Глава VI политические элиты современной россии: модели формирования и тенденции развития

Особенности трансформации политических элит в постсоветской России

Очевидно, что смысл модернизационного проекта 1990-х гг. в области элитообразования заключался в реализации предпосылок от­каза от мобилизационной модели развития и перехода к инновацион­ной модели, лежащей в основе развития западных демократий. С на­шей точки зрения, трансформация модели развития неизбежно должна была повлечь изменения модели элитообразования.

И действительно, одним из важных аспектов социально-эконо­мических реформ 1990-х гг. стала трансформация традиционной для России модели рекрутирования элит: постепенная замена доминиро­вавшего на протяжении значительного периода предшествовавшей российской истории "служебно-номенклатурного" принципа элитооб­разования (конституирующего административно-политическую бюро­кратию в качестве политической элиты) принципом элитного плюра­лизма, согласно которому политическую элиту составляет высший эшелон репрезентирующих институты государства и гражданского об­щества структур. Отличительной чертой этой системы элитной орга-

низации является ее дисперсный характер, предопределяющий множе­ственность центров власти. При этом существенно возросла роль биз­нес-элиты, делегирующей своих представителей во власть и оказыва­ющей важное влияние на принятие стратегических политических ре-

шений. Если элита в условиях МТР представляет собой высший эше­лон административно-политической бюрократии (по отношению к ко­торой экономические группы имеют подчиненный характер), то с пе­реходом к инновационному типу развития ей на смену должно было прийти правительство, сформированное усилиями ведущих политико-финансовых корпораций и кланов (условно эту модель элитообразова­ния можно определить как олигархическую в связи с приоритетной ро­лью финансового капитала как фактора рекрутирования элиты). Что

347

касается процессов элитообразования, то этот прогноз во многом в России оправдался: термин "семибанкирщина" вошел в научный обо­рот, а государство устами первого вице-премьера правительства Рос­сии Б. Немцова определяет характер сложившейся социально-полити­ческой системы как "олигархический капитализм" (169).

Смена моделей элитообразования не была одномоментной, а но­сила характер постепенной эволюции: осуществление социально-эко­номических реформ в России 1990-х гг. в области элитообразования сопровождалось борьбой двух моделей рекрутирования элит — "но­менклатурной" и "олигархической" (при этом необходимо отметить относительность и размытость контуров сформированных на базе этих принципов элитных субсистем). В течение 1991 — 96 гг. в этой жест­кой борьбе баланс сил был неустойчивым, но перевес был преимуще­ственно на стороне номенклатуры. В пользу этого вывода свидетельст­вует ряд обстоятельств. Прежде всего следует отметить высокий удель­ный вес представителей прежнего истеблишмента в структурах новой власти. Согласно исследованиям сектора изучения элиты Института со­циологии РАН, в первые пореформенные годы удельный вес представи­телей прежней номенклатуры колебался от 75 процентов в составе выс­шего руководства до 41 процента в структуре бизнес-элиты (122. С.62). Другим аргументом в пользу вывода о доминировании служеб­ного принципа рекрутирования элиты в 1991 — 96 гг. является призна­ние отраслевыми и региональными кланами политического приорите­та государства по отношению к ним в тот период. Об этом свидетель­ствуют многократно повторенные в течение 1994 — 96 гг. заявления влиятельнейшего регионального лидера Ю. Лужкова и главы влиятель­нейшего отраслевого (газового) клана В. Черномырдина об отказе от претензий на участие в президентских выборах 1996 г. в пользу фигу­ры Б. Ельцина (обязанного вхождением в элиту "номенклатурному" принципу и сохранявшего до выборов 1996 г. полную автономность по отношению к частным политико-финансовым структурам), а также то обстоятельство, что представители "служилой" когорты (к катего­рии которой может быть отнесена, в частности, группа А. Коржакова) в тот период оказывали существенное влияние на принятие важней­ших решений по широкому спектру проблем. Наиболее яркий тому пример — силовой вариант решения чеченской проблемы, принятый под давлением группы А. Коржакова. Не случайно в рейтинге "Неза­висимой газеты" "100 ведущих политиков России" первые строки в те-

348

чение этого периода устойчиво занимали представители "служилой" когорты — руководители силовых ведомств генералы А. Коржаков и П. Грачев. Апогеем этой борьбы отчасти можно считать инцидент 2 декабря 1994 г. у здания мэрии Москвы, когда сотрудники Службы ох­раны президента положили в снег охрану группы "Мост". Таким до­вольно "топорным" способом банкирам было указано их место во вза­имоотношениях с государством. Финальным эпизодом борьбы двух моделей элитного рекрутирования стали события 21 июня 1996 г. — пресловутый "ГКЧП-3": устранение группы А. Коржакова из власт­ных структур и победа "олигархов".

Сопряженность поражения "служебной" модели элитного рек­рутирования с президентскими выборами 1996 г. не случайна. Прези­дентские выборы-96 знаменательны не только тем, что определяли персональное лицо верховной власти России, но и тем, что в ходе этих выборов решался главный вопрос дальнейшего политического и эко­номического развития страны: кто обладает политическим приорите­том — государство или кланово-корпоративные структуры (крупней­шие политико-финансовые кланы). Известно, что предвыборная кам­пания Б. Ельцина в 1996 г. прошла два этапа: на первом ему предсто­яло стать единственным кандидатом от партии власти (в начале 1996 г. фигура Б. Ельцина представлялась правой части политического истеб­лишмента отнюдь не бесспорной — достаточно вспомнить, что тог­дашний глава президентской администрации С. Филатов в газете "Из­вестия" предлагал выдвинуть нескольких кандидатов от партии власти на президентских выборах, а подавляющая часть демократического политического спектра была далека от единодушной поддержки кан­дидатуры Б. Ельцина, рассматривая в качестве альтернативных канди­датов и В. Черномырдина, и Ю. Лужкова, и Г. Явлинского, и Б. Нем­цова). На этом этапе Б. Ельцину предстояло обеспечить безальтерна­тивность своего выдвижения от партии власти. Эту задачу была при­звана решить группа А. Коржакова, связывавшая свое политическое выживание исключительно с политической победой Б. Ельцина и лич­но предельно лояльная президенту. Назначение протеже генерала А. Коржакова Н. Егорова главой президентской администрации и О. Со­сковца главой предвыборного штаба Ельцина стали этапами решения этой задачи. Однако эта группа оказалась неспособной обеспечить по­беду на выборах как по внутриполитическим, так и по внешнеполити­ческим причинам. Прежде всего, обеспеченная силами исключительно

349

клана А. Коржакова, победа кандидата от партии власти означала ре­шение спора о политическом приоритете между государством и поли­тическими кланами однозначно в пользу государства, что никак не могло устроить банкиров, консолидированные ресурсы которых были способны обеспечить победу поддержанного ими кандидата. Кроме того, победа Б. Ельцина как обеспеченная исключительно группой А. Коржакова, не могла быть поддержана Западом, который воспринимал последнюю как политиков авторитарной ориентации. Это обусловило переориентацию президента в предвыборной тактике на ведущие по­литико-финансовые кланы в качестве главной группы поддержки, что и обеспечило его победу на выборах. "Побочным продуктом" этой пе­реориентации стал "ГКЧП-3" — устранение "служебного" сегмента элиты из высшего эшелона власти, что знаменовало победу "олигархи­ческой" модели элитообразования над "служилой". Таким образом, президентские выборы-96 стали первыми в истории России, результат

которых во многом был предрешен позицией крупнейших политико-

финансовых кланов. Однако победа на выборах для президента озна­чала "поражение во власти", ибо одержанная таким образом победа и масштабы финансирования этой кампании ведущими политико-фи­нансовыми структурами (по некоторым оценкам эти средства состав­ляли 30-40 млрд. долларов — см.: 149. С. 127) определяла высокую степень потенциальной зависимости государства в лице президента от политических кланов.

Свидетельством окончательной победы "олигархической" мо­дели элитообразования стал состав сформированного летом 1996 г. правительства, представлявшего сообщество отраслевых лоббистов (В. Черномырдин, В. Потанин, П. Родионов и т. д.). В этом же кон­тексте следует упомянуть назначение Б. Березовского заместителем секретаря Совета безопасности. Несмотря на высокую степень изме­нений состава правительства в последующий период, влияние отрас­левых лобби на выработку политического курса по-прежнему остает­ся высоким. Так, позиция крупного отечественного нефтяного бизне­са стала одним из факторов выбора российской дипломатии в пользу миролюбивого курса в урегулировании кризиса 1997—98 гг. вокруг Ирака.

