Институт социологии Российской Академии наук

СТРАХИ

и

ТРЕВОГИ РОССИЯН

Сборник статей

Издательство

Русского Христианского гуманитарного института

Санкт-Петербург

2004

УДК 882 ББК 88.55 С 70

Издание осуществлено при финансовой поддержке

Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ),

проект № 03-03-00385д

С 70 Страхи и тревоги россиян. — СПб.: Изд-во РХГИ, 2004. - 216 с.

В сборнике статей представлены результаты социологических ис­следований различных форм страха и тревожности россиян, которые осуществлялись на протяжении последних восьми лет. Особое внимание уделено анализу данных массовых опросов, проводившихся Центром изучения проблем катастрофического сознания Института социологии РАН как в различных регионах России, так и в Литве и на Украине.

Книга предназначена для социологов, а также всех тех, кто профес­сионально занимается проблемами тревожности населения и катастро­фического сознания или интересуется этими актуальными для сегод­няшней жизни вопросами.

© Коллектив авторов, 2004

© Русский Христианский гуманитар- ный институт, 2004

Содержание

Введение ............................................. 7

В.Н.Шубкин

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ КАТАСТРОФИЗМА

В РОССИИ ....................................... 23

Б. Я. Шубкин, В. А. Иванова

СТРАХ И ТРЕВОГА В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ОПАСНОСТИ XX ВЕКА И СПОСОБНОСТЬ ПРОТИВОСТОЯТЬ ИМ ............................ 60

В. А. Иванова

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ФОРМЫ СТРАХА: «ЗАПАДНИКИ»

И «ТРАДИЦИОНАЛИСТЫ» ........................ 96

Я. У. Астафьев, Ф. А. Хохлушкина

МАССОВЫЙ СТРАХ В РЕГИОНЕ .................... 110

В.Н.Шубкин, В. А. Иванова

СТРАХ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ:

УКРАИНА И ЛИТВА .............................. 139

Я. У. Астафьев

КАТАСТРОФИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ И МАССОВЫЕ КОММУНИКАЦИИ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ ..... 170

Заключение ........................................ 211

Авторы сборника .................................. 215

ВВЕДЕНИЕ

Настоящая книга — результат нескольких лет теоретиче­ских и прикладных исследований, а также размышлений по поводу одной из наиболее насущных проблем третьего ты­сячелетия — проблеме страха перед будущим.

Традиционно разнообразные формы страха и предчувст­вия катастроф являются существенным элементом общест­венного сознания. Сегодня эта тема стала едва ли не самой популярной, рейтинговой. Ей посвящены специальные раз­делы в периодических печатных изданиях и передачи на телевидении. Специфическим жанром кино являются филь­мы-катастрофы, в отношении которых прослеживается характерная особенность: чем масштабнее и достовернее по­казаны разрушения, чем сильнее представлено на экране че­ловеческое горе, тем больше сборы и выше отдача от вло­женных в кинофильм денежных средств.

К сожалению, однако, наряду с виртуальными в нашей жизни имеют место вполне реальные катастрофы и чрезвы­чайные ситуации. Современный человек стал свидетелем потрясений отнюдь не локального масштаба, таких как ми­ровая война, социальные революции, межнациональные конфликты, экологические бедствия. Такого рода катастрофы сказываются на психологическом состоянии очень многих людей. Даже представители правящих слоев и промышлен­ной элиты под воздействием стресса могут принимать реше­ния, влияющие на политику, экономику, бизнес.

Еще более существенным является то, что чрезвычайная ситуация ведет к развитию процессов, стимулирующих по­литическую нестабильность. Известно, что в критических

8 Введение

условиях у населения резко возрастает потребность в психо­логическом комфорте — в стремлении обрести безопасность и избавиться от дискомфортного состояния, выражающего­ся в недовольстве жизнью, депрессии, подавленности, чув­стве повышенной тревожности, страхе, неуверенности в себе и в своем будущем. Чем насущнее эта потребность, тем в большей мере она сопровождается желанием избежать дис­комфортного состояния как можно быстрее и как можно бо­лее радикальными методами. Зачастую это ведет к еще большей дестабилизации политической ситуации, поскольку люди могут прибегать к прямым действиям — демонстраци­ям, протестным акциям и тому подобное. В обществе возра­стает потребность в лидерах менее демократического, более авторитарного типа со свойственными для них способами нормализации ситуации.

Все эти обстоятельства делают настоятельной потреб­ность в научном исследовании катастрофического сознания и факторов, порождающих и поддерживающих его. Отме­тим, что проблема страха перед будущим в контексте воз­можной грядущей катастрофы является традиционной для научной мысли. В той или иной мере ее касались такие фи­лософы и ученые прошлого, как Эпикур, Аристотель, Пла­тон, Т. Гоббс, Р. Декарт, Б. Спиноза, Д. Юм, Л. Фейербах. До XIX века изучением различных опасностей, катастроф и их влияния на жизнь человека занимались преимущественно религиозные мыслители, а также некоторые представители естественных наук, в частности медицины.

Рубеж XIX—XX веков отмечен пристальным вниманием к проблеме страха и массового ожидания катастроф в обще­ственных науках, особенно в философии, психологии и со­циологии. Это обусловлено тем, что данный исторический период рассматривается учеными самых разных направле­ний как эпоха формирования так называемого кризисного сознания, в основании которого лежит идея глобального кризиса общества той эпохи. Концепция кризисного созна­ния оформляется окончательно в середине прошлого века как продукт осмысления коренной несостоятельности за­падного типа общества, его культуры и цивилизации вооб­ще. У истоков этого мировоззрения стоят А. Шопенгауэр

Введение 9

и Р. Вагнер с идеей «гибели богов» индивидуалистической западной культуры, а также Ф. Ницше с идеей культурного декаданса Запада. Свое развитие и популяризацию эти идеи получили у О. Шпенглера, выдвинувшего концепцию «зака­та Европы» под грузом гиперурбанизированной техноген-ной цивилизации.

Начиная с 20-х годов XX столетия, в значительной степе­ни под влиянием теоретических воззрений О. Шпенглера, количество публикаций по проблеме конца мира, вселен­ских катастроф увеличивается по экспоненте. Тем не менее число социологов, работы которых посвящены непосред­ственно проблеме страха и отношению к катастрофам как социальным, а не техногенным явлениям, очень ограничено. Первым эмпирическим исследованием в области катастроф принято считать докторскую диссертацию С. Принца, опуб­ликованную в 1920 году. За ней последовали работы Л. Кар-ра и Дж. Прасада, посвященные проблеме катастроф и соци­альных изменений.

В первой половине XX века среди крупнейших исследо­вателей данной проблемы следует особо выделить автора классических работ по макросоциологии катастроф русско-американского исследователя Питирима Сорокина. Сорокин полагал, что переживаемый современным обществом кризис носил интегральный характер и отражал одновременно не только кризис культуры, но и деградацию всех форм соци­альной, политической и экономической организации, отме­ченную взрывом войн, революций и кровопролитий, анар­хией, социальным, моральным и интеллектуальным хаосом, возрождением отвратительных форм жестокости, времен­ным разрушением больших и малых ценностей человече­ства, нищетой и страданием миллионов. Обращаясь к этой проблеме, Сорокин дает детальное описание влияния, ока­зываемого последствиями бедствий и катастроф на мысли­тельные процессы и поведение людей и на экономическую, политическую, социальную организацию и культурную жизнь общества. Большая часть работ Сорокина была посвящена изменениям в социальной структуре в периоды катастроф: индивидуальной и групповой мобильности, росту социаль­ного неравенства, реорганизации социальных институтов.

10 Введение

В этих условиях, утверждал ученый, среди значительной ча­сти населения распространяется апокалиптическое мышле­ние и разные психические эпидемии. Построение новой со­зидательной культуры и общества виделось Сорокину на основе формирования новой системы ценностей всего чело­вечества.

В целом до середины XX века образ будущего как в пред­ставлении ученых, так и в массовом сознании ассоциировал­ся более с надеждами, чем со страхом. Создание ядерного оружия как средства мгновенного тотального уничтожения всего живого ознаменовало наступление новой эры. Появле­ние «абсолютного оружия» сопровождалось взрывом ката­строфических, пессимистических, упаднических настроений и существенно изменило отношение общества к будущему. Страх перед угрозой применения средств массового уничто­жения, созданных самим человеком, пронизывает всю исто­рию второй половины предыдущего столетия.

В ходе Второй мировой войны «абсолютный эмпириче­ский страх» прочно укоренился в массовом сознании. Одно­временно резкое усиление техногенной нагрузки на природ­ную среду и самого человека привело к возрастанию числа катастроф и силы их воздействия. В связи с этим в 50-е годы среди социологов существенно возрос интерес к проблемам катастрофизма. Первые работы по данной проблематике американских ученых Л. Киллиана, Ч. Фрица, Э. Карантелли, Ф. Бэйтса, X. Уильямса, ведущих исследования в Чикагском университете (1949-1960), были посвящены в основном изучению коллективного поведения в пред- и посткатастроф-ных ситуациях.

Систематическое исследование проблем, связанных с ката­строфами, началось в 1963 году в специализированном цент­ре по изучению катастроф при Университете штата Огайо. В 1984 году он переместился в Университет штата Делавэр, где и по сей день ведутся исследования. Этот этап связан с именами Э. Карантелли, Р. Дайнса, ДеМарчи, А. Бартона, Г. Мура, Р. Тернера. Деятельность специализированного цент­ра по изучению катастроф была сфокусирована, во-первых, на организационных и общественных уровнях подготовки населения к возможным катастрофам, во-вторых, на изуче-

Введение 11

нии поведения людей, групп людей, организаций и общнос-тей в условиях чрезвычайных ситуаций и, в-третьих, на вос­становительном периоде после катастроф, причем все это изучалось в плане выявления личностных и общественных аспектов катастрофических процессов. Одновременно ве­лись исследования других аспектов чрезвычайных ситуаций, начиная от мотивации поведения людей при катастрофах и вплоть до того, как индивидуальное и организованное пове­дение в группах связано между собой и как эти поведенче­ские акты во время массовых бедствий затрагиваются меж­организационной координацией социальных действий. Часть исследователей занималась проблемой взаимосвязи органи­зованного и персонального поведения людей в группах, в силу которой осуществляется влияние общности на индиви­да и его поведенческие акты, а результатом этого становится формирование так называемого «терапевтического сообще­ства», помогающего людям лучше приспособиться к услови­ям катастрофного и посткатастрофного развития (Г. Бартон, Р. Дайне). А. Оливер-Смит и Г. Бартон исследовали индиви­дуальное и групповое поведение людей в экстремальных си­туациях в контексте нравственно-антропологических подхо­дов к этой проблеме: поступки людей детерминируются нравственными устоями и ценностями, разделяемыми груп­пой. Кросскультурное социологическое изучение катастро­фического поведения индивидов, групп и организаций про­водилось Э. Карантелли, Ф. Бэйтсом, В. Пикоком.

На основе этих исследований, их теоретических экспли­каций и построения соответствующих концептуальных схем и сложилось на рубеже 1960-1970-х годов новое направле­ние в социологии — социология катастроф, связанная с ис­следованием обширного класса разнородных явлений и про­цессов, объединяемых понятием «катастрофа».

Несмотря на совершенствование методов всестороннего социального и естественнонаучного исследования и анализа содержания и способов проявления различных природных, антропогенных (экологических, технологических) и соци­альных катастроф, человечество крайне медленно прибли­жается к разрешению главной проблемы — обеспечению высокого уровня глобальной безопасности. Поэтому и в

12 Введение

70-90-х годах XX века широко обсуждается проблема стра­ха (в основном по поводу социальных и антропогенных ка­тастроф) в отношении будущего.

С одной стороны, абсолютное оружие (ядерное или био­логическое) оказывается средством власти над жизнью целых народов и зачастую рассматривается как средство полити­ческого шантажа. Канадский социолог А. Шелдон отмечает, что реальность такой постоянной угрозы сопровождается периодами «моральной паники» — реального состояния об­щества, при котором отчетливо ощущается угроза разделяе­мым всеми ценностям и основаниям общепринятого образа жизни, а интеллектуальная элита общества стремится со­здать барьер (при помощи средств массовой информации формируя чувство тревоги за фундаментальные ценности общества) для отражения возможной угрозы политического шантажа. А. Шелдон выделяет три большие волны «мораль­ной паники», сопровождавшиеся гонкой вооружений и уси­лением чувства массовой тревоги: создание атомной бомбы в СССР, запуск спутника и Карибский кризис, война в Афга­нистане. Тенденция повторения одних и тех же патовых си­туаций сохраняется, усиливая техногенную нагрузку на при­родную среду и на человека.

С другой стороны, по мере развития цивилизации по­являются новые формы социального страха, которые воз­действуют на психику и сознание человека сильнее, чем страх перед силами природы. Одну из них описал Э. Тоффлер, определив ее как «шок будущего», который характеризуется внезапной, ошеломляющей утратой чувства реальности, вызванной страхом перед будущим. Миллионы людей охва­чены тревогой, они теряют способность разумно управлять событиями. Безотчетный страх, массовые неврозы, необуз­данные акты насилия - все это лишь слабые симптомы бо­лезни. На взгляд Тоффлера, суть этого парадокса состоит в том, что, подчинив себе силы природы, создав мощнейшую технику, человек изменил ритм и течение своей жизни. Но сам оказался неприспособленным к этому ритму и к ускоре­нию, ко все более усиливающемуся давлению событий, зна­ний, науки, техники, информации. Болезнь, называемая Тоффлером шоком будущего, поражает не только психику

Введение 13

людей и политическую структуру власти, она также накла­дывает свой отпечаток на экономику индустриально разви­тых стран.

Во второй половине 1960-х годов стала развиваться но­вая форма страха: страх человечества перед самим собой и собственными разрушительными возможностями, касающи­мися отношений с окружающей средой, что нашло отраже­ние в новом научном направлении — инвайронментализме. Эта природоохранная тенденция включает большой комп­лекс идей, основанных на признании человеческой ответ­ственности за все окружающее. Инвайронментализм возник как результат развития христианской этики и одновременно критики некоторых ее интерпретаций. Он впитал в себя так­же многие идеи восточной философии. Инвайронментализм соединил новые моральные требования, новую философию отношения человека к природе, новое искусство и политику (К. Боулдинг, Э. Шумахер, Т. Роббинс).

В самом конце XX века центр исследовательского интере­са переместился от посткатастрофных ситуаций к предката-строфным, сфокусировался на понятиях «риск», «страх», «защищенность». Исследование риска стало едва ли не ве­дущим направлением в европейской, американской и рос­сийской социологии в течение последних 20 лет (У. Бек, Э. Гидденс, Н. Луман, 3. Бауман и др.). Общим стимулом к развитию рискологии как особой отрасли социального зна­ния явился переход индустриально развитых обществ к но­вой фазе модернизации, именуемой высокой или поздней (У. Бек, Э. Гидденс). Непосредственным стимулом к форми­рованию данного направления стали чернобыльская ката­строфа, риск, порождаемый запаздывающим и неадекватным осмыслением социальных последствий научно-технического прогресса (развития генной инженерии) и новых эпидемий (СПИДа, коровьего бешенства) и в самое последнее время — опасность международного терроризма и формы борьбы с нею.

Основным предметом рискологических исследований стали процессы риск-рефлексии, понимаемые двояко: как рефлексия социальных институтов, массового и профессио­нального сознания по поводу текущих социальных измене-

14 Введение

ний и как столкновение общества с последствиями риска, с которыми оно не может справиться (ассимилировать или трансформировать), действуя в соответствии с ценностями и поведенческими стандартами индустриального общества. Немецкий социолог У. Бек, рассматривая риск как результат индустриальной революции и процессов модернизации, выдвинул концепцию современного общества как «общества риска», приходящего на смену современному западному об­ществу. Согласно его подходу, современное индустриальное общество по мере своего развития постепенно вытесняется «обществом риска» — обществом неопределенности, когда возможность контролировать риск является иллюзией, ког­да социальные, политические, экономические и индивиду­альные формы риска все более выходят из-под контроля со стороны институтов, обеспечивающих безопасность индуст­риального общества, при этом риск уже не рассматривается как нечто внешнее и контролируемое, как побочный эффект научно-технического прогресса и становится естественным, внутренне присущим модернизации явлением.

Суть концепции «общества риска» состоит в том, что по­рождение и распространение опасностей, продуцируемых обществом, угрожает его собственному существованию. Риск, который производит современное общество, противоречит общепринятым (традиционным) представлениям о безопас­ности. По этой причине риск способен подорвать фунда­ментальные основания конвенционального социального по­рядка, поэтому он становится политически и социально взрывоопасным. Общество риска — это новая парадигма об­щественного производства, это не выбор, который можно сделать или отвергнуть в ходе политических дискуссий. Оно есть порождение автономного динамизма модернизацион-ных процессов, которые слепы и глухи к собственным по­следствиям и опасностям.

Общество превращается в «общество риска» главным об­разом потому, что не рефлексирует ситуацию должным об­разом и вследствие этого производит все большее количе­ство опасностей. Выход из сложившейся ситуации ученый видит в усилении значимости политических решений, спо-

Введение 15

собных существенным образом влиять на сложившийся со­циальный и геополитический порядок.

Британский социолог Э. Гидденс делает акцент в своей социологической теории риска на процессе глобализации. Отмежевываясь от теории модернизации и постмодернизма, он утверждает, что феномен риска является одной из четы­рех атрибутивных черт «высокой современности» и отлича­ется от всего того, что наблюдалось прежде, как с объектив­ной, так и с субъективной точки зрения. Исследователь отмечает, что атрибутивность риска в условиях «высокой современности» определяется принципиальной неуправляе­мостью целого ряда ситуаций и процессов, угрожающих не отдельному индивиду или небольшим сообществам, а чело­вечеству в целом.

В работах немецкого социолога Н. Лумана риск изучается с онтологических позиций. По мнению исследователя, риск ставит под сомнение рациональную природу деятельности человека, поскольку анализ социального риска с точки зре­ния рационального поведения индивида, а значит, и воз­можности предсказания результатов социального действия, не вполне адекватен. Признавая продуктивность рационали­стической традиции в понимании сущности риска, Н. Луман отмечает, что дихотомия «норма—отклонение» не отражает специфику современного общества.

Специфика же современного общества, по его мнению, состоит в том, что зависимость будущего от принятия реше­ний многократно возросла. Сейчас людей или организации можно определить как коренную причину перехода риска в стадию катастрофы. Основными категориями социологиче­ской концепции Н. Лумана выступают коммуникация, реше­ние, технология. По мнению исследователя, идея о том, что потери и ущерб могут быть объяснимы в терминах комму­никации, вполне социологична и является базой для социо­логического анализа риска в современном обществе.

Разрабатывая концепцию индивидуализированного об­щества, британский социолог 3. Бауман отмечает, что совре­менное общество отличают усиление роли неконтролируе­мых человеком сил и тенденций, нарастание неуверенности и неопределенности, подавление тех проявлений человече-

16 __ Введение _______________

ского духа, которые в прошлом вдохновляли людей на соци­альные преобразования.

Важным признаком современного индивидуализирован­ного общества, по мнению исследователя, является утрата че­ловеком контроля над большинством значимых социальных процессов и прогрессирующая в связи с этим незащищен­ность личности перед лицом неконтролируемых ею перемен.

В последние десятилетия, отмечает Бауман, проблема не­безопасности, включающая в себя наряду с отсутствием без­опасности и незащищенность, стала исключительно острой и злободневной. Явление, которое исследователи стараются сегодня постичь, — это совокупный опыт неуверенности че­ловека в своем положении, в своих правах и доступности средств к существованию, неопределенности относительно преемственности и стабильности в будущем, отсутствия бе­зопасности для физического существования человека, его личности и окружения. По мнению Баумана, главное, чем занято сегодня общество, — это убеждение самого себя в том, что нарастающая неопределенность есть естественный способ существования. Наше общество риска, полагает социо­лог, сталкивается с ужасающей проблемой, когда дело дохо­дит до примирения его членов с неудобствами повседневной жизни и страхом, испытываемым по отношению к ней.

В сравнении со столь широким спектром зарубежных ис­следований, отечественными социологами изучение ката­строф долгое время практически не велось. Это объясняется рядом факторов, важнейшим из которых можно считать гос­подство в Советском Союзе на протяжении не одного де­сятилетия доктрины абсолютной безопасности, которая в определенной мере пока еще сохраняется в практике госу­дарственного управления Россией. Абсолютная безопасность предполагает полную защищенность социально-экономи­ческой и экологической систем от природных и антропоген­ных угроз. При этом подразумевается, что природный риск существует постольку, поскольку объективно существуют опасные природные процессы и явления, но он пренебрежи­мо мал, так как обеспечиваемые меры защиты человека и природы (главным образом инженерно-технические) дела­ют их практически неуязвимыми. Тезисы «Человек — хозя-

__________ Введение 17

ин природы», «Человек — покровитель природы», активно пропагандировавшиеся долгое время в СССР, — наглядное тому подтверждение. Так как официальная политика (идео­логия) государства вплоть до середины 1980-х годов исхо­дила из догмата о безграничных возможностях инженерной мысли и техники в сфере освоения природы, над всеми чрез­вычайными ситуациями, авариями, катастрофами существо­вала завеса строгой секретности, ибо подобных ситуаций просто не могло возникать в социалистическом обществе.

