Литература по Идеологии / Щербаков (Место мифа в политической идеологии)

Место мифа в политической идеологии Место мифа в политической идеологии

А.Е. Щербаков

Щербаков Александр Евгеньевич, аспирант ИСП РАН.

Специфика политической идеологии заключается в ее двойственности. С одной стороны, она представляет собой особую рационально-манипулятивную систему, с другой — охватывает область иррационального, инвариантного метаполитического сознания, т.е. включает в себя мифические, сказочные, утопические и фантастические элементы. Отсюда — важность изучения ее мифологической составляющей, тем более в современных условиях, когда политическая идеология становится неотъемлемой частью политического процесса. Ниже мы попытаемся обозначить некоторые актуальные темы исследования данного феномена.

Сегодня от мифа (как совсем недавно — от идеологии) чаще всего открещиваются, считая его некой “патологией”, разрушающей нравственные и политические основы общества. На наш взгляд, названный феномен нуждается в реставрационном научном анализе, который помог бы вернуть утраченные представления о его подлинных исторических и смысловых основах.

Одним из ключевых элементов формирования мифологической идеологии является “фильтр” доверия/недоверия, через который проходит та или иная информация. Обладая монополией на официально транслируемую информацию, государственная власть определяет степень актуальности/опасности поступающих сведений, интерпретирует происходящие в стране и мире события, формируя в подсознании масс выгодные для себя мнения. Главным каналом их распространения выступают, как известно, средства массовой информации. Печать, радио, телевидение активно участвуют в процессе создания современных мифов.

Кроме того, люди сами склонны искажать политическую информацию, упрощая и “приспосабливая” ее к привычным схемам, делая ее узнаваемой и устраняя внутренние противоречия. Так образуется единый мифологический фон, регулирующий символически-образную систему познания.

Мифология неразрывно связана с эволюцией образов богов и их творений. Но боги для нее не абстрактное понятие — их жизнь и борьба “реально совершались в сознании народов” [Шеллинг 1989: 264]. Пантеон богов в политической мифологии выполняет функцию защиты определенных интересов и ценностей, “концентрирует на себе максимальную сумму психической энергии” [Юнг 1994: 113], формируя “церковь” и собирая вокруг нее “общину верующих”.

 “Мифологическая церковь” имеет собственное эзотерическое знание (режим тотальной секретности), священные писания (“Капитал” Маркса, “Моя борьба” Гитлера, “цитатники” Мао Цзэдуна и т.п.) и бесчисленные комментарии к ним, свои ритуалы и таинства (заседания-молебны, чтения “закрытых писем”, восхваления, подарки-жертвоприношения, праздники и демонстрации), символы (лозунги, портреты, эмблемы), иерархию жрецов, святых и пророков, особо почитаемую гробницу с забальзамированными останками вождя-основателя (мавзолей), соборы (съезды партии, конгрессы Интернационала, собрания в честь Третьего Рейха) [Воронов 1998: 15; Мосейко 1996: 38].

Миф в политическом процессе обычно базируется на тройственной системе управления, основными субъектами которой выступают пророк, священник и идеолог. В истории эти образы нередко совмещались (Давид — пророк и царь; Ленин — вождь и учитель; Хомейни — великий аятолла, имам и руководитель страны).

Смена cимволического ряда означает не уничтожение прежних богов (тогда бы мы ничего не знали о них) — она лишь переносит их из настоящего в прошлое, отнимая у них право на исключительность. Мифы умирают, как умирает и сам человек. И страх, который он испытывает перед смертью, неизбежно передается его творениям. Отсюда — идея вечного возвращения, магического культа “нерушимости” и единства — в форме величественных монументов, гимнов [1] , религиозных и политических деклараций, обрядов и ритуалов, замкнутых союзов.

Мифологический политеизм всегда означал “переход к лучшему” — к плюралистическому, открытому взгляду на мир, к освобождению человека от власти, которая истощила свои ресурсы, замкнулась в себе и сдерживает любое развитие [Шеллинг 1989: 277].