Несомненно, трансформация сложившейся ранее модели элито­образования в начале 1990-х гг. шла в русле западной традиции поли­тического развития, ибо плюралистический характер организации эли-

350

ты является матрицей инновационного развития. Известно, что одним из основополагающих тезисов теории современной демократии, кон­цепций плюрализма элит и демократического элитизма (Й. Шумпетер, С. Липсет, К. Манхейм, Дж. Сартори, Р. Даль и др.) является тезис о том, что плюралистический, дисперсный характер элитной организа­ции есть одно из важнейших условий обеспечения демократического характера управления. Именно в этом направлении трансформирова­лась российская элита, разрывая "выеденное яйцо" номенклатурной оболочки и превращаясь в сообщество политико-финансовых импе­рий. Сходство моделей элитообразования в современной России с той, что сложилась в условиях западных демократий, проявляется также в формировании свойственной последней проницаемости каналов рек­рутирования. Изменения в пользу большей проницаемости каналов ре­крутирования происходят и в современном российском обществе: все больше становится примеров, когда представители большого бизнеса приходят на высокие правительственные посты (В. Потанин, Б. Бере­зовский). И наоборот, ушедшие в отставку высшие чиновники продол­жают карьеру в структурах большого бизнеса (так, Е. Гайдар занима­ет один из высших постов в компании "Билайн", А. Козырев — в аме­риканской фармацевтической компании, руководимой М. Паничем).

Желанным результатом подобной трансформации являлась ха­рактерная для Западной Европы и США модель политических отноше­ний между государством и ведущими политико-экономическими кор­порациями, выражаемая известной формулой: "Что хорошо для "Дже­нерал моторе", то хорошо для США".

: Особенности трансформации номенклатурной модели элитооб­разования в "олигархическую" наиболее ярко демонстрирует биогра­фия российского премьер-министра в 1992—98 гг. В. Черномырдина. Этот пример тем более показателен, что экспортная ориентация рос­сийской экономики предопределяет приоритетное положение в систе­ме отраслевых элит представителей ТЭКа наряду с представителями банковской системы и СМИ (так, например, в рейтинге 50 бизнесме­нов, оказывающих наибольшее влияние на политику России на рубеже 1997—98 гг., ведущие позиции занимали представители ТЭКа, банков­ской системы и СМИ — см.: 44). Фигура В. Черномырдина является почти классической для демонстрации алгоритма трансформации мо­дели элитного рекрутирования в процессе социально-экономических реформ 1990-х гг.: сначала государство в лице КПСС создает новые

351

коммерческие структуры, а затем государственные чиновники, сохра­няя объем властных полномочий, продолжают функционировать на тех же должностях (или на иных, но близких по статусу), но уже в ка­честве отраслевых лоббистов. В. Черномырдин — в прошлом ответст­венный работник ЦК КПСС, министр и глава крупнейшего отраслево­го гиганта, поставляющего треть потребляемого в Европе газа, — до марта 1998 г. являлся вторым в государственной Табели о рангах. И хо­тя бывший премьер-министр многократно заявлял о своей непричаст­ности к газовому бизнесу, очевидно, что интересы отрасли небезраз­личны одному из ее патриархов.

Характер отношения отраслевых лобби к государству очевиден: отраслевые лобби рассматривают институты государства в качестве рычагов реализации корпоративных интересов. Итоги проведенных экспертами Института народнохозяйственного прогнозирования РАН исследований тенденций развития российского ТЭКа свидетельству­ют, что сегодня для отраслевых элит постановка вопроса о том, какой ТЭК нужен России, — не более, чем интеллектуальная инерция (при этом следует иметь в виду стратегический характер элиты ТЭКа в свя­зи с преимущественно сырьевой ориентацией экономики России: на до­лю ТЭКа приходится две трети всех инвестиций в промышленность — см.: 178). Понимая это, "управленческая элита России вынуждена под­чиняться интересам нефтегазового сектора. Общественная жизнь бук­вально пропитана нефтью", — констатируют эксперты журнала "Про­филь" (160. С. 14). К середине 1990-х гг. элита российского ТЭКа ста­вит вопрос иначе: "Какая Россия нужна ТЭКу?" (196). В этом смысле более, чем симптоматична позиция Р. Вяхирева, сформулировавшего в 1995 г. кредо российских корпораций: перефразируя вышеприведенное изречение одного из крупнейших "китов" американского бизнеса, он заявил: "Что хорошо для Газпрома, то хорошо для России".

При этом следует иметь в виду, что единого ТЭКа не существу­ет: есть газовая элита, есть нефтяная, есть угольная, и их интересы да­леко не во всем совпадают. Скажем, отношение к стратегической, с точки зрения государственных интересов, проблеме поддержки отече­ственного производства, без которого невозможна стабилизация эконо­мики в целом, зависит от интересов сугубо клановых. Так, газовая эли­та, будучи стратегическим игроком на мировом рынке, заинтересована в максимальной независимости от импорта газодобывающего обору­дования. В этой связи она готова поддержать отечественное машино-

352

строение и инвестировать в производство часть прибыли. Нефтяная элита, не претендуя на роль стратегического участника мирового рын­ка, напротив, ориентирована на импорт оборудования и в этой связи не проявляет интереса к проблеме восстановления и поддержки оте­чественного машиностроения. Далее, и "газовые генералы", и "нефтя­ные бароны" заинтересованы в поддержании добрососедских отно­шений со странами ближнего зарубежья, прежде всего с Украиной, Белоруссией, Молдавией, Казахстаном, Азербайджаном. Но зададим­ся вопросом: а если бы нефтяная и газовая элиты были заинтересова­ны в обратном? Примером того, к каким результатам ведет расхожде­ние интересов нефтяного лобби и населения, может служить кон­фликт в Чечне. "Нефтяная" подоплека чеченской войны хорошо изве­стна. Значительно менее известна "газовая" подоплека кризиса в Бу­денновске, а между тем принятые в ходе встречи в Лиссабоне (сен­тябрь 1994 г.) обязательства российского правительства по беспере­бойным поставкам газа в Европу сыграли не последнюю роль в выбо­ре стратегии поведения правительственной стороны в переговорах с террористами (Буденновск расположен на линии газопровода) — стратегии, вызвавшей глубокое изумление у западных специалистов по борьбе с терроризмом и практически не имеющей аналогов в ми­ровой практике. Как резко эта стратегия контрастирует с жесткой по­зицией руководства Перу, не пошедшего на уступки террористам в значительно более сложной ситуации!

Таким образом, интересы государства во многом становятся производными от кланово-корпоративных. На первый взгляд, подоб­ный вариант трансформации прежней модели элитообразования соот­ветствует матрице инновационного развития. Однако несмотря на структурную схожесть моделей элитообразования в России и на Запа­де и на значительный экономический потенциал крупнейших полити­ко-финансовых групп (по данным академика Т. Заславской, 1,5 процен­та населения владеют более, чем 50 процентами национального богат­ства), политические элиты России пока не обеспечили экономический рост, а их характеристика в качестве субъектов развития весьма про­блематична — анализ социально-экономической динамики современ­ной России дает мало оснований для ее характеристики в качестве про­цесса инновационного развития. Напротив, данные официальной ста­тистики и независимых исследований свидетельствуют о системном кризисе экономики России. В этой связи примечательна констатация Г.

353

Попова: "Приватизация не стала стартовой площадкой для экономиче­ского роста" (209).

В чем причины, затрудняющие становление современной элиты России в качестве субъекта развития? На наш взгляд, причин несколь­ко, и они имеют как объективный, так и субъективный характер.

Прежде всего, ограниченность возможностей частных полити­ко-финансовых империй в качестве субъекта развития обусловлена спецификой современного экономического развития. Известно, что со­временный экономический рост отличает приоритетная роль научно-технического прогресса и интеллектуализация основных факторов производства; интенсивность НИОКР определяет уровень экономиче­ского развития. Согласно прогнозам экспертов, в XXI в. интеллектуа­лизация труда станет главным фактором глобальной конкуренции. На долю новых знаний, воплощаемых в технологиях, оборудовании, обра­зовании кадров, организации производства, в развитых странах прихо­дится 70—85 процентов прироста ВВП (50; 48. С. 108). В этой связи не случаен постоянный рост доли расходов на науку и образование в ВВП развитых стран, которая сегодня составляет 3% ВВП; при этом доля государства в этих расходах составляет 35-40% (* 330). Высокая сте­пень участия государства в стимулировании НТП обусловлена специ­фикой инновационных процессов (значительная капиталоемкость на­учных исследований и высокая степень риска, зависимость от степени развития общей научной среды и информационной инфраструктуры, специфика требований к квалификации кадров, необходимость право­вой защиты интеллектуальной собственности и т. д.). В этой связи воз­растание роли государства в политических системах западных стран не в последнюю очередь обусловлено его ролью в обеспечении НТП. В случае России возрастание роли интеллектуализации экономики приобретает особое значение, так как этот фактор является решающим в преодолении системного экономического кризиса: в современной экономической теории утвердилось положение о том, что главным ин­струментом преодоления экономического кризиса является внедрение новых технологий, освоение которых обеспечивает экономический рост. В этой связи очевидна ограниченность возможностей даже са­мых мощных частных политико-финансовых структур в качестве субъ­екта обеспечения интеллектуализации экономики. Очевидна и необхо­димость повышения эффективности государства как единственного реального субъекта, способного решить эту задачу.

