novikul_26

мнению историков, несомненно, правомерный мотив стремления изгнать из эмпирических наук точку зрения ценности.

Но так ли правы они в своем стремлении изгнать точку зрения ценности из своей науки? Они делают ошибку, когда мыслят тождественными акт оценки и акт отнесения к ценности. Дело в том, что это две содержательно разные процедуры. Отнесение к ценностям остается в области установления фактов, оценка же выходит из нее. То, что культурные люди признают некоторые ценности за таковые и поэтому стремятся к созданию благ, с которыми эти ценности связываются, – это факт, не подлежащий никакому сомнению. Лишь с точки зрения этого факта, а не из-за простого оценивания, действительность распадается для истории на существенные и несущественные элементы. Следовательно, исторические индивидуальности возникают без оценки историка. Причем, исторически важным и значительным будет считаться не только то, благодаря чему реализуются культурные блага, но и то, что мешает им.

Для иллюстрации только что сказанного можно привести любой пример из истории человечества. К примеру, можно долго и упорно спорить относительно положительной или отрицательной ценности такого феномена европейской культуры как Реформация. Но историк не может решить, принесла ли какие-либо плюсы или навредила Реформация народам Европы. Но ни один историк не будет сомневаться, что собранные под этим термином события были значительны и важны для культурного развития Европы, а значит должны быть упомянуты в европейской истории. Короче говоря, «оценивать – значит высказывать похвалу или порицание. Относить к ценностям – ни то, ни другое»1.

Историк должен избегать высказываний похвалы или порицания, а также не использовать понятия прогресса и регресса, в которых, по сути, заложена идея повышения или понижения ценности, а это в свою очередь, предполагает обращение к акту оценки.

Историк должен оперировать не понятиями прогресса и регресса, а другой более правильной в данном случае категорией. Речь идет о категории исторического развития. В ней не предполагается акт оценки, что очень важно. Но также она отражает в себе истинную сторону истории как индивидуализирующей, а не генерализирующей науки. Ведь под историческим развитием мы не можем, во-первых, подразумевать того, что повторяется любое число раз, вроде развития курицы в яйце (как это происходит в генерализирующем методе), но всегда лишь единичный процесс развития в его особенности; во-вторых, этот процесс становления не есть для нас ряд индифферентных по отношению к ценности стадий изменения, но ряд ступеней, которые, с точки зрения какого-нибудь значительного события, становятся сами значительными, поскольку акцент, падающий через отнесение к ценности на это событие, переносится и на предшествующие ему условия.

1 Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре... С. 83.

51

Резюмируя вышесказанное, Г.Риккерт делает главный вывод относительно разницы наук о природе и наук о культуре. Он говорит, что в эмпирической научной деятельности можно смело различить два ее вида. На одной стороне стоят науки о природе, или, говоря иначе, естествознание. Слово «природа» характеризует данные науки, как со стороны их предмета, так и со стороны их метода. «Они видят в своих объектах бытие и бывание, свободное от всякого отнесения к ценности, цель их – изучить общие абстрактные отношения, по возможности законы, значимость которых распространяется на это бытие и бывание. Особое для них только «экземпляр». Это одинаково касается, для примера, как физики, так и психологии. Так как обе эти науки не проводят между разными телами и душами никаких различий с точки зрения ценностей и оценок, обе они отвлекаются от всего индивидуального, как несущественного, и обе они включают в свои понятия обыкновенно лишь то, что присуще известному множеству объектов. При этом нет объекта, который был бы принципиально изъят изпод власти естественнонаучного метода. Природа есть совокупность всей действительности, понятой генерализирующим образом и без всякого отношения к ценностям»1.

«На другой стороне стоят исторические науки о культуре. У нас нет единого термина, аналогичному термину «природа», который мог бы охарактеризовать эти науки, как со стороны их предмета, так и со стороны их метода. Поэтому, мы должны остановиться на двух выражениях, соответствующих обоим значениям слова «природа». Как науки о культуре, названные науки изучают объекты, отнесенные ко всеобщим культурным ценностям; как исторические науки они изображают их единичное развитие в его особности и индивидуальности; при этом то обстоятельство, что объекты их суть процессы культуры, дает их историческому методу в то же время и принцип образования понятий, ибо существенно для них только то, что в своей индивидуальной особности имеет значение для доминирующей культурной ценности. Поэтому, индивидуализируя, они выбирают из действительности в качестве «культуры» нечто совсем другое, чем естественные науки, рассматривающие генерализирующим образом ту же действительность как «природу». Ибо значение культурных процессов покоится в большинстве случаев именно на их своеобразии и особности, отличающей их от других процессов, тогда как, наоборот, то, что у них есть общего с другими процессами, т.е. то, что составляет их естественнонаучную сущность, несущественно для исторических наук о культуре»2.