Чернобыльская катастрофа заставила заговорить о воз­можностях междисциплинарного, и в том числе социологиче­ского, исследования риска и катастроф в России. С 1989 года появляются первые публикации российских исследователей об экспертизе технологических катастроф и экологических кризисов, об организации управления в чрезвычайных ситу­ациях и о социодинамике катастроф. С 1990 года достоянием общественности становятся результаты первых социологи­ческих исследований чернобыльской катастрофы и ее по­следствий (О. Н. Яницкий, А. Г. Злотников, А. В. Мозговая), появляются исследования методологических основ типоло­гии катастроф и экстремальных ситуаций (Е. М. Бабосов), а также ряд работ российских, украинских и белорусских ис­следователей, анализирующих социальные, социально-эко­номические, социально-психологические, демографические и цивилизационные аспекты чернобыльской катастрофы, землетрясения в Армении и радиационных катастроф (В. Н. Абрамова, К. К. Бабиевский, М. И. Бобнева, Ю. И. Де­рюгин, Г. Ф. Куцев, Г. А. Несветайлов, Л. Г. Новиков, А. Б. Си­нельников, Е. В. Шлыкова, Ю. Н. Щербак и др.).

Теоретико-методологические проблемы сохранения устой­чивости и безопасности социальных и экономических сис­тем в условиях возрастания техногенных и социогенных рис­ков и катастроф активно обсуждаются сегодня и российскими социологами О. Н. Яницким и А. В. Мозговой. Ими были рассмотрены теоретические аспекты проблемы и проведен ряд эмпирических исследований.

Опираясь на работы У. Бека и ряда других западных со­циологов, а также на собственные исследования, Яницкий сформулировал принципы концепции «общества риска»

18 Введение __

применительно к российским условиям. Яницкий утвержда­ет, что современная Россия является «обществом всеобщего риска», предпосылками чего выступают: отсутствие или пре­имущественно традиционный, в отличие от инновативного, характер риск-рефлексии (политической интерпретации рис­ка отдельными коллективными социальными субъектами) в профессиональной культуре и научном познании; запазды­вающий характер институализации риск-рефлексии или пренебрежение ею; стирание грани между социальной нор­мой и патологией в массовом сознании. В этом аспекте для теоретической социологии особый интерес представляют механизмы формирования рискогенных сред и ситуаций, формы реакций на них, а также феномен запаздывающих культурных и институциональных изменений и формирова­ния негативных, сохранительных и иных форм солидарнос­ти. Главный источник катастрофичности общества риска, как отмечает Яницкий, заключается в пересмотре основопо­лагающей нормативной модели общества. Ее суть в смене позитивной логики общественного развития на негативную. Нормативный идеал прошлых эпох — достижение равенства, «общества всеобщего риска» — безопасности. Сегодня нор­мативный идеал общества приобретает защитный харак­тер — не достижение лучшего, а предотвращение худшего.

Основу научной концепции Мозговой составляют теоре­тико-методологические разработки подходов к социологи­ческому анализу рисковой коммуникации. На основе изуче­ния механизмов создания, транслирования и управления риском и механизмов рисковой коммуникации как атрибу­тивной характеристики современного мирового социально­го производства риска Мозговая исследует проблемы риска и социальной безопасности в современном российском обще­стве и анализирует специфику отношения к различным типам риска и моделей поведения тех или иных социальных групп в период трансформации социального, экономического и правового уклада. Особое внимание в теоретико-эмпириче­ских исследованиях Мозговой уделяется проблемам операци-онализации основных понятий проблемного поля рисколо-гии и социологии катастроф, а также ориентированности на практику управления риском, в рамках которых социологиче-

_________ Введение ____ 19

ские исследования риска выступают элементом научного обес­печения разработки эффективных управленческих решений.

В целом науковедческий анализ позволяет говорить о том, что основной областью интереса рискологии в России являются эмпирические, четко ориентированные на практи­ку исследования риска. И здесь успешно развиваются самые разнообразные исследовательские направления: социальные аспекты риска и безопасности, математические подходы к оценке различных типов технологического риска, управле­ние риском и рисковая коммуникация, социальные и психо­логические аспекты риска.

За прошедшее десятилетие, как считают исследователи, в России сложился категорийно-понятийный аппарат, необ­ходимый для описания опасностей, негативных ситуаций и угроз и моделирования катастрофических процессов, одна­ко, в отличие от западной, социальная наука в России более ориентирована на изучение субъективного восприятия опас­ностей и катастроф: отечественными социологами ведутся систематические исследования современной специфики соци­альной тревожности и катастрофического сознания в целом.

Важными для нашего исследовния и определенно связан­ными с проблемой являются работы Ю. А. Левады и его коллег, посвященные феномену «советского человека», в рамках которой ведется мониторинг тревожности россиян, а также работы Н. Ф. Наумовой, рассматривающей взаимо­связь социальных перемен и адаптационных стратегий.

Серьезным вкладом в теоретико-методологическое ис­следование феномена страха перед социально значимыми событиями и процессами следует считать работы В. Э. Шля-пентоха, В. Н. Шубкина и В. А. Ядова, посвященные изуче­нию катастрофического сознания в России и других постком­мунистических странах (в Болгарии, на Украине, в Литве). Масштабные теоретико-эмпирические исследования, прове­денные российскими и американскими социологами, впер­вые затронули проблему страха как уникального социального феномена. Важное теоретическое и методологическое значе­ние имеет проведенное ведущими отечественными социоло­гами изучение функций страха, динамики этого явления в социальной жизни различных обществ, интенсивности и

20 Введение ______

распространенности страха (тревожности) в России. Боль­шой интерес представляет предпринятое учеными изучение феномена «катастрофического сознания» — особого типа ментальности, получившей широкое распространение в Рос­сии и некоторых других постсоветских странах. Социологи изучают интенсивность различных типов страха, причем не только в статике, но и в динамике. Регулярно осуществляются массовые опросы населения, результаты которых сопостав­ляются с исследованиями, проводящимися по аналогичной методике в других странах. Благодаря таким сравнениям ученые получили возможность выявить и проанализировать субъективные мотивы поведения индивидов и социальных групп в критической ситуации и оценить качество жизни представителей различных слоев, этнических и националь­ных общностей. Актуальность такого анализа в огромной степени возрастает сегодня в условиях все увеличивающейся изменчивости современного общества.

Украинские социологи (Е. И. Головаха, Н. В. Панина) свя­зывают наличие высокого уровня страха с проблемой рас­пространения ценностного вакуума и социальной патологии в постсоветском обществе. Они считают, что восприятие опасности или катастрофы и их оценка — это социальный процесс, зависящий от принципов, которые направляют по­ведение и влияют на принятие решений при определении опасности. Восприятие и оценка риска происходят на почве культурных норм и ценностей.

По мнению Ж. Т. Тощенко, изучение феномена «социаль­ного настроения», важным составляющим которого является страх, станет в ближайшее время ключевым, определяющим показателем, наиболее достоверным индикатором состоя­ния формирующегося в России гражданского общества, и именно по этому параметру можно будет судить о происхо­дящих переменах с точки зрения социологии.

Настоящий сборник статей является итогом многолетне­го изучения проблем массовых форм страха в России, осу­ществленного под руководством профессора В. Н. Шубкина.

Статья В. Н. Шубкина «Исторические предпосылки ката-строфизма в России», открывающая книгу, посвящена вопро­сам генезиса страха и катастрофического сознания в нашей

_____________ Введение 21

стране. В ней рассматриваются формы страха, бытовавшего в России в дореволюционный период, и анализируется спе­цифика катастрофического сознания, сформировавшегося после октябрьского переворота. Исследуются социально-экономические и демографические процессы, способствую­щие появлению и интенсификации массовых типов страха в современной России.

Совместная работа В. Н. Шубкина и В. А. Ивановой «Страх и тревога в современной России: опасности XX века и способность противостоять им» представляет теоретико-эмпирический анализ результатов массовых опросов 1996 и 1999 годов, проведенных в рамках международного проекта «Катастрофическое сознание в современной России». В ней анализируется отношение россиян к различным социальным опасностям, а также взаимосвязь характеристик респон­дентов и интенсивность проявляемого ими чувства страха. Рассматриваются субъективные механизмы выхода из кри­тических ситуаций и способы преодоления людьми ката­строфических состояний.

Публикуемая в настоящем сборнике работа В. А. Ива­новой «Политические формы страха: "западники" и "тради­ционалисты"» открывает интересный ракурс в изучении ка­тастрофического сознания. Сгруппировав отвечавших по характеру их отношения к политическим партиям и пер­спективам преобразования страны, автор выявил две боль­шие группы населения - граждан, придерживающихся либе­ральных взглядов и так называемых «державных». Анализ показал, что традиционалисты проявляют более высокий уровень тревожности практически по всем показателям.

В статье Ф. А. Хохлушкиной и Я. У. Астафьева «Массовый страх в регионе» привлекается к изучению новый материал — данные обследования катастрофического сознания населе­ния Красноярского края. Опрос проводился сразу же после известных событий 11 сентября 2001 года — атаки авиатер­рористов в США, что не могло не сказаться на его резуль­татах. Исследование выявило более высокий уровень тре­вожности у представителей этого региона по сравнению с общероссийским, что, впрочем, следовало ожидать, учиты­вая нынешнее социально-экономическое состояние этого некогда богатейшего края.

22 Введение

Еще одна статья В. Н. Шубкина и В. А. Ивановой «Страх на постсоветском пространстве: Украина и Литва» посвящена вопросам живучести прежних форм страха в странах бывше­го Советского Союза и национальной специфике формиро­вания новых. В. Н. Шубкин и В. А. Иванова приводят инте­ресные кросскультурные данные, из которых следует, что наибольшей величины достигает тревожность на Украине, где катастрофическое сознание населения граничит с пани­кой, а наименьшей — в относительно благополучной Литве.

Книга завершается работой Я. У. Астафьева «Катастро­фическое сознание и массовые коммуникации: к постановке проблемы», где намечаются новые перспективы изучения страха россиян. В ней рассматривается взаимосвязь массо­вых тревог и современных медиапосредников, в первую оче­редь телевидения. Страх оказывается текущей практикой средств массовой коммуникации, которая носит амбивалент­ный характер, выполняя одновременно компенсаторную и аномическую функции, в целом способствуя снижению каче­ства жизни и развитию катастрофического сознания.

Авторы полагают, что сборник статей представляет опре­деленный интерес для специалистов, занимающихся изуче­нием социальных аспектов страха и проблемами риска, а также для широкого круга читателей, которые стремятся по­нять современные социальные проблемы и реально оцени­вать будущее. Каждая статья построена на эмпирическом материале, и поэтому ее содержание представляет не только точку зрения автора, но может быть интересно и как доку­мент своего времени.

Пользуясь случаем, авторы выражают особую призна­тельность за помощь в реализации данного проекта профес­сору В. Э. Шляпентоху, профессору В. А. Ядову и профессору Д. Л. Константиновскому. Кроме того, авторы выражают свою глубокую благодарность сотрудникам Института социоло­гии РАН: Г. А. Чередниченко, Е. Д. Вознесенской и С. А. Лан­ской, без постоянной поддержки и помощи которых эта книга никогда бы не была бы написана.

В. А. Иванова, Я. У. Астафьев

В. Н. Шубкин

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ КАТАСТРОФИЗМА В РОССИИ

СТРАХ В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ

В ходе тысячелетней истории России происходило как бы развертывание катастрофического сознания населения, раз­витие структуры страха, опасений, тревог. Обнаруживается группа сквозных типов тревог, которые пронизывают всю нашу историю, проходя сквозь века. Уже на первых этапах развития государства Российского происходят внезапные природные бедствия, такие как пожары, засухи, землетрясе­ния, и вместе с ними начинают проявляться внешние угрозы со стороны кочевников, половцев, татар.

Рассматривая характер и интенсивность форм страха на Руси, необходимо учитывать своеобразие развития этой страны, ее отличия от условий Западной Европы. Они отчет­ливо проявляются уже в древнейшую эпоху, поскольку вос­точные славяне с первых своих шагов оказались в географи­ческой и международной обстановке, совсем не похожей на ту, в которой оказались, скажем, германские племена, начав­шие новую европейскую историю. «Там, - писал В. О. Клю­чевский, - бродячий германец усаживался среди развалин, которые прямо ставили его вынесенные из лесов привычки и представления под влияние мощной культуры, в среду по­коренных ими римлян или романизированных провинциа­лов павшей империи, становившихся для него живыми про­водниками и истолкователями этой культуры. Восточные славяне, напротив, увидели себя на бесконечной равнине, своими реками мешавшей им плотно усесться, своими леса-

24____________в.н.шубкин_____________

ми и болотами, затруднявшей им хозяйственное обзаведе­ние на новоселье, среди соседей, чуждых по происхождению и низших по развитию, у которых нечем было позаимство-ваться и с которыми приходилось постоянно бороться, в стране ненасиженной и нетронутой, прошлое которой не оставило пришельцам никаких житейских приспособлений и культурных преданий, не оставило даже развалин, а только одни бесчисленные могилы в виде курганов, которыми усея­на степная и лесная Россия. Этими первичными условиями жизни русских славян определилась и сравнительная мед­ленность их развития и сравнительная простота их обще­ственного состава, а равно и значительная своеобразность и этого развития и этого состава»¹. Этим определяется и струк­тура страха и тревог россиян, которая, трансформируясь в ходе исторического развития, дает о себе знать до сих пор.

Если история России есть история страны, которая не­прерывно колонизируется населением, то, естественно, ве­лика была зависимость людей от ландшафта, и в первую очередь от таких элементов природной среды, как лес, степь, река. И русский человек делал их объектом страха. Лес — это темное царство лешего одноглазого, который любит кура­житься над путником, забредшим в его владения. Степь была вечной угрозой для Древней Руси. Борьба со степными кочевниками и татарами, длившаяся с VIII века до конца XVII века, — самое тяжелое воспоминание, глубоко врезав­шееся в память русского и наиболее ярко выразившееся в его былевой поэзии. «Тысячелетнее и враждебное соседство с хищным степным азиатом, - отмечал В. О. Ключевский, -это такое обстоятельство, которое одно может покрыть не один европейский недочет в русской исторической жизни»². Только на реке русский человек оживал, здесь никаких серь­езных недоразумений не было. Она не грозила ни бурями, ни подводными камнями, приучала к порядку, к закономер­ностям. Он держался ее, на берегу ставил свое жилье. Она и поила, и кормила его и обеспечивала и летнюю, и зимнюю дорогу.

¹ Клюгеестп В. О. Соч.: В 9 т. М., 1988. Т. 1. С. 48.

² Там же. С. 84.

Исторические предпосылки катастрофизма в России 25

Колонизация, переселенческая бродячесть, ощущение временности и ненадежности своего пребывания здесь, в этом месте, на этой земле, с одной стороны, воспитывали из поколения в поколение пренебрежительное равнодушие к благоустройству дома, с другой — способствовали воспри­имчивости к разного рода угрозам, природным и обществен­ным. Может быть, этим объясняется и тот исторический факт, что принесенная вместе с христианством мысль об от­речении от мира как о вернейшем пути к спасению так живо была воспринята русским обществом и дала высокие образ­цы иноческого подвижничества.

Психология великоросса была своенравна, как и характер отразившейся на ней природы. Тяжелый климат, суровые условия как бы смеются над самыми осторожными расчета­ми, обманывают великоросса и подталкивают его к тому, что­бы капризам природы противопоставить собственное своен­равие. Эта наклонность играть на удачу, дразнить счастье — путь к пониманию великорусского «авось». Резко континен­тальный климат отпускает очень мало подходящего времени для земледельческого труда. Здесь привыкли дорожить яс­ным летним рабочим днем, когда нужно спешить, выклады­ваться, работать лихорадочно и споро. Ни один народ в Ев­ропе не способен к такому напряжению труда на короткое время, но нигде в Европе мы не найдем и такой непривычки к размеренному неспешному труду, как в Великороссии.

Житейские случайности приучили здешних жителей больше обсуждать пройденный путь, больше оглядываться назад, чем думать о будущем, смотреть вперед. Это умение и есть то, что мы называем задним умом. Поговорка «Русский человек крепок задним умом» — также результат влияния на него природы Великороссии.

На этот общий природный фон накладываются уже осо­бенности психологии великоросса, обусловленные истори­ческими обстоятельствами. И здесь прежде всего следует иметь в виду огромное влияние принятия христианства. Еще Владимир Святой в своем уставе определяет положение церк­ви в государстве. Его сын Ярослав развил основы церковной юрисдикции. Система судопроизводства в уставе Ярослава

26____________в.н.шубкин_____________

построена на различении понятий греха и преступления. Грех понимается как нравственная несправедливость или неправда, как нарушение божественного закона, и им ведает церковь. Преступление — это неправда противообществен­ная, нарушение закона человеческого, и им ведает государ­ство, причем преступление — это деяние, которое наносит материальный или нравственный ущерб другому, тогда как грех — это не только деяние, но и мысль о деянии, которым грешник может причинить вред другому или самому себе. На этих предпосылках и построен церковно-судный порядок в уставе Ярослава. Благодаря этому дела только греховные судились церковной властью, дела греховно-преступные раз­бирались княжеским судьей с участием судьи церковного.

Церковная иерархия влияла прежде всего на частные гражданские, и особенно семейные, отношения. Церковь ис­подволь прививала новые понятия и отношения, перевоспи­тывала людей, глубоко воздействовала на юридический и нравственный уклад общества. Она объединяла людей раз­ных сословий во имя целей религиозно-нравственного служе­ния, или во имя чувства сострадания и милосердия. Церков­ное общество было как бы параллельным государственному, объединяя людей разных сословий во имя равенства и рели­гиозно-нравственных побуждений.

Все это не могло не влиять на психический склад велико­росса, на его восприятие окружающего мира, на его тревоги и страхи.

Глубокое влияние православия на сознание и поведение жителей Руси нельзя, разумеется, анализировать без учета тех конкретно-исторических событий, которые происходи­ли в этот период, прежде всего многовековой борьбы с кочев­никами. «Эта почти двухвековая борьба Руси с половцами, — писал В. О. Ключевский, — имеет свое значение в европей­ской истории. В то время как Западная Европа крестовыми походами предприняла наступательную борьбу на азиатский Восток, когда и на Пиренейском полуострове началось такое же движение против мавров, Русь своей степной борьбой прикрывала левый фланг европейского наступления. Но эта историческая заслуга Руси стоила ей очень дорого: борьба

Исторические предпосылки катастрофизма в России 27

сдвинула ее с насиженных днепровских мест и круто изме­нила направление ее дальнейшей жизни»³.

Серьезным фактором, формировавшим специфические постоянные формы страха и тревоги населения, было мон-голо-татарское иго (1243—1480), установленное в результа­те нашествия Батыя и состоявшее в эксплуатации русских земель пришельцами из Азии. Оно продержалось более двух столетий и оказало огромное влияние на психический облик русских. Монголо-татарское иго резко затормозило эконо­мическое развитие Руси и явилось одной из главных причин отставания от западноевропейских стран.

Борьба с игом продолжалась столетия, с тех пор как в 1237—1238 годах Москва была захвачена татарами Батыя. Тверские князья в начале XIV века считали, что нужно про­должать войну с татарами, а не сдаваться им. Сын Михаила Тверского Александр на увещевания покориться ответил тем, что поднял свой город против татар и истребил нахо­дившееся в Твери татарское посольство в 1327 году.

Осторожные московские князья смотрели на положение дел иначе. Они считали, что с Ордой нужно действовать не оружием, а угодничеством и деньгами. Никто из князей чаще Калиты не ездил на поклон в Орду. И конечно, он при­езжал туда не с пустыми руками. Он ревностно выполнял все приказы хана. Под его предводительством татары разорили Тверское княжество. Благодаря этому он добился от хана старшего великокняжеского стола в 1328 году.

С тех пор Северная Русь начала отдыхать от постоянных татарских набегов. Летописец отмечал, что сорок лет на Ру­си была «великая тишина и население благодарило за это Москву». За эти годы выросло два поколения людей, сво­бодных от безотчетного ужаса, который их деды испытыва­ли перед татарским нашествием. Эти свободные от страха перед татарином люди и вышли на Куликово поле.

Татары, завоевав Русь, на первых порах сами собирали дань. Для этого в течение 35 лет они через присылаемых из Орды численников проводили поголовную перепись народа (за исключением духовенства). Но потом татары стали по-

³ Клюгевский В. О. Соч.: В 9 т. Т. 1. С. 284-285.

28___________в.н.шубкин_____________

ручать сбор дани великому князю. В его руках это послужи­ло могучим орудием политического объединения удельной Руси. Под руководством Москвы вся Северная Русь высту­пила против Орды на Куликовском поле. Это дало москов­скому князю статус национального вождя Северной Руси в борьбе против внешних врагов.

В этот же трудный период, когда татары опустошали Ки­евскую Русь, митрополичья кафедра была перенесена в Моск­ву. Москва становится церковной столицей Руси задолго до того, как она стала столицей политической. Именно тогда, в XIV веке, среди населения установился взгляд на великого князя московского как на образцового правителя-хозяина, который обеспечивает внутренний мир и внешнюю безопас­ность, избавляя народ от того ужаса и страха, которые он испытывал в течение нескольких веков.

