине мира и совершенном невнимании к категориям "вероятность" и "информация" (как хранить, обрабатывать и передавать результаты опыта), непонимание того, что человек живет не только в мире фактов, верифицируемых опытом, но и в мире мнений, имеющих другую верификацию, – вот те скалы, о которые еще сто лет назад разбилось риторическое мышление. Его сильная сторона, связанная с категорией возможного, временно оказалась невостребованной.

Три рода красноречия. Общая и частные риторики. Место политической риторики в системе частных риторик.

Со времен Аристотеля красноречие принято делить на три рода: судебное, совещательное и торжественное. Не следует, однако, понимать это деление так, что судебное относится только к судам, совещательное – к совещаниям, а торжественное – к торжественным случаям. Деление это имеет гораздо более глубокие основания. В своей «Риторике» Аристотель писал: "Слушатель бывает или простым зрителем, или судьей, притом судьей или того, что уже совершилось, или же того, что может совершиться" (Аристотель, 1358 b ). В зависимости от того, какую позицию занимает слушатель, и строится трихотомия Аристотеля.

Если слушатель выступает судьей того, что уже совершилось, перед нами судебное красноречие. Поэтому судебные речи обвиняют или оправдывают, говорит философ. Это, в самом деле, особый случай, и он может иметь место не только в настоящем суде. Суть именно в том, что события уже свершились и надо принять ту или иную их версию. Причем от слушателей, что для риторики существенно, ход самих событий не зависит.

Если же слушатель выступает «судьей» того, что должно случиться (например, бросает в урну бюллетень), перед нами совещательное красноречие. Дело совещательных речей, говорит философ, склонять или отклонять. Это существенно иной случай. Решая вопрос о том, имел ли место поджог или пожар был случайностью, слушатель не вправе сказать: «Я хочу, чтобы это был поджог, и да будет так!» Но, решая вопрос о выборе президента, слушатель может и даже должен рассуждать следующим образом: «Я хочу, чтобы выбрали моего кандидата, да будет так! Я сам приложу к этому свои силы». Поэтому эмоциональные аргументы получают здесь гораздо большее оправдание, чем тогда, когда мы решаем, что же именно произошло на самом деле.

Третий случай, по Аристотелю, состоит в том, что слушатель является простым зрителем. Назначение торжественной речи, по словам философа, хвалить или порицать. Разумеется, такая речь формирует определенное мнение, на основании которого слушатель в будущем будет поступать так или иначе, но в момент произнесения речи слушатель не стоит перед выбором, от него не требуется никаких действий, и именно поэтому Аристотель выделяет этот случай как самостоятельный. В остальном же торжественное красноречие близко к совещательному, так как обращено только в будущее потенциальное, возможно, очень отдаленное, возможно, размытое. Так, восхваление героя может привести к тому, что слушатель когда-нибудь станет ему подражать. Совещательное же красноречие обращено в актуальное, ближайшее будущее.

Вот яркий пример торжественного красноречия. Перикл произносит речь на могиле павших воинов. При этом он прославляет и пропагандирует определенные политические идеи:

«Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражанием другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве их [граждан]» (цитируется по Фукидиду).

Точно так же знаменитое торжественное слово митрополита Иллариона, произнесенное в храме Софии Киевской, не преследуя конкретных политических целей, пропагандирует политическую и нравственную доктрину Руси.

Итак, мы видим, что классификация Аристотеля обнимает самые общие случаи и не связана с тематическим делением, как конкретные виды красноречия: торговое красноречие, судебное (в узком смысле этого слова), военное, академическое. Эти отдельные виды красноречия изучаются так называемыми частными риториками, в отличие от общей риторики, посвященной, соответственно, общериторическим проблемам. Политическое красноречие именно такой частный вид красноречия – это красноречие, относящееся к сфере политики. К какому же из трех родов оно относится?