354

Объективность требует отметить, что кланово-олигархическая модель элиты не является автоматическим препятствием на пути ста­новления подобного рода элиты в качестве субъекта развития. В ходе состоявшихся в рамках XVII конгресса Международной ассоциации политических наук (август 1997 г., Сеул) дискуссий отмечалось, что характер корпоративно-олигархической модели неоднозначен: эта мо­дель может быть нацеленной как на быстрый экономический рост, так и на дальнейшее обогащение элиты (198. С. 144). Этот вывод под­тверждает, в частности, анализ взаимоотношений государства и круп­ного бизнеса, сложившихся в странах Юго-Восточной Азии. Так, на­пример, в Индонезии основой отношений крупного бизнеса и прави­тельства стали патрон-клиентные отношения. Вовлеченность во взаи­моотношения с крупным бизнесом ключевых элементов государствен­ной бюрократии, включая президента и его ближайшее окружение, а также факт экономической и политической зависимости региональных элит от центрального правительства дали основание исследователям определить сложившуюся в Индонезии структуру как олигархический корпоративизм. Отличительной особенностью аналогичных структур в Сингапуре и Малайзии является преимущественно партийный харак­тер связей крупного бизнеса и государственной бюрократии. На Фи­липпинах ключевая роль субъектов политики принадлежит политиче­ским кланам, представляющим собой симбиоз политической и эконо­мической власти. При этом, как отмечают исследователи, клановый ха­рактер олигархии бизнеса определяет ее стремление к обогащению за счет государства посредством присвоения политической ренты. Не­смотря на некоторые структурные различия, основа перечисленных образований одна. Это государственный корпоративизм, основанный на принципе межличностных неформальных связей, в рамках которых реализация принятых решений опирается на принцип не государствен­ной, а клановой дисциплины. При этом несмотря на функциональную схожесть подобных образований, одни из них способны обеспечить экономический рост (как это происходит в Сингапуре и Малайзии), другие ориентированы главным образом на реализацию кланово-кор­поративных интересов (198. С.343).

Однако становление кланово-корпоративных структур в качест­ве субъектов развития в условиях России затруднено в связи с другим объективным обстоятельством. В качестве объективной трудности конституирования частных политико-финансовых корпораций и со-

355

зданных ими групп давления как субъекта развития является специфи­ка природно-климатических и геополитических условий России: две трети (!) площади России составляют северные территории; большая часть пригодных для сельскохозяйственной обработки земель находит­ся в зоне рискованного земледелия; в этом же контексте следует упо­мянуть наличие громоздкой и затратной, нерентабельной инфраструк­туры, поддержание которой требует высокой степени участия государ­ства; уязвимость границ. Этот комплекс параметров предопределяет ограниченность возможностей частных политико-финансовых субъек­тов в решении государственного масштаба проблем и т.д. Объективные геополитические и природно-климатические условия по-прежнему обусловливают ограниченность возможностей частных политико-фи­нансовых структур в качестве субъекта развития общества и государ­ства.

В качестве примера ограниченной эффективности частной по­литико-финансовой структуры в политическом и экономическом уп­равлении в чрезвычайных условиях (к категории которых вследствие неблагоприятных природно-климатических, демографических и гео­политических условий может быть отнесена значительная часть терри­тории России) можно привести историю и современное состояние Но­рильского горно-обогатительного комбината, владельцем контрольно­го пакета акций которого стала финансово-промышленная группа ОНЭКСИМ. Как упоминалось выше (см. главу V), строительство Но­рильского комбината в 1930-е гг. было сопряжено со столь значитель­ными трудностями, что Наркомат тяжелой промышленности (пред­ставлявший в те годы суперминистерство, включавшее в свой состав почти все промышленные наркоматы и аккумулировавшее значитель­ные средства) оказался не в состоянии осуществить этот проект в свя­зи с тяжелейшими природно-климатическими условиями Заполярья. Нарком тяжелой промышленности С. Орджоникидзе вошел в Полит­бюро с предложением передать строительство комбината хозяйствен­ным организациям НКВД, создав для этого специальный лагерь. Пред­ложение С. Орждоникидзе было поддержано, и комбинат был постро­ен силами заключенных. Комбинат стал градообразующим предприя­тием, так что вся социальная сфера Норильска находилась (и находит­ся) на дотировании комбината. Передача комбината на баланс частной финансовой структуры, естественно ориентированной на получение прибыли, означает нерентабельность содержания не только работаю-

356

щих на комбинате (руководство комбината уже объявило о необходи­мости сокращения 50 тыс. рабочих из общего числа 120 тыс.), но и все­го города Норильска. В этой связи понятно стремление ОНЭКСИМ­банка передать запущенную социальную сферу Норильска на баланс Красноярского края. О значении, придаваемом руководством банка этому вопросу, говорит тот факт, что отказ бывшего губернатора края В. Зубова принять на баланс края социальную сферу Норильска лишил его поддержки группы ОНЭКСИМ на губернаторских выборах весны 1998 г. В этом отношении и Норильск, и Норильский комбинат не яв­ляются исключением. Это означает, что в условиях России управление в соответствии с логикой частного интереса обладает ограниченной эффективностью, что, в свою очередь, предполагает активное участие государства. Как отмечает первый заместитель председателя Госкомсе­вера России проф. П. Зайдфудим, "стабилизация на северных террито­риях невозможна без государственной поддержки" (81).

В качестве субъективной причины, препятствующей становле­нию политико-финансовых групп в качестве субъекта модернизации, выступает тот факт, что результат происшедшей в 1990-е гг. в России трансформации модели элитообразования по лекалу плюралистичес­кой элитной организации демократического типа в условиях России существенно отличен от принятой за образец западной модели. Несмо­тря на внешнюю схожесть организации элит в России и на Западе, между ними существует принципиальная разница: сколь бы ни были глубоки расхождения между различными элитными сегментами в за­падном обществе, существует общая для всех неприкосновенная рам­ка — государство, посягательство на которое не дозволено никому. В качестве примера можно привести последний по времени скандал во­круг президента США Б. Клинтона. Анализ этого сюжета показывает, что несмотря на исключительную остроту внутриэлитного противо­стояния (в течение нескольких дней возможность импичмента прези­дента была реальной), суть инкриминированных президенту обвине­ний заключалась не в адюльтере как таковом, а во лжи под присягой (181). Это означает, что даже президенту США не позволено безнака­занно посягать на неприкосновенность и ценность государства, даже на его символ, в качестве которого в данном случае выступила прися­га. Более того, тенденцией развития современной политической систе­мы США является повышение роли и влияния государства в диалоге с ведущими корпорациями в процессе выработки политического курса.

357

Примером тому может служить приоритетная роль администрации Р. Рейгана в выработке жесткого курса США по отношению к СССР в 1980-е гг. (299).

В этой связи следует отметить, что широко распространенному предрассудку о том, что ослабление государства является предпосыл­кой демократизации, противореча представлениям современной поли­тологии, согласно которым демократия возможна только там, где суще­ствует эффективное государство. Так, исследования известных полито­логов X. Линца и А. Степана показали, что современное государство есть предварительное условие демократии; отсутствие организации со свойствами современного государства исключает возможность демо­кратического управления территорией страны: "...без государства ни­какая современная демократия невозможна...Демократия требует госу­дарственного статуса. Без современного государства не может быть прочной демократии" (133. С. 10-13; подробнее см.: 335). О том же свидетельствует и практика: изучение опыта успешных демократичес­ких преобразований убеждает, что во всех государствах, совершивших относительно успешный транзит — будь то Латинская Америка, Юж­ная Европа или Центральная и Восточная Европа, — инструментом по­литической демократизации было эффективное государство. В этой свя­зи очевидно, что эффективность государства во взаимодействии с поли­тико-финансовыми структурами является одним из важнейших условий эффективности демократической политической системы в целом.

Между тем отличительной чертой российской элитной органи­зации является высокая степень "приватизации" институтов государст­ва коммерческими структурами: государство практически растворено в политико-финансовых корпорациях. Интересы государства в высокой степени отождествлены с интересами конкретных коммерческих струк­тур, а значительная часть государственных чиновников выступает в ро­ли лоббистов ведущих корпораций. Не случайно вхождение в состав правительства известных представителей отечественного бизнеса.

О масштабах "приватизации" государства группами интересов, когда государственный чиновник функционирует в качестве лоббиста коммерческой структуры, свидетельствует, в частности, скандал с уча­стием руководства Генпрокуратуры, в том числе бывшего исполняю­щего обязанности генерального прокурора А. Ильюшенко, в деятель­ности компании "Балкар-трейдииг", являвшейся экспортером трех процентов российской нефти. Анализ связанных со скандалом обстоя-

358

тельств показал, что массированная компания в СМИ, прежде всего на Общественном российском телевидении, с целью освобождения от должности и. о. Генерального прокурора А. Ильюшенко, была направ­лена против него...не как высшего госчиновника, а как экономическо­го конкурента. В свою очередь, активная роль ОРТ в этой кампании не в последнюю очередь была обусловлена экономическими интересами влиятельных акционеров ОРТ, прежде всего Б. Березовского, активно вовлеченного в нефтяной бизнес. Таким образом, Генеральная проку­ратура и ведущий государственный телевизионный канал вошли в столкновение не как государственные институты, а в качестве лоббис­тов конкурирующих экономических структур. Любопытно, что в имев­шем место ранее конфликте компании "Балкар-трейдинг" с АвтоВазом (в тени которого та же фигура преуспевшего, помимо нефтяного и те­левизионного, и в автомобильном бизнесе лица) Самарский городской суд вопреки нажиму Генпрокуратуры, выступавшей лоббистом интере­сов Балкар-трейдинга, естественным образом признал справедливость позиции АвтоВаза (что объяснимо, если учесть территориальное рас­положение автогиганта). Затем это решение было опротестовано Ген-прокуратурой, которая вследствие вышеуказанных причин выступала лоббистом "Балкар-трейдинга". Не исключено, что отставка Илью­шенко имела не только "нефтяную", но и "автомобильную" подоплеку. С учетом сказанного очевидно, что речь идет о столкновениях эконо­мических конкурентов, интересы которых представлены государствен­ными органами. Таким образом, степень многоплановой "приватиза­ции" государства и его институтов группами интересов весьма значи­тельна и принимает порой весьма откровенные формы. Так, список и даже порядок перечисления допущенных к залоговым аукционам 1996—97 гг. финансовых структур, принятый в соответствии с поста­новлением Правительства РФ в 1995 г., в точности повторял текст на­правленного главой ОНЭКСИМ-банка В. Потаниным письма на имя российского премьер-министра.