Миф как “выражение коллективных желаний в образах демонических и божественных сил” [Кассирер 1993: 157] предполагает бинарную систему отношений — наряду с божественной сферой существует мир олицетворенного зла и пороков. Так, в основе христианского мировоззрения лежат две ключевые традиции. Августианская разделяет мир на “удел света и удел мрака” без какой-либо буферной зоны (“сверх-Мы” — “сверх-Они”). Традиция, которая восходит к теориям Фомы Аквинского, делит мир натрое, ограничивая рай и ад “областью естественного” (подобно идеям китайской “Поднебесной”), которая живет по своим законам, “хотя и под властью” Всевышнего (консервативно-нейтральное деление на “сверх-Мы Боги” — “Мы” — “сверх-Они Демоны”) [Аверинцев 1988: 234-235]. Таким образом, существуют две диаметрально противоположные области: “небесная страна” духовно “просветленных душ” и “антикосмос” — царство мертвых, подземная “цитадель” адских сил [Андреев 1991: 52].

Мифологическое сознание влияет на восприятие образа государства — оно может представать то как животворящий организм, мировой дух, то как паразитический нарост, пожирающий общественное тело, бюрократическая машина, давящая и эксплуатирующая народ. А внутри “божества-государства” размещается целая галерея мифологических субъектов, олицетворяющих добро или зло в самых различных их проявлениях. С точки зрения политической мифологии, история общества предстает как непрекращающаяся битва между добром и злом [2] .

Смена политической эпохи обычно сопровождается апокалиптическими предчувствиями представителей прежнего правящего класса. Это своеобразная “игра со временем”, попытка остановить его на то мгновение, которое позволило бы сделать свой последний выбор: умереть или перевоплотиться.

При апокалиптическом типе эсхатологии люди испытывают страх “перед гибелью того, что представлялось историческими святынями” [Бердяев 1995б: 160]. Но возможен и мессианский тип эсхатологических ожиданий, который сопровождается общим подъемом, ожиданием преображения и перехода в новый мир (“сверх-Мы” — “сверх-Они”). Приход Спасителя разрушит мир несправедливости и воздвигнет тысячелетнее царство избранных на основах добра и любви (милленаристский тип эсхатологии). В силу этих ожиданий фюреры и вожди, идеи мировой революции и всемирной теократии, вечного рейха и вечного Рима сменяли друг друга на протяжении всей истории человечества, приобретая с развитием цивилизации все более замысловатые и изощренные формы.

О.Шпенглер, проанализировавший мифологические типы культурных взаимосвязей, считал, что для античности были характерны статичность, наглядность (сакрализация некоторых предметов), абстрактность, отсутствие внутреннего идеологического напряжения, терпимость к еретическим культам. “Поэты и философы были вправе выдумывать мифы и переделывать лики богов в каком угодно количестве. Можно было высмеивать истории, приключающиеся с богами в драмах, сатирах и комедиях” [Шпенглер 1993: 608].

Западноевропейской культурно-мифологической традиции (фаустовский тип) свойственна динамичность; она создает “систематический устав богов”, утверждает господство силы, культ точных наук, эмпиризма, каузальности. В ней “от божественности какого-либо предмета, рощи, источника, наконец, статуи, представляющей бога, до божественности выдающегося человека, сначала героя, а затем бога, только один шаг” [Шпенглер 1993: 601]. Здесь ересь подавляется инквизицией с кострами, гильотинами, сожжением книг. В политической истории фаустовский человек усматривает развитие, ориентированное на определенную цель (ее логическим итогом стали идеи социализма и демократии).

Национальный миф тесно связан с психологией конкретного народа, представляющей собой “строго координированную систему идейно насыщенных образов” [Андреев 1991: 51], отраженную как в религиозно-философских теориях, искусстве, так и в повседневном укладе, обычаях, преданиях и культах. Национальная мифология составляет некую “вторую реальность”, возвышающуюся над обыденной трудовой жизнью народа. Время в мифе теряет свою историко-биографическую форму, становится священным. Повседневность относительна, механистична, однородна, она угрожает культурным вакуумом, “великой суетой в пустоте, за которой неминуемо следует ощущение бессмысленности существования”, а созидательная творческая деятельность заменяется “усталостью, поиском опьянения, скрытым страхом и нравственным безразличием” [Голосовкер 1987: 116-117].