Как нетрудно догадаться, политическое красноречие – это в первую очередь красноречие совещательное. Сам Аристотель, говоря о совещательных речах, называет их темами финансы, вопросы войны и мира, охраны страны, снабжения ее продовольствием, выработку законодательства. Политическое красноречие обращено в будущее. От воли его слушателей зависит не только принятие решения (скажем, при голосовании), но и в определенной мере общественное поведение (трудолюбие, лень, решимость, мужество, терпение, скепсис – все это персонажи общественной драмы). Поэтому политическое красноречие захватывает и зону красноречия торжественного, направленного на воспитание определенных качеств, на мобилизацию определенных психологических ресурсов. Кроме того, в наше время, когда предвыборные кампании длятся месяцами, возникает и красноречие промежуточного вида – совещательное, ибо в конечном счете речь идет о единовременном акте выбора, и в то же время торжественное, так как реальный выбор все-таки далеко. В отдельных случаях, когда речь идет об анализе прошлого, политическое красноречие сближается с судебным, но эта связь слаба.

Итак, политическая риторика изучает красноречие в сфере политики, учитывая специфику рода и вида этого красноречия.

В чем эта специфика?

Выше отмечалось, что может риторика: она может научить, как подбирать доводы, как располагать части риторической речи и какими языковыми средствами эти доводы выражать. Политическая риторика имеет свою специфику в каждом из этих пунктов.

В аргументации политическая риторика должна опираться на соответствующие общие места, которые она заимствует как из политических, так и из других текстов. Во второй части нашей книги мы покажем, как взаимодействуют разные типы убеждающих речей и какими общими местами располагает политическая риторика.

В области композиции специфика политического красноречия состоит в разработке системы жанров. На этом вопросе мы остановимся в третьей части книги.

В отношении языковых средств необходимо учитывать сложившиеся речевые формулы и традиции. Об этом мы поговорим в ходе изложения теории фигур в третьей главе первой части.

А сейчас, прежде чем приступить к изложению основного материала, скажем несколько слов о специфике русской политической риторики. Более обстоятельно эта специфика будет показана во второй части книги уже после ознакомления с риторическими средствами.

Русское красноречие в своих истоках было красноречием исключительно торжественным, эпидейктическим. Многие годы не было нужды ни в совещательном, ни в судебном красноречии. Жанры торжественного красноречия вызвали к жизни адекватные им языковые средства и адекватную теорию слова. Впоследствии, когда палитра русского красноречия расширилась, исконные черты русской риторики, присущие торжественному красноречию, оставались для нее неизменными. Остаются они таковыми и сегодня.

Древнерусское красноречие не столько риторика, сколько публицистика. Разумеется, публицистическая мысль далеко не аморфна, она связана с пропагандой идей, часто весьма полемичных и, уж конечно, актуальных. Однако публицистика именно пропагандирует идеи, воспитывает слушателя, наращивает и расширяет уже имеющиеся у него мысли и представления, но не переубеждает его. Это, как в зеркале, отражается в излюбленном приеме торжественного красноречия - риторической амплификации (амплификация буквально "расширение"), состоящей в повторе синонимов, в возвращении к одной и той же мысли с постепенным ее углублением, как бы в бережном взращивании идеи для сохранения ее на долгие годы.

Почувствовать особенности публицистического (консолидирующего), но не риторического (конфронтирующего) красноречия можно обратившись к знаменитому "Слову о законе и благодати" Иллариона Киевского ( XI в.). Главная политическая мысль «слова» – о равенстве Руси среди других христианских государств – не просто патриотична и актуальна, но еще и содержит скрытую полемику с греками, рассматривавшими Русь как варварскую страну, которую они просветили. Однако само "слово" обращено к русским, а не к грекам. Обращение к единомышленникам, к своим – главная черта торжественного красноречия. Как сказал о торжественном красноречии современник его расцвета, "Не к неведущим бо пишем, но преизлиха насыштьшемся сладости книжныа, не к странныим, но к наследником небеснаго царьства". Это означает, что слово адресовано не просто единомышленникам, но тем, кто опирается на тот же культурный фундамент, тем, кто поймет все аллюзии, все намеки и отсылки, т.е. к посвященным, к своим.