Более того, особенностью эволюции элитной структуры совре­менного российского общества является тот факт, что крупнейшие по­литико-финансовые кланы не просто делегируют группам давления представительство своих интересов, но и сами выступают ведущими субъектами политического процесса. Подобное слияние власти и соб­ственности и дает основание определить сложившуюся политическую систему как олигархическую. Ведущими элементами этой системы

359

выступают высшая государственная бюрократия и крупнейшие финан­совые империи. Аналогичные образования складываются и на регио­нальном уровне. Разница между центральной и региональными оли­гархиями определена политическим приоритетом бюрократии в связке "бюрократия — бизнес" на региональном уровне и доминированием финансово-сырьевых и политико-информационных империй в центре.

Взаимодействие в рамках сложившейся олигархической систе­мы характеризуется сложным торгом между высшим эшелоном бюро­кратии и руководством ведущих политико-финансовых кланов. При­мером тому служит широко разрекламированная кампания "по борьбе с олигархией". Представляется, что смысл этой кампании — в торге высшего эшелона бюрократии с ведущими политико-финансовым и структурами по поводу политического приоритета в контексте борьбы на дальних подступах к президентской гонке 2000 г. Между тем транс­формация взаимоотношений государства с ведущими политико-фи­нансовыми структурами с точки зрения последних видится в замене государства горизонтальным торгом (свидетельства тому находим в программной статье Б. Березовского "От революции к эволюции без потери страны" — см.: 22).Сегодня с определенностью можно конста­тировать, что президент обладает относительной автономностью по отношению к ведущим политико-финансовым группам, однако даль­нейшее углубление тенденции "приватизации" государства может из­менить этот расклад сил. В этой связи показателен приведенный выше комментарий "Независимой газетой" акта объединения в январе 1998 г. компаний ЮКОС и "Сибнефть" в связи с подготовкой к разделу го­сударственной компании "Роснефть": "Будущий президент страны бу­дет избран на аукционе по "Роснефти" (118).

Представляется, что существенное ослабление роли государства есть не "побочный продукт" общего процесса трансформации россий­ского общества или простая случайность, ибо именно ресурсы госу­дарства — финансовые, административные, политические и иные — являются источником финансового и политического влияния крупней­ших кланово-корпоративных структур. Это обстоятельство есть наибо­лее наглядный признак происшедшей в ходе реформ 1990-х гг. сущест­венной трансформации модели элитообразования: источником полити­ческого влияния в постсоветской России является собственность. Тен­денцией эволюции этой системы является снижение числа основных игроков в результате поглощения более мелких структур немногими

360

"акулами". С связи с острой конкуренцией среди последних, а также в связи с высокой степенью приватизации ими государственных инсти­тутов, по существу государственные структуры и интересы во все воз­растающей степени выступают в качестве разменной монеты в меж­клановых столкновениях. Инструментом внутриэлитного взаимодей­ствия, которое во все большей степени превращается в межклановые разбирательства, становится теневой торг, в ходе которого принимают­ся важнейшие политические решения, включая те, что формально ре­шаются в ходе выборов. Так, например, аналитики полагают, что ито­ги выборов в Московскую городскую думу были предрешены заранее: "Юрий Лужков показал на 100%, кто в доме хозяин, фактически вы­брав для себя и назначив будущих депутатов Мосгордумы" (207). В этом отношении московские выборы повторили модель президент­ских выборов 1996 г. и в значительной мере представили модель выбо­ров 2000 г. Исследователи отмечают: "Складывается ситуация, когда демократические по форме процедуры...оказываются фасадом: за этим фасадом идут борьба и торг между реальными политическими игрока­ми, которые и определяют ход политического процесса; последний, в свою очередь, только на поверхности выступает в виде тех или иных электоральных комбинаций и их результатов" (149. С. 127). Высокая степень конфликтности внутриэлитного взаимодейст­вия является одной из причин того, что современные политические

элиты не стали субъектами развития. В этой связи представляется пра­вомерным вывод Р. Арона: "единая элита означает конец свободы. Но если группы внутри элиты не только различны, но и не едины, то это означает конец государства" (322. С. 143)). И прежде всего потому, что потребности, интересы и цели государства во все возрастающей степе­ни предстают в качестве производного кланово-корпоративных. Негативные последствия чрезмерно высокого влияния частных политико-финансовых структур на государство усиливает тот факт, что

"приватизированными" оказались не только институты государства, но и важнейшие институты гражданского общества: средства массовой ин­формации и политические партии; в этом же контексте можно упомя­нуть высокую степень влияния ведущих групп давления на принимаемые в российском парламенте решения. Что касается СМИ, то сегодня общеизвестен факт зависимости ведущих средств массовой коммуника­ции (ОРТ, НТВ, "Независимая газета", "Известия", "Комсомольская правда", "Сегодня", "Коммерсантъ", "Московский комсомолец" и др.)

361

от финансирующих их групп. В этом контексте весьма характерна пози­ция Б. Березовского. Он определенно заявил: "Я не приемлю разгово­ров о свободе прессы. Это просто смешно" ( См.: Кто есть кто. — 1995. — № 12). В этой связи эксперты полагают, что, например, кадровые пе­ремены последнего времени на ОРТ продиктованы борьбой различных сегментов элиты: журнал "Профиль" констатирует, что "историческое собрание" акционеров ОРТ подвело итог "выкорчевыванию" с первого канала всех сторонников А. Чубайса — главного противника Б. Березов­ского изданном историческом этапе (235. С. 13). А ведущие российские журналисты констатируют "кризис четвертой власти", в основе которо­го — новая версия тотальной зависимости СМИ; на место всесильного государства пришла не менее всесильная олигархия (4). Таким образом, если в условиях доминирования мобилизационной модели развития ре­ализация демократических норм политического процесса затруднена вследствие всевластия государства над структурами гражданского об­щества, то сегодня и структуры гражданского общества, и институты государства в значительной мере зависимы от частных политико-фи­нансовых структур.

Подобная система отношений государства с политико-финан­совыми структурами существенно отлична от западного стандарта и дает основания диагностировать наличие элементов деформации по сравнению со взятой за образец западной моделью. В качестве подоб­ного элемента деформации можно констатировать тенденцию "фео­дализации" процессов элитообразования. В этой связи следует вспомнить предложенную Г. Моской классификацию (см. гл. I), в рамках которой проводилось разграничение между феодальным и бюрократическим типами управления и организации элиты. Напом­ним, что термин "феодальный" Моска использовал для характеристи­ки слияния экономической и политической власти, вследствие кото­рого государство превращается в конгломерат малых самодостаточ­ных социальных образований, обладающих полнотой функций (по­литических, экономических, административных и судебных). В бю­рократическом государстве существует значительно большая, чем в феодальном, специализация функций. Это прежде всего отделение политических, административных, военных и судебных функций от экономических. Данный тип организации характеризуется делегиро­ванием функций специализированному управленческому образова­нию — бюрократии.

362

В пользу вывода о наличии элементов "феодализации" в органи­зации современной российской элиты свидетельствует высокая сте­пень самодостаточности сформировавшихся в современной России по­литико-финансовых империй: они обладают собственным финансово-промышленным потенциалом, собственными службами безопасности, своими креатурами в органах власти различного уровня, силовых и правоохранительных структурах (МВД, ФСБ, прокуратура, суд), рас­полагают собственными информационно-аналитическими структура­ми, связаны с определенными регионами и отраслями, опираются в своей деятельности на определенные сегменты "системной оппози­ции", вписывают эту деятельность в определенный геополитический контур. Масштаб и особую значимость подобной полноте функций со­общает подконтрольность кланам определенных сегментов вооружен­ных сил государства. Если косвенным свидетельством распада корпо­ративного единства военных стало их выдвижение для участия в выбо­рах в Думу в декабре 1995 г. по партийным спискам, то практическое воплощение этот раскол нашел в ходе чеченской войны, в полной мере продемонстрировавшей раздробленность военного истеблишмента России: выяснилось, что различные кланы имеют свои креатуры и в структуре вооруженных сил.