Как видно, в ходе тысячелетней истории России происхо­дил, с одной стороны, процесс развертывания страхов: но­вые конкретно-исторические условия порождают новые формы опасений и тревог. С другой стороны, все более обна­руживается, что существует группа сквозных типов страха, которые практически сохраняют свою силу и влияние на протяжении всей истории. Их очень важно иметь в виду по­тому, что они очень живучи, сохраняются порой не столько в сознании, сколько в подсознании народа, и неожиданно выплескиваются, становясь важнейшими факторами поведе­ния в массовых социальных движениях. Мы уже столкнулись с причинами некоторых из них. Это природные факторы, обусловившие возникновение и развитие специфической российской ментальности. И это, разумеется, угроза вне­шних нашествий, агрессии. Да и как могло быть иначе. Ведь великорусское племя, формируясь тяжело и терпеливо, пе­режило столько, сколько вряд ли переживал какой-нибудь другой европейский народ. На протяжении 234 лет (1228— 1462) Северная Русь вынесла 90 внутренних усобиц и до 160 внешних войн, при неурожаях и неисчислимых пожа­рах. «Выросши среди внешних гроз и внутренних бед, быст­ро уничтожавших плоды многолетней кропотливой работы, оно чувствовало потребность в политическом сосредоточе­нии своих неустроенных сил, в твердом государственном по-

Исторические предпосылки катастрофизма в России 29

рядке, чтобы выйти из удельной неурядицы и татарского по­рабощения» ⁴. Эта потребность и была скрытой, но могуще­ственной причиной особой роли великого князя московского, а затем государя, царя, в жизни населения страны, в измене­нии его менталитета. По мере формирования государства Российского все большее влияние на подданных начинает оказывать личность правителя. Оно сказывается на характе­ре страха и тревоги. Взгляды государя как бы тиражируются, охватывая в первую очередь ближайших к нему людей, вер­шину пирамиды власти. Шизофренические тревоги правите­ля насильственно внедряются, чтобы сделать максимум окружающих его людей соучастниками его политики, не за­быв и преступлений. В то же время по мере формирования и отчуждения властвующей элиты для нижних этажей пира­миды все более очевидным становится, что утверждается новое царство - царство полного произвола и беззакония. Этот тип страха все более усиливается и становится в неко­торые эпохи доминантой поведения для населения России.

Проследим эти процессы в некоторые наиболее характер­ные периоды российской истории. Здесь никак не обойтись без эпохи Ивана Грозного. Он, безусловно, основоположник того состояния российского общества, когда произвол внут­ри страны и порождаемый им страх и ужас среди подданных стали сравнимы с внешними угрозами, а порой и превосхо­дили их. И не случайно Карамзин поставил царствование Ивана - одно из прекраснейших поначалу - по конечным результатам рядом с монголо-татарским игом и бедствиями удельного времени.

Черты характера Ивана Грозного, развившиеся еще в дет­ские годы, такие как нервная пугливость, чувство одиноче­ства, сиротства, глубокое недоверие к людям, повышенная тревожность, ощущение, что он окружен врагами и что во­круг него плетется бесконечная сеть козней, ожидание, что вот-вот на него бросятся из-за угла, - все это развивало в нем один инстинкт - самосохранения. Этому способствова­ло и то, что он рано привык в умственную деятельность при­вносить эмоции, он постоянно, находясь в состоянии аффек-

³ Клюгевский В. О. Соч.: В 9 т. Т. 2. С. 45.

30________ в.н.шубкин

та, испытывал прилив энергии и активизацию умственной работы. Таким путем он мог иногда подниматься до отваж­ных и высоких помыслов. Но минуты интенсивной умствен­ной работы ума и эмоционального подъема сменялись упад­ком душевных сил, и тогда он был способен на самое постыдное падение и низкие поступки. Порой он задумывал нечто достойное и даже великое и в то же время совершал такие поступки, которые сделали его фигурой, вызывающей ужас и отвращение как у современников, так и у последую­щих поколений.

Иван IV был первым из московских государей, который увидел в себе царя в настоящем, библейском смысле, — по­мазанника Божия. Это было для него откровение, и он сам стал относиться к себе как к святыне. «Мы, — писал он сво­ему врагу Стефану Баторию, — смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси по Божию изволению, а не по мно­гомятежному человеческому хотению»⁵. Однако без практи­ческого воплощения его возвышенная теория верховной власти свелась к капризу самовластия, превратилась в ору­дие безотчетного произвола, а практические вопросы госу­дарственного строительства не решались. В молодости он начал проводить смелую внешнюю и внутреннюю политику, нацеленную на то, чтобы выйти на берега Балтийского моря и завязать непосредственные торговые и культурные отноше­ния с Западной Европой. С другой стороны, он хотел приве­сти в порядок законодательство, учредить областное управ­ление, создать на местах земские самоуправляемые общины, «миры», и подключить их к деятельности центральной влас­ти. В 1550 году впервые был созван Земский собор. Однако в силу своего болезненного и подозрительного характера Иван IV не ужился со своими советниками, воспринимая любой добрый, открытый совет как знак крамолы, заговора, измены.

Историческое противоречие между состоянием централь­ной власти и политическим настроением боярства, которое отчетливо проявилось уже при его деде и отце, он хотел раз­решить сразу, пытаясь править без бояр. Быстро сведя реше-

⁵ Клюгевский В. О. Соч.: В 9 т. Т. 2. С. 185.

Исторические предпосылки катастрофизма в России 31

ние политического вопроса к ожесточенной борьбе с лицами, развязав бесцельную оголтелую резню, которая погубила тысячи людей, Иван IV своей опричниной принес обществу великую смуту, а убийством сына он по сути подготовил ги­бель своей династии.

Все эти драматичные события, естественно, коснулись не только самого Иоанна IV и его семьи. Он был царь, черты его характера, направление его мыслей оказали огромное влияние на его окружение, деформировали менталитет на­рода, изменили типологию страха, породили новые типы страха, которые затем начинают проявляться в действиях как правителей, так и подданных.

Драматичная история Российского государства постоянно обрекала граждан на тяжелые испытания, которые укрепля­ли их тревогу и страх и порождали новые его разновиднос­ти. Нет возможности охарактеризовать их все, тем более что в разных регионах их структура и интенсивность были раз­личны. Однако некоторые ключевые моменты, которые сыг­рали особо важную роль, не всегда были связаны с личнос­тью государя. Одним из них, безусловно, является Смутное время, «великая разруха Московского государства» с 1598 по 1613 год. Оно было обусловлено не только сменой динас­тий, но и двойственной политикой Бориса Годунова, который был не наследственным вотчинником Московского госу­дарства, а народным избранником, который положил начало ряду выбираемых царей.

Пока же выборный царь еще оставался в сознании рус­ских людей какой-то несообразностью, как «выборный отец» или «выборная мать». Простые умы не могли взять в свое понятие об истинном царе ни Бориса Годунова, ни Василия Шуйского, ни тем более польских самозванцев-узурпаторов. Поскольку Борис не был склонен к ограничению своей влас­ти, он стал править так же самовластно, как Иван Грозный. Борис создал сложную систему тайного надзора, опираясь на боярских холопов и выпущенных из тюрем воров. Донос и клевета стали страшной язвой общества. Никто никому не верил, все доносили друг на друга, даже члены семьи. Доно­сы сопровождались пытками, казнями, разорением домов. Особенно жестоко расправлялся Борис со своими возмож-

32___________в.н.шубкин_____________

ными конкурентами, в частности с боярской оппозицией, которую возглавляли Романовы. Эпоху полного беззакония, как видно, русские люди пережили не только при Иване Грозном или при большевиках, но и при Борисе Годунове.

Все это подготовило смуту и втянуло в нее не только бо­ярство, но и дворянство, которое увлекло за собой другие социальные слои. Этим не могли не воспользоваться казац­кие и польские шайки, отбросы общества, которые обрадо­вались возможности грабежа, открывавшейся в стране. Тем не менее общество не распалось, его спасли сохранившиеся крепкие национальные и религиозные устои. Ляхи и мест­ные грабители заставили враждебные классы общества объ­единиться во имя национальной, религиозной и граждан­ской безопасности. Мясной торговец из Нижнего Новгорода Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский возглавили народное ополчение и освободили Москву. После долгих споров всесословный земский собор избрал царем Михаила Романова, который положил конец смуте и явился родона­чальником новой династии.

События Смутного времени обуславливали разорение России, но они и изменили народные настроения. Новой ди­настии пришлось иметь дело с уже другим населением: оно не переживало молча все обрушившиеся на него страдания, но постоянно жаловалось на снижение жизненного уровня, разорение, злоупотребление властей. Оно стало впечатли­тельнее и раздражительнее и перестало быть безропотным и послушным оружием в руках властей, что выразилось в XVII веке в росте народных мятежей.

Как видно, из смуты российский народ выходит не толь­ко с мыслью о внешней опасности, нападении со стороны соседних государств и племен, но и с растущим пониманием своей обездоленное™, нищеты, творящегося вокруг безза­кония и неустроенности своей жизни.

Тем не менее и в новейший период русской истории со­храняются те тенденции, которые имели место до начала династии Романовых, из которых одной из главных было соотношение внешней политики государства и внутренних проблем народа. Как писал историк: «Государство пухло,

Исторические предпосылки катастрофизма в России 33

а народ хирел»⁶. Здесь, конечно, следует иметь в виду, что если прежде войны на Западе были для России в основном оборонительными, то после Полтавского сражения они ста­новятся наступательными и направленными на укрепление завоеванного Петром приоритета в Восточной Европе. Но по мере усиления напряжения внешней борьбы росли всякого рода повинности, которые приходилось выполнять населе­нию, причем таким образом, что с высших классов основная тяжесть перекладывалась на низшие, естественно вызывая сильное недовольство.

И особенности внешней и внутренней политики Петра I, и характер его личности сильнейшим образом сказались на менталитете самых различных слоев российского общества, на характере порожденных его правлением страха и тревоги по поводу реальных и мнимых угроз.

Историки свидетельствуют, что у Петра I детство проте­кало в ощущении постоянно угрожающей ему опасности, ко­торое калечило его душу. Кровавые сцены стрелецкого мяте­жа, которые он пережил, и роль опального царя, изгнанного по заговору сестры Софьи из родного дворца, не прошли для Петра бесследно, избавив его от иллюзий относительно окру­жавших его людей и рано выработав в нем своеобразную за­щитную психологию, которой он сознательно и бессозна­тельно следовал: стрельцы дали власть своевольной сестре Софье, а он должен завести своих солдат, чтобы от нее обо­роняться. Поэтому его потешные игры неизбежно переросли в формирование своих войск.

Трудно преувеличить ужасы, которых натерпелся Петр в молодые годы. Он привык ожидать чего угодно от своей сест­ры. И в 1689 году, когда опять возник стрелецкий заговор, он, страшно испуганный, ускакал в лес, бросив мать и бере­менную жену. В конечном счете заговор был раскрыт, а Со­фью заперли в монастырь. Но в 1698 году созрел новый за­говор и новый бунт. И Петр, прервав свою заграничную поездку, срочно прискакал в Москву и начал жестокое рас­следование среди участников нового стрелецкого мятежа. Вне себя Петр в пыточном застенке сам рубил головы

⁶ Клюгевский Б. О. Соч.: В 9 т. Т. 3. С. 12.

34___________в.н.шубкин_____________

стрельцам. А вскоре началась Северная война с ее тревога­ми, поражениями и победами, которая на многие годы зада­ла направление его деятельности и отвела ему особую роль — не вездесущего правителя, а генерала-главнокоман­дующего. Он не сидел во дворце, а часто сам становился во главе своих полков, как в Полтавском сражении со шведами и при мысе Гангут.

Война была важнейшим условием деятельности Петра. Он всю жизнь воевал то с сестрой, то с Турцией, то со Шве­цией, то с Персией. Из 35 лет его царствования лишь один 1724 год прошел мирно. В силу обстоятельств война стала для него главным движущим рычагом и конечной целью: по сравнению с 1680 годом расходы на армию к 1725 году уве­личились в пять раз, сюда же следует отнести расходы на со­здание и развитие флота. В сумме это составляло две трети тогдашнего российского бюджета.

Милитаризация страны после Полтавской битвы в нема­лой степени была связана, как сказали бы теперь, с переходом от оборонительной к наступательной стратегии. Военная ре­форма была самым тяжелым бременем для народа. Она ока­зала огромное влияние на склад и характер общества, на менталитет населения, на испытываемый им страх и тревогу. Битва при Нарве положила начало неимоверным людским потерям. Люди гибли в боях, от голода, холода, болезней. В результате в бегах в 1718 году числилось свыше 20 тысяч солдат. Как отмечали историки, при дурном содержании го­раздо больше рекрутов гибло еще в годы учебы от голода и холода, чем в боях от неприятеля. К концу царствования Пет­ра числилось до 212 тысяч человек в регулярных войсках и 110 тысяч казаков и других нерегулярных ратников. Была создана новая для России военная сила — флот. Он к концу царствования насчитывал 48 линейных кораблей, 800 галер и других мелких судов с 28 тысячами человек экипажа.

Военная реформа Петра I глубоко отразилась на социаль­ном и нравственном укладе всего русского общества и на психологии народа. Она постоянно требовала, с одной сто­роны, изыскания средств для содержания дорогих воору­женных сил и флота, с другой — особых мер, чтобы обеспе­чить их численность и боеспособность. Рекрутские наборы

____Исторические предпосылки катастрофизма в России 35

распространили воинскую повинность на неслужилые клас­сы, придали армии всесословный характер и коренным об­разом изменили общественные отношения. Дворянству, из представителей которого состояло прежнее войско, при­шлось потесниться и занять новое служебное положение, когда в ряды армии стали поступать (такими же рядовыми, какими начинали службу сами дворяне) холопы и крепост­ные крестьяне.

Появилось и новое предписание: для дворян — обязатель­ное обучение. Дети дворян, а также дьяков и подьячих, долж­ны были обучиться арифметике и геометрии. Если они не имели письменного удостоверения от учителя о том, что они выучены, им не разрешалось жениться. Петр сохранил для дворянина призывной возраст 15 лет. С этого возраста они должны были записываться в гвардейские полки в качестве рядовых и лишь после такой службы становились офицера­ми. Рядовой из недворян, дослужившись до обер-офицер-ского чина, получал потомственное дворянство.

Важную роль для развития общества и, особенно, бюро­кратии сыграла Табель о рангах, введенная в 1722 году. Все должности были выстроены по табели в три параллельных ряда — воинский, штатский и придворный, с разделением каждого на 14 рангов или классов. При этом подчеркивалось, что знатность рода сама по себе не дает человеку никакого преимущества. Первые 8 рангов причислялись к «лучшему старшему дворянству». В 1737 году дворян с их семействами насчитывалось в России до 500 тысяч человек.

Вся тяжесть от реформ Петра ложилась на плечи низших классов, прежде всего крестьян. Уже в конце XVII века все виды холопства сливаются в одно общее понятие крепостно­го человека и область крепостного права значительно рас­ширяется. Бесконтрольный рост помещичьей власти требо­вал ее законодательного ограничения, но для этого ничего не было сделано. Всякая мысль о развязке крепостного узла не находила у Петра понимания. Источники свидетельству­ют, что Петру не раз советовали отменить крепостное раб­ство, пробудить и ободрить своих подданных, дав им уме­ренную свободу, но царь отвергал эти советы, заявляя, что, ввиду дикой натуры русских, их без принуждения ни к чему

36 -______в.н.шубкин_________

не приведешь. Царь думал о своей казне, а не о народной свободе и народном благе. Для большинства населения об­нищание, в условиях резкого обогащения казны, лишь уси­ливалось.

По роду своей деятельности Петр привык иметь дело больше с вещами, с инструментом, чем с людьми, поэтому он и с людьми обращался как с рабочими орудиями: умел ими пользоваться, быстро соображал, кто на что годен, но не входил в их положение, не умел и не любил беречь их сил, не отличался нравственной отзывчивостью, присущей его отцу. Эти особенности в отношении Петра к людям отра­зились и на методах его управления. И еще долго после его смерти бесправие человека, восприятие его как «говорящего орудия» сохраняло свою силу и питало то полное беззако­ние, которое стало своеобразной традицией власти в России.

Весьма непростыми были и его отношения с церковью, которую он по сути подмял под себя. Молва о царе-антихри­сте уже в то время ходила в народе. И не только потому, что он устраивал кощунственные шутовские представления во время многочисленных застолий, не щадя ни преданий ста­рины, ни чувств верующих. Противоречивость его натуры, проявлявшаяся в этих непотребных дурачествах, позволяла ему в то же время быть человеком набожным, скорбеть по поводу невежества духовенства и расстройства церкви, знать и чтить церковный обряд и любить в праздники петь на кли­росе. Но в народе он был больше известен своими дикими шутками и дурачествами, поэтому молва о нем как о царе-антихристе пережила его на многие годы.

Вот почему Петр I, которого справедливо считают царем-преобразователем, тем не менее в силу его характера способ­ствовал появлению целого ряда как сквозных, так и вновь обретенных типов страха, которые он транслировал через свое окружение в самые различные сословия. Это постоян­ное ожидание нападения соседних государств или заговоров со стороны родственников и соратников и готовность к пол­ной мобилизации всех сил, чтобы дать отпор, породило стремление к единовластию и использованию для этого лю­бых самых жестоких методов. Ради этих целей он был готов на самое чудовищное ограбление своего народа и его обни-

Исторические предпосылки катастрофизма в России 37

щание в результате чрезмерно возросших налогов. Петр не слишком доверял своему народу, в нем он видел лишь инст­румент для выполнения своих планов. И он никогда не коле­бался, если этот инструмент нужно было принести в жертву. Религия, церковь также превратились в его орудия и не могли сыграть сколько-нибудь серьезной роли в обуздании его стра­стей и страха, тем более как-то регулировать его поведение.

Послепетровские годы были мало чем замечательны. Бли­жайшие его преемники и преемницы были не в состоянии понять истинной роли царя-преобразователя и по сути не были продолжателями его дела. Они просто цеплялись за власть и злоупотребляли ею, стараясь получать максимум удовольствий. В эти годы все сильнее немцы, забившиеся, по выражению Винского, в мельчайшие изгибы государ­ственного тела, начинают окружать и его главу. «Биронов­щина, — отмечает Ключевский, — пронеслась над народом запоздалой татарщиной. С.-Петербург из русской столицы, построенной преобразователем на отвоеванной чужой зем­ле, превращался в иностранную и враждебную колонию на русской земле»⁷.

Естественной реакцией народа стала ненависть к ино­странцам, страх перед ними. Этот страх делается серьезным фактором, с которым России долгое время пришлось счи­таться и который долгие годы питал национальные чувства ее жителей. Оскорбленное чувство национального достоин­ства было одним из главных факторов, с которым должны были считаться в дальнейшем правители России.

Это хорошо понимала Екатерина II, которая не только сразу приняла православие, но и много сделала для того, чтобы восстановить чувство национального достоинства россиян. За 34 года своего правления, из которых на войны приходилось 17 лет, Екатерина II существенно расширила границы империи, а число подданных выросло с 19 милли­онов в 1762 году до 36 миллионов в 1796 году. В эти годы русское общество впервые почувствовало свою международ­ную силу. Эта сила нравилась русским, так как позволяла им чувствовать себя чуть ли не первыми людьми в Европе.

⁷ Клюгевский В. О. Соч.: В 9 т. Т. 5. С. 315.

38 ________В.Н. шубкин_____________

Разумеется, было бы неправильно объяснение этого но­вого настроения сводить только лишь к внешнеполитиче­ским успехам. Политические идеи, усвоенные Екатериной II, были самыми передовыми идеями того времени. Стержнем их был интерес к человеку, что заметно отличало ее от Пет­ра I, который больше интересовался техникой.

Именно при Екатерине II проявились такие нравственные приобретения, как национальное самолюбие, просвещенный патриотизм, общественное мнение и понятие о чести, лич­ной свободе и власти законов. Знакомство со страной, осо­бенно Комиссия 1767 года, показавшая Екатерине, «с кем дело имеем», убедило ее, что у России есть свое прошлое, по крайней мере есть свои исторические привычки и предрас­судки, которые нельзя игнорировать. И на совет Дидро пе­ределать весь государственный и общественный порядок в России она посмотрела как на мечту философа, имеющего дело с книгами, а не с живыми людьми. Екатерина понимала, что власть в России может и должна занять другую позицию по отношению к обществу, чем на Западе. Там через литера­туру общество поучало правительство, здесь правительство должно направлять развитие литературы и общества. У вас, писала она Вольтеру, «низшие научают, и высшим легко пользоваться этим наставлением; у нас - наоборот»⁸.

Тем не менее Екатерина пыталась искать опору порядка не только в силе, угрозе, наказаниях, но и в народновоспита-тельных приемах, более тонких, чем кнут и ссылка. Обще­ственное мнение, опираясь, в частности, на которое Екате­рина пришла к власти, было провозглашено законным политическим фактором, органом народного голоса. С высо­ты престола она заявила, «что от руки Божией приняли все­российский престол не на свое собственное удовольствие, но на расширение славы его и на учреждение доброго порядка и утверждение правосудия в любезном нашем отечестве»⁹.

Пробуждение умов по призыву власти — важный момент в царствовании Екатерины II. Однако она наткнулась уже в 1767 году на сильное сопротивление дворянства. Правящие

⁸ Клюгевский В. О. Соч.: В 9 т. Т. 5. С. 320.

⁹ Там же.

____Исторические предпосылки катастрофизма в России 39

классы дружно отстаивали свою привилегию иметь крепост­ных. И это своекорыстное желание дало свой результат — пугачевщину. Не касаясь основ существующего порядка, Ека­терина пыталась действовать на умы и стала проповедницей свободы и просвещения. Однако реально она не дала ни того ни другого, ибо они зарабатываются своим собственным трудом. Тем не менее при ней империя сделала серьезный шаг к этим ценностям, избавляясь от тех типов страха и тре­воги, которые были свойственны России до 1762 года.

Это отчетливо проявилось при Александре I не только в его деятельной работе в первые годы царствования, когда бы­ли предприняты серьезные шаги в преобразовании управле­ния страной, но и в годы Отечественной войны в борьбе против нашествия Наполеона. События 1812-1815 годов оказали огромное двойственное влияние на русское обще­ство и на русское правительство. Русские люди, только что пережившие такую опасность, испытывали необыкновенное политическое и нравственное возбуждение. Они вышли из внешних потрясений, поражений и побед с более живым ощу­щением своих сил. Это возбуждение отразилось и на литера­туре: появляются статьи о свободе, печати, о конституции, о необходимости представительных учреждений. Военно-граж­данские руководители ожидали, что правительство не толь­ко продолжит, но и расширит свою прежнюю программу.