Торжественное, или эпидейктическое красноречие получило распространение уже в Древней Греции, и было довольно прохладно встречено в Риме, где высочайшего расцвета достигли два других жанра ораторского искусства – судебное и совещательное. Даже Марк Фабий Квинтилиан, риторическое искусство которого, по мнению современных авторов, отличает "школьно-парадный идеал" (по сравнению с сугубым прагматизмом Цицерона), рассматривает торжественное красноречие как нечто периферийное для риторики. В проводимой им аналогии между ораторским словом и оружием такие задачи оратора, как убеждать ( persuadere ) и услаждать ( delectare ), выглядят далеко не равнозначными: "...мы же, ораторы [в противоположность поэтам], сражаемся на поле битвы... и должны бороться за победу.

Но я хочу, чтобы оружие оратора не было ржавым, чтобы оно сверкало, как сталь, ослепляя глаза и умы противника своим сверканием, и не уподоблялось оружию, сделанному из серебра или золота, оружию, опасному для того, кто его носит, а не для врага".

Как эта метафора не похожа на уподобление слова меду, накапливаемому пчелами! А ведь "сладость книжнаа", содержащаяся в "Пчеле", "Златоструе", "Златой чепи" и других древнерусских сборниках, включала в себя выдержки из публицистических "слов" торжественных проповедей или сами эти "слова". После христианизации эпидейктическое красноречие, по свидетельству известного исследователя древнерусской литературы И. П. Еремина, получает распространение именно в православном мире.

Христианская риторика, сложившаяся весьма своеобразно, особенно на византийской почве, была скорее публицистикой, нежели риторикой в точном смысле этого слова. Недаром, как отмечают многие исследователи, традиции гражданского, политического красноречия рано замирают в Византии. Недаром и собственно риторическая теория (теория ведения спора) в Византии была разработана слабо, а на Руси первый собственно риторический трактат появился лишь в XVII веке. При всем том "консолидирующая" риторика православного мира имела огромные достижения как в области практики, создавшей подлинно художественные образцы христианского красноречия, так и в области теории: именно на этой почве вызревает учение Дионисия Ареопагита о символе, предвосхитившее современные теории художественного образа. Именно от этой риторики лежит кратчайший путь к теориям художественного слова. В этой связи глубоко закономерным представляется литературоцентризм русского XIX века, когда художественная литература воспринималась как главный вид искусства и решала едва ли не все задачи, стоявшие перед общественной мыслью. Русская литература не была бы столь публицистичной, если бы русская публицистика не была столь художественной.

Эти родовые черты русской риторики не следует рассматривать ни как ее великое преимущество перед риторикой западной – преимущество консолидации над словесной агрессией, ни как ее роковой недостаток – неумение переубеждать и вступать в реальный спор с инакомыслящим оппонентом. Более того, эти черты вообще не следует абсолютизировать. Русская риторика, как и любая другая национальная риторика, обладает, конечно, своей свободой маневра, в ней уживаются различные, в том числе и противоположные тенденции. Но не следует, и забывать о присущих ей особенностях. Мы еще вспомним о них во второй части нашей книги. Сейчас же перейдем к изложению азов риторической науки.