Множественность функций в данном случае не есть чисто коли­чественная характеристика процесса прогрессирующей плюрализации политико-экономической структуры общества; достижение числом функций определенного рубежа знаменует превращение корпорации в самодостаточное, почти государственное образование (максимума эта тенденция достигает в случае обретения главой клана государствен­ных полномочий высшего уровня, как это стало с главой газовой от­расли).

Дополнительным аргументом в пользу вывода о "феодальном" характере вновь образованных элитных структур является осуществ­ленный в работе М. Афанасьева анализ характера отношений в рамках этих образований: М. Афанасьев приходит к выводу о том, что эти от­ношения носят отчетливый патрон-клиентный характер, что дает ему основание определить эти элитные образования как постноменклатур­ный патронат (11. С. 280, 282).

Симптоматично, что прогрессирующие признаки архаизации современных социально-политических процессов констатируют столь разные наблюдатели, как философ А. Кара-Мурза, характеризующий

363

современное развитие как чреватое «новым варварством» (94*), исто­рик М. Чешков, отмечающий, что в современной ситуации «доминиру­ют процессы распада и хаоса» (34. С. 18), и один из крупнейших рос­сийских предпринимателей, один из совладельцев «Уралмашзавода» К. Бендукидзе, полагающий, что России угрожает масштабная феода­лизация.

В исследовательской литературе используются различные тер­мины для определения сложившихся в поле российской политики по­литико-финансовых образований. Кроме упомянутого выше определе­ния М. Афанасьева, используются термины "клан", "корпорация", "группа", "коалиция", "клика", "картель" и другие понятия. При этом едва ли не самым употребимым в последнее время стало понятие кла­на. В этой связи некоторые исследователи обращают внимание на не­точность этого понятия в связи с отсутствием в рамках большинства из сложившихся в России групп родственных или этнических отношений (столь характерных для структур постсоветских государств Закавказья и Средней Азии), придающих особую устойчивость и сплоченность подобным образованиям (342). Однако употребимость понятия клана обусловлена не столько терминологической неточностью, сколько ха­рактером сложившихся в рамках описываемых образований связей, ко­торым, по признанию экспертов, свойственны закрытость, полукон­спиративный характер и сугубо корпоративная, часто антиобществен­ная ориентация "кланов" (198. С. 147)). Однако на наш взгляд, более точным для характеристики сложившихся в России образований явля­ется понятие корпорации вследствие преимуществен ной ориентации на экономический интерес, выступающий в качестве главного систе­мообразующего признака этих образований. Родственные или патрон-клиентные отношения, хотя и сопровождают эти образования, являют­ся вторичным признаком по отношению к консолидирующей роли эко­номических интересов (гл. 1, п. 3).

Весьма симптоматичен тот факт, что формирование патрон-кли­ентных отношений характерно не только для высших уровней управ­ления, но также и для средних и низших. Итоги проведенного М. Афа­насьевым опроса слушателей Российской академии государственной службы показали, что ведущим среди факторов, определяющих карь­ерное продвижение чиновника по службе, большинство считает не ис­полнительность, интеллектуальную самостоятельность или повыше­ние квалификации, а поддержку той или иной экономической структу-

364

ры: связи личной преданности и покровительства выступают в пред­ставлении современного отечественного чиновничества главным фак­тором успешной карьеры. М. Афанасьев справедливо констатирует, что это свидетельствует о "прогрессирующей капитализации постно­менклатурного аппарата, формировании в его недрах бюрократичес­кой буржуазии" (14. С. 153).

При этом весьма характерны отличия в оценках этого феномена различными возрастными когортами чиновничества: если служащие "со стажем", будучи в большей мере осведомлены о распространенно­сти в аппарате связей личной преданности, чем их молодые коллеги, в большинстве своем расценивают этот факт как негативный, то боль­шинство "новых чиновников" факт доминирующего влияния на карь­ерный рост связей личной преданности и покровительства расценива­ет как естественный и нормальный. Это косвенно подтверждается от­ветами на вопрос о представлениях чиновников относительно преиму­щественных ориентиров и важнейших регулятивных механизмов, рег­ламентирующих деятельность аппарата. В заданном вопросе конкури­ровали две главные альтернативы — обезличенные рациональные про­цедуры (законодательная и нормативная база) и мнение опытных и сильных руководителей. Ответы показали, что хотя большинство опро­шенных рассматривает в качестве важнейшего условия эффективнос­ти управления развитие законодательной и нормативной базы государ­ственной службы, в своей реальной повседневной деятельности чи­новничество "новой волны" предпочитает "персоналистскую" ориен­тацию обезличенным рациональным процедурам. Любопытно, что та­ковы же ориентации и в группе респондентов с максимальным стажем работы (более десяти лет), в то время как респонденты со стажем ра­боты от трех до десяти лет в большей мере придерживаются ориента­ции на рациональные регулятивы (14. С. 151). Таким образом, речь идет о сложившейся в последние годы тенденции: "признание" клиен­тарных связей совершилось именно в последние годы (14. С. 157).

Размышляя над этими данными, можно придти к следующему выводу: если персоналистская ориентация, характерная для доперест­роечного чиновничества, отражала особенности традиционалистской политической культуры, в значительной мере замкнутой на личность патрона, то доминирование этих же стереотипов в сознании нового чи­новничества говорит о том, что в течение последних лет в управленче­ской среде постсоветского общества происходит не становление граж-

365

данского правового сознания (являющегося предпосылкой и условием современной правовой культуры гражданского общества), а формиро­вание неотрадиционалистских клановых ориентации, свойственных прежде всего государственному истеблишменту стран третьего мира, что подтверждает вышеизложенный тезис об архаизации политичес­ких отношений в современной России.

Необходимо отметить, что формирование кланового сознания уп­равленческого аппарата является не только следствием стихийного про­цесса усиливающегося доминирования экономически сильных групп в политическом истеблишменте, но и следствием несовершенства законо­дательной базы управления. Речь идет о несовершенстве принятого в 1995 г. Закона "Об основах государственной службы Российской Феде­рации", который, в отличие от аналогичных актов стран Западной Евро­пы и США, не содержит гарантий стабильности службы в государствен­ном аппарате, не содержит положений о механизме согласительных про­цедур для решения коллективных трудовых споров, положений относи­тельно форм участия сотрудников госорганов в принятии кадровых ре­шений, не обеспечивает необходимой самостоятельности и защищенно­сти от произвола вышестоящих инстанций (14. С. 161-163). В подобной ситуации неизбежна неустойчивость положения управленческого аппа­рата, а значит, его зависимость от центров реальной власти и силы. Го­ворить об эффективном управлении в подобной ситуации весьма про­блематично.

Наиболее наглядна тенденция феодализации на региональном уровне (особенно в национальных автономиях), проявлением которой стало усиление автономизации ряда субъектов РФ. В этой связи умест­но вспомнить, что Е. Строев был избран председателем Совета Феде­рации благодаря выдвинутому им лозунгу бюджетного федерализма. Это подтверждает вывод о наличии элементов архаизации в процессах элитообразования, когда элита превращается в конгломерат замкнутых враждующих образований. При этом феодализация не тождественна ре­гионализации, последняя — лишь наиболее наглядная составляющая процесса феодализации. В новых условиях нашла подтверждение мысль И. Солоневича "...Основная черта феодального строя — ...раздробление государственного суверенитета среди массы мелких, но принципиально суверенных владетелей...Феодализм приходит не из производственных отношений. Он приходит от жажды власти, взятой вне всякой зависимо­сти и от производства и от распределения." (247. С. 266). Для регио-

366

нальных элит современной России характерны готовность ради сиюми­нутной эгоистической корысти принести в жертву долговременные ин­тересы, "зацикленность" на локальных вопросах, неспособность соот­нести региональные тенденции с глобальным контекстом, доминирова­ние "хватательного" рефлекса, отсутствие стратегического мышления.

На наш взгляд, подобные качества — не только результат много­летнего господства унитарных отношений, препятствовавших форми­рованию ответственных субъектов политического процесса на регио­нальном уровне, но и следствие и форма проявления "регионализации" сознания местных лидеров, определенной провинциализации их мыш­ления в процессе суверенизации территорий, отключения их от кросс-культурных потоков. Нечто подобное уже было в русской истории: "Удельный порядок был причиной упадка земского сознания и нравст­венно-гражданского чувства в князьях, как и в обществе, гасил мысль о единстве и цельности русской земли, об общем народном благе...По­литическое дробление неизбежно вело к измельчанию политического сознания, к охлаждению земского чувства" (100. Кн. 1 С. 328). И еще: "В опустошенном общественном сознании оставалось место только инстинктам самосохранения и захвата...Если бы они (князья — О. Г.) были предоставлены вполне самим себе, они разнесли бы свою Русь на бессвязные, вечно враждующие между собою удельные лоскутья... Власть ... хана давала хотя бы призрак единства мельчавшим и взаим­но отчуждавшимся вотчинным углам русских князей" (100, кн. 1. С. 336). Сегодняшние региональные лидеры весьма напоминают удель­ных князей, характеризуя которых Ключевский: "это даже совсем не общество, а случайное сборище людей, которым сказали, что они на­ходятся в пределах одного пространства" (100, кн. 1. С. 318).