Миф, с одной стороны, предстает как социальная сакрализация коллективом и во имя коллектива государственной власти, избранного класса, расы, вождя, т.е. это своего рода механизм подчинения народной воли определенному порядку, с другой — он обеспечивает самоутверждение в сфере неизвестного, бессознательного (ибо “образы и картины эмпирического мира, предстоящего нашему дневному сознанию, открывают нам не самую первореальность, а лишь знаки ее” [Бердяев 1995а: 207]). В первом случае мифологические представления носят ситуативный характер и потому менее устойчивы (миф о суверенитете народа, общая воля которого непререкаема, по Руссо; миф о пролетариате как классе-мессии, освободителе человечества, по Марксу; миф об избранной арийской расе, по Гитлеру, и др.). Во втором мы видим то же перенесение феноменального в область ноуменального, субъективного — в объективный мир, ту же “принудительную социализацию через условную ложь”, но максимально устойчивого порядка, функционирующего не в отношениях Я ® Другой в Мире, а в отношениях Я ® Мир (миф о государстве, миф об обществе, миф о расе и др.).

Мифологические представления на личностном уровне связаны прежде всего с ритуалами благословения, обживания человеком территории, освящения нового дома и т.п., а на уровне социума — с инаугурацией правителя, освящением войска и т.д. Знак-символ — основа любой политической силы, разработавшей свою мифологическую иерархию. Вновь открываемые земли каждый раз “обновлялись”, “творились заново” — с помощью креста, трезубца, орла. Знамя, партийная эмблема, молитва, клич — эти мифо-идеологические приемы всегда служили для поддержания в массах духа единства и идейной верности. В древности обрядово-магические символы представляли собой ключевые тотемные единицы, в которых предельно концентрировались верования людей и священность которых напрямую зависела от психологического настроя последних. Это могли быть Храм, Столб, Гора, Дерево, Башня, Город, выступающие в качестве врат в иной (утопический) мир [3] . Отрицание данных символов означало гибель основанных на них систем или отдельных их фрагментов — путем либо их разрушения, либо завоевания и ассимиляции (падение Константинополя).

Миф представляет собой не нечто завершенное и замкнутое — он, подобно расширяющейся Вселенной, постепенно обновляется, в него включаются новые элементы, а старые меняют свою форму. Динамика мифа циклична, что позволяет исследовать и чувствовать окружающий мир, каждый раз открывая в старых символах новые смыслы и вводя иные символы [Бердяев 1995б: 53, 67, 81]. У мифа есть устойчивое ядро (инвариант) и изменчивая дополнительная информация (трансформа) [Заводнюк 1996: 42-43]. Повторяемость в мифе — ритуальный магический круг вечности, защищающий человека, общество, государство, цивилизацию от страха перед смертью. Миф возвращает людей к первоначальной святости времени — это своего рода обряд очищения. Десакрализация мифа, разрушение магической защиты неизменно вызывает негативные чувства и ощущение потери смысла повседневной жизни, которая превращается в череду “пустых” разговоров и событий. В подобной ситуации подключаются компенсаторные мифологические механизмы, возвращающие социум к традиционным ценностям.

Время в мифе является своеобразным пересечением космических, экзистенциальных и исторических измерений. Космическое временное измерение определяется цикличностью суток и сменой времен года, что связано с вращением Земли вокруг Солнца. Историческое время линейно, оно одновременно направлено в прошлое и в будущее, в нем неповторимость различных эпох сочетается с относительной повторяемостью периодов (теория “воскрешения имаго” — возвращения исторических персонажей — С.Московичи и др.). Это — объективное, внешнее время.

Экзистенциональное временное измерение — внутреннее время субъекта. Оно зависит от характера и напряженности личностных переживаний [Бердяев 1995б: 157]. В нем мгновения могут восприниматься как бесконечность, а длительные периоды — как один миг. Экзистенциальное время метаисторично и строится по принципу вертикально пересекающихся “искривленных туннелей”. Оно прямо зависит от творческого воображения человека, которое поднимает его над рутиной обыденной жизни, заставляет осмысливать сотни вероятностей в существовании, проводит “сквозь однородность времени…. с помощью всевозможных отвлечений: массовых зрелищ, кино, театра, книг” [Дашевский 1997: 36, 39].