Тема № 10 Логические основы теории аргументации 1.                Понятие доказательства и его структура. 2.                Понятие опровержения. 3.                Правила доказательства и опровержения. Список использованной литературы. 1. Понятие доказательства и его структура. Доказательство – это логическая операция по обоснованию истинности суждений с помощью других истинных суждений. Структура доказательства: Что доказывается Чем доказывается выдвинутое положение Как оно доказывается Ответы на эти вопросы раскрывают: Тезис, Аргументы, Демонстрация. Тезис  – это выдвинутое пропонентом суждение, которое он обосновывает в процессе аргументации. Тезис является главным структурным элементом аргументации и отвечает на вопрос: что обосновывают. Аргументы – это исходные теоретические или фактические положения, с помощью которых обосновывают тезис. Они выполняют роль основания, или логического фундамента аргументации, и отвечают на вопрос: чем, с помощью чего ведется, обоснования тезиса? Демонстрация – это логическая форма построения доказательства, которое, как правило, имеет форму дедуктивного умозаключения. Аргументация всегда должна быть истинной, в то время как заключение не всегда. Существует два вида доказательств: Прямые  –  тезис логически следует из аргументов. Непрямые (косвенные) – это такие доказательства, в которых истинность выдвигаемого тезиса обосновывается путём доказательства ложности антитезиса, они делятся на два вида: Доказательства от противного, осуществляется путём установления ложности суждения противоречащего тезису. Предполагается истинности антитезиса и из него выводится следствие, если хотя бы одно из полученных следствий противоречит либо посылке, или другому следствию, истинность которого уже установлена, то данное следствие, а за ним и антитезис предполагается ложным. Разделительные доказательства, метод исключения. Устанавливается ложность всех членов дизъюнкции, кроме одного, который является обоснованным тезисом.  Как было сказано выше в любом доказательстве имеется три компонента: тезис, аргументы и демонстрация. В принципе строение доказательства повторяет структуру умозаключения. Там тоже имеется тезис, получаемый в виде вывода из посылок-аргументов, а само умозаключение в целом есть аналог демонстрации. Только в доказательстве демонстрация может представлять собой длинную цепь умозаключений, из которых слагается более или менее пространное рассуждение или, может быть, большая теорема. Кроме того, и это еще важнее, доказательство, как на это верно указал когда-то В.Ф. Асмус в своем учебнике логики, есть, по сути дела, умозаключение об умозаключении, о том, что оно построено в соответствии с правилами логики, его посылки верны и, следовательно, сделанные в нем выводы надо признать истинными суждениями. Дело в том, что само умозаключение этого еще не обеспечивает. Допустим, перед нами такое рассуждение: струнные музыкальные инструменты подразделяются на щипковые и смычковые; рояль - не смычковый инструмент; значит рояль относится к щипковым инструментам. Можно ли считать обоснованным вывод, полученный с помощью этого разделительно-категорического силлогизма? Очевидно, нет. Потому что для этого надо еще и знать, являются ли посылки верными и соблюдены ли правила таких силлогизмов, в частности, требование указывать все возможные альтернативы; в данном случае оно, кстати, не выполнено, так как существуют еще и ударно-клавишные струнные инструменты, к числу которых относится и рояль. Итоговое оценочное умозаключение может не высказываться прямо, а всего лишь подразумеваться, как это часто бывает со многими другими компонентами рассуждений. Но, по существу, оно всегда представляет собой условно-категорический силлогизм, уже известный нам modus ponens. Его первая, условная, посылка: если аргументы являются истинными суждениями, а умозаключение построено правильно, то тогда его вывод есть истинное (доказанное) суждение; вторая, категорическая: аргументы истинны, умозаключение правильно. Отсюда вытекает вывод о непреложной истинности тезиса. Таким образом, весь процесс доказательства в соответствии с его структурой распадается на три стадии: формулировка тезиса, подыскание аргументов, удовлетворяющих ряду специальных требований, и затем построение демонстрации и ее проверка. Можно выделить и еще одну, четвертую - образование оценочного условно-категорического силлогизма. Но его подготовка в любом случае растворяется в первых трех стадиях. Сам же modus ponens настолько прост, что после завершения работы на предыдущих