Обращаясь к современности, следует отметить, что наследие Г.Риккерта и В.Виндельбанда, их разработки связанные с методологией «наук о культуре» и «наук о природе» остаются актуальными по сей день. Деление методов на номотетические (генерализирующие) и идеографические (индивидуализирующие), восходящее к работам В.Виндельбанда

1Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре... С. 90.

2Там же. С. 91.

52

и Г.Риккерта, было дополнено рядом разработок М.Вебера, и по сей день применяется для характеристики особенностей методологии гуманитарных дисциплин. Правда следует здесь указать на ряд изменений, которые были введены в понимание неокантианцев.

Первое, и самое, на мой взгляд, главное изменение, внесенное в разработки неокантианцев, состоит в следующем. Попытка неокантианцев отделить науки о культуре от естественнонаучного познания была фактически первой. И, наверное, именно поэтому, а возможно еще и под влиянием философских построений И.Канта, они постарались указать на принципиальную разницу, как самих предметов данных наук, так и тех методов, которые применяются ими. Тем самым они противопоставили данные группы дисциплин друг другу и предметно и методологически. Это, в свою очередь, было не совсем корректно: предметное противопоставление еще не дает права на методологическое разведение. Тем более что из построений неокантианцев, как уже было показано выше, следует, что наукам о культуре свойственен лишь идеографический (индивидуализирующий) метод. А отсюда значит, что их интересует лишь особенное, индивидуальное в своих объектах и совсем не интересует всеобщее, так как оно якобы является прерогативой номотетических методов, т.е. методов естественных наук. Отсюда фактически возникла опасность раствориться в потоке особенного, без какой либо надежды понять, как происходят изменения в сфере культуры, и какие закономерности здесь заложены. Поэтому, в построениях более поздних мыслителей можно встретить такое существенное новшество, не свойственное неокантианцам, как включение в науки о культуре наряду с идеографическим методом метода номотетического.

В зарубежной научной литературе продолжают оперировать терминологией неокантианцев и говорят об использовании в анализе общественных и культурных реалий, не обращая уже внимания на естественнонаучные изыскания, двух групп методов – идеографических и номотетических. В отечественной научной литературе аналогом данных групп методов является соответственно гуманитарное и социальное культуроведение.

Говоря о гуманитарных дисциплинах, имеют в виду комплекс методов литературоведческих и филологических дисциплин, истории и теории культуры, религиоведения, искусствоведения, этнографии, культурной антропологии, философии, этики и др. А когда речь идет о социальных науках, то в эту группу включают, прежде всего, методы экономики, политологии, этнологии, социологии и др. В первой группе наук основную задачу связывают с изучением индивидуального характера культур, их сравнением, описанием исходного культурного материала; теоретическое обобщение в данной группе выступает как вторичная задача. При этом используются методы, связанные с понимающим вхождением в культуру, вживанием во внутренний смысл ее явлений и ценностей, что так или иначе связано с той аксиологической позицией заложенной неокантианской филосо-

53

фией. Среди них особую значимость в ХХ веке приобрели методы полевой этнографии (описание, классификация, метод пережитков и др.), наблюдение, методы исторических наук, в частности, сравнительноисторический метод, анализ текстов в рамках герменевтической парадигмы и др. Во второй же группе наук (генерализирующих), основная задача состоит в отыскании законов и принципов, позволяющих от общих закономерностей перейти к пониманию частных явлений. Здесь особенное, на которое обращен взор первой группы наук (индивидуализирующих), уступает место всеобщему. Отдельный факт приобретает здесь меньшую ценность в сравнении с концептуальными обобщениями, придающими аналитический смысл отдельным явлениям и объединяющими их со множеством других. В этом случае использование тех или иных методов в большей степени направлено на познавательное выяснение функций культуры, выявление объективных причинно-следственных связей внутри нее, критическое осмысление духовных явлений в культурной жизни. При этом методы, принципы и категории познания тяготеют к идеалу естественнонаучной парадигмы анализа. В этом направлении широко применяются методологические установки и конкретные приемы, которые используются в исследованиях социальных, политических и экономических реалий. И, прежде всего, к этой группе методов относят следующие: струк- турно-функциональный метод (и подход), типологизация, факторный и компонентный анализ, моделирование с применением математического анализа, массовый опрос, изучение текстов методом контент-анализа и др.