Особое место в функционировании символической общественно-государственной системы занимает литературное мифотворчество. Это своего рода собрание мифологических архетипов, которые существуют в художественном поле романа, повести, рассказа, стихотворения. Анализ творчества Пушкина, Толстого, Достоевского, Лескова, Горького, Шолохова и других писателей помогает осмыслить политические и общекультурные аспекты отечественной мифологии. В современной литературе отметим, в частности, произведение И.С.Шмелева “Лето Господне”, в котором ярко и образно отражена мифологическая роль праздников.

Праздник здесь — не упрощенная церемония в честь какого-либо события, не только дань уважения прошлому, но обряд, а точнее — ритуал восстановления мифа в настоящем, специфическая демонстрация священных национальных идеалов и императивов. В романе “Лето Господне” перед читателем разворачиваются целостные модели бытия, сменяющие друг друга на протяжении всего года (Рождество, Святки, Крещение, Масленица, Пасха, Троица, Покров и т.д.).

Мифологическое пространство-время едино. В нем набор разнообразных красок, звуков и запахов превращается в симфонию жизни. Священное пространство может сжиматься до размеров площади, стадиона, театра, стремится проникнуть в каждый дом. Наступление праздничного времени влияет и на пространственные категории. “Обновляются светила — зажигаются особенно яркие звезды — ‘святые, новые’, над землей стоит праздничное солнце — веселое, ‘пламенное, густое, больше обыкновенного’” [Ефимова 1992: 38]. Праздничная атмосфера рассеивает страх перед внешними и внутренними врагами, укрепляет веру в будущую победу. Праздники — это заклинание-призыв, отождествление себя с мифологическим героем (пророком, руководителем страны, партии, секты) [4] . В каждом уголке человек чувствует присутствие Бога, “кажется, что он повсюду. И все для него, что делаем. И город-храм, и мир-храм. Все… живет, движется, трудится во имя Его” [Элиаде 1994: 41].

В советской официальной мифологии, помимо праздников “религиозно-исторических”, существовал набор трудовых профессиональных праздников — дни геолога, шахтера, рыбака, металлурга, железнодорожника и т.д. (всего более 30). “Чествование передовиков, новаторов, ударников пятилетки рождало, по мнению советских идеологов, чувство коллективизма, причастности к общему делу, уважения к ветеранам труда, избранной профессии” [Ильинский 1987: 185]. В советских праздниках были свои магические элементы: торжественные собрания с президиумом за красным столом, демонстрации, военные парады, минута молчания, возложение цветов, салют, субботники и т.д. Причем их участники были заранее настроены на предстоящий ритуал. Канун праздника сопровождается мифологемой “изгнания” (наведение чистоты в доме, переодевание в новую, чистую одежду и т.д.) — так происходит очищение от будничной реальности и переход к мифологической. Проводы праздника тоже имеют символический смысл перехода к обыденной жизни (одевание рабочей одежды, снятие флагов и лозунгов и т.д.). “Изменения во времени влекут за собой изменения в пространстве, и наоборот — перемены в пространстве предвещают новое время” [Ефимова 1992: 38].

Мифологическое сознание не воспринимает прямой путь, ускоряющий движение, ведущий напролом к намеченной цели. Ускорение времени гибельно для мифа и его субъектов-носителей, оно способно вызвать катастрофические последствия в политической системе в целом. Задача мифа — предварять и замыкать процесс социальных инноваций, сначала нащупывая почву для назревших изменений, а после появления новых форм — наполняя их образно-символическим содержанием в массовом и индивидуальном сознании.

Большинство современных исследователей социально-политической мифологии отмечают в ее эволюции “классический” и “рационализаторский” периоды. Современные мифы, по убеждению некоторых авторов, “создавались людьми, действовавшими в высшей степени сознательно”. Эти люди выработали определенную рациональную “технику мифологического мышления, которая стала использоваться как боевая техника для внутренней и внешней войны” [Кассирер 1993: 158].