стадиях его отдельная формулировка делается излишней. Результат проверки, конечно, может оказаться и отрицательным. Ведь нельзя исключать того, что доказательство проведено с ошибками. Тогда мы будем иметь дело уже с каким-нибудь вариантом опровержения. Приведем пример доказательства. Поль С. Брэгг высказал такой тезис: «Купить здоровье нельзя, его можно только зарабо­тать своими собственными постоянными усилиями». Этот тезис он обосновывает так: «Только упорная и настойчивая работа над собой позволит каждому сделать себя энергичным долгожителем, наслаждающимся бесконечным здоровьем. Я сам заработал здо­ровье своей жизнью. Я здоров 365 дней в году, у меня не бывает никаких болей, усталости, дряхлости тела. И вы можете добиться таких же результатов!» Различают несколько видов аргументов: 1. Удостоверенные единичные факты. К такого рода аргумен­там относится так называемый фактический материал, т. е. статистические данные о населении, территории государства, выполнении плана, количестве вооружения, свидетельские пока­зания, подписи на документах, научные данные, научные факты. Роль фактов в обосновании выдвинутых положений, в том числе научных, велика. Ценой десятков тысяч проведенных опытов, сбора научных фактов И. В. Мичурин создал стройную систему выведения новых сортов растений. Сначала он увлекся работами по акклиматизации изнеженных южных и западноевропейских плодовых культур в условиях средней полосы России. Путем гибридизации он сумел создать свыше 300 сортов плодовых и ягодных культур. Это яркий пример того, как подлинный ученый собирает и обрабатывает огромный научный фактический материал. 2. Определения как аргументы доказательства. Определения понятий обычно даются в каждой науке. 3. Аксиомы. В математике, механике, теоретической физике, математической логике и других науках, кроме определений, вводят аксиомы. Аксиомы — это суждения, которые принимаются в качестве аргументов без доказательства. 4. Ранее доказанные законы науки и теоремы как аргументы доказательства. 2. Понятие опровержения. Вполне допустимо вкладывать в термин "доказательство" расширенный смысл, так что опровержение станет его разновидностью. В определенной мере это оправдано и часто делается. Потому что в результате опровержения тоже появляются какие-то твердо установленные истины, пусть даже их содержанием являются не сама внешняя реальность, не предметы или явления, а чьи-то высказывания, которым дается новая оценка. Опровержение тоже имеет три обычных компонента всякого доказательства: тезис, аргументы и демонстрацию. Вместе с тем и их различие тоже нельзя игнорировать. Ведь в то время, как доказательство есть умозаключение об умозаключении, опровержение, в отличие от него, представляет собой умозаключение о доказательстве. Объектом внимания в этом случае являются положения, уже доказанные или кажущиеся таковыми. Опровержение имеет целью устранить их. С такой точки зрения доказательство и опровержение противонаправлены. Правда, можно было бы учесть то обстоятельство, что когда опровержение является правильным, когда в итоге его проведения открывается ложность тех истин, которые считались доказанными, то в таком случае одновременно открывается, что и само прежнее доказательство не являлось таковым на деле. Значит и опровержение тогда надо признавать не умозаключением о доказательстве, а умозаключением об умозаключении, ошибочно принятом за доказательство. Опровержение как логическое действие с учетом таких обстоятельств полностью подпадает под определение доказательства и могло бы рассматриваться какой-то разновидностью его проверки. И оно вдобавок может подразделяться на те же виды, что и доказательства. Опровержение - вид доказательного процесса, направленного на уже существующие доказательства для того, чтобы показать их несостоятельность. Не обязательно, чтобы в итоге опровержения родилась новая содержательная истина (хотя иногда она появляется в качестве сопутствующего продукта). Но обязательна новая обоснованная оценка существующим взглядам. В этом смысле опровержение не только разрушительно, но и созидательно; оно освобождает познание от неточных, поверхностных, скороспелых выводов и утверждений, проясняет представления о вещах, хотя прямо о них никогда не говорит. Опровержение - такая же необходимая составная часть познания, как и доказательство. Опровержение должно показать, что: 1) неправильно построено само доказательство (аргументы или демонстрация); 2) выдвину­тый тезис ложен или не доказан. Суждение, которое надо опровергнуть, называется тезисом опровержения. Суждения, с помощью которых опровергается тезис, называются аргументами опровержения. Существуют три способа опровержения: I) опровержение те­зиса (прямое и косвенное); II) критика аргументов; III) выявле­ние несостоятельности демонстрации. I. Опровержение тезиса (прямое и косвенное). Опровержение тезиса осуществляется с помощью следующих трех способов (первый — прямой способ, второй и третий — косвенные способы). 