Таким образом, идеографическая (индивидуализирующая) группа методов в большей степени способна отображать пространственнопредметный и конкретно-событийный мир культуры, слабо расчлененный поток культурного опыта людей, а также такие качества культурных явлений, как похожее непохожее, трудно выразимое и уникальное. Но главной трудностью, или основным недостатком, идеографической группы методов является ее неспособность увидеть в уникальных объектах культуры нечто всеобщее, т.е. увидеть то, что взаимно их связывает, причем не случайным образом, столь непохожее в собирательный термин мир культуры. Этот недостаток преодолевается в номотетической группе методов. Данная группа методов, напротив, опираясь на силу объективированных абстракций, лучше справляется с классом задач по выявлению всеобщего, функционально связанного, по анализу иерархически упорядоченных структур. Эти методы лучше оперируют с усредненными культурными качествами и позволяют изучить то, что дифференцировано, разъединено, имеет отчетливую форму выражения. Но их главный недостаток состоит в том, что с их помощью очень сложно наделить эту форму столь важным в культуре индивидуально-своеобразным содержанием. А точнее, индивидуальное своеобразие культурных объектов, как правило, и исчезает по причине применения данных методов.

54

Вместе с тем следует подчеркнуть, что номотетические методы наук о культуре мыслятся сегодня не тождественными номотетическим методам наук о природе. Дело в том, что специфика культуры как объекта исследования наложила свой отпечаток на применение методов естественных наук. У идеографической и номотетической групп методов изучающих культурные реалии есть нечто общее чего не видели еще ни Г.Риккерт, ни В.Виндельбанд: и там, и там практически невозможно провести четкую грань между субъектом анализа и изучаемым объектом. Это свойство объединяет данные группы методов изучения культуры, отличая их от методов естественнонаучных, математических, инженерно-прикладных наук, использование которых прочно базируется на процедуре объяснения и почти не актуализирует процедуру понимания. М.Вебер был одним из первых, кто привлек внимание к указанной особенности наук об обществе и культуре, где субъект и объект познания невозможно разделить. Поэтому он считал, что эти науки должны пользоваться одновременно и методом понимания, и методом объяснения1.

Николай Гартман и его вклад в осознание специфики методологии гуманитарных дисциплин

В свете размышлений о методах изучения культуры следует также упомянуть о некоторых разработках в этой области другого представителя неокантианства Николая Гартмана. Несомненный интерес в данном случае представляет его работа «Проблема духовного бытия. Исследования к обоснованию философии истории и наук о духе». В главе «Принципиальное в проблеме методологии» мыслитель задается вопросом, над которым, по его словам пока еще всерьез никто не задумывался, а именно: «Почему неплодотворно чисто методологическое исследование?»2 Или, уточняя и несколько перефразируя, можно задать его следующим образом: Почему неправомерно, исключая исследование как таковое, заниматься проблемами методологии исследования, либо предпосылать исследованию разбор методологии, которая якобы пригодится в дальнейшем?

Подобные вопросы возникли у Н.Гартмана не случайно, ибо для многих его современников это действо не является парадоксальным и они действительно считают что существует некое пропедевтическое методологическое познание. Подобное заблуждение, по мнению Н.Гартмана, осталось от той эпохи, когда в философии и науке господствовал методологизм. И все бы ничего, замечает мыслитель, но здесь есть опасность, которая может повести философию по ложному пути развития, где философия станет воображать себя предвосхитительницей познавательной работы наук, поставляющей методы и тем самым указы-

1Культурология XX век. Словарь. СПб.: Университетская книга, 1997.

2Гартман Н. Проблема духовного бытия. Исследования к обоснованию философии

истории и наук о духе // Культурология XX век. Антология. М.: Юристъ, 1995. С. 634.

55

вающей пути возможного движения наук к объектам своего исследования. И подобная опасность не преминула действительно реализоваться в философии.