Между тем правительство, и прежде всего сам император, избавилось от внешней угрозы с нежеланием продолжать прежние преобразования, с разочарованием в своих преж­них политических идеалах. Оно было вызвано не только усталостью, но и тем, что предпринятые ранее преобразова­ния не оправдали ожиданий и не внесли в государственную жизнь заметных улучшений. К тому же победа над Наполео­ном поставила Россию перед необходимостью борьбы с по­следствиями французской революции. Россия должна была играть в международных отношениях охранительную, кон­сервативную роль, выступать поборником старины. Это охра­нительное направление из внешней политики переносилось и на внутреннюю.

В результате общество и правительство во второй поло­вине царствования Александра I все более расходятся между

40____________в.н.шубкин_____________

собой. Конфликт достиг своего апогея в выступлении декаб­ристов в 1825 году. Однако как сам Александр I, так и декаб­ристы имели ограниченное представление о нуждах обще­ства. Увлеченные идеей личной и общественной свободы, они не понимали экономической подоплеки политических событий и полагали, что главный вопрос, крестьянский, мо­жет быть решен очень просто: стоит дать крестьянам личную свободу, и все остальное придет само собой. Крах движения декабристов по сути означал и крах политической роли дво­рянства. Оно превращается из правящего класса во вспомо­гательное орудие бюрократической царской машины.

Как видно, много страхов и тревог пришлось пережить русскому обществу уже в начале XIX века: и нашествие ино­земцев, и крах внутренних преобразований, и открытое вы­ступление против режима. Однако все эти эмоции не за­трагивали напрямую нараставший острейший социальный конфликт, обусловленный сохранением крепостного права в стране. Даже из таких ярких событий, как пугачевщина, о ко­торой нередко вспоминали в эпоху Александра I (А. С. Пуш­кин не случайно стал писать историю пугачевского бунта), не было сделано серьезных выводов. Преобладала политика мелких подачек. Гомеопатическими дозами пытались уто­лить вековую жажду свободы. Правительство не понимало народ, не знало его психологии и фактически подводило его к взрыву, который оказался бы страшнее любой пугачевщи­ны и смел бы всех и вся.

Эта политика вытекала из подсознательного инстинктив­ного страха властвующих слоев перед собственным народом. Страх питался ощущением виновности перед порабощенны­ми крестьянами, у которых правящие слои всегда брали все и которым за это не отдавали ничего. Этот инстинктивный страх многое определял в поведении тогдашних правителей России. Можно сказать, что к середине XIX века этот страх стал главным мотивом поведения правителей, хотя он не всеми и не в равной мере осознавался. Даже те, кто открыто указывал на политическую и нравственную нелепость кре­постного права, испытывали этот страх. Правительство и дворянство весьма ценило удобства крепостного права, и взгляд царя Николая I и его окружения на эту угрозу государ-

Исторические предпосылки катастрофизма в России 41

ственному порядку и спокойствию был эгоистичным, узко­полицейским.

Трудно сказать, что побудило Александра II вступить на путь коренных реформ. Во всяком случае одним из главных мотивов было чувство страха за существующий порядок, ко­торому при неизменном управлении грозил взрыв, и чувство боязни, что процесс выйдет из-под контроля и проблема бу­дет решена снизу. Александр II скрывал его, хотя и был убеж­ден в неотложности реформ. В своей речи на заседании Го­сударственного совета 28 января 1861 года он решительно заявил, что откладывать крестьянскую реформу нельзя, по­скольку всякое промедление пагубно для государства.

Представители дворянства по-разному отнеслись к пред­лагаемой реформе. С одной стороны, они не могли себе представить отечество без крепостного труда. С другой сторо­ны, дворянский страх перед крепостной деревней, проявив­шийся уже в XVIII веке, в Х1Х-М все усиливался, поддержива­емый крестьянскими волнениями и убийствами помещиков своими крепостными. Государственные люди, стоявшие близ­ко к престолу, такие как граф Киселев и князь Воронцов, признавались, что чувствуют себя сидящими на вулкане, бо­ялись крестьян и гибели дворянства.

С какой злобой крепостные относились к помещикам, было очевидно всем. Среди крепостных укоренилась мысль о том, что помещики мешают царю дать волю крестьянам, скрывают царский указ о крестьянской воле.

Александр II спас дворян от больших бед, принудив их принять участие в реформе, которая не ограничилась осво­бождением крестьян. Земская реформа по сути была призы­вом к уравненным теперь классам общества участвовать в управлении и содействовать правительству в решении хо­зяйственных задач. Большое значение имела и судебная ре­форма, которая была очень серьезным шагом на пути созда­ния правового государства. Все это было очень важно для разрешения противоречия между запасом политических и нравственных идей, накопленных обществом, и русской дей­ствительностью. Это потребовало, с одной стороны, крити­ческого отношения к западноевропейской цивилизации,

42________ в.н.шубкин________-

с другой — внимательного изучения русской действительно­сти, в том числе прошлого.

Но страх и конфликты, порожденные крепостным пра­вом, еще долго продолжают жить в сознании россиян и про­являются даже в XX веке.

СТРАХ ПОСЛЕ ОКТЯБРЬСКОГО ПЕРЕВОРОТА

Какой идеологии ни придерживайся, но нельзя не при­знать, что Октябрьская революция 1917 года означала ко­ренной переворот не только в жизни граждан России. Один из самых проницательных русских мыслителей, С. Л. Франк, писал после высылки его большевиками из России: «Одно из могущественных государств Европы было использовано как испытательный полигон, и 120 миллионов русских безжа­лостно и последовательно были превращены в подопытных кроликов... С точки зрения всемирно-исторического процес­са духовного развития русская революция — это последнее выражение той тенденции к автономии и секуляризации культуры, которая возникает на Западе в эпоху Ренессанса и Реформации, а в России началась с реформ Петра Велико­го» ¹⁰.

Не локальными причинами, а общемировыми проблема­ми наступающей новейшей цивилизации объясняет Франк катастрофу в России. «Как таковой, коммунизм фактически не имеет никаких национально-исторических корней в рус­ской народной жизни и в русском миропонимании. Он импортирован с Запада и может быть рассмотрен как ублю­дочное порождение западного безверия, обезбоживания об­щественной и государственной жизни» ^п.

Россия, только что вступившая на путь современного раз­вития, не была подготовлена, чтобы противостоять новей­шим идеологиям и технологиям их внедрения и не смогла справиться с «бесами», с революционной заразой. За это ей пришлось заплатить страшную цену — жизнью на протяже-

¹⁰ Цит. по: Новый мир. № 10. 1997. С. 230.

¹¹ Там же. С. 231.

Исторические предпосылки катастрофизма в России 43

нии семи десятилетий в условиях такой деспотии, которая убивала одних и беспощадно калечила других. Население испытало на себе за эти годы полный набор всех мыслимых и немыслимых ужасов и способов насилия. Здесь катастро­фическое сознание — постоянное состояние миллионов и миллионов людей. И пожалуй, наиболее точное определе­ние нашей страны в этот период — империя страха.

А что же народ? За что ниспосланы ему такие испытания? Как мог он мириться с ростом этого чудовища? Может, пра­вы те, кто объявляет национальными особенностями наше­го народа склонность к обожествлению силы, преклонение перед властью, безграничное рабское терпение? Когда, как, почему был потерян социальный иммунитет, способность отстаивать свою жизнь, честь, достоинство, права, противо­стоять произволу? Все это непростые вопросы.

Выдающийся генетик и этолог, член-корреспондент АН СССР Л. В. Крушинский однажды озадачил меня вопросом: «Да, да, социология, социальная психология — все это инте­ресно. Но скажите, наши обществоведы изучают, например, такие проблемы, как генетические последствия Октябрьской революции и гражданской войны или генетические послед­ствия коллективизации? Ведь, наверное, при социальном анализе никак нельзя игнорировать качество населения, ге­нофонд нации, страны?» В самом деле: что же происходило с составом, численностью, качеством населения?

Разумеется, эта тема требует специального историко-де-мографического анализа. Здесь мы лишь хотели просто при­влечь к ней внимание и привести некоторые доступные дан­ные. Если попытаться хотя бы с точки зрения количества посмотреть на изменения населения в нашей стране, то кар­тина вырисовывается такая.

1914—1917 годы. Первая мировая война. По данным ставки, к лету 1917 года число убитых составило 775 тысяч человек¹². Историк Ю. А. Поляков считает наиболее близ­кой к действительности цифру (с учетом убитых и пропав­ших без вести вплоть до марта 1918 года) 908 тысяч чело-

¹² Поляков Ю. А. Советская страна после окончания граждан­ской войны: территория и население. М., 1986. С. 98.

44 _____В. Н. шубкин_____________

век¹³. К ней нужно добавить еще умерших от ранений и бо­лезней в госпиталях (по расчетам Б. Ц. Урланиса — 395 тысяч человек, по данным Е. 3. Волкова — 1126 тысяч человек). И хотя за эти годы население страны тем не менее выросло, проблема гибели миллионов тревожила многих. Например, Максим Горький в «Несвоевременных мыслях» в мае 1917 года протестовал против отправки в окопы «культур­но-ценных людей», рассказывая как гибнут они: «И — с чем мы будем жить, израсходовав свой лучший мозг?»¹⁴

С осени 1917 до 1922 года численность населения сокра­тилась почти на 13 миллионов человек¹⁵. Из них, по одним данным, 1,5—2 миллиона, по другим — больше, эмигриро­вало¹⁶.

По подсчетам Ю. А. Полякова, общий итог людских по­терь, понесенных страной с 1914 по 1922 год, с учетом несо­стоявшихся рождений и включая эмиграцию, «превышает, вероятно, 25 миллионов»¹⁷. (Академик С. Г. Струмилин на основе расчетов по материалам переписи 1920 года опреде­лил общий итог людских потерь цифрой свыше 21 милли­она человек¹⁸.) Эти огромные потери касались, естественно, наиболее активной части населения.

Специально следует сказать несколько слов об эмиграции. Из страны уехали не только представители старого режима, но и огромное количество ученых, философов, писателей, композиторов, певцов, видных деятелей культуры. Деятели культуры и науки, ушедшие в эмиграцию, формировались на великих традициях русской культуры, особенно XIX века. Они существенно повысили интеллектуальный потенциал Европы и Америки. В то же время это был огромный, часто невосполнимый ущерб для отечественной культуры, для на­шего генофонда.

¹³ Поляков Ю. А. Указ. соч. С. 98-99.

¹⁴ Горький М. «Несвоевременные мысли» и рассуждения о ре­ волюции и культуре (1917-1918). М., 1990. С. 30.

¹⁵ Поляков Ю. А. Указ. соч. С. 97-98.

¹⁶ Там же. С. 118.

¹⁷ Там же. С. 128.

¹⁸ Там же. С. 127.

Исторические предпосылки катастрофизма в России 45

Огромные потери самой трудолюбивой, энергичной, ак­тивной группы населения понесла наша страна в годы кол­лективизации. В. Данилов и Н. Тепцов называли цифру 1,1 миллиона раскулаченных хозяйств¹⁹. Но эту цифру нуж­но умножить еще на число членов семей, а семьи тогда были большими, да учесть хотя бы 3—4 миллиона человек, погиб­ших от голода. За эти годы прямые и косвенные потери (ги­бель от голода, в ходе коллективизации, потери от снижения рождаемости) оцениваются в 10—13 миллионов человек²⁰. Разумеется, это не очень надежные данные. По подсчетам некоторых западных исследователей, только на Украине по­гибло от голода 5,5 миллиона человек²¹. Все это затронуло не только Украину. Поэт Олжас Сулейменов писал: «Кто зна­ет, что в конце 20-х годов казахов проживало на территории республики 6 миллионов? А после коллективизации — 3? Немного в масштабах страны, но для нас — половина нации. Безо всякой войны и безо всякой огласки. Но со всеми при­знаками геноцида, организованного ретивыми чиновника­ми» ²².

«Большой террор» — так назвал Роберт Конквест свое исследование, посвященное массовым репрессиям 30-х го­дов ²³. И здесь в оценке потерь автор столкнулся с большими трудностями, поскольку он не имел доступа к архивам и ма­териалам переписей населения. К тому же есть серьезные основания предполагать, что даты смерти погибших в конце 30-х годов были фальсифицированы, в частности перенесе­ны на военные годы. Тем не менее представление о потерях могут дать цифры, которые, как и при коллективизации, из­меряются миллионами. «Наши оценки, — пишут, например, известные американские демографы Барбара А. Андерсон и Брайан Сильвер в работе "Демографические исследования и катастрофы населения в СССР", — наводят на мысль о воз-

¹⁹ Правда. 1988. 16 сент.

²⁰ Новый мир. 1988. № 3. С. 18; Дружба народов. 1988. № 9. С. 93.

²¹ РгоЫетз оГ Соттшшт. 1985. N 3-4. Р. 132.

²² Комсомольская правда. 1988. 3 июня.

²³ Конквест Р. Большой террор. Р1гепге, 1974. -л

46_____ в.н.шубкин__________^

можности сценария с дефицитом населения от 16 до 26 млн человек в период с 1926 по 1939 год». Если попытаться сде­лать грубую прикидку, то получится, что из-за огромных по­терь после начала коллективизации до 1939 года население сократилось на 6—16 миллионов человек. Впрочем, возмож­но, эти цифры изменятся при получении более полных дан­ных о потерях во время коллективизации и последовавшего за ней голода.

«Таким образом, — пишет Роберт Конквест, — даже при невозможности точного подсчета нетрудно усмотреть, что все эти оценки, если их сопоставить с оценками числа арес­тов и расстрелов, не противоречат в высшей степени осторож­ной оценке примерно следующего порядка (не считая обыч­ных уголовников, которых ведь нельзя рассматривать как жертв сталинского террора):

В тюрьмах и лагерях на январь 1937 г. — около 5 млн.

Арестовано между январем 1937 г. и декабрем 1938 г. — около 7 млн.

Итого — около 12 млн.

Из них расстреляно — около 1 млн.

Умерло в заключении в 1937—1938 гг. - около 2 млн.

Итого погибших — около 3 млн.

В заключении на конец 1938 г. — около 9 млн.

В тюрьмах — около 1 млн.

В лагерях — около 8 млн»²⁴.

В ряде лагерей третья часть заключенных погибала в те­чение первого года. По оценкам Конквеста, в 1933 году смертность среди заключенных составляла 10%, а в 1938 го­ду возросла до 20%. В период с 1938 по 1950 год погибло 12 миллионов человек, и к ним нужно прибавить еще по крайней мере миллион расстрелянных. Террор в основном коснулся мужчин в возрасте от тридцати до пятидесяти пяти лет, и в большинстве случаев это были наиболее активные, лучшая часть популяции.

40-е годы, годы войны, до сих пор вызывают споры среди демографов и историков. Сталин привел цифру 7 миллионов погибших, разумеется никак ее не обосновывая. Хрущев на-

²⁴ Конквест Р. Большой террор. С. 962.

Исторические предпосылки катастрофизма в России 47

звал 20 миллионов человек. Ее единственным обосновани­ем, как говорят специалисты, послужила разница между чис­ленностью мужчин и женщин соответствующих возрастов. Цифра 20 миллионов погибших уж очень кругла, чтобы быть точной и достоверной. Цифру 26 миллионов человек погиб­ших советских людей назвал Б. Н. Ельцин в мае 1995 года. «Мне до сих пор неясно, — писал академик А. М. Самсо­нов, — откуда взялись эти 20 миллионов погибших совет­ских людей. Простое арифметическое вычитание из данных 1939 г. о количестве населения данных 1946 г. уже дает зна­чительно больше — 27 миллионов человек. Некоторые иссле­дователи, учитывая потери естественного прироста населе­ния, показывают цифру в 50 миллионов»²⁵. Вот и приходится не из архивов, не из публикаций Госкомстата или Министер­ства обороны СССР, а из работ западных исследователей по­лучать эти данные. Стефан Розефилд в одной из своих работ утверждает, что Советский Союз пережил 37 миллионов на­сильственных смертей в течение 40-х годов²⁶.

Уж если с такими оговорками и с такой «вилкой» мы вы­нуждены давать количественную оценку наших людских по­терь, то еще труднее оценить качество погибших людей. Впрочем, мы, наверное, не ошибемся, если скажем, что во время массовой эмиграции вышвырнули выдающихся пред­ставителей интеллигенции, что в годы коллективизации по­гибли самые работящие мужики, их семьи, а в конце 30-х годов — наиболее активные интеллигенты, рабочие, да и крестьяне тоже. Что касается войны, то здесь погиб цвет на­шего народа — самые молодые, жизнеспособные его пред­ставители. Не принимали участие в войне либо получившие бронь, связанные с аппаратом или с военной промышленно­стью, либо негодные по тем или иным медицинским показа­телям люди.

Эти потери отрицательно сказались на генофонде страны. Когда на протяжении сравнительно короткого историческо­го периода из различных форм (аллелей) разных генов у на­селения систематически уничтожаются самые здоровые, ак-

²⁵ Вечерняя Москва. 1988. 21 июня.

²⁶ Известия. 1997.30 окт.

48_____|______в.н.шубкин_____________

тивные, жизнестойкие — это не может не отразиться на ка­чественном составе популяции, на распространении разного рода наследственных болезней и уродств, не может не вли­ять на социальные характеристики общества, в частности на его духовный потенциал и на социальный иммунитет к раз­ного рода злоупотреблениям власти. С другой стороны, сама власть в этот период пополнилась в значительной мере вы­ходцами из города и деревни типа Игнашки Сопронова (один из персонажей романа В. Белова «Кануны»), которые придавали ей свой специфический колорит.

Характеристика генофонда населения страны могла бы быть более конкретной и детальной, если бы материалы со­циальной статистики были открыты. Но даже и на уровне предварительного анализа видно, что пережитые после Ок­тябрьского переворота народом испытания повлекли за со­бой не только демографическую, но и генетическую ката­строфу. С ее последствиями мы и наши потомки вынуждены будем считаться еще многие десятки, а может быть, и сот­ни лет.

Война и голод — вот реалии жизни Советской России, ко­торым посвящает свои последние статьи, написанные в Рос­сии, Питирим Сорокин. За рубежом в 1922 году он публику­ет работу «О современном положении в России», где научно и в то же время ярко описывает страшные картины жизни в стране.

Из его исследования мы узнаем новые подробности, свя­занные с деятельностью ЧК, особенно с кровавыми распра­вами над верующими, в попытках захватить управление церковью.

Религия вызывала особую ненависть у большевиков, ибо они сами были провозвестниками новой религии обоготво­рения пролетариата. «В коммунизме есть эсхатологический момент, — писал Бердяев в 1931 году. — Апокалипсис озна­чает не только откровение конца истории. Существует также апокалипсис внутри истории. Конец всегда близок, время всегда соприкасается с вечностью. Мир нашего времени со­всем не есть абсолютно замкнутый мир. Но бывают времена, когда это стояние времени перед вечностью острее чувству­ется. Эсхатологический момент означает не только суд над

Исторические предпосылки катастрофизма в России 49

историей, но и суд внутри истории. Коммунизм есть такой суд. Правда, которая не хотела себя осуществлять в красоте, в Божьей красоте, осуществляется в уродстве»²⁷.

Сорокин в связи с этим напоминает только один факт: большевикам мешал патриарх Тихон, он был арестован. Но ареста было мало, нужно было его отстранить. Тогда был пущен в ход отвратительный шантаж человеческой кровью: посланы были к нему несколько ренегатов-священников с требованием, чтобы он отказался от своей власти: если он не откажется — 11 приговоренных к расстрелу московских свя­щенников будут казнены, если откажется, будут помилова­ны... Кошмары из «Бесов» Достоевского менее ужасны, чем этот ультиматум. Тихон не отказался...²⁸

Но и Питирим Сорокин не мог вообразить, на какие чу­довищные преступления может пойти тирания, состоящая, по его словам, из беспринципных интеллигентов, декласси­рованных рабочих, уголовных преступников и разного рода авантюристов. В последующие годы в России в результате репрессий погибли десятки миллионов человек. Если к ним прибавить около трех десятков миллионов погибших во время Второй мировой войны, то общее число погибших на­сильственной смертью за годы советской власти приближа­ется к 100 миллионам человек.

В таких условиях в постреволюционной России страх и ужас от полного беззакония, от массовых репрессий и рас­стрелов в подвалах ЧК-ГПУ-НКВД-КГБ принимают фанта­стические размеры. Можно сказать, что этот страх становится одним из главных мотивов поведения населения Советской России. Разумеется тогда, когда отступал чисто биологиче­ский мотив — голод, который в отдельные периоды (напри­мер, в 1921—1922 годах или в начале тридцатых) оттеснял все другие страхи и ужасы.

Голод влиял на социально-экономическую организацию общества и, в свою очередь, стимулировал насилие. Этому была посвящена одна из последних работ П. Сорокина, опубликованная в России в 1922 году. Исследуя последствия

²⁷ Христианство, атеизм и современность. Париж, 1969. С. 99.

²⁸ Новый мир. 1992. № 5. С. 182.

50 ----ч-^ в.н.шубкин_________

массового голода для изменения экономической и социаль­но-политической структуры, он устанавливает, что это изме­нение состоит:

1) в усилении правительственного вмешательства в эко­номико-продовольственные отношения граждан, а через это нередко и в другие области социальных отношений послед­них;

2) в усилении централизации и бюрократизации обще­ства;

3) в соответствии с этим — в падении и уменьшении объ­ема хозяйственной автономии и самоопределения членов общества, прежде всего в сфере производственно-экономи­ческой, а через это нередко — и других взаимоотношений;

4) в падении централизованного, независимого от власти регулирования экономико-производственных нужд и по­требностей ²⁹.