1. Опровержение фактами — самый верный и успешный способ опровержения. Ранее говорилось о роли подбора фактов, о методике оперирования ими; все это должно учитываться и в процессе опровержения фактами, противоречащими тезису. Долж­ны быть приведены действительные события, явления, статисти­ческие данные, которые противоречат тезису, т. е. опровергаемому суждению. Например, чтобы опровергнуть тезис «На Венере возможна органическая жизнь», достаточно привести такие дан­ные: температура на поверхности Венеры 470—480° С, а давле­ние — 95—97 атмосфер. Эти данные свидетельствуют о том, что жизнь на Венере невозможна, 2. Устанавливается ложность (или противоречивость) след­ствий, вытекающих из тезиса. Доказывается, что из данного тезиса вытекают следствия, противоречащие истине. Этот прием называется «сведение к абсурду» (reductio ad absurdum). Посту­пают так: опровергаемый тезис временно признается истинным, но затем из него выводятся такие следствия, которые противоречат истине. В классической двузначной логике (как уже отмечалось) метод «сведения к абсурду» выражается в виде формулы: а = а -» F, где F — противоречие или ложь. В более общей форме принцип «сведения (приведения) к абсурду» выражается такой формулой: (а - Ь) - ((а -» Ъ) - а). 3. Опровержение тезиса через доказательство антитезиса. По отношению к опровергаемому тезису (суждению а) выдвигается противоречащее ему суждение (т. е. не-а), и суждение не-а (антитезис) доказывается. Если антитезис истинен, то тезис ложен, и третьего не дано по закону исключенного третьего. Например, надо опровергнуть широко распространенный тезис: » «Все собаки лают» (суждение А, общеутвердительное). Для суждения А противоречащим будет суждение О — частноотрицательное: «Некоторые собаки не лают». Для доказательства по­следнего достаточно привести несколько примеров или хотя бы один пример: «Собаки у пигмеев никогца не лают». Итак, доказано суждение О. В силу закона исключенного третьего, если О — истинно, то А — ложно. Следовательно, тезис опровергнут. II. Критика аргументов. Подвергаются критике аргументы, которые были выдвинуты оппонентом в обоснование его тезиса. Доказывается ложность или несостоятельность этих аргументов. Ложность аргументов не означает ложности тезиса: тезис может оставаться истинным. Нельзя достоверно умозаключать от отрицания основания к отрицанию следствия. Но бывает достаточно показать, что тезис не доказан. Иногда бывает, что тезис истинен, но человек не может подобрать для его доказательства истинные аргументы. Случается и так, что человек не виновен, но не имеет достаточных аргументов для доказательства этого. В ходе опровержения аргу­ментов следует об этих случаях помнить. III. Выявление несостоятельности демонстрации. Этот способ опровержения состоит в том, что показываются ошибки в форме доказательства. Наиболее распространенной ошиб­кой является та, что истинность опровергаемого тезиса не вытека­ет, не следует из аргументов, приведенных в подтверждение тезиса. Доказательство может быть неправильно построенным, если нару­шено какое-либо правило дедуктивного умозаключения или сдела­но «поспешное обобщение», т. е. неправильное умозаключение от истинности суждения I к истинности суждения А (аналогично, от истинности суждения О к истинности суждения Е). Но обнаружив ошибки в ходе демонстрации, мы опровергаем ее ход, но не опровергаем сам тезис. Задача же доказательства истинности тезиса лежит на том, кто его выдвинул. Часто все перечисленные способы опровержения тезиса, аргументов, хода доказательства применяются не изолированно, а в сочетании друг с другом. 3. Правила доказательства и опровержения. Правила доказательства. 1. Правила тезиса: Тезис должен быть сформулирован точно и ясно, не должен допускать многозначности. Ошибки: Кто слишком много доказывает, тот не доказывает ничего. На всём протяжении доказательства тезис должен быть одним и тем же. Ошибка: подмена тезиса. 