Н.Гартман заявляет о том, что «не существует пропедевтического методологического познания, которое предваряло бы познание самих вещей, делая метод этого познания своим предметом»1. Не правильно ставить на первый план вторичную проблему, ибо не верно начинать с того, на чем живое исследование заканчивается. «Ведь метод всегда обусловлен двояко, с одной стороны, предметом исследования, а с другой – структурой сложного акта, который мы называем познанием. Оба эти фактора мы не можем варьировать произвольно, а должны принимать их такими, какие они есть. Познание определенного предмета никогда не может происходить произвольно, так или по-другому. Оно всегда начинается с открывающихся «уязвимых мест» предмета. Во всех обстоятельствах оно может начать свое проникновение в предмет только с них. Но тем самым ему уже предначертан путь и способ передвижения. И то, и другое оно не может изменить. Правда, может проигнорировать. Но тогда это и не есть познание»2.

Из этих построений Н.Гартмана следует, что каждый вид предметов требует применения к нему своего собственного метода. И рассуждает он здесь, прежде всего, о предметах «исторических наук о культуре»3, как их называл Г.Риккерт. А значит, нет и не может быть никакого обобщения и переноса метода с одной группы предметов на другую. В данных положениях Н.Гартмана нет ссылки на работы В.Виндельбанда и Г.Риккерта, но в них ясно прослеживается та принципиальная разница, которую заметили данные мыслители в методах «наук о природе» и методах «наук о культуре». А именно, Н.Гартман постоянно помнит, что науки о культуре работают с объектами, обладающими неповторимыми чертами, а значит и методологическая основа для анализа неповторимого каждый раз должна быть новой. Он еще и еще раз борется со взглядом, пришедшим в науки о культуре, из естествознания, суть которого заключается в том, что пути (методы) познания всеобщи. В.Виндельбанд и Г.Риккерт боролись с этим убеждением путем предметного и методологического разведения данных наук. Н.Гартман же пошел по иному пути. Мыслитель замечает, что «только при самом поверхностном подходе здесь можно говорить об общем в типологии методов. Она состоит в неоднократно обсуждаемых понятиях индукции, дедукции, анализа и др. но как раз они-то никогда и не выступают в действительном процессе исследования изолированно, никогда не исчерпывают его; только особый способ их применения, точки их приложения, их вплетенность в более общую взаимосвязь делают из них метод. Они – не методы, а только абстракции в высшей степени вариабельных элементов мето-

1Там же.

2Гартман Н. Проблема духовного бытия... С. 635.

3Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре… С. 94.

56

да»1. Здесь Н.Гартман заявляет действительно новое, чего не было ранее. Он говорит о том, что метод индукции, дедукции и др. лишь для решения каких либо практических задач может показаться одномерным. В сфере же изучения культуры обнаруживается, что они не столь однозначны. И если их применяют, то каждый раз особенным образом. Правда, справедливости ради, следует заметить, что Н.Гартман ни единым примером не иллюстрирует данное утверждение. В этом состоит слабость его утверждения. Истинность его покоится лишь на логическом выводе о том, что каждый вид предметов («наук о культуре») «требует применения к нему своего собственного метода»2. А значит, если в том или ином культурологическом исследовании и применяется один из общенаучных методов, то для каждого вида объектов подобная процедура представляет собой нечто особенное.

Развенчав общепринятое мнение, Н.Гартман приступил к разъяснению того, каким же образом возможен метод, как нечто конструктивное и позитивное в науке. И какое место должна занимать работа над методом. Он говорит: «Каждая наука беспрестанно работает над своим методом – но не тогда, когда она рефлектирует над методом или, тем более, когда делает его предметом исследования. Над своим методом она работает скорее тогда, когда целиком отдается своему объекту. Ее продвижение вперед – это постоянные подходы, пробы, ошибки, новые подходы – до тех пор, пока не удастся сделать один шаг вперед. Она стремится сладить со своим предметом, овладеть им; и эта борьба есть в то же время вырабатывание метода. Метод вырастает у нее в руках во время работы над вещью. Он идентичен прогрессу этой ее работы. Таким образом, она создает себе метод по ту сторону от рефлексии о нем. Она не знает о нем, когда творит его;

иона не нуждается в том, чтобы знать о нем, до тех пор, пока пребывает в действительном творчестве»3.