Однако по мере того, как голод отступал, все сильнее про­являлся страх от полного беззакония со стороны государства и его репрессивных органов. До Второй мировой войны и во время нее эти факторы (голод и репрессии) как бы состяза­лись между собой: в разные периоды на первое место в со­знании советских людей выходило то одно, то другое. Но к концу тридцатых начинает все отчетливее проявляться но­вый тип страха: угроза нападения со стороны Германии и Японии. Хотя благодаря довольно эффективной пропаганде этот страх усиленно подавлялся. «Мы войны не хотим, но себя защитим, оборону крепим мы недаром, и на вражьей земле мы врага разгромим», — как пелось в популярной тог­да песне.

Конечно, страх и тревога в предвоенный период были весьма дифференцированы по социальным слоям. Крестьян­ство, лишенное всяких прав и пережившее коллективизацию и голод тридцатых годов, боялось новых волн террора и на­силия, неурожая, природных бедствий, войны. Рабочие — дальнейшего снижения жизненного уровня, обнищания, вой­ны и т. п. Интеллигенция — продолжения беззакония, мас­совых репрессий, неумолимо надвигающейся войны.

²⁹ Известия. 1997. 6 нояб.

____Исторические предпосылки катастрофизма в России 51

При такой интенсивности политических и социальных угроз не хватало душевных сил бояться еще и экологических, внезапных, непредсказуемых природных катаклизмов, тем более что население получало тенденциозную и строго дози­рованную информацию о том, что происходило в стране и в мире.

Но что еще вызывало постоянный страх в самых разных регионах страны, так это разгул преступности. Он начался после 1917 года и набрал силу в годы Гражданской войны, получая постоянную подпитку от массовых репрессий и без­работицы. Растущий «Архипелаг ГУЛАГ» являлся главным рассадником всякого рода криминала. По сути вся страна, в которой население подвергалось угрозам и репрессиям не только со стороны государства, но и со стороны многочис­ленных банд, шаек разного рода воров, грабителей, станови­лась полублатной. Да, их сажали в тюрьмы и лагеря, но они и там оставались для властей «социально близкими», в от­личие от тех, кто проходил по статье 58 УК РСФСР. Для блатных ГУЛАГ был чем-то вроде курсов усовершенствова­ния, и они выходили на волю еще более опасными преступ­никами. Этот кругооборот блатных в обществе продолжался весь предвоенный период, порождая постоянный страх сре­ди законопослушных граждан.

Дело не в рабском терпении русского народа. Есть, види­мо, такой уровень насилия, когда ломается позвоночник... Ту же сталинскую модель испытали на себе десятки народов и за рубежом. К сожалению, результат был тем же.

Это была не только демографическая и генетическая ката­строфа. Если прежде взаимосвязь биологического, социаль­ного, духовного представляла собой своеобразную пирамиду, основанием которой было биологическое, а вершиной — ду­ховное, нравственное, то революционные преобразования не просто уничтожили ее. По существу, был как тип ликви­дирован человек социальный, поскольку любая самодея­тельная форма общественной жизни была запрещена. Ведь нельзя же считать формой общественной жизни тягомотину и обязаловку разного рода митингов и собраний, постыд­ность принудительных и подконтрольных «выборов» из од­ного кандидата, машину единогласного голосования, исправ-

52 _____в.н.шубкин___________

но поднимавшиеся сотни рук как в центре, так и на местах. В первые послереволюционные годы среди коммунистов по­рой раздавались отчаянные призывы: поскольку, дескать, у нас в стране нет демократии, так давайте сохраним ее хоть в партии. Но вскоре эти голоса умолкли навсегда. Человек перестал быть даже «общественным животным».

Большинство людей было обречено на чисто биологиче­ское существование. Невероятные трудности и лишения, связанные с удовлетворением элементарных потребностей в питании и жилище, потеснили у многих все мысли о правах и гражданском достоинстве. Человек биологический стал главным героем этого времени.

Эту реальную жизнь никак нельзя игнорировать, если мы пытаемся что-то сказать о страхе в советском обществе. Од­нако далеко не все опасения людей были прямо связаны с утвердившейся в стране коммунистической диктатурой. Це­лый ряд страхов был связан, например, с научно-техниче­ской революцией. Всего же по времени появления можно выделить три группы страха: одна группа существует с пер­вых лет советской власти, другая связана со Второй мировой войной и холодной войной, третья — с современным перио­дом жизни нашей страны.

Конечно, всякая классификация типов страха внутри пе­риода, охватывающего почти весь XX век, весьма условна. Но, вспоминая главные события истории Советского Союза, все же можно сказать, что период с октября 1917 года до на­чала Второй мировой войны связан с такими причинами страха, как захват власти в стране экстремистами, полным беззаконием, диктатурой и массовыми репрессиями, Граж­данской войной, голодом (особенно в 1921—1922 годах, а также в начале тридцатых), массовыми эпидемиями (прежде всего тифа в Гражданскую войну), геноцидом (который сна­чала носил по преимуществу социальный характер), насиль­ственное насаждение грубого материализма и преследование верующих, полная утрата русских традиций и генетическое вырождение нации, которое констатировал уже в 1922 году Питирим Сорокин.

Период Второй мировой войны и последовавшей за ней войны холодной характеризуется наряду с перечисленными

Исторические предпосылки катастрофизма в России 53

выше причинами страха возникновением принципиально новых угроз. Речь идет прежде всего о появлении таких средств войны, которые способны уничтожить все живое на Земле. Угроза ядерной войны стала реальностью после того, как США сбросили атомную бомбу на Хиросиму и Нагасаки. При жизни Сталина, когда в СССР были созданы атомные и водородные бомбы, вопрос о возможности такой войны об­суждался руководителями СССР и США. Да и после смерти Сталина мир не освободился от этих кошмаров и порой (на­пример, во время Карибского кризиса 1962 года) был весь­ма близок к ядерной катастрофе.

Распространение, расползание ядерного оружия по пла­нете делает мир все более взрывоопасным и неустойчивым. Здесь необходим жесткий контроль со стороны Организа­ции Объединенных Наций, но, к сожалению, она в настоя­щее время такими реальными полномочиями не обладает. А ведь это касается не только ядерного оружия. Многие стра­ны имеют огромные запасы химического и бактериологи­ческого оружия. Оно также способно уничтожить сотни мил­лионов людей. Эти запасы — прежде всего в СССР и США — были созданы, когда третья мировая война казалась не­отвратимой. Однако теперь, когда благодаря усилиям этих сверхдержав возможность войны между ними сведена к ми­нимуму, возникла колоссальная проблема ликвидации этих гигантских запасов, что требует огромных средств для раз­работки технологий уничтожения, строительства сотен но­вых заводов и проведения практической ликвидации запа­сов.

Период Второй мировой войны и последовавшей за ней холодной войны также характеризовался постоянным стра­ хом перед полным беззаконием со стороны властей. На фоне этого страха меркнут даже такие события, как истощение природных ресурсов, уничтожение лесов, перенаселение го­ родов, массовое радиационное и химическое отравление земли, рек, озер и продуктов в результате лихорадочного со­ здания закрытых атомных городов и урановых шахт, облу­ чение тысяч и тысяч людей во время испытаний атомных и водородных бомб. Население часто вообще ничего не знало об экспериментах, которые проводились над ним.

54___________в.н.шубкин_____________

Во время войны без лишнего шума был осуществлен и массовый геноцид десятков народов (немцев, чеченцев, крымских татар, калмыков и др.), которые были целиком выселены в Казахстан и в Сибирь. По принципу «Война все спишет» это гигантское переселение сотен тысяч людей оправдывалось нуждами борьбы с гитлеровскими захватчи­ками. Последствия этих решений крайне болезненно сказы­ваются до сих пор, вызывая конфликты, столкновения и войны. У миллионов людей был воспитан животный страх перед властью, которая может казнить и преследовать не только отдельных людей, но и целые народы. В этом плане трагические события, которые происходили во время Вели­кой Отечественной войны и войны холодной, породили це­лый набор разновидностей страха, который постоянно при­сутствует в сознании и подсознании россиян, особенно у людей старшего поколения, испытавших на себе эту неви­данную систему насилия и произвола. Если же учесть, что причина этого страха сохранились, что огромные территории отравлены радиацией, что уничтожение только химического оружия требует более 300 триллионов рублей, которых у го­сударства нет, то описанные выше опасности и порожденный ими страх еще долго будут нас преследовать и в XXI веке.

Не случайно своеобразным аккомпанементом к пере­стройке, начавшейся в 1985 году, была чернобыльская ката­строфа, которая показала всем людям, к какому рубежу при­близилось человечество.

Тем не менее перестройка и связанное с ней прекращение холодной войны освободило, хотя бы частично, человечество от угрозы самоуничтожения в результате ядерной войны. Благодаря гласности в Россию стала проникать информация о том, что происходило в стране за последние десятилетия. Население начало представлять себе реальные угрозы, прежде всего экологические, которые возникают не только стихийно, но и в результате деятельности самого человека. Оказывается, что насилие над природой не менее гибельно, чем насилие над человеком. Для того чтобы люди поняли это, нужен был Чернобыль, хоть и сейчас нет уверенности, что этот урок усвоен всеми.

Исторические предпосылки катастрофизма в России 55

Дело в том, что население России, как, впрочем, и других стран, слишком захвачено мифами и околдовано фетишами, которые предлагают средства массовой информации. Мы уже не говорим о криминальной среде, которая в годы пере­стройки окрепла, организовалась и стала многое диктовать в жизни России. Преступность, уровень которой вырос в не­сколько раз, стала одной из главных примет нашего обще­ства. Сколько грозных слов было произнесено, сколько суро­вых указов президента было издано, сколько ведомственных и межведомственных комиссий было создано, а уровень преступности неудержимо растет. Она — неизбежный спут­ник дикого капитализма. И олигархия, которая нами правит, не может не сознавать, что преступники, мошенники, ком­бинаторы — ее братья по крови, по образу и целям жизни.

С другой стороны, организованная преступность настоль­ко усилилась, что она связывает свое будущее с дальнейшей жизнью в стране, с вхождением во власть, в управление, в законодательные органы, что делает ее «фигурой неприкаса­емой» и избавляет от угрозы уголовного преследования. Вхождение криминала во власть давно уже в России пере­стало быть сенсацией. За власть борются преступные груп­пировки и на Урале, и в Сибири, и в других регионах страны. Да и сама власть все более становится преступной.

Если преступность, с одной стороны, срастается с бизне­сом, с другой — сама идет во власть, то одновременно и власть криминализуется, идет ей навстречу.

Этот чудовищный разгул обнаглевших паразитов проис­ходит в стране, где большинство населения не сводит концы с концами. Естественно, что, по данным социологических исследований, страх и тревога россиян, связанные со сниже­нием жизненного уровня и обнищанием, занимают одно из первых мест.

На этом фоне продолжается перераспределение собствен­ности в интересах олигархии. За прошедшие годы с начала реформ годы в стране было приватизировано около 120 ты­сяч предприятий. Сегодня более 70% ВВП производится в частном секторе. Результатом этого явился невиданный в истории России процесс социально-имущественной диффе­ренциации: с одной стороны, стремительное падение реаль-

56___________в.н.шубкин_____________

ных доходов основной массы населения, с другой — еще бо­лее быстрый процесс накопления огромных богатств в руках банкиров и «новых русских».

В печати приводились многочисленные данные о соци­ально-экономической дифференциации³⁰. Так, децильный коэффициент заработной платы в конце 1993 года достиг 26 (в 1991 году этот показатель равнялся 14 в США, 11 — в Швеции и 3 — в Китае). За 1992 год цены выросли в 26 раз. В 1994 году свыше 50 млн. человек (35% населения России) имели доходы ниже официального прожиточного миниму­ма, в том числе около 18% — ниже стоимости минимально­го продуктового набора, входящего в этот минимум.

По результатам Всероссийского мониторинга «Зеркало мнений», проводимого центром оперативных исследований Института социологии РАН (руководитель д. ф. н., проф. В. А. Мансуров), были получены данные о характере соци­ально-имущественной дифференциации. Они показали, что отношения к переменам и надежды на будущее улучшались до конца 1993 года, а потом резко ухудшились. Разница меж­ду доходами крайних групп имела тенденцию к интенсивному росту. Те, кто имел более высокий социально-экономиче­ский статус, получали большие доходы по сравнению с дру­гими группами. Разрыв между доходами высокодоходных и низкодоходных респондентов увеличивался в основном за счет резкого подъема доходов респондентов высокодоход­ного уровня и за счет уменьшения процентного соотноше­ния их в массиве респондентов.

Современная демографическая ситуация в России опре­деляется долговременными тенденциями демографических процессов: снижением рождаемости, длительной стагнацией и ростом смертности и сокращением продолжительности жизни. Социально-экономический кризис усиливает эти тенденции, приводя к откладыванию рождения желанных детей и отказу от него, повышению смертности населения, особенно трудоспособного возраста, продолжающемуся со­кращению ожидаемой продолжительности жизни, прежде

³⁰ Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества. М., 1996. С. 136.

Исторические предпосылки катастрофизма в России 57

всего мужского населения, ниже черты пенсионного возрас­та. Последнее обстоятельство наиболее опасно, так как оно в значительной мере предопределяет вымирание нации.

С учетом названных долгосрочных тенденций рядом организаций были разработаны варианты прогноза демо­графического развития России. В частности, Институтом статистики Госкомстата России были предложены три вари­анта прогноза демографического развития при различных условиях будущего состояния основных факторов воспроиз­водства населения на период до 2017 года. По различным вариантам этого прогноза, предполагается рост суммарного коэффициента рождаемости по России в целом в пределах 1,5—1,88 на одну женщину репродуктивного возраста.

По всем сценариям прогноза, увеличивается число умер­ших в силу старения населения, не компенсируемое соот­ветствующим повышением ожидаемой продолжительности жизни. Существующая сегодня социально-экономическая си­туация и образ жизни людей предопределяют необратимость приобретаемых людьми патологий. Если здоровье людей подорвано, это значит, что продолжительность их жизни бу­дет невелика.

Следствием кризисных явлений в демографических про­цессах является динамика численности населения России: через 25 лет при оптимистическом варианте прогноза она составит 153,7 миллиона человек, при пессимистическом — 139,0. Реальные варианты демографического развития, как правило, находятся между этими крайними величинами.

Все эти тенденции и процессы неизбежно порождают сильную тревогу и постоянный страх у населения.

Скорое светопредставление, Судный день, конец челове­ческой истории, Апокалипсис — эти христианские пророче­ства на протяжении многих столетий питали страх людей в Европе. И хотя в средние века сложилось два течения, по-разному трактовавших тысячелетний период, предваряю­щий Страшный суд — одно с оптимизмом, поскольку ожида­лось спокойное время, когда Сатана будет заключен в аду, другое было окрашено в более мрачные тона, — из веры в эти пророчества последний день человечества воспринимал­ся как День гнева и рождалось трагическое представление

58__________ в.н.шубкин_______'

о финальной драме человечества. В значительной мере на ожидании Второго пришествия, страхе конца света и рожде­ния нового мира основывались всевозможные разновиднос­ти страха в средневековой Европе и в Европе нового време­ни³¹.

Россия по-своему переживала этот страх.

Несмотря на все интеллигентские завихрения в начале XX века, Россия оставалась христианской православной, а стало быть, и богобоязненной страной. «Пророчественная русская душа чувствует себя пронизанной мистическими то­ками, — писал в годы Первой мировой войны Н. Бердяев. — В народной жизни это принимает форму ужаса в ожидании антихриста. В последнее время эти подлинные народные ре­лигиозные переживания проникли и в наши культурные ре­лигиозно-философские течения, но уже в отраженной и слишком стилизованной, искусственной форме. Образовал­ся даже эстетический культ религиозных ужасов и страхов, как верный признак мистической настроенности»³².

Этот страх и ужас опирались на апокалиптическую тра­дицию Ветхого и Нового Завета, особенно Откровения Свя­того Иоанна Богослова.

Предреченного в Апокалипсисе конца истории еще в XIX веке ждал и Владимир Соловьев. Это отчетливо прояви­лось в «Краткой повести об Антихристе», которая входила в его последнее широко известное произведение «Три разго­вора». Он принял эстафету эсхатологического сознания, ви­димо, еще и от своего отца, знаменитого русского историка Сергея Соловьева. «Что современное человечество есть боль­ной старик и что всемирная история внутренне кончилась, — вспоминал Владимир Соловьев, - это была любимая мысль моего отца, и когда я по молодости лет ее оспаривал, говоря о новых исторических силах, которые могут еще вступить на всемирную арену, то отец обыкновенно с жаром подхваты­вал: "Да в этом-то и дело, говорят тебе: когда умирал древ­ний мир, было кому сменить его, было кому продолжить ис­торию: германцы, славяне. А теперь, где ты новые народы

³¹ См., например: Делюмо Ж. Ужасы на Западе. М., 1994.

³² Бердяев Н. Судьба России. М., 1918. С. 25

Исторические предпосылки катастрофизма в России 59

сыщешь? Те островитяне, что ли, которые Кука съели? Так они, должно быть, уже давно от водки и дурной болезни вы­мерли, как и краснокожие американцы. Или негры нас обно­вят? Так их хотя от легального рабства можно было освобо­дить, но переменить их тупые головы так же невыносимо, как отмыть их черноту..." Историческая драма сыграна, и остался еще один эпилог, который, впрочем, как у Ибсена, может сам растянуться на пять актов. Но содержание их в существе дела заранее известно»³³.

Рожденный, чтобы умереть, — таков двусмысленный ста­тус человека. И он не может не ощущать драматичности сво­его бытия. Тревога и страх за себя, за своих детей, родных, близких и дальних сопровождает его в течение всего отме­ренного ему времени. Христианство, приоткрывая тайны начала и конца, смысла жизни, отнюдь не примиряет верую­щего с этим миром. Напротив, оно как бы усиливает его эс­хатологическое сознание.

Теперь мы лучше, чем Владимир Соловьев, знаем содержа­ние растянувшегося эпилога человеческой истории. И имен­но Россия оказалась в XX веке в эпицентре этого конца.

«Я сам и люди моего поколения сполна испытали страх. Страх наиболее тяжело исказил человека, и до сих пор он еще живет и существует...» — свидетельствует родившийся в 1919 году в Санкт-Петербурге писатель Даниил Гранин, представляя читателям свою новую книгу публицистики «Страх»³⁴.

____________

³³ Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М., 1990. С. 33-34.

³⁴ Известия. 1997.31 окт.

В.Н. Шубкин В. А. Иванова

СТРАХ И ТРЕВОГА В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ:

опасности XX века и способность противостоять им

С тех пор как социология и социальная психология нача­ли изучать субъективные модели поведения индивидов и со­циальных групп, в перечне факторов, включаемых в анализ, хронически недоставало одного, а именно страха. Страх, овладевая человеческим сознанием и подсознанием, являет­ся одной из важнейших характеристик общества и оказыва­ет существенное влияние на жизнь граждан и ход историче­ского процесса.

Период перехода от одного тысячелетия к другому, как свидетельствует история, сам по себе заряжен колоссальной мистической энергией - ожидания апокалиптических ужа­сов и страшных бедствий. Имеются в виду массовые формы страха и ожидания катастрофических сдвигов, начиная от угроз местного значения до региональных, национальных и планетарных.

Люди любят круглые даты и зачастую придают им черес­чур большое значение. В этом смысле 2000 год оказался не­кой магической датой. В преддверии третьего тысячелетия увеличившееся количество апокалиптических пророчеств в сочетании с действительно возрастающим количеством зем­летрясений, технологических аварий и социальных катаклиз­мов резко обострил интерес к проблемам катастрофизма. Поэтому катастрофическое сознание закономерно стало объ­ектом социологического изучения.

Страх и тревога в современной России 61

Крушение и развал империи, военных и экономических блоков и трагедии, которыми они обернулись для милли­онов простых людей, пришлись на самый конец XX века. В результате произошла как бы интерференция реального страха и тревоги и мистических настроений и ожиданий, что породило такую картину мира, которую социологи, пользуясь доступными им средствами, обязаны были понять и опи­сать.

Вот почему предложенный профессором университета Штата Мичиган (США) Владимиром Шляпентохом проект «Катастрофическое сознание в современном мире» россий­ские ученые поддержали и уже в 1996 году начали проводить массовые опросы населения.

Было признано целесообразным проанализировать ката­строфическое сознание по интенсивности у различных со­циальных и этнических групп не только в статике, но и в ди­намике. Повторный опрос проводился в 1999 году. Только благодаря таким сравнениям можно выявить и рассмотреть субъективные мотивы поведения индивидов и социальных групп в критической ситуации.

МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

Россиянам разного возраста и пола, имеющим разный со­циальный статус и уровень образования и проживающим в различных регионах России, было предложено ответить на 47 вопросов анкеты и выразить свое отношение к различ­ным группам опасностей. Интенсивность страха и тревоги измерялась по шкале от предполагаемого ответа «Меня это не беспокоит» до ответа «Это вызывает у меня постоянный страх». Опрошенным были заданы вопросы о причинах тре­воги, о том, как намерен вести себя человек, если его опасе­ния сбудутся: готов ли он противостоять угрозе безработицы, загрязнению окружающей среды, преступности, способен ли сам позаботиться о поддержании нормального уровня жиз­ни или же надеется на кого-то и т. д. Интервьюеры просили также рассказать респондентов, какие события в истории нашей страны после 1917 года они считают катастрофиче-

62______Б. Н. шубки н, В. ливанова

скими и какие политические и экономические преобразова­ния представляются им наиболее целесообразными.

Что же тревожило на исходе XX века россиян? Какие со­бытия и опасности их пугали? Исходя из разработанной В. Шляпентохом и В. Шубкиным классификации, вероятные опасности были объединены в четыре группы:

1. Неожиданные, внезапные, непредсказуемые природ­ные, экономические или политические катаклизмы (катас­трофический неурожай, массовые эпидемии, терроризм).