Оказалось, что суверенизация — процесс амбивалентный: воз­вышение региональных элит, прежде всего националистических, про­изошло одновременно за счет контрмодернизационного движения ос­новной массы населения регионов. "Сегодня повышение в статусе ме­стной номенклатуры, связанное со строительством самостоятельной государственной власти на местах, куплено дорогой ценой для всех на­родов — резким понижением их цивилизационного статуса, архаиза­цией и провинциализацией их общественной жизни в целом. Возник­ла уже ощущаемая всем миром инволюция — регресс институтов, нра­вов, образа жизни и стиля общения" (194. С. 160).

367

В этом контексте следует упомянуть произошедший в ряде рес­публик бывшего СССР масштабный регресс процессов элитообразова­ния, характеризующийся в ряде регионов переходом от бюрократичес­кого принципа формирования управленческого аппарата к рекрутиро­ванию элит на основе простейших форм социальных связей добуржу­азного типа: заново образовались и обрели политический статус жузы в Казахстане, земляческие кланы в Таджикистане, родственные кланы в Туркмении, тейпы в Чечне, этнические сообщества в Дагестане и т.д. Подобного рода метаморфозы дают основание исследователям конста­тировать, что "преобладающий ныне тип рекрутации ... правящих групп выступает главным препятствием и угрозой становлению новой российской государственности" (14. С. 7).

Таким образом, в условиях России 1990-х гг. произошла реани­мация модели элитообразования феодальной, а не современной Евро­пы — той модели, от которой Европа и США давно ушли.

При этом приметой сегодняшнего дня является тот факт, что ве­дущие политико-финансовые структуры во все возрастающей степени входят в российскую политику непосредственно в качестве политиче­ских акторов. При этом степень политического влияния последних столь высока, а масштаб "приватизации" ими институтов гражданско­го общества и государства (а также функций последнего) таков, что эксперты рассматривают их на фоне тотальной десубъективизации других участников политического процесса (включая государство) в качестве ведущих акторов современной российской политики (215).

Эксперты, цитируя мнение исследователей феномена лоббиз­ма о том, что "третий сектор" в России, в отличие от первого (госу­дарство) и второго (крупный бизнес), не обладает достаточной си­лой и каналами влияния, подчеркивают: "третий-лишний" сектор охватывает все общество, все гражданские интересы за пределами структур власти и крупного бизнеса (именно и только крупного — см.: 11. С. 273).

В этом же контексте следует принять во внимание тот факт, что, как показывают исследования (125. С. 31-32), формирующаяся в Рос­сии в 1990-е гг. элита транснационализируется быстрее, чем происхо­дит ее государственная самоидентификация (становление обществен­ной мотивации и воли к государственному строительству, являвшихся главной предпосылкой социально-конструктивной деятельности бур­жуазии в индустриальной Европе). В этой связи перспективы станов-

368

ления политико-финансовых групп в качестве субъекта постиндустри­альной модернизации выглядят еще более проблематичными.

Частичная архаизация элит способна инициировать системную архаизацию: "...тот, кто хоть в какой-то мере способен мыслить социо­логически, знает, что процесс рационализации в определенной облас­ти человеческой жизни нельзя повернуть вспять без того, чтобы это не привело к подобному же регрессу всей духовной...конституции чело­века" (136. С. 325). Примером системной архаизации социума могут служить новейшие тенденции эволюции социального уклада Казахста­на, которые рассматриваются экспертным сообществом в качестве со­держащих элементы регресса (276).

В условиях, когда предметом "приватизации" коммерческими структурами стали институты государства и гражданского общества, перспективы реализации демократической модели политического уп­равления выглядят проблематично.

Для обеспечения демократического характера политического управления представляются необходимыми следующие меры.

Поскольку структурно состав современной политической элиты представлен двумя главными компонентами — государством и выс­шим эшелоном ведущих политике-финансовых групп, то усилия по де­мократизации политического управления должны быть сконцентриро­ваны в двух основных направлениях.

Первое. Системное и значительное усиление роли государства: сегодня главное препятствие эффективности политического управле­ния состоит не во всевластии государства, а в его слабости. Не случай­но проведенные Е. Шестопал политико-психологические исследова­ния показывают, что подавляющее большинство опрошенных воспри­нимает нынешнюю власть как "слабую": "образ реальной политичес­кой власти всех уровней, ее институтов и персоналий очерчен опреде­лениями как власти по преимуществу слабой и не вызывающей симпа­тий у подавляющего большинства респондентов".И наоборот: психо­логический профиль идеальной власти "выглядит как негатив снимка реальной власти... Власть хотят видеть твердой, сильной и даже жест­кой. Она должна быть дееспособной,...независимой и сплоченной,... компетентной, профессиональной, способной четко формулировать цели развития страны и обладающей стратегическим мышлением" (303. С. 90). Как указывалось выше, необходимость усиления роли го­сударства в политическом управлении предопределена целым ком-

369

плексом факторов, важнейшие из которых уже перечислены (специфи­ка природно-климатических, геополитических и геоэкономических ус­ловий развития России, особая роль государства как приоритетного субъекта интеллектуализации экономики как условии обеспечения экономического роста). Не последнее место в этом ряду занимают пси­хологические особенности восприятия российскими гражданами лич­ности лидера государства. Интересы государства не должны быть отождествлены с интересами коммерческих структур.

Второе направление повышения эффективности политического управления в современном российском обществе предполагает суще­ственное изменение позиций крупного бизнеса (в среде которого со­здаются влиятельные группы давления) в пользу усиления роли госу­дарства. Анализ политического процесса последнего времени свиде­тельствует о том, что усиление роли государства в принципе не проти­воречит интересам крупных политико-финансовых структур. Это обусловлено уязвимостью позиций отечественного бизнеса в условиях обостряющейся глобальной конкуренции. В качестве косвенного сви­детельства тому можно рассматривать факт публикации в американ­ской прессе пресловутого "списка 146 крупнейших мафиози России", персональный состав которого с поразительной точностью совпал с со­ставом элиты российского бизнеса — Р. Вяхирев, В. Потанин, Б. Бере­зовский, В. Гусинский, А. Смоленский, В. Виноградов и т. д. В этом же контексте следует упомянуть широко разрекламированный как в США, так и в России подготовленный Вашингтонским центром меж­дународных и стратегических исследований для конгресса США до­клад "Организованная преступность в России", определяющий Рос­сийскую Федерацию в качестве "криминально-синдикалистского" об­разования, представляющего угрозу национальной безопасности США и всему миру. При этом структуры российского бизнеса представлены как тотально криминализированные (отсюда и содержащиеся в докла­де рекомендации конгрессу США относительно санкций по отноше­нию к российскому бизнесу, а российская элита представлена как со­общество коррумпированных правительственных чиновников, поли­тиков, бизнесменов и преступников, конструктивное сотрудничество с которым невозможно. В этих условиях очевидно, что субъектом патро­нажа бизнес-элиты России может быть только сильное государство, поэтому укрепление роли государства объективно отвечает интересам отечественного бизнеса.

370

Еще одним примером заинтересованности крупного российско­го бизнеса в государственной поддержке является потребность руко­водства даже столь могущественной структуры, каковой является Газ­пром, в патронаже государства в связи с требованиями МВФ и Всемир­ного банка расчленения концерна: не кто иной, как автор приведенно­го выше афоризма ("Что хорошо для Газпрома, то хорошо для России" глава Газпрома Р. Вяхирев заявил в Госдуме, что за требованиями структуризации Газпрома стоят интересы нефтяных и газовых компа­ний США. Таким образом, сами политико-финансовые империи осо­знают потребность в существенно более конструктивном диалоге с го­сударством в целях его укрепления и значительно более конструктив­ном внутриэлитном взаимодействии. Есть и прецеденты подобного ди­алога — "Заявление тринадцати" в преддверии президентских выбо­ров 1996 г. и "Письмо десяти" в ситуации острого политико-финансо­вого кризиса июня 1998 г. Думается, что утверждение плодотворного сотрудничества в качестве принципа внутриэлитного взаимодействия может серьезно способствовать национальному согласию, без которо­го невозможен экономический рост. В этой связи возрастает значение разработки интегративной идеологии и способность ведущих элитных групп найти взаимоприемлемую формулу компромисса как формулу национального согласия (5*).

Тенденции и перспективы эволюции современных политических элитРоссии

Принципиальной особенностью современного общества являет­ся фундаментальное изменение отношений в системе "элиты — мас­сы". Это обусловлено целым рядом обстоятельств, среди которых сле­дует прежде всего назвать объективные основания, в качестве которых выступают фундаментальные особенности индустриального и постин­дустриального развития, а также специфика политического развития в посттоталитарной России.