Несомненно, появление новых информационных технологий повлияло на форму, содержание и способы массовой трансляции мифологических установок. Но оснований для вывода о переходе от так наз. “первобытного”, “бессознательно-классического” мифа к “развитой” целенаправленной мифологии современности, на наш взгляд, нет. Человек по-прежнему остается заклинателем природы (homo magus), предсказателем судьбы (homo divinans), творцом социальных систем (homo faber) [Кассирер 1993: 157]. Дело лишь в усложнении современных методов управления (инструментом современной магии являются, в частности, избирательные технологии). Неизвестность, которую заклинал человек в древности, никуда не исчезла, и именно она продуцирует появление всевозможных паранаучных и мистических учений. Однако большая часть того, что мы объявляем суеверием, как утверждает П.К.Фейерабенд, содержит знания — либо утраченные, либо противоречащие научным. “Подлинное суеверие мы находим только там, где люди некритично следуют за духовными ‘фюрерами’, будь то инквизиторы, политики или ученые” [Фейерабенд 1986: 136].

Аверинцев С.С. 1988. Византия и Русь: два типа духовности. Закон и милость. — Новый мир, № 9.

Андреев Д.Л. 1991. Роза мира. Метафилософия истории. М.

Бердяев Н.А. 1995а. Опыт эсхатологической метафизики: творчество и объективизация. — Бердяев Н.А. Царство Духа и царство Кесаря. М.

Бердяев Н.А. 1995б. О работе и свободе человека: опыт персоналистической философии. — Бердяев Н.А. Царство Духа и царство Кесаря. М.

Воронов Ю.В. 1998. Идеократия. Историко-политические контексты. СПб.

Голосовкер Я.Э. 1987. Логика мифа. М.

Дашевский В.В. 1997. Социально-психологические особенности мифологизации политического сознания. Дисс. на соискание ученой степени кандидата психологических наук. М.

Ефимова Е.С. 1992. Священное, древнее, вечное… Мифологический мир “Лета Господня”. — Литература в школе, № 3-4.

Заводюк В.Г. 1996. Политический миф: инвариант и процессы трансформации. Дисс. на соискание ученой степени кандидата политических наук. Саратов.

Ильинский В.Н. 1987. Геральдика трудовой славы. М.

Кассирер Э. 1993. Техника наших современных политических мифов. — Октябрь, № 7.

Митрофанов П. 1996. Крестоносцы ХХ века. — Подольские зори, № 5.

Мосейко А.Н. 1996. Коллективное бессознательное и мифология современных этнических отношений. — Современная политическая мифология: содержание и механизмы функционирования. М.

Фейерабенд П.К. 1986. Против методологического принуждения. Очерк анархистской теории познания. — Фейерабенд П.К. Избранные труды по методологии науки. М.

Шеллинг Ф.В.Й. 1989. Историко-критическое введение в философию мифологии. — Шеллинг Ф.В.Й. Сочинения в 2-х томах. Т. 2. М.

Шпенглер О. 1993. Закат Европы. М.

Элиаде М. 1994. Священное и мирское. М.

Юнг К.Г. 1994. Психология бессознательного. М.

[1] Государственный гимн СССР начинался словами: “Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь”.

[2] “История человечества — это борьба созидающих и паразитирующих классов, борьба Добра со Злом; нещадная эксплуатация созидающих классов… объединяла на борьбу во имя Добра и Справедливости; Добро, победив Зло, утвердило всевластие созидающего труда; голосуя за кандидата народно-патриотических сил Г.А.Зюганова, избиратели будут голосовать за власть народа — Созидателя… за господство Закона и норм Демократии, за общество социальной справедливости, в котором нет эксплуатации…. Поддержим Б.Н.Ельцина — победит Зло, поддержим Г.А.Зюганова — восторжествует Добро” [Митрофанов 1996: 3].

[3] Примеры: планы строительства в фашистской Германии Вевельсбурга — грандиозного “Ватикана СС”; в СССР (после смерти Сталина) — Пантеона, “памятника вечной славы великих людей Советской страны”.

[4] Ср. ритуал поклонения Кивавиа в Новой Гвинее [Элиаде 1994: 65].