2. Предсказываемые многими специалистами экологиче­ские катастрофы (уничтожение среды обитания человека — скопление неиспользуемых отходов, исчезновение некото­рых видов животных и пр.).

3. Социально-экономические потрясения длительного действия — войны, революции, контрреволюции и пр.

4. Бедствия, порождаемые внешними враждебными си­лами (мафией, мощными военными группировкамии, дей­ствующими против России).

Всю территорию России разделили на пять метарегио-нов: Москва и Санкт-Петербург, Север и Северо-Запад, Юг и Юго-Запад, Поволжье и Урал, Сибирь и Дальний Восток. Внутри них и определялись места опроса.

СТРАХ «РЕАЛЬНЫЙ» И «ВООБРАЖАЕМЫЙ» (1996)

Нас интересовали не только реальные, обоснованные, но и воображаемые, немотивированные, фантастические ужасы и опасности. Ведь последние тоже являются факторами со­циального поведения, а порой и паники. Всячески сокращая их число, мы все-таки вынуждены были оставить полсотни основных типов страха, обоснованных (мотивированных) и необоснованных (немотивированных), внезапных, непред­сказуемых экономических и политических бедствий, эколо­гических катастроф, социально-экономических потрясений длительного действия и пр.

По результатам 1996 года первые десять факторов, вызы­ вающих наибольший страх и тревогу у 1350 опрошенных респондентов, выглядели так:

Страх и тревога в современной России 63

1. Химическое и радиационное заражение воды, возду­ха, продуктов (67,7%);

2. Снижение жизненного уровня, обнищание населения (67,2%);

3. Полное беззаконие (66,7%);

4. Криминализация общества (65,4%);

5. Распространение массовых эпидемий, СПИДа и др. смертельных заболеваний (63,9%);

6. Массовая безработица (61,4%);

7. Коррупция властных структур (53,2%);

8. Уничтожение лесов на планете (52,0 %);

9. Распространение ядерного оружия (48,7%);

10. Гражданские и межэтнические войны (48,2%).

Больше всего опасений и тревог связано с химическим и радиационным заражением воды, воздуха и продуктов. Пос­ле чернобыльской и ряда других катастроф радиационное заражение перестало быть абстракцией, оно пришло во мно­гие дома и семьи. Целые области подверглись облучению, тысячи людей участвовали в мероприятиях по ликвидации последствий аварии, переселению жителей с зараженных мест и т. п. А вскоре всплыли подробности почти забытой катастрофы под Челябинском, испытаний атомных и водо­родных бомб, в ходе которых тысячи солдат срочной служ­бы получили большие дозы радиации. А ведь еще не уничто­жены запасы химического оружия, несущего смертельную опасность, созданные в годы «холодной войны». На втором месте — снижение жизненного уровня, обнищание. За по­следнее время происходило не только сокращение объема производства, но и поистине катастрофическое падение уровня жизни населения. И это в одной из самых богатых по природным ресурсам стран мира и, добавим, с очень высо­ким уровнем образования граждан. Людей тревожат эколо­гические и экономические проблемы. Но при этом они хо­рошо понимают, что ни одна из них не может быть решена в условиях полного беззакония. Государству россияне не дове­ряют, ожидая от него любых непредсказуемых действий.

Самый важный результат анализа по метарегионам — определение эпицентра распространения страха и тревоги в России. Можно утверждать: если Россия — это «общество

64_____ В. Н. шубкин, В. А. иванова _____^

всеобщего риска», то Юг и Юго-Запад страны — место, где социально-тревожное состояние населения действительно достигает уровня катастрофизма.

Юг и Юго-Запад — традиционно богатейшие регионы Рос­сии, где существуют благоприятные природные условия и живут умелые и трудолюбивые люди; это настоящая житница страны. Нужны были какие-то чрезвычайные обстоятель­ства, чтобы привести население Юга и Юго-Запада страны в состояние паники.

Видимо, сказывается близость этих районов к Кавказу, являющемуся сегодня эпицентром этнических конфликтов и войн, которые неизбежно порождают высокую степень тре­вожности и страха — катастрофическое сознание. Состояние сильной тревоги и страха характерно здесь не только для женщин, но и для мужчин.

Антиподом Юга и Юго-Запада стал Север и Северо-За-пад. Жители региона видят реальные угрозы и опасности, дифференцируют их, но делают это спокойно, без паники.

Главной неожиданностью исследования 1996 года стали данные о том, что наибольшую тревогу и страх вызывает воз­можность экологических катастроф.

Интересно проанализировать мнение российских имми­грантов, проживающих Бостоне. По нашей анкете опрос был проведен С. Клигером (1996) среди 50 человек в Бостоне; в среднем им около 60 лет, они проживают в Америке два го­да; группа характеризуются высоким уровнем образования (более 60% окончили вузы).

Как видно из табл. 1, число тех, кто боится в России во­зобновления массовых репрессий, возросло в 2 раза, тира­нии и беззакония - в 3 раза, нищеты, криминализации, на­циональных конфликтов — в 4 раза. На этом фоне снизился процент тех, кто боится ядерной войны и природных ката­строф.

Эти сравнительные данные не жестко сопоставимы, так как методики опроса, в результате которого они получены, отличались друг от друга. Тем не менее они позволяют сде­лать ориентировочные выводы. Что касается эмигрантов, то уровень страха и тревоги по всем показателям у них значи­тельно ниже, чем у россиян. Россияне явно более подверже-

ны тревоге и страху, чем иммигранты. Исключением являет­ся угроза захвата власти радикальными коммунистами (этот показатель у эмигрантов 51,1%, у россиян — 21,6%), распро­странение неонацизма и насилия (соответственно — 58,2% и 17,7%), распространение ислама (39,5% и 9,0%), геноцид (41,8% и 19,7%). Что касается терроризма, то этот показа­тель сопоставим: у эмигрантов - 48,9%, у россиян - 45,4%. Существенно отличаются россияне от эмигрантов своей бо­язнью полного беззакония, криминализации, захвата власти экстремистами или мафией, ядерной, гражданских и этни­ческих войн. Эмигранты не очень обеспокоены и экологи­ческими бедами, которые вызывают сильную тревогу и страх в России. Природные бедствия, катастрофический неуро­жай, истощение природных ресурсов, химическое и радиа­ционное заражение воды, воздуха, продуктов, исчезновение лесов и видов животных, накопление неиспользуемых отхо­дов, глобальное потепление — все это заметно меньше тре­вожит новых американцев, чем россиян.

66_______Б. Я. шубкин, В. А. иванова________

СМЕНА ЛИДЕРОВ ФАКТОРОВ СТРАХА (1999)

Одним из наиболее впечатляющих результатов 1999 года является смена лидеров факторов страха. Можно, конечно, считать, что вывод, который мы собираемся сделать, доста­точно тривиален. Но он основывается на реальных данных опроса 1007 российских респондентов в 1999 году. Мы имеем в виду, что в 1999 году появился новый лидер причины стра­ха - обнищание (в 1996 году - это экологические пробле­мы). Прежде, интерпретируя данные 1996 года, мы получи­ли информацию о том, что больше всего население страны в тот момент беспокоило химическое и радиационное зараже­ние воды, воздуха, продуктов. Теперь этот страх отошел на седьмую позицию. Место лидера занял другой фактор - об­нищание.

Говоря об обнищании, нужно иметь в виду, что послед­ствия развала СССР должны были бы быть еще более ката­строфичными, а население оказалось бы обречено на голод, если бы из глубины веков нам не «протянули руку помощи» наши предки, которые колонизировали и освоили огромную территорию с величайшими запасами полезных ископае­мых, прежде всего газа и нефти, которые мы теперь, по сути, меняем на продовольствие и одежду, оплачивая ²/₃ импорта за этот счет. В 1998 году в связи с резким падением цен на нефть и газ страна оказалась в состоянии тяжелейшего фи­нансово-экономического кризиса. Он продолжался до нача­ла косовского международного конфликта, когда цены на нефть стали расти. Но и сейчас «труба» не обеспечивает удовлетворения потребностей населения, а бюджет страны настолько мал, что уже стало привычкой сравнивать россий­ский бюджет с бюджетом одного штата США. Естественно, что в первую очередь все эти проблемы ощущают на себе простые люди, которые отчетливо понимают, что их обрек­ли на беспросветную нищету, выхода из которой не видно.

Основные факторы массового страха 1999 года выстрои­лись в такой последовательности:

1. Обнищание (69,1%);

2. Массовая безработица (60,6%);

3. Полное беззаконие (60,5%);

Страх и тревога в современной России 67

4. Криминализация общества (58,2%);

5. Коррупция властных структур (56,0%);

6. Распространение массовых эпидемий, СПИДа (51,8%);

7. Химическое и радиационное заражение воздуха, во­ды (51,5%);

8. Захват власти в стране экстремистами или мафией (43,4%);

9. Распространение ядерного оружия (42,6%);

10. Терроризм (35,6%).

В числе наиболее сильных факторов страха в 1999 году на­ряду с обнищанием (70,7% респондентов испытывают силь­ную тревогу и постоянный страх по этому поводу) идут — полное беззаконие (62,2%), безработица (60,5%), кримина-лизация общества (60,1%) и коррупция (58,1%). Как видно из результатов анализа, среди основных причин страха в 1999 году доминируют социально-биологические. Неразрыв­но связаны с ними социально-патологические факторы: полное беззаконие со стороны властей, криминализация общества, коррупция, терроризм, захват власти в стране экст­ремистами или мафией. Третья по значимости группа факто­ров страха — экологические: химическое и радиационное заражение воды, воздуха и продуктов питания, массовые эпидемии и распространение СПИДа, ядерная война и т. п.

Если говорить о географии страхов, то тенденция сохра­нилась. В 1999 году социально-психологическое состояние населения на Юге и Юго-Западе, в Поволжье и на Урале, а также в Центре (то есть в Москве и Санкт-Петербурге) мож­но назвать заметно тревожным, хотя показатели несколько снизились.

ВЛИЯНИЕ СОЦИАЛЬНО-ДЕМОГРАФИЧЕСКИХ ХАРАКТЕРИСТИК РЕСПОНДЕНТОВ НА УРОВЕНЬ ТРЕВОЖНОСТИ

Следующие наблюдения, сделанные на материале массо­вых опросов 1996 и 1999 годов, касаются анализа влияния объективных социальных характеристик респондентов — по­ла, возраста, образования, социально-профессионального ста-

68_______в.н.шубкин.в.а.иванова______

туса, дохода, места жительства и размера семьи — на уровень и специфику тревожности. Изучение данных срезов отражает весь комплекс физиологических, психических, социоистори-ческих, социокультурных и социоповеденческих факторов, оказывающих влияние на восприятие опасностей разного типа. Однако необходимо учитывать, что исследование это­го комплекса связано со специфическими трудностями, обу­словленными природой общественных явлений: последние обычно таковы, что отделение влияния одних из них от вли­яния других оказывается весьма сложным, а зачастую прак­тически невозможным.

Эмпирическая база и применяемые методы позволили анализировать как раздельное, так и совместное влияние этих факторов, сопоставлять их значимость, исследовать интенсивность их воздействия на восприятие опасностей различными группами респондентов.

Влияние полового признака отражается в 70% ответов на вопросы анкеты. Разрушение института социальной защиты, которое произошло в переходный период, повлияло на пси­хологическое состояние обоих полов, однако физиологиче­ские особенности подразумевают, что женщины более эмо­циональны и соответственно больше подвержены тревоге. Тест на общую тревожность показал, что женщины более за­висимы от настроения, расположения духа, они более нерв­ны и раздражительны, более восприимчивы и доверчивы, чем мужчины, чаще чувствуют свою беспомощность и не всегда в состоянии принять решение, они в целом большие пессимисты, чем мужчины. Они чаще, чем мужчины, гово­рят, что жизнь не имеет смысла и что больших трудностей они не переживут. Мужчины сталкиваются с иными пробле­мами. Основные причины тревоги сильной половины чело­вечества связаны с востребованностью в профессиональном плане. Они чаще говорят, что отношения с другими стали более сложными, что сами они стали более замкнутыми, раздражительными и циничными, и подчас продолжают спо­рить, даже если знают, что не правы.

Эмпирические исследования показали, что общий уро­вень тревожности у женщин в среднем значительно выше, чем у мужчин (в среднем 78% женщин и 59% мужчин испы-

Страх и тревога в современной России 69

тывают сильную тревогу и постоянный страх по поводу ли­дирующей опасности).

На первый взгляд это вполне согласуется с расхожими представлениями о естественном половом диморфизме и тендерной специфике мужских и женских социальных ро­лей. То, что незащищенными перед самыми разными опас­ностями себя ощущают ³/₄ представительниц слабого пола, лишний раз подтверждает эти представления.

Однако то, что около ²/₃ претендующих быть «сильной половиной» обнаруживают такую же степень общей неза­щищенности перед различными социальными опасностями, свидетельствует уже о некотором отклонении от традицион­ного распределения социальных ролей. Если несколько отойти от «ролевых предписаний», то полное отсутствие чувства защищенности у каждых 3 из 5 мужчин свидетель­ствует об определенном состоянии российского общества, в котором прогрессирует социальная аномия, характерная для периода перехода социума из одной системы координат (цен­ностей, норм, технологий, повседневного поведения и пр.) в другую.

Что касается отношения полов к различным группам опасностей, то различия в оценке доминирующих опаснос­тей — этнических, природных и политических — в целом в 1996 и 1999 году не так существенны. В отношении к лиди­рующим опасностям проявилась следующая тенденция: в 1996 году обнищание, безработица, криминализация обще­ства, беззаконие и коррупция беспокоили женщин значитель­но больше, чем мужчин (в среднем на 20-25%). В 1999 году различия практически перестали быть значимыми (3—5%): проблема обнищания в 1999 году волновала 70% женщин и 68% мужчин, массовая безработица - 60% мужчин и 61% женщин, беззаконие — 55% мужчин и 59% женщин, корруп­ция — 57% женщин и 55% мужчин. Главное различие сказа­лось в отношении мужчин и женщин к проблемам, связан­ным с угрозой войны и утратой традиций. Этими проблемами обеспокоены в два раза больше женщин, чем мужчин.

Возрастная специфика также находит заметное отраже­ние в вариациях чувства незащищенности, испытываемого представителями отдельных возрастных групп. Показатель,

70_______В. Н. шубкин, В. А. иванова________

связанный с возрастными оценками уровня своей защищен­ности в современном российском обществе, обнаруживает закономерный контраст между молодежью и пожилыми людьми.

Контраст проявился между тремя основными возрастны­ми категориями: молодежью, людьми среднего возраста и пенсионерами. Максимальное количество «защищенных» можно обнаружить среди наиболее молодых в возрасте до 20 лет, общий уровень тревожности у которых наиболее низкий, что вполне естественно. В следующих двух группах (20-29 и 30—39 лет) общий уровень тревоги примерно оди­наков — 52%. Самый же высокий уровень тревожности, — заметно выше, чем средний для всех опрошенных, — у груп­пы 40—49 и 50—59-летних россиян - 65%. При этом среди наиболее пожилых, в возрасте старше 60 лет, уровень тре­вожности заметно ниже, чем среди перешагнувших порог со­рокалетия.

Зона максимальной тревожности — это прежде всего 49— 59-летние россияне (особенно безработные), которые вос­принимают сужение своих возможностей наиболее бо­лезненно. Можно предположить, что эта возрастная группа испытывала на протяжении последних лет самое большое социальное напряжение и переживала внутренние ценност­ные конфликты. Люди этого возраста, казалось бы, были наиболее подготовленными к переменам, так как убежда­лись в их необходимости год за годом, но сами оказались совершенно к ним не готовы. Иными словами, ухудшение социального самочувствия наиболее очевидно проявляется у наименее адаптируемой части населения, менее защищен­ной в силу физического состояния и с относительно мень­шим информационным потенциалом. Что касается отноше­ния к различным группам опасностей, то люди среднего возраста значительно больше озабочены экономическими проблемами и угрозой роста преступности.

Молодое поколение достаточно толерантно и открыто миру. Его волнуют глобальные экологические и демографи­ческие проблемы: возникновение в атмосфере озоновых дыр, глобальное потепление, опасное перенаселение горо-

Страх и тревога в современной России 71

дов (в среднем уровень тревоги по отношению к этим опас­ностям у людей в возрасте до 29 лет на 5—10% выше, чем у людей 40—59 лет). И слабую тревогу вызывают такие «угро­зы», как сионизм, исламский фундаментализм, рост числа людей с другим цветом кожи, скорее это беспокоит людей старшего поколения (50 лет — старше 60 лет). Бездуховность общества, природные катаклизмы, снижение рождаемости вызывает одинаковую тревогу у людей всех поколений.

Образование оказывается самым противоречивым фак­тором, влияющим на актуализацию чувства страха. Здесь выявилось несколько закономерностей.

Высокая степень тревожности характерна для людей с низким уровнем образования, поскольку плохое образова­ние сегодня чаще всего означает низкий доход и соответ­ствующий социальный статус.

У людей с высоким уровнем образования существует по­вышенная чувствительность к глобальным опасностям: они больше озабочены глобальными опасностями («американи­зация» жизни, сокращение рождаемости, перенаселение го­родов, распространение ислама, возникновение в атмосфере озоновых дыр и др.), потому что больше информированы и ощущают универсализацию и глобализацию риска; кроме того, они, как правило, менее религиозны. Уровень дохода в данном случае не оказывает значительного влияния: напри­мер, 17% людей с высшим образованием и высоким дохо­дом и 19% респондентов с высшим образованием и низким доходом беспокоят геноцид и массовые преследования лю­дей по этнонациональным признакам. Ярче всего это прояв­ляется в отношении к проблемам экологии: разрушение озо­нового слоя и глобальное потепление беспокоит 10% людей с начальным образованием, 11% людей со средним образо­ванием и 23% людей с высшим образованием. Распростра­нение неонацизма и тому подобных явлений беспокоит 2% людей с начальным образованием и 15% людей с высшим. Нельзя утверждать, что люди с начальным образованием нечувствительны к проблемам нравственной и культурной сферы. Неверие в Бога и грубый материализм беспокоят 22% людей с начальным уровнем образования, 16% людей

со средним образованием и 14% людей с высшим образова­нием.

Люди с низким уровнем образования больше озабочены реальными, повседневными опасностями (обнищанием, без­работицей, катастрофическим неурожаем, утратой чувства коллективизма), а также иррациональными опасностями (концом света, захватом земли инопланетянами и пр.).

Наиболее сильна в обеих группах респондентов тревога, порождаемая проблемами выживания — обнищанием, кри-минализацией общества и безработицей, и чем выше уровень образования, тем меньше интенсивность страха. Более обра­зованные люди в целом оптимистичнее смотрят на жизнь.

Оказалось, что уровень тревожности пропорционален ве­личине дохода. Чем менее прочна финансовая стабильность людей в настоящем, тем более неизбежной им представляет­ся скорая катастрофа. Нищий чувствует большую тревогу и меньшую уверенность в своем будущем, особенно в период экономического кризиса и политического хаоса; находясь в состоянии некоторой паники, он не всегда может различить, где настоящая катастрофа, а где мнимая.

Здесь выявилась следующая закономерность. Уровень тре­вожности тесно связан с уверенностью в будущем. Высокая

Страх и тревога в современной России 73

степень неуверенности в будущем, но не всегда тревожности характерна для людей с высоким уровнем образования и ма­леньким доходом, одновременно для людей с низким уров­нем образования и низким доходом характерна повышенная тревожность.

Определенное влияние на тревожность оказывает и место постоянного жительства респондентов. Жители столицы в 2 раза чаще по сравнению с деревенскими жителями и в 3 раза чаще, чем жители районных центров, говорят, что до­вольны жизнью. Они менее нервны и раздражительны, меньше уверены, что отношения с другими стали сложнее, меньше беспокоятся о работе, реже теряют способность принимать решение и реже приходят к выводу, что им ста­новится все труднее переживать трудности. Однако в 2 раза чаще, чем остальные, они говорят, что вокруг творится не­что странное и непонятное. Действительно, за короткий пе­риод произошло множество странных событий, свидетелями которых стали в большей степени жители столицы и круп­ных городов.

Уровень тревоги жителей сел и бывших районных центров несопоставим с уровнем тревог жителей столицы (у жителей Москвы и Санкт-Петербурга средний уровень тревожности 20%, у жителей райцентров, небольших городов и дере­вень — не меньше 40%). Можно говорить о выраженной ур-банизационной переменной: в столицах и больших городах иерархия опасностей различна.

Во времена социализма между городом и деревней, меж­ду районным центром и столицей существовала гигантская пропасть в уровне жизни, которая активно поддерживалась. В деревнях уровень безработицы и бедности всегда был вы­ше, чем в городах и в столице, поэтому спокойствие столич­ных жителей в отношении экономических трудностей (обни­щания, безработицы) выглядит естественным. Эти факторы находятся на границе главенствующих и доминирующих опасностей (в среднем 40—55% сельских жителей испыты­вают сильную тревогу и постоянный страх по этому поводу).

Весьма существенной оказалась разница в уровне тре­вожности по поводу коррумпированности правительства. Только 30% столичных респондентов чувствуют тревогу по

74_______В. Н. шубкин, В. А. иванова________

этому поводу. В бывших районных центрах — 62%, в малых городах — 59%, в деревнях — 59%.

Наиболее выражена тревога у жителей сельской местнос­ти и районных центров по отношению к универсальным и экономическим опасностям (природным бедствиям, катаст­рофическому неурожаю и пр.), а также идеологическим и военным опасностям (гражданским и межэтническим вой­нам, нападению соседних государств, американизации жиз­ни в стране, ядерной войне).

Свою специфику имеет чувство защищенности у предста­вителей отдельных социально-профессиональных групп, при том что между категориями социального статуса и про­фессиональной принадлежности наблюдается теснейшая связь: образование — социальная группа, социальная груп­па — род занятий, социальная группа — доход.

Наиболее защищенными себя чувствуют учащиеся техни­кумов, вузов, ПТУ и работающие пенсионеры, а также спе­циалисты технического профиля с высшим или средним спе­циальным образованием и разнорабочие. В отношении главенствующих опасностей их уровень тревожности колеб­лется от 40 до 60%.

Средний уровень чувства защищенности обнаруживают работающие на государственном предприятии, в учрежде­нии, в организации; работающие в колхозе или потребко­операции, а также служащие «силовых» министерств, руково­дители подразделений предприятий и квалифицированные рабочие. Здесь уровень тревожности колеблется от 50 до 75%.

Самый высокий уровень тревожности наблюдается у пен­сионеров, временно не работающих, занимающихся частной предпринимательской деятельностью, служащих из числа технического и обслуживающего персонала, специалистов в области науки, культуры, здравоохранения, народного обра­зования, дошкольного воспитания с высшим или средним специальным образованием — 60—85%.

Среди респондентов, занимающихся индивидуальной предпринимательской деятельностью, а также специалистов технического профиля в 1,5 раза ниже уровень тревоги в це­лом, чем среди других групп. Общий уровень тревожности

приблизительно одинаков у работающих на государствен­ных предприятиях и в частных компаниях (67%).

Различные группы работников ощущают примерно рав­ную степень тревоги по отношению к криминализации, без­работице и ухудшению стандартов жизни. Распределение отношения социальных групп по поводу обнищания такое же, как и в отношении преступности.

Экологические катастрофы больше всего волнуют специ­алистов сферы науки, образования и здравоохранения (69%),

технических специалистов и квалифицированных рабочих (57%).

Различные социальные группы выражают одинаковую озабоченность по поводу возможности репрессий и диктату­ры. Экологические проблемы больше всего волнуют людей умственного труда (61%), разнорабочие и специалисты тех­нического профиля высказывают по этому поводу наимень­шую тревогу (49%). Разница в отношении различных соци­альных групп к проблеме бездуховности небольшая. Среди руководителей разного уровня озабоченных этой проблемой 41%, среди разнорабочих — 38%. Разнорабочие больше дру­гих озабочены утратой чувства коллективизма — 39% (сре­ди технических специалистов — 16%). Разнорабочие и руко-

Страх и тревога в современной России 77

водители подразделений больше представителей других со­циально-профессиональных групп озабочены утратой тра­диций.

Различия в отношении к возможным опасностям в этой группе во многом обусловлены разницей в уровне образова­ния и дохода.

Однако аналитики отмечают необходимость иметь в виду, что массовые опросы не учитывают те 5—10% сверхбогато­го населения, которые обладают теневым капиталом или прекрасными связями, политическим весом или админист­ративным постом и т. п. «Статистика не имеет данных об их доходах, а социология — о настроениях и установках»¹.

На вопрос «Помогает ли Вам религия преодолевать страх?» респонденты в основном дают положительный от­вет.

С одной стороны, вера помогает почти ²/₃ людей, назвав­ших себя верующими, с другой — она в какой-то мере помо­гает и атеистам, учитывая тот факт, что каждый пятый из них вообще не уверен, атеист он или верующий, что и объ­ясняет некоторую противоречивость полученных ответов.

К сожалению, факт остается фактом: религия в России не играет большой роли даже в тех сферах, где это наиболее ожидаемо. Так, тревогу по поводу бессмысленности жизни

¹ Наумова Н. Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина или ресурс человечества? М., 1999. С. 57.

испытывают 17% верующих и 13% атеистов. Потеря чувства коллективизма беспокоит 31% верующих и 38% атеистов. Неожиданный результат проявился в отношении к проблеме утраты семейных ценностей. Меньше всего это беспокоит верующих - 25%, достаточно религиозных респондентов — 34%, скорее нерелигиозных — 32%, атеистов — 27%.

Результаты выглядят достаточно категорично и поднима­ют вопрос о несущественной роли веры в снижении уровня тревожности.

Результаты предварительного социально-демографиче­ского анализа значительно обогащают исследование и сво­дятся к тому, что различия в оценке собственной незащищен­ности по отношению к возможным опасностям в основном обусловлены разницей в уровне дохода, образования, в соци­альном статусе и месте жительства, между которыми наблю­дается теснейшая взаимосвязь; не менее значимыми оказы­ваются половозрастные характеристики.

ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

С самого начала изучения катастрофического сознания мы стремились описать структуру и динамику страха на фоне важнейших исторических событий, которые оказали большое влияние на развитие страны и запечатлелись в па­мяти народа. В связи с этим в нашей анкете-интервью были

Страх и тревога в современной России 79

два вопроса, напрямую связанные с этими сюжетами: «Мож­но ли сказать, что в истории нашей страны после 1917 года были тяжелейшие периоды? Если да, то не могли бы Вы на­звать такие периоды?» и «Можно ли сказать, что в россий­ской истории до 1917 года были катастрофы? Если да, то что бы Вы назвали такой катастрофой?». Сначала мы не прида­вали особого значения этим вопросам, сосредоточившись целиком на детальном анализе структуры и интенсивности страха. Однако по мере расширения и углубления исследо­вания мы убедились, что эти вопросы достаточно информа­тивны и по-новому освещают проблемы катастрофического сознания.

Прежде всего, мы хотели бы привести некоторые данные по динамике ответов респондентов на эти вопросы. На пер­вый вопрос о тяжелейших периодах в истории страны после 1917 года в 1996 году ответы респондентов распределились следующим образом:

1. Великая Отечественная война (1941—1945гг.) (34,3%).

2. Годы сталинских репрессий (13,3%).

3. Перестройка и нынешний период (реформ 90-х гг.) (12,5%).

4. Коллективизация и голод в 20—30-е гг. (10,5%).

5. Послевоенный период (1946-1950 гг.) (7,4%). В 1999 году произошли некоторые изменения. Прежде всего это касается отношения респондентов к перестройке и нынешнему периоду развития страны. Сегодня почти в два раза больше респондентов считают этот период одним из са­мых тяжелых, и он вышел в рейтинге на второе место. На­против, значение сталинских репрессий как тяжелейшего периода в истории страны с точки зрения интервьюируемых снизилось с 13,3% в 1996 году до 9,9% в 1999 году. Поэтому рейтинг тяжелейших периодов несколько изменился:

1. Великая Отечественная война (31,5%).

2. Перестройка и нынешний период (реформ 90-х гг.) (23,6%).

3. Годы сталинских репрессий (9,9%).

4. Послевоенный период (1946-1950-е гг.) (5,0%).

5. Войны в Чечне и Афганистане (4,9%).

80_______В. Н. шубкин,в.а. иванова________

На первое место респонденты и в 1996, и в 1999 году ста­вят Великую Отечественную войну (1941 — 1945 гг.). Это бы­ло для советских людей тяжелейшим испытанием после 1917 года. Воспоминание о нем врезалось в память народа, ведь трудно найти такую семью, где не было бы убитых, по­калеченных, пропавших без вести. В несколько раз больше, чем число погибших, было призвано в армию на оборонные и трудовые работы, что привело к огромному падению рож­даемости населения. Последствия его («демографическое эхо войны») много лет изучают социологи, культурологи и пи­сатели, стремясь понять, как эта демографическая катастрофа сказалась на судьбах молодых, на браках, на рождаемости, на воспроизводстве и на качестве населения.

Что касается катастроф до 1917 года, то здесь изменения не столь существенны:

Эти данные раскрывают отношение россиян к понятию «катастрофа». Очевидно, что основная масса респондентов связывает с ним военные конфликты в истории России. В 1999 году относительно новым явилось выделение рес­пондентами периодов голода и эпидемий, что подтверждает справедливость подхода П. Сорокина, в работах которого, опубликованных в России после 1917 года, внимание сосре­доточено на влиянии голода, войн, эпидемий на социальную структуру общества и массовое сознание.

Страх и тревога в современной России 81

СПОСОБНОСТЬ ПРОТИВОСТОЯТЬ ОПАСНОСТЯМ

Любопытно проследить перемены (по данным двух на­ших опросов) в отношении респондентов к политической составляющей жизни. Наиболее характерным в этой связи является восприятие респондентами различных политиче­ских партий и движений. Здесь стоит отметить усиление без­различного отношения. В отношении к партиям и движени­ям, отстаивающим идеалы социализма, число безразличных респондентов увеличилось с 46,0% (1996) до 49,8% (1999); к партиям и движениям, выступающим за продолжение ры­ночных реформ, - с 31,6% (1996) до 43,7% (1999); к парти­ям, отстаивающим русскую самобытность, — с 42,5% (1996) до 46,1% (1999). Одновременно за прошедшие три года улуч­шилось отношение россиян к партиям, отстаивающим идеи социализма: в 1996 году за них выступало 27,7% респонден­тов, а в 1999-м — 31,8%. Неудивительно, что значительно упал интерес россиян к партиям, отстаивающим курс на про­должение рыночных реформ: в 1996 году они привлекали 51,7% респондентов, а в 1999-м — 31,4%. Увеличилось ко­личество людей, не имеющих политических предпочтений и вообще политикой не интересующихся: в 1996 году таких было 23,9%, в 1999-м - 25,3%.

Изменились и представления о предпочитаемом пути экономического развития России.

На основе изложенного можно сделать вывод по неко­торым фундаментальным вопросам, которые до сих пор являются предметом дискуссии философов, социологов, ис­ториков. Ибо здесь, как нам представляется, лежит ключ к пониманию специфики русского национального характера в современных условиях. Нет, мы, разумеется, не претенду­ем на то, чтобы дать исчерпывающий ответ в целом, но ин­тересно было бы посмотреть, основываясь на эмпирическом материале, на вопрос о способности российского населения к самоорганизации с позиции традиционных споров о том, следует ли нам усилить борьбу с элементами коллективизма, якобы доставшегося нам от «проклятого» прошлого, и вос­питывать население в духе индивидуализма, который так

распространен в США. С нашей точки зрения, разумно под­ходит к этому вопросу Н. Ф. Наумова: «Действительно, в США первичный элемент — отдельный человек. А что такое первичный элемент в нашей постсоциалистической стране? Это туманно. Есть, например, некоторые статьи, в которых как о бесспорно положительном менталитете говорится об индивидуализме и т. д. Но надо же просчитать, какие "за" и "против" имеет индивидуалистическое построение общест­ва. Просчитать и посмотреть. И хотя бы изложить. Тем бо­лее в мировых разработках такого обобщающего характера, когда речь идет действительно о вариантах развития циви­лизации в целом, индивидуализм вовсе не обязательно оце­нивается с плюсом, а коллективизм с минусом или наоборот. Просто это один вариант вот с такими нитями, а это — дру­гой» ².

Мы же попробуем взглянуть на эту проблему, опираясь на полученные нами в ходе реализации проекта «Катастро­фическое сознание в России в конце XX века» эмпирические данные.

Об общем фоне, характеризующем настроение россий­ских респондентов, можно судить по ответам на вопрос «Если

² Российская социология 60-х годов в воспоминаниях и доку­ ментах. СПб., 1999. С. 311.

Страх и тревога в современной России 83

говорить в целом, в какой мере вы удовлетворены в настоя­щий момент своей жизнью?». Полностью удовлетворены своей жизнью сегодня в России — 3,8%. Скорее не удовлет­ворены и полностью не удовлетворены — 53,4%. При этом 67,8% респондентов, пожалуй, не уверены и совершенно не уверены в своем будущем. Интересными выглядят в этой связи ответы на вопрос: «Когда Вы ответили, что "уверены" или же, напротив, "не уверены" в будущем, то о ком Вы по­думали в этот момент?». 80,4% респондентов подумали о себе и своих близких и лишь 9,8% подумали о России и ее гражданах.

О социальной активности респондентов можно судить по вопросу: «Если это бедствие (одно, наиболее страшное) все-таки произойдет, то как, по Вашему предположению, Вы стали бы себя вести?». Процент тех, кто намерен предприни­мать какие-либо меры, чтобы предотвратить или ослабить опасность, с 1996-го по 1999 год снизился с 41,3 до 34,6%, и соответственно увеличился процент тех, кто считает, что от их действий ничего не зависит. За эти же годы, с 1996-го по 1999-й, процент тех, кто предпринимает все возможные дей­ствия, чтобы защитить лично себя от последствий преступ­ности, снизился с 40,2 до 36,7%, а загрязнения окружающей среды — с 42,9 до 38,8%. Несколько снизился процент тех, кто намерен объединяться с другими, чтобы противостоять опасности: в вопросах преступности — с 7,5 до 6,1%, в вопро­сах экологии - с 8,3 до 8,1%. Особенно острой в современ­ной России является проблема безработицы: 59,2% респон­дентов обеспокоены возможностью остаться без работы; 87,0% респондентов на вопрос, хватает ли им дохода от ос­новной работы, отвечают «Скорее нет» и «Определенно нет». Лишь 2,5% российских респондентов могут утверждать, что им достаточно дохода от основной работы. В таких условиях 73,5% респондентов пользуются продуктами со своих участ­ков (хозяйств). (В 1996 году таких было 66,9%.) 24,0% при­рабатывают в другом месте, и всего 3,8% вкладывают свои сбережения в акции. При этом 58,6% опрошенных считает, что у них нет возможности получать помощь от родственни­ков.

84_______В. Н. шубкин, В. А. иванова________

Проследим тенденцию более конкретно на примерах от­ ношения к угрозам криминальным, экологическим и связан­ ным с потерей работы.

Почти 50% респондентов подыскивают средства защиты внутри малой группы (обсуждают с близкими), а 30% счи­тает, что даже семья и близкое окружение не сможет предо­ставить им средства защиты, адекватные угрожающим им опасностям, то есть чувствуют себя абсолютно незащищен­ными перед угрозой катастрофы.

Далее проследим тенденцию более конкретно, на приме­рах реальных повседневных угроз, которые, как выяснилось, и являются источником страха: роста преступности (крими-нализации общества) и возможности потерять работу (без­работицы) и загрязнения окружающей среды (см. табл. 10).

В среднем 80% предпринимают активные действия для того, чтобы защитить себя, семью и своих близких от нападе­ний, разбоя, грабежей и возможности подвергнуться нега­тивному экологическому влиянию на бытовом уровне.

При этом 5—12% респондентов предположительно объ­единяются с другими в целях предотвращения этих угроз для всего общества и народа. 60—70% были абсолютно уверены, что этого они делать не будут; соответственно лишь в сред-

нем 20% остаются «в раздумье», будут ли они что-то пред­принимать, объединяться с другими, чтобы снизить эту угро­зу для народа, страны, или нет.

Что намерены предпринимать респонденты для решения проблемы безработицы в условиях, когда 50—52% конста­тируют, что им совершенно не достаточно дохода от основ­ной работы, а 33—36% утверждают, что им «скорее недоста­точно» доходов от основной работы. То есть 80—85% в той или иной степени решает для себя проблему безработицы и на вопрос: «Обеспокоены ли Вы лично возможностью ока­заться без работы?» 58% отвечает «да» и 7—9% — «Трудно сказать».

Среди тех, кто обеспокоен возможностью потерять рабо­ту, 85—87% точно знает, что будет делать для решения этой проблемы, и уже предпринимает активные действия; 85% не предполагает жить на пособие или поддержку семьи; 25% не собирается искать работу по профессии и 25% не собирается осваивать другую специальность; 50—54% не стремится объ­единяться с другими для коллективного решения этой про­блемы.

Какие действия предпринимают для поддержания своего благосостояния респонденты, которые не ищут работу по специальности, не осваивают другие профессии и не рассчи­тывают на ресурсы семьи? (см. табл. 12).

В среднем 25% пытается подрабатывать в другом месте и 50% предполагает к этому прибегнуть. Однако 30% не мо-

жет по тем или иным причинам воспользоваться этой воз­можностью. И около 70% в настоящий момент пользуется продуктами своего участка.

Простой и надежной структурой, обеспечивающей сред­ства защиты для противостояния наиболее катастрофичным по своим последствиям социально-экономическим опаснос­тям (обнищанию, безработице, криминализации, катастро­фическому неурожаю, беззаконию и пр.), становятся малые группы. Декларируется опора только на себя, на семью и на свое ближайшее окружение; усиливается ориентация на ин­дивидуальную (не групповую, не слоевую) вертикальную мобильность и социальное выживание по принципу «Каж­дый за себя, один Бог за всех».

«Расчет на себя» в условиях ограниченного доступа боль­шинства населения к основным жизненным ресурсам - день-

88_______В. Н. шубкин, В. А. иванова________

гам, власти, законотворчеству — подразумевает прежде все­го проявление разного рода самодеятельных инициатив по линии трудоустройства и заработков, таких как поиски но­вых рабочих мест, приобретение новых профессий, нахож­дение новых средств существования. Политика государства в области труда и занятости привела к тому, что 25—30 мил­лионов жителей страны вовлечены в неформальную (вторич­ную, дополнительную, теневую) занятость. Если учитывать работающих студентов, пенсионеров, зарегистрированных безработных, вышедших из мест заключения, то цифра уве­личивается в 1,5—2 раза³.

Подсобное хозяйство — самый распространенный, наи­более часто употребляемый способ защиты от экономиче­ских опасностей. В зависимости от региона различается его функция. Большинство городских жителей используют его для обеспечения себя продуктами питания. Жители малых городов или сел чаще выращивают продукты на продажу.

Безусловно, присутствуют и другие стратегии обеспече­ния защищенности: эскапизм, эмиграция, регрессия (воз­врат к ранее сформировавшимся стереотипам), снижение стандартов, но они не отслеживаются напрямую вопросами данного эмпирического исследования.

Одной из характерных черт, как отмечают исследователи⁴, становится стремление уйти от контроля со стороны госу­дарства и контактов с государственными структурами в по­иске средств защиты. Формальные институты не справляются со своими непосредственными функиями, поэтому главную роль в формировании эффективных стратегий выживания играют неформальные механизмы поддержки и взаимопо­мощи, которые часто носят (или приобретают со временем) полузаконный характер.

Неформальные экономические отношения подразуме­вают присвоение государственного имущества и его последу-

³ Рывкина Р. В. Постсоветское государство как генератор кон­фликтов // Социологические иследования. 1999. № 5.

⁴ Левада Ю. «Человек советский» десять лет спустя: 1989— 1999 (предварительные итоги сравнительного исследования) // Мониторинг общественного мнения. 1999, № 3 (41). С. 14—15.

Страх и тревога в современной. России 89

ющий обмен или перепродажу. Крайняя, но довольно рас­пространенная форма такого взаимодействия — воровство в крупных масштабах и торговля ворованными товарами.

Интересно, что отношение россиян к полулегальным спо­собам выживания и заработка двоякое. В общем, все эти действия, если они не носят откровенно криминального ха­рактера и осуществляются «простыми людьми» в скромном масштабе — «чтобы прокормить себя и семью», то есть на­целены именно на выживание в массовом понимании, нахо­дят понимание и сочувствие. Но реакция становится обрат­ной — осуждающей и обвиняющей, если речь идет о тех же действиях, но со стороны «мафии» или «начальства», кото­рым не надо выживать, но которые стремятся «разбогатеть и нажиться».

Еще одна задача, которая стоит перед россиянами в сло­жившихся условиях, — это оберегание добытых источников от государства, от его разного рода фискальных и иных служб. Это находит свое отражение в уходе от налогов, ис­пользовании оффшорных зон и в валютных накоплениях, в перекачке средств в другие страны и пр.

Около 70% россиян считает, что руководители государ­ства не обеспокоены актуальными для них проблемами и угрозами и свыше 80% россиян, по данным разных опро­сов⁵, вынуждены искать средства защиты от социально обусловленных опасностей самостоятельно.

Для поддержания наличного или сниженного статуса большинством населения вырабатываются специфические модели адаптивного поведения, имеющие ярко выраженную самосохранительную направленность.

Такой тип активности лишен элементов плодотворности, рациональности и стабильности для общества в целом, не двигает людей по пути развития, не способствует массовой социальной деятельности населения по преодолению сло­жившейся ситуации. Адекватные стратегии поведения на ло­кальном отрезке времени и социального пространства пре-

⁵ Социальная психология личности в вопросах и ответах. М.,

1999.

90_______В. Н. шубки н, В. А И ванов л ______

вращаются в неадекватные, неконструктивные в контексте более широкого «событийного» и временного интервала.

Страх вызывает активную реакцию, побуждая людей дей­ствовать в направлении, которое кажется им необходимым для предупреждения грозящих бедствий. Но в условиях ма­лой эффективности социальных институтов страх подталки­вает людей к действиям экзистенциального плана: защите жизни, здоровья и благополучия самих индивидов или их родственников. Если угроза касается общества, но не лично данного конкретного человека или его семьи, люди остают­ся пассивными.

Наш опрос показал, что около ²/₃ респондентов в 1996 и 1999 году, испытывавших сильную тревогу и постоянный страх в отношении различных опасностей, не видели никакой причины или возможности делать что-нибудь, чтобы пред­отвратить эти опасности для общества. В то время как боль­ше ²/₃ объявили о своей готовности защищать свою семью от угрозы роста преступности, загрязнения окружающей среды, безработицы, ¹/₄ опрошенных только на словах предполага­ет защищать страну, общество в целом.

Вряд ли такой результат говорит о полной утрате чувства коллективизма или любви к ближнему. Скорее всего, основ­ная причина социальной пассивности — неверие в способ­ность рядового гражданина даже коллективными действия­ми повлиять на изменение общей ситуации в стране, то есть недоверие к органам государственной власти и к социальным институтам, потому что именно они, по общему мнению,

_______Страх и тревога в современной России 91

призваны гарантировать защиту от преступности, обнищания и уничтожения среды обитания⁶.