Особенности постиндустриального развития могут быть охарак­теризованы с помощью анализа К. Манхеймом различий в способах рационального осмысления действительности. Манхейм различал функциональную и субстанциональную рационализацию: первая озна­чает способность строить рациональную, осмысленную линию пове-

371

дения в зависимости от конкретной цели, подразумевая достижение этой цели; вторая — это способность постигнуть существенное в са­мом предмете (в этом контексте можно вспомнить также различение Гегелем рассудка и разума). Анализируя реалии индустриального об­щества, Манхейм констатировал, что в эпоху индустриализации функ­циональная рационализация возрастает, а субстанциональная падает. Возрастание функциональной рационализации "оставляет человеку все меньше возможностей развивать субстанциональную рациональность как способность к формированию собственного суждения" и именно функциональная рационализация ведет к тому, чтобы "лишить рядово­го индивида способности мышления, понимания, ответственности" и "делегировать" эти способности "ведущим индивидам" (136. С. 298).

Итогом этого процесса является то, что "лишь немногие облада­ют более ясным видением положения дел посредством постоянно рас­ширяющегося радиуса обозрения, тогда как средняя способность суж­дения отдельного человека все уменьшается" (136. С. 298). В этой связи индустриальное общество характеризуется не только концентра­цией средств производства в руках немногих, но и сокращением тех позиций, "с которых ясно видны важные общественные связи. Одним словом, в современном обществе остается все меньше "командных вы­сот", и они становятся доступными все меньшему числу людей" (136. С. 298).

Этот процесс становится одним из факторов концентрации вла­сти в руках элиты. Манхейм выделяет три составляющих этого про­цесса: а) способность к адекватному осмыслению действительности "все больше концентрируется в умах небольшого числа политиков, экономистов, администраторов и специалистов в области права"; б) концентрация деятельности в кругах все больше поднимающейся над остальными социальными слоями бюрократии, стремящейся кон­ституироваться в замкнутое монопольное сообщество, вплоть до на­следования должностей; в) концентрация военных сил и средств, "что уменьшает вероятность восстаний и революций, но также и демокра­тического осуществления воли масс" (136. С. 290).

В условиях постиндустриального общества (в котором получил развитие и нашел массовое применение широкий спектр политических и социальных технологий, многократно умноживших возможности ма­нипулирования массовым сознанием) падение способности к систем­ному восприятию мира упало еще значительнее. Приоритетным меха-

372

низмом манипулирования массовым сознанием выступают СМИ. Эта тенденция носит глобальный характер и присуща отнюдь не только российскому обществу. Так, американский политолог С. Блюменталь, анализируя особенности американского политического процесса, кон­статирует: "Традиционная партийная система...сменилась новой фор­мой организации, в которой решающую роль стали играть консультан­ты средств массовой информации и организаторы опросов обществен­ного мнения" (323. С. XIV).

В условиях современного российского общества эти тенденции существенно усилены в связи со следующими обстоятельствами. Дж. Хигли писал, что влияние элиты на внеэлитные слои не безгранич­но: оно ограничено сакральными ценностями внеэлитных слоев в тра­диционалистском обществе и насущными экономическими интереса­ми в обществе модернизированном. В современном российском обще­стве оба эти ограничения неэффективны: "сакральные ценности" тра­диционализма пребывают в полуразрушенном состоянии в связи с глу­боким повреждением — на грани слома — "несущих конструкций" традиционалистского сознания в процессе его радикального реформи­рования. Что касается интересов, то артикулирование экономических интересов является одним из традиционно наиболее слабо сформиро­ванных механизмов социальной регуляции в российском обществе: в условиях политико-центричной организации экономические интересы практически не получали выражения, будучи подавленными государ­ством; радикальный характер процесса социальной трансформации 1990-х гг. привел к тому, что, не успев сформироваться, экономические интересы массовых слоев населения не получили адекватного артику­лирования. Поэтому не удивительно, что социологические и политико-психологические исследования политического сознания российского общества свидетельствуют: массовый уровень сознания характеризу­ется размыванием механизма, способного быть инструментом адекват­ного отражения сущности политических отношений (53).

Поэтому представляется вполне закономерным существенное падение уровня политического участия внеэлитных слоев населения. "Массовые политические движения как значимый фактор политичес­кого действия, а с ними и "уличная" политика фактически перестали существовать. Это предопределило значительную автономность власт­ных институтов от общества, превращение власти в самодостаточную политическую сил." (215). Падение политического участия внеэлит-

373

ных слоев населения столь значительно, что этот факт вынуждена при­знать даже оппозиция. В этой связи один из идеологов КПРФ А. Под­березкин, анализируя итоги выборов в Московскую городскую думу, констатирует: "Выборы в Москве еще раз подтвердили, что все крики о "протесте масс" остаются криками агитаторов, не умеющих отли­чить реалии от действительности" (207).

Таким образом, несмотря на радикализм социально-экономичес­ких трансформаций в России 1990-х гг., политическая элита по-прежне­му остается решающим фактором политического процесса. Более того, сегодня элита — "альфа и омега" пост-исторической реальности.

В качестве наиболее важных тенденций эволюции политической элиты в современной России представляются следующие:

• Характер эволюции элитной организации определен ее транс­формацией из номенклатуры в плюралистически организованную структуру, однако радикальное изменение модели элитообразования характеризуется высокой степенью преемственности персонального состава "старой" и "новой" политической и бизнес-элиты России. Ес­ли для начального этапа реформ было характерно существенное изме­нение персонального состава властного истеблишмента, то, как пока­зывают специальные исследования (222), сегодняшнему этапу эволю­ции, несмотря на интенсивные горизонтальные передвижения, свойст­венны низкие темпы обновления состава властных структур ("тасует­ся одна и та же колода"), что является серьезным фактором снижения эффективности политического управления в целом. В этом контексте уместно напомнить, что аксиомой классической и современной элито­логии стало представление о том, что эффективность элиты во многом зависит от интенсивности и качества процесса ее обновления. К.Ман­хейм в этой связи писал:"...важно, чтобы приток людей в эти (элитные — О.Г.) группы допускал их селекцию ... из большого общества" и от­мечал, что источником угрозы современному массовому обществу явля­ется упадок принципа рекрутирования элиты, основанного на "призна­нии личных достоинств" (136. С. 316, 318). Падение темпов элитной ротации является отражением общесоциологической тенденции сниже­ния темпов вертикальной мобильности в современном российском об­ществе, что негативным образом влияет на качество политической эли­ты и на перспективы социальной стабильности общества в целом.

• С точки зрения соотношения различных сегментов элиты в со­временном российском обществе, бизнес-элита занимает приоритет-

374

ное положение не только по отношению к профессиональным элитам, но и по отношению к административно-политической.

• В условиях сформировавшейся после 1993 г. системы власти политический торг конституируется в качестве доминирующего инст­румента внутриэлитного взаимодействия практически между всеми ведущими субъектами российской политики. Именно характер торга носят взаимоотношения между центром и регионами (239); характер торга носят отношения между ветвями власти. При этом политический торг во все возрастающей степени приобретает характер теневого тор­га, в ходе которого принимаются важнейшие политические решения, включая и те, что формально решаются в ходе выборов.

• В современных условиях существенно меняются линии внут­риэлитного противостояния: если на начальных этапах становления современной модели элитообразования доминирующим противоречи­ем было выраженное с разной степенью противостояние "служилой" элиты и "олигархической", то в ходе превращения элиты в многопо­люсный конгломерат центров власти оно заменяется противостоянием сформировавшихся по олигархическому принципу кланов. Основани­ями противостояния все меньше являются идеологические разногла­сия — столкновения происходят главным образом из-за доступа к клю­чевым ресурсам.

При этом накал внутриэлитного противостояния остается исклю­чительно острым, свидетельством чему являются многочисленные вой­ны компромата. В связи с высокой степенью вовлеченности различных сегментов элиты в государственные структуры, эти войны способны нанести серьезный ущерб не только авторитету государства, но и суще­ственно снизить эффективность политического управления в целом.

• В условиях превращения элиты в конгломерат замкнутых об­разований традиционная для России дихотомия "власть — оппозиция" постепенно теряет остроту, ибо и оппозиция оказывается втянутой своими определенными сегментами в различные кланово-корпоратив­ные структуры. Так, КПРФ все более отчетливо становится одним из инструментов борьбы возглавляемого бывшим премьер-министром клана в лице его политического репрезентанта — НДР — в его проти­востоянии с конкурирующими структурами (так, именно благодаря поддержке думской фракции КПРФ были приняты бюджет-97 и бюд­жет-98; один из ведущих идеологов КПРФ А. Подберезкин не скрыва­ет, что его перу принадлежат программные документы не только

375

КПРФ, но и НДР, а один из видных деятелей оппозиции сопредседа­тель НПСР А. Тулеев до недавнего времени входил в состав правитель­ства). Одним из возможных вариантов развития этой тенденции явля­ется становление аналогичной американской политической системе биполярной структуры власти. Известно, что различия между демо­кратической и республиканской партиями США определяются тем, что они опираются на различные сегменты элиты, будучи солидарны в признании основополагающих ценностей. В условиях России подоб­ная система может стать инструментом управления: НДР представляет модернизированно-вестернизированный сегмент электората, а псевдо­оппозиция в лице КПРФ — традиционалистски настроенный и левый его секторы. Становление подобной биполярной структуры предпола­гает приоритет одного могущественного клана над остальными, и по­ка структура элиты остается многополюсной, перспективы подобной модели остаются маловероятными.

• В связи с тем, что трансформация типа развития сопровожда­ется изменением характера управления — на смену преимущественно административному приходит политико-экономический, — меняется и доминирующий тип политического лидерства — на смену закрытому жесткому стилю приходит предельно гибкий стиль публичной полити­ки. Политико-психологические исследования показывают, что "росси­яне не только четко улавливают черты конкретных политиков, но и чувствуют, насколько те адекватны быстро меняющейся политической реальности" (304. С. 72). Меняется и доминирующий характер обра­зования политиков: если в условиях номенклатурно-бюрократической модели элитообразования (характеризующейся растворением собст­венно политического управления в административном), в рамках кото­рой лидер был не столько политиком, сколько администратором, нуж­дающимся в знании техники, а не политических технологий, то в усло­виях приоритета экономических факторов над собственно политичес­кими в составе современной политической элиты преобладают эконо­мисты и юристы. Наблюдается резкое снижение традиционно высоко­го в советской номенклатуре удельного веса лиц, получивших техниче­ское (инженерное, сельскохозяйственное, военно-техническое) образо­вание за счет роста доли гуманитариев, особенно экономистов и юри­стов (122. С. 62).

• Последние годы современная политическая элита России все чаще выступает адресатом упреков в безнравственности, что подверга-

376

ет эрозии элитарный статус руководящих групп. В этой связи следует отметить, что эксперты фиксируют тенденцию возрастания значимос­ти морального фактора в общей оценке власти, конкретных руководи­телей и госслужащих. Так, исследования Е. Охотского показали, что в 1982 г. моральные и профессиональные характеристики служащих оценивались респондентами по их весу и значимости как 30 % на 70%. В 1988 г. уже как 50% на 50%. В 1997г. 70 % на 30 % (см.: 185*, С. 11-12). Кроме того, на наш взгляд, эрозия элитарного статуса возможна еще в одной связи. Современная элита рискует утратить свой титул не только в связи с удручающим уровнем нравственности (свидетельст­вом чему являются, в частности, многочисленные войны компромата, в которые вовлечена значительная часть влиятельных групп россий­ского общества), но и в связи с тем, что руководящие группы совре­менного российского общества во все меньшей степени выполняют свою важнейшую функцию и все меньше соответствуют базовому си­стемообразующему признаку элиты: принятие важнейших стратегиче­ских решений.

Примечательно, что это обстоятельство фиксируют и политико-психологические исследования: респонденты все чаще высказывают мнение, что ведущие политики не сами принимают решения, а ими "кто-то управляет". Еще более примечательно, что подобные суждения каса­ются не только ведущих фигур власти, но затрагивают почти всех изве­стных политиков, включая ряд оппозиционных лидеров (304. С. 72).

Каковы перспективы дальнейшей эволюции политической эли­ты России?

С нашей точки зрения, для прогноза возможных тенденций этой эволюции принципиальное значение имеет констатация глубокого рав­нодушия современной элиты к проблеме развития. Парадокс сего­дняшней элиты: если индустриальную модернизацию 1930—50 гг. осуществили выходцы из крестьянских семей, интеллигенты в первом поколении, то экономический кризис 1990-х гг. и являющийся элемен­том этого кризиса упадок науки, образования и культуры стали реаль­ностью, несмотря на то, что по числу ученых званий и научных степе­ней управленческий слой современной России не имеет аналогов в предшествовавшей истории страны. В этой связи представляется пра­вомерным мнение экспертов "Независимой газеты" о том, что итогом трансформаций 1990-х гг. стало формирование системы ценностей элиты, в рамках которой "модернизационный сценарий невозможен не

377

потому, что он отсутствует в природе, в теории или вербально — вер­бально он, само собой, тоже отсутствует, — но, главное, потому, что по факту его никто не собирается поддерживать". В этом и заключается главная трудность реализации глобального, альтернативного регрес­сивному контрпроекта: "Самое трудное — найти принципиальную возможность навязать, продать этот контрпроект элитам, осуществить своеобразный public relations" ( НГ-Сценарии. — 1998. —13 фев.).

Тот факт, что проблемы развития не слишком волнуют власть, отмечают и опрошенные в ходе политико-психологических исследова­ний: "Подданные не понимают, в чьих интересах она ( власть — О.Г.) действует, высказывая подозрение, что национально-государственные интересы власть не слишком заботят; не принимает она в расчет и ин­тересы граждан, кроме собственных интересов и прав" (303. С.90).

По нашему мнению, неэффективность современной политичес­кой элиты России в качестве субъекта развития во многом обусловле­на значительными политическими, психологическими и нравственны­ми издержками практики мобилизационного развития на протяжении предшествующих периодов и возникшими в ходе этого развития де­формациями. Сегодняшняя индифферентность элиты к проблемам стратегии есть оборотная сторона и результат гипертрофии эсхатоло­гической устремленности глобального исторического проекта форси­рованной модернизации с его приматом ценности будущего и инстру­ментальности настоящего.

В связи с констатацией равнодушия ведущих политико-финансо­вых групп к общенациональным интересам и проблеме стратегии раз­вития общества и государства, следует отметить, что те же политико-финансовые структуры демонстрируют высокого уровня способность к стратегическому мышлению и деятельности, как только речь заходит об узкокорпоративных интересах. Так, например, в комментарии к опубли­кованному спустя год после разработки служебному документу ОНЭК­СИМбанка "Предложения по развитию деятельности, связанной с ис­пользованием инфраструктуры финансового рынка" (202) отмечалось, что ОНЭКСИМу в течение прошедшего со времени подготовки доку­мента года удалось реализовать поставленные задачи стратегического характера на 50—60 %, что говорит не только о стратегическом мышле­нии, но и способности воплощать свои идеи в жизнь.

Между тем, именно отношение к проблеме развития общества и государства определяет возможные перспективы эволюции самой

378

элиты. Подлинной альтернативой сегодняшней стагнации экономики, падению субъектности государства, а значит и его политической и эко­номической элиты (ибо в современном мире потенциал национальной элиты определяется потенциалом национального государства) являет­ся развитие. Последнее предполагает разработку концепции и страте­гии развития, способность и политическую волю к реализации этой стратегии в форме, соответствующей практической политики.

Выработка прогноза относительно перспектив реализации стра­тегии развития должна учитывать два обстоятельства. Во-первых, как многократно отмечалось выше, трансформация номенклатурно-бюро­кратической модели элитообразования сопряжена с изменением фун­даментальных системообразующих оснований функционирования об­щества. Сама возможность оформления групп интересов в качестве субъектов политического процесса и становление плюралистически организованной политической элиты появилась благодаря отказу от мобилизационных методов развития. В свою очередь, укрепление плюралистически организованной элиты, по нашему мнению, возмож­но лишь в случае формирования базовой матрицы плюрализма — ин­новационных методов развития. Иными словами, будучи обязана сво­им появлением отказу от режима мобилизации, плюралистически ор­ганизованная элита должна создать модель инновационного развития как условие стабильности своего плюралистического статуса.

В этой связи возникают две проблемы. Первая. Как показывают исторический опыт и классическая экономическая теория, если моби­лизационная модель развития создавалась усилиями государственно-политических структур, то экономико-центричное общество, финансо­вая цивилизация, как правило, возникали в лоне предшествующего экономического уклада естественно-историческим путем. Поэтому вопрос о том, может ли экономико-центричное общество, инноваци­онная модель развития быть созданы директивным путем, "сверху", пока не получил удовлетворительного теоретического и практического разрешения.

Вторая проблема представляется нам еще более сложной. Речь идет о способности сегодяшней политической элиты, возникшей на волне дистрибуции созданного ранее (в этом контексте представляется неслучайным тот факт, что формирование новых элит России ознаме­новалось фактом крушения империи — распадом территорий, после­довательно входивших в состав Киевской Руси, Московского государ-

379

ства, Российской империи и Советского Союза), стать субъектом со­циального творчества, без которого немыслим инновационный тип развития. Суть хрестоматийного тезиса о роли протестантской этики в становлении классического капитализма заключается не только в констатации значения моральных стимулов экономического разви­тия, но и в том, что сам протестантизм возник как продукт духовно­го творчества и именно в этом качестве стал мотором экономическо­го развития.

Кроме того, следует принять во внимание еще один аспект, обус­ловленный описанной выше фундаментальной взаимосвязью между типом развития общества и моделью элитного рекрутирования. Выбор в пользу той или иной модели рекрутирования элиты не есть вопрос вкуса или произвольного предпочтения, а предопределен преобладаю­щим типом развития общества. Очевидно, что адекватным задачам постиндустриальной модернизации является инновационный тип раз­вития, предпосылки перехода к которому были созданы в нашей стра­не к середине 1980-х гг. Однако эти предпосылки не были адекватно использованы ; более того, достигнутый уровень в определенной мере был даже утрачен. По мнению специалиста в области научно-техниче­ских инноваций в экономике С. Глазьева (49), в ряде отраслей эконо­мики, прежде всего в высокотехнологичных отраслях, уже к 1994 г. произошла частичная деиндустриализация, то есть потеряны необхо­димые условия для перехода к инновационному типу развития. Из это­го очевидно, что в случае достижения