Из этого Н.Гартман выводит, что всякое знание о методе вторично;

ионо является делом последующей рефлексии. Осознание метода никогда не должно идти «перед», оно может идти лишь «за». Нельзя предписывать метод как норму, тем более решая проблемы в сфере философии

ив сфере культуры. «Его можно иметь, т.е. быть могущественным благо-

даря ему, но, не познавая его, – и это обычное дело там, где идет плодотворная исследовательская работа»4. То есть здесь Н.Гартман фактически отстаивает мысль, суть которой состоит в том, что обладание методом и его познание вовсе не исключают друг друга; но обычно они не

совпадают. А там, где они действительно сосуществуют, обладание предшествует познанию. «Подлинные мастера метода»5, отмечает мыслитель, и, прежде всего те, кто создает его, так называемые первопроходцы, редко знают в деталях его структуру. Они находят его в процессе

1Гартман Н. Проблема духовного бытия... С. 635.

2Там же.

3Там же. С. 636.

4Гартман Н. Проблема духовного бытия... С. 636.

5Там же.

57

отнесения к предмету познания. И собственно таким, каким они его находят так и продолжают с ним работать. «Редко бывает, когда им есть что сказать о нем. И тот, кто хочет узнать тайну их могущества, должен придерживаться не того, что они говорят, а того, что они фактически делают. Этого достаточно, чтобы овладеть мастерством. Будут ли они при этом говорить так, как они это умеют делать, – не играет роли. Они похожи в этом на художников. Их искусству научить нельзя»1.

«Примеры тому – большинство великих историков, которые с присущей им оригинальностью открыли нам кусочек прошлого. На границе исторической и философской работы Дильтей – единственный в своем роде представитель методического мастерства, которое не сумели методологически объяснить ни он сам, ни его ученики, мастерства, которому, как оказалось, также нельзя обучиться, а подражать можно только в очень несовершенной форме. В области философских систем Гегель явил нам поучительный феномен высокого штиля. Многократно оспоренная диалектика – внутренняя форма его мышления – выходит к нам из его творений и захватывает своей пронизывающей предметной силой. При этом знание о ее сущности всегда было и осталось ограниченным. Он воспринимал ее как высший модус «опыта», но эти скупые указания не открывают нам тайны этого опыта. Мы должны искать ее в его предметных исследованиях, т.е. в целостности его жизненной работы. Эти поиски – труд эпигонов»2.

Теперь можно пояснить то, почему Н.Гартман называет методологию «эпигонской работой», отнюдь не призванной указывать пути. Ведь там, где таятся действительно большие проблемы, там интерес так называемого ученого методолога обращается к «методу» великих, работой которых он питается. Усвоение плодов этой работы может быть успешным лишь в определенных границах, да и то не всегда. Причем надо помнить, что открытое, тем более в «исторических науках о культуре»3, ни в коем случае не предвосхищает новое предметное познание4.

Можно подвести некоторые выводы относительно вклада Н.Гартмана в разработку методологических вопросов гуманитарного познания. В своей работе «Проблемы духовного бытия. Исследования к обоснованию философии истории и наук о духе». Н.Гартман много критикует то, что было сказано другими неокантианцами, а именно Г.Риккертом и В.Виндельбандом, относительно предметной и методологической разницы «наук о природе» и «наук о культуре». Содержание данной полемики в данном случае не рассматривается. Но в то же время некоторые выводы сделанные ими в своих трудах он берет на вооружение. Но размышления Н.Гартмана идут уже несколько в ином ключе. Анализ методов «наук о культуре» привел его к выводу о том, что метод,

1Там же.

2Там же. С. 636–637.

3Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре... С. 94.

4Гартман Н. Проблема духовного бытия... С. 637.

58

который нам пытается «разрекламировать» ученый методолог очень сильно отличается от реального, сплетенного с объектом познания метода. «Живой работающий метод1» обладает если не самостоятельным онтологическим статусом, то, по крайней мере, своим собственным «лицом», или своей неповторимостью, даже в тех случаях, когда речь заходит о применении так называемых общенаучных методов индукции, дедукции, анализа и синтеза. «Живой работающий метод во всяком прогрессе познания – это первое; методологическое сознание – последнее. Один прокладывает путь, другой – наводит порядок на проложенном отрезке2».