В условиях, когда человек осознает угрозу своей защи­щенности и сталкивается с ситуацией реальной нужды (не­возможности удовлетворить элементарные потребности), на первый план выходят первичные ценности, обеспечивающие элементарное выживание. Ценности второй ступени, высту­пающие основой развития и совершенствования: свобода, закон, образование, культура, а тем более деятельное учас­тие в глобальном процессе развития цивилизации, уходят на второй план.

Как видно, в целом картина вырисовывается довольно мрачная. Но главное, удручает то, что происходит снижение способности населения к самоорганизации для противостоя­ния опасностям, каждый стремится решить насущные про­блемы в одиночку или объединившись с родственниками.

Один из парадоксов советской коммунистической идео­логии заключался в том, что, клянясь на каждом углу в вер­ности коллективу, люди на самом деле жили в состоянии настоящего животного страха. Трудно представить более атомизированное общество, чем общество советского типа. И материалистическая идеология в сочетании с атомизацией общества явились причиной разрушения духовности, веры, морали.

Если взять такие ключевые для данного разговора по­нятия, как индивидуализм, соборность и коллективизм, то невольно приходишь к выводу, что не индивидуализма не хватает, а соборности и самоорганизованности в противо­стоянии опасностям и власти. Как недавно заметил в «Изве­стиях» Максим Соколов: «"верхам" настолько наплевать на "низы", "верхи" настолько ничего не хотят (их интересует только удобное для извлечения экономической ренты пра­вительство), что "низы" "не хотят" с удвоенной энергией. Равнодушие власти превратило "дорогих россиян" в самый равнодушный к этой власти народ в мире... Взаимная апатия

⁶ Ядов В. А. Структура и побудительные импульсы социально-тревожного сознания // Социологический журнал. 1997. № 3.

92_______В. Н. шубкин, В. А. иванова________

становится способом существования нации, заменяющим национальную идею».

Возможно, одна из основных проблем современного рос­сийского общества — это его атомизация, апатия и равноду­шие людей, их нежелание объединяться, чтобы противосто­ять угрозам и произволу властей.

* * *

Прежде всего, анализ результатов исследования свиде­тельствует о том, что о страхе нельзя говорить в прошедшем времени. Страх, разумеется, модифицировался в зависимос­ти от обстоятельств места и времени. Это особенно важно иметь в виду в последние годы XX века, когда происходит своеобразная интерференция реальных опасностей и угроз и мистических ожиданий и ужаса.

Динамика страха и тревоги в России с 1996-го по 1999 год показывает, что за эти годы интенсивность страха (за ис­ключением таких его причин, как американизация жизни в стране, коррупция властных структур, обнищание, захват власти в стране экстремистами, сокращение рождаемости) несколько снизилась, что свидетельствует о весьма эластич­ном общественном мнении, на которое оказывает влияние как специфика социально-политической ситуации, так и усилившаяся обработка людей через средства массовой ин­формации. Большое влияние на структуру и интенсивность страха и тревоги оказывает историческая судьба, в частности проживание под гнетом тоталитаризма.

Материалы, полученные в ходе обследования, показыва­ют, что почти ²/₃ населения России находится в состоянии сильной тревоги и постоянного страха от угроз, которых они, в принципе, не должны были бы бояться в нормальном обществе. Цифры, характеризующие катастрофическое со­знание населения, — это реальные последствия демократи­зации, не по лозунгам, а по истинным переживаниям и впе­чатлениям людей. Тем более что речь идет не о каких-то геологических опасностях, таящихся в недрах планеты, а о соблюдении тех простых истин, к которым еще 2000 лет на­зад призывал Христос в Нагорной проповеди.

Страх и тревога в современной России 93

И характерно то, что высокая интенсивность страха в России сочетается с крайне низким уровнем способности на­селения к самоорганизации для противостояния вероятным опасностям (во всяком случае, ряду из них). В советское время под всеобщие заклинания о верности духу коллекти­визма происходила чудовищная атомизация общества, ока­залось, что «спасение утопающих — дело рук самих утопаю­щих».

Высокий уровень и интенсивность страха в России может стать причиной (а поводы при существующей сейчас поли­тической и социально-экономической напряженности легко найдутся) серьезной паники и общественных катаклизмов. При наличии запасов оружия массового поражения (прежде всего ядерного, химического и бактериологического) эти кризисы могут приобрести планетарный характер, поэтому высоким уровнем и интенсивностью страха на всем постсо­ветском пространстве должны быть озабочены и другие страны мирового сообщества.

В. А. Иванова

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ФОРМЫ СТРАХА:

«ЗАПАДНИКИ» И «ТРАДИЦИОНАЛИСТЫ»

Мы обещаем согласно своим надеждам, а поступаем согласно своим страхам.

Ларошфуко

Последнее время в СМИ довольно часто появляются ма­териалы, посвященные боязни катастроф, различным типам страха, ставится и обсуждается вопрос: как выжить и сохра­нить национальную идентичность? Данная тематика привле­кает не только социологов, но и политологов. Рассматривая «либеральный» и «государственнический» пути развития России, соответствующие идеологические платформы и пси­хологические стереотипы, они приходят к выводу о том, что за различиями между сторонниками либеральных реформ и сторонниками воссоздания сильной власти и государствен­ной дисциплины стоят различия в восприятии опасностей¹: «У державников превалирует страх потерять свое государ­ство, потерять национальный суверенитет, страх превратить­ся в жителя колонии... Что касается новых западников, то они по большей части являются рабами страха перед рос­сийской государственностью. Им кажется, что воссоздание сильной власти приведет к возрождению тоталитаризма, по­литического насилия и ксенофобии».

¹ Российский проект: как выжить и сохранить национальную идентичность // Независимая газета. № 4. 11.04.2001. С. 4—5.

Политические формы страха 97

В связи с этим интерес представляют материалы социо­логических исследований: в какой мере они подтверждают указанную позицию политологов, испытывает ли население устойчивое влияние угроз, так или иначе преподносимых различными идеологами. Для ответа на этот вопрос мы вто­рично проанализировали данные проведенных в 1999 году массовых опросов и глубинных интервью с применением шкал субъективной оценки в рамках проекта «Катастрофи­ческое сознание в современной России» (1999)². Репрезен­тативная выборка охватывала всю территорию страны (ме-тарегионов: Москвы и Санкт-Петербурга, Севера и Северо-Запада, Юга и Юго-Запада, Поволжья и Урала, Сибири и Дальнего Востока), ее объем составил 1007 респондентов.

В рамках проекта исследовалось отношение российских респондентов к 43 различным видам опасностей. Какую бы форму представления данных мы ни избрали, полученное частотное распределение содержит «слишком много» дета­лей, не отвечая при этом на весьма важные для содержатель­ного анализа вопросы о самых типичных значениях признака и диапазоне разброса отдельных наблюдений.

Индикатором, позволившим условно разделить опрошен­ных респондентов на две группы — «западников» и «тради­ционалистов», выступили следующие вопросы анкеты:

1. Какие политические партии, движения, образ мыслей вам наиболее близки в настоящее время и какие вы реши­тельно отвергаете?

2. Какой путь экономических преобразований представ­ляется вам предпочтительным?

К категории «западников» были отнесены россияне, счи­тающие, что нельзя отбрасывать пройденный путь становле­ния рынка и для страны предпочтительнее смешанная эконо­мика, сочетание государственной и частной собственности, при дальнейшем укреплении частной собственности, и при­держивающиеся либеральных политических взглядов (курса

² Шубкин В. Я., Иванова В. А. Страхи на постсоветском про­странстве // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1999. №3 (41).

98____________В. А иванова_____________

на продолжение рыночных реформ, активное включение России в мировое сообщество, сотрудничество, иногда даже на невыгодных условиях с западными странами). Таких ока­залось 440 человек.

К группе «традиционалистов» (около 500 человек) были отнесены респонденты, убежденные в необходимости актив­ного вмешательства в отношения между участниками эконо­мического процесса, то есть выступающие в экономическом плане за смешанную экономику при укреплении государст­венной собственности и усилении элементов централизован­ного планирования. Важным моментом для них является во­прос о возрождении страны как великой мировой державы и сохранение самобытности России. Иными словами, установ­ки и ориентации этой группы воспроизводили пусть несколь­ко модифицированные, но все же традиционные для совет­ского человека схемы.

Первым шагом, предпринятым нами для уяснения того, что может скрываться за полученными данными, было укрупнение, объединение 43 видов опасностей в группы для сравнения, что позволило составить представление о струк­турных уровнях изучаемых объектов. Исходной точкой от­счета послужили типичные, широко распространенные взгля­ды респондентов, присущие относительно большому числу людей. Условием «достаточности» здесь, видимо, может слу­жить способность выполнять функцию доминанты, образно выражаясь, способность «задавать тон» в соответствующей области социального пространства. Таким образом, катего­рию доминирующих в общественном мнении опасностей в данном исследовании составит группа опасностей, тревогу в отношении которых испытывают 30—50% респондентов.

Опасности, вызывавшие повышенную тревогу у менее чем 30% респондентов, были обозначены как фоновые.

Опасности, которые вызывали сильную тревогу и посто­янный страх у ²/₃ (50-70%) респондентов, обозначены как главенствующие.

Опасности, в отношении которых 70—100% опрошенных респондентов различного пола, возраста, уровня образова­ния и социального статуса чувствуют себя незащищенными, в данной классификации идентифицированы как всеобщие.

Политические формы страха 99

Социально-демографические характеристики обеих групп респондентов выглядят следующим образом: 41,2% «запад­ников» в возрасте до 40 лет, 29,3% старше 60 лет, среди «традиционалистов» — 39,3% старше 40 лет и 36,2% — мо­ложе. Около четверти первых и ¹/₅ часть вторых имеют выс­шее образование, треть респондентов в обеих группах имеет среднее специальное. Что касается семейного положения: женаты/замужем — около 70% представителей обеих групп, однако при этом детей имеют 75,6% либералов и 85,9% дер-жавников.

Примерно одинаковое число представителей обеих групп занимается частной предпринимательской деятельностью (около 2%) и индивидуальной трудовой деятельностью (1,5%), а также служат в армии и учатся (около 12%). Основ­ные занятия респондентов связаны с работой на государст­венном предприятии, в учреждении, в организации (34,8%), многие на пенсии (24,4%), занимаются частной предприни­мательской деятельностью (5,5%), работают в кооперативах или занимаются индивидуальной трудовой деятельностью 3,1%. Себя респонденты относят: к квалифицированным ра­бочим — 29,7%, служащим из числа технического и обслу­живающего персонала — 16,4%, к специалистам в области науки, культуры, здравоохранения, народного образования, дошкольного воспитания с высшим или средним специаль­ным образованием — 15,4%, к специалистам технического профиля с высшим или средним образованием — 14,7%.

Свой доход оценивают как минимальный или низкий 55,1% «западников» и 65,2% «традиционалистов», как вы­сокий или очень высокий - 3,5% первых и 0,4% вторых.

Доминирующие опасности связаны больше со страновыми, чем с глобальными проблемами: военными, этническими, природными, экологическими, демографическими и мораль­но-духовными, такими как захват власти в стране экстреми­стами или мафией, распространение ядерного оружия, ядер­ная война, терроризм, гражданские и межэтнические войны, природные бедствия, генетическое вырождение нации и пол­ная утрата традиций и культуры.

Наименьшую опасность (фоновые опасности) представ­ляют глобальные угрозы в целом: перенаселения, исчезнове-

100________• - В. А иванова_____________

ния белой расы в результате высокой рождаемости у наро­дов с другим цветом кожи, глобального потепления климата, опасного перенаселения городов и др., а также идеологиче­ские факторы странового и глобального масштаба: диктатура и массовые репрессии, приход к власти радикальных комму­нистов, геноцид и массовое преследование людей по этно-национальной принадлежности, масонство и его попытки захватить мир, сионизм и еврейские заговоры, экспансия ис­лама, распространение неонацизма. Совершенно беспочвен­ным россиянам представляется страх перед иррациональными угрозами, такими как конец света, гибель землян в результа­те космической катастрофы, захват Земли инопланетянами.

Даже при поверхностном анализе отношения «либера­лов» и «государственников» к сорока трем опасностям, вы­деленным в проекте, четко просматривается близость основ­ных показателей. И там и тут на первое место выходят не духовные, а сугубо материальные, биологические и социаль­ные вопросы. Это неудивительно, поскольку падение уровня общественного производства и благосостояния поставило людей самых разных политических взглядов на грань выжи­вания.

Об общем фоне, характеризующем настроение современ­ных российских «западников» и «традиционалистов», мож­но судить по ответам на вопрос о том, в какой мере они удовлетворены своей жизнью и насколько уверены в буду­щем. В целом более половины опрошенных не удовлетворе­ны своей жизнью, причем среди «традиционалистов» таких людей несколько больше: соответственно 55,2% «традицио­налистов» и 50,1% «западников» не довольны существую­щим положением вещей. Удовлетворены своей жизнью в той или иной степени 17% «западников» и 12% «традицио­налистов».

Несмотря на некоторый оптимизм сторонников либе­ральной политики, по сравнению с приверженцами сильно­го государства, в будущем одинаково не уверены как первые, так и последение: соответственно 66,4% и 65,2% скорее не уверены и совершенно не уверены в будущем.

Сравнительный анализ выявил следующее. У сторонников «сильного» государства наблюдается повышенный уровень

Политические формы страха 101

тревожности по всем 43 показателям. Пять типов опаснос­тей у респондентов этой группы попали в категорию всеоб­щих, вызывающих тревогу у подавляющего большинства респондентов — от 70 до 100%. Ни один тип опасности не вы­зывает столь же категоричной реакции у «либералов». В ка­честве фоновых, незначительных опасностей «либералы» оценивают больше половины предложенных в анкете: 26 из 43, «державники» — 21 из 43.

Наблюдается сходство центральных объектов страха: первые десять вероятных опасностей, вызывающих сильную тревогу и постоянный страх у «западников», включают в себя первые семь типов опасностей, выделенных и «тради­ционалистами».

Представители групп «западников» и «традиционалис­тов» в наибольшей мере испытывают тревогу в отношении следующих опасностей: снижения жизненного уровня, обни­щания, полного беззакония, безработицы, криминализации общества, коррупции властных структур, массовых эпиде­мий, распространения СПИДа, экологических угроз.

Кризисная ситуация последних лет вынудила большую часть населения совершенно иначе оценивать значение ряда

102___________В. ливанова_____________

ключевых категорий анализа социальной, экономической и политической реальности. Вполне естественно, что пробле­ма материального достатка стала центральной и все больше беспокоит российское население. Для таких опасений есть все основания: за последние годы не только сокращался объем производства, но и происходило поистине катастро­фическое падение жизненного уровня населения.

Следующее важное наблюдение было сделано нами в от­ношении центрального объекта страха россиян. Причины ослабления чувства защищенности населения России нахо­дятся на разном уровне «общественного организма». Одни из них выходят «на поверхность» и видны простым глазом, другие касаются глубоких структур общества, которые не­посредственно не наблюдаемы и для понимания которых нужен углубленный анализ. Какова же первая, самая глав­ная, непосредственно наблюдаемая причина утраты людьми чувства защищенности? Обнищание? Беззаконие? Экологи­ческие катастрофы? Зависит ли она от политических пред­почтений или нет?

Ответ на этот вопрос был получен в результате анализа со­пряженности главенствующих (для либерально настроенных россиян) и всеобщих (для сторонников укрепления государ­ственности) показателей угроз в опросе 1999 года (расчеты произведены с помощью программы 5Р55, при обработке данных использовались коэффициенты Крамера и А (лямб-

Да)).

Оказалось, что вне зависимости от политических пред­почтений главная причина утраты чувства защищенности в стране — это рост преступности, криминализация общества. Это подтверждается и результатами массовых опросов насе­ления, которые регулярно проводит ВЦИОМ. В частности, в ответах на вопрос: «Какие социальные проблемы в послед­нее время волнуют Вас сильнее всего?», задававшийся в 1997 году, самая большая часть опрошенных назвала «рост преступности». Уже в 1998 году резко возросла доля озабо­ченных безработицей и обнищанием, которые стали выхо­дить на первые места в «иерархии значимости проблем». Но массовая озабоченность ростом преступности сохраняется. Полученные социологические данные совпадают с офици-

Политические формы страха 103

альными данными о динамике преступности за последние годы и тем фактом, что криминальная тематика является од­ной из центральной в средствах массовой информации за последние 3—4 года³. Такое же сходство наблюдается и в от­ношении наименьших опасностей. Сторонники либерализма, как и приверженцы централизованного государства, мало обеспокоены угрозой распространения масонства, сионизма, захвата земли инопланетянами и перенаселения планеты.

Наиболее значимы различия в отношении к потенциаль­ным угрозам в группе доминирующих и фоновых опаснос­тей. Сторонники сильной государственной власти больше (> 10%), чем приверженцы либеральных реформ в России, опасаются угроз странового уровня: захвата власти в стране экстремистами или мафией (соответственно 59 и 40%), со­кращения рождаемости (37 и 20%), ядерной войны (50 и 34%), генетического вырождения нации (48 и 34%), амери­канизации жизни в стране (37 и 25%), нападения соседних государств (31 и 21%).

В отношении респондентов к угрозе ядерной войны (сре­ди «державников» 50% испытывает тревогу, а среди «либе­ралов» — 34%), сказываются, вероятно, два фактора — гло­бализация проблем социально-политического характера и наследие прошлого, поэтому страх перед этой угрозой до­статочно велик и устойчив в массовом сознании россиян. Несмотря на потепление международных отношений и на относительную цивилизованность человечества на пороге XXI века, война остается распространенным способом раз­решения спорных вопросов. В 1990-х годах в мире ежегодно происходило около 35 вооруженных конфликтов⁴. С другой стороны, страх перед внешней угрозой, перед ядерной вой­ной в частности, был одним из важнейших компонентов со­ветской идеологии⁵. О специфическом отношении к этой опасности свидетельствуют результаты массовых опросов

³ Косалс Л. Я., Рывкияа Р. В. Социология перехода к рынку в России. М., 1998. С. 260-265.

⁴ Катастрофы и общество. М., 2000. С. 195.

⁵ Шляпентох В. Э., Матвеева С. Я. Страхи в России в про­шлом и настоящем. Новосибирск, 2000. С. 87.

ВЦИОМ, посвященные феномену «советского человека»⁶. В 1989 году⁷ угрозы ядерной войны боялось 48,3% советских граждан (для сравнения: нищеты — 16,7%, криминализа-ции — 14,7%). Значительно большее число россиян, придер­живающихся либеральных взглядов, озабочены экологиче­скими проблемам, а также потенциальными катастрофами глобального уровня воздействия: опасностью исчезновения различных видов животных (32 и 24%), возникновением в атмосфере озоновых дыр (27 и 18%), уничтожением лесов на планете (41 и 35%), экспансией ислама (11 и 4%).

Респонденты, придерживающиеся полярных точек зре­ния на будущее России, ощущают одинаковый страх перед «вечными» природными, экологическими и морально-ду­ховными опасностями: гражданскими и межэтническими войнами (соответственно 34 и 35%), полной утратой тради­ций и культуры (28 и 31%), истощением природных ресур­сов (25 и 27%), скоплением неиспользуемых отходов (27

⁶ Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х. М., 1993. С. 47.

⁷ Катастрофическое сознание в современном мире в конце XX века. М., 1999. С. 141-142.

и 26%), неверием в Бога, грубым материализмом, бездухов­ностью (18%), кризисом семейных ценностей (32 и 33%), природными бедствиями (29 и 32%) и некоторыми другими.

Анализ показывает, что 70% либерально настроенных россиян и 80% приверженцев сильного государства, испы­тывавших сильную тревогу и постоянный страх в отноше­нии различных опасностей, не видят никакой причины или возможности делать что-нибудь, чтобы предотвратить опас­ность для общества. Предпринимать какие-то меры, чтобы предотвратить или ослабить самую серьезную опасность, на­мерена лишь одна треть респондентов (33,2% «западников» и 30,1% «традиционалистов»). Более ²/₃ опрошенных, вне зависимости от их политических предпочтений, считает, что от их действий ничего не зависит. В то время как более 60% опрошенных «западников» и 70% «традиционалистов» объ­явили о своей готовности защищать свою семью от угрозы роста преступности, загрязнения окружающей среды, безра­ботицы, не более У₄ респондентов в каждой группе опро­шенных, только на словах, предполагает защищать страну и общество в целом.

Если вернуться к началу статьи, то можно констатировать, что предположения политологов несколько преувеличены и в стране отсутствует четко выраженный барьер между сто­ронниками западных моделей развития и сторонниками тра-

диционализма, по крайней мере в отношении к опасностям разного рода — мнимым и реальным, возможным или уже пережитым. Меньшая тревожность «либералов» по поводу доминирующих опасностей, вероятно, связана с тем, что в результате предполагаемых преобразований они надеются справиться с внешними проблемами. «Традиционалисты» же в своем стремлении создать великую самобытную держа­ву и уменьшить контакты с другими странами преувеличи­вают масштаб и значимость для страны внешних опаснос­тей. Легко заметить, что они также обладают более высоким

Политические формы страха 107

уровнем тревожности и по отношению к внутренним опас­ностям — экономическим, социальным патологиям. В целом данные свидетельствуют о том, что население занимает по­зицию стороннего наблюдателя. Около 70—80% опрошен­ных не намерены активно участвовать в социальных транс­формациях. И «западники», и «традиционалисты», несмотря на противоположность политических взглядов, не удовлет­ворены своим положением в равной степени. Можно пред­положить, что число сторонников того или иного пути раз­вития России будет зависеть от успешности проведения самих реформ. Если либеральные реформы смогут повысить социальную защищенность широких слоев населения, тогда этот путь развития будет принят населением. Если этому в большей степени будут способствовать «державные» рефор­мы, то россияне выступят за усиление роли государства в об­щественно-политической жизни страны. ,

Я.У.Астафьев Ф. А. Хохлушкина