2. Правило аргумента: Аргументы должны быть истинными суждениями, не противоречащим друг другу. Ошибка: умышленное заблуждение – в качестве аргументов используются заведомо ложные факты. Превосходящее основание – в качестве аргументов используются такие факты, которые сами нуждаются в доказательстве. Аргументы должны быть достаточными для основания тезиса. Ошибка: мнимое следование. Аргументы должны быть доказаны независимо от тезиса. Ошибка: круг в доказательстве – тезис доказывается аргументом, а аргумент доказывается этим же тезисом. 3. Правило демонстрации, то есть при связывании тезиса с аргументами, должны быть соблюдены правила того умозаключения, по схеме которого строится доказательство. Ошибки: смешение относительного смысла высказывания с безотносительным – высказывание истинное в конкретных условиях, рассматривается как истинное для всех других условий. Смешение собирательного смысла понятия с разделительным. В опровержении (впрочем, как и в доказательстве) следует также соблюдать ряд общих правил. Рассмотрим  эти правила и связанные с  их нарушениями ошибки. Первая группа - правила и ошибки по отношении к тезису. 1. Тезис в ходе всего опровержения (или доказательства) должен оставаться одним и тем же. Если это правило нарушается, возникает ошибка, носящая название “подмены тезиса” (ignoratio elechi). Суть ее в том, что опровергается (доказывается) не тот тезис, который намеривались опровергнуть (доказать). Особое проявление подмены тезиса заключается в ошибке, носящей название: “Кто слишком много доказывает, тот ничего не доказывает” (Qui nimium probat, nihil probat). Она возникает тогда, когда стараются доказать вместо выдвинутого тезиса более сильное утверждение, могущее быть ложным. 2. Тезис должен быть ясным, не допускающим двусмысленности. Неясный по содержанию тезис не имеет никакой ценности, и следует требовать, например, в дискуссии, его уточнения. Вторая группа - правила и ошибки по отношению к аргументу 1. Аргументы должны быть истинными. Нарушение этого правила влечет за собой ошибку под названием  “ложный аргумент”  или “основное заблуждение” (error fundamentalis). Данное правило вытекает из того известного обстоятельства, что при ложных посылках заключение может получаться ложным. 2. При опровержении (или доказательстве) нельзя использовать не только ложные, но и недоказанные аргументы. Если для опровержения или подтверждения тезиса приводятся аргументы, хотя и не являющиеся заведомо ложными, но ранее не доказанные как истинные, то совершается ошибка, которая носит общее название “предвосхищение основания” (petitio principii). Такую ошибку содержит опровержение или доказательство, опирающиеся, например, на гипотезы, не проверенные на практике и поэтому не могущие рассматриваться, как вполне достоверные утверждения. “Предвосхищение основания” часто встречается в спорах, дискуссиях и даже в печатных исследованиях в таком виде: за аргумент принимается такое положение, которое хотя и не равнозначно тезису, но истинность которого прямо зависит от истинности самого тезиса. Особым случаем “предвосхищение основания” является ошибка называемая “круг в доказательстве”. Суть ее состоит в том, что за аргумент принимают положение, которое как раз и требуется доказать. Это означает, что или аргумент равнозначен тезису, но только выражен другими словами, или он является прямым логическим следствием тезиса. Проявлением  “предвосхищения основания” может быть в известных случаях “аргумент к скромности” (argumentum ad verecundiam) , который заключается в том, что - то или иное положение опровергают либо доказывают ссылками на высказывание авторитетного лица. В повседневной практике однако, следует уметь давать собственную продуманную аргументацию в пользу принятого тезиса  либо его опровержения, если нет желания прослыть несамостоятельно мыслящим человеком. 3. Тезис должен быть логическим следствием аргументов. Если это правило не соблюдается, то тезис не может считаться доказанным (либо опровергнутым). Ошибка, связанная с нарушением этого правила, носит общее название “не следует” (non sequitur). Известны также две следующие модификации ошибки “не следует”: а) “Аргумент к личности” (argumentum ad personam). Эту ошибку допускают в том случае, когда пытаются обосновать истинность или ложность утверждений какого-либо человека, ценность или бесполезность его дел и поступков и т.д. ссылками на его личные качества. б) “Аргумент к личности” (argumentum ad populum). Данная ошибка совершается теми, кто в своих выступлениях прибегает к демагогии, к аргументам не по существу, но вызывающим эмоциональный подъем у слушателей, не знающих истинное положение вещей, и тем самым отвлекает внимание от действительной сути дела.