Можно в принципе и дальше было бы раскрывать те наработки, что были внесены в методологию исследований культуры неокантианским направлением философии, но думается, что этого будет достаточно для понимания общей направленности разработок данного философского направления. Единственное, о чем действительно здесь еще важно сказать, так это о том, почему размышления большинства представителей неокантианства направлены на историю.

Дело в том, что XIX век по праву называют веком немецкого историзма. И неспроста. Его украсили своим творчеством такие великие историки того времени как Леопольд Ранке (1795–1886) («Римские папы, их церковь и государство в XVI и XVII веках», «История Германии эпохи Реформации»), Бертольд Нибур (1776–1831) («Римская история»), Теодор Моммзен (1817–1903) («Римская история»), Якоб Буркхардт (1818–1897) («Ренессансная культура в Италии»), Карл Юлиус Белох (1854–1929) («Греческая история»), Густав Дройзен (1808–1884) («История эллинизма»), Эдуард Целлер (1814–1908) («Философия греков в ее историческом развитии»).

Этот век по праву был назван золотым веком истории. Он был отмечен трудами по истории экономики, религии, искусства, философии, филологии. В это же время два великих филолога Эрвин Роде и Ульрих Виламовиц-Меллендорф вступили в дискуссию по поводу ницшеанской трактовки греческой культуры. В этот период были закончены немыслимые по кропотливости исследования по сбору и систематизации текстов эпикурейцев, стоиков, досократиков. Францом Боппом и Якобом Гриммом была основана историческая и сравнительная лингвистика. А историю права успешно разрабатывал Ф.Савиньи. Не без влияния романтизма обострились внимание к традиции, культу народного духа и необходимость пережить опыт прошлого в его связи с настоящим.

В данной атмосфере как раз и происходит генезис и развитие философского историзма, который связывают не только с творчеством неокантианцев Вильгельма Дильтея, Генриха Риккерта, Вильгельма Виндельбанда, но и с творчеством мыслителей других философских направ-

1Гартман Н. Проблема духовного бытия... С. 637.

2Там же.

59

лений. Здесь по праву мы встречаем имена Макса Вебера, Георга Зиммеля, Освальда Шпенглера, Эрнста Трельча и др.

Немецкий историзм, говорят авторы книги по истории западной философии Дж.Реале и Д. Антисери, не является однородным философским образованием. Тем не менее, можно выделить основные моменты, которые их объединяют, и которые в данной работе были фактически затронуты, при попытке раскрыть вклад неокантианства в методологию наук о культуре.

1.Прежде всего, для историзма характерна попытка заменить абстрактные обобщения (наследие естествознания) пониманием индивидуального характера исторических событий;

2.История – не реализация бесконечного духовного начала (как полагали Гегель и романтики) и не воплощение в «народном духе» мирового духа. Для немецких историцистов история – это творение людей, обусловленное временем действий и отношений;

3.Историцисты отвергли философию истории О. Конта и позитивистскую попытку свести исторические науки к естественнонаучной модели. Момент согласия между ними и позитивистами относится к требованию конкретности исследования эмпирических фактов;

4.Задачу философии они видели в критическом анализе возможностей, условий и основания познания и человеческой деятельности. Кантианскую критику они распространили на весь комплекс наук с акцентом на социально-историческом знании. Именно поэтому рассмотрение историзма должно включать В.Виндельбанда и Г.Риккерта;

5.Для историцизма характерно подчеркивать различие между историей и природой, а также посылка о специфическом характере исторических событий;

6.Кардинальная проблема историзма – найти объективное отличие социально-исторических наук от естественных и установить источник их значимости;

7.Объектом исторического познания являются индивидуальный характер продуктов человеческой культуры (мифов, легенд, обычаев, ценностей и т. п.), в отличие от повторяющегося однообразия естественнонаучных объектов;

8.Если каузальное объяснение характерно для естествознания, то историческое познание было сориентировано на технику понимания;

9.Теория ценностей опиралась на идею целесообразности человеческих поступков в перспективе ценностей;

10.Не трансцендентальный априорно данный субъект кантианского типа интересовал теоретиков историзма, а конкретные люди с их познавательным горизонтом, находимым в историческом контексте как условии

жизни и деятельности, хотя основная проблема историцистов остается кантианской по характеру1.

1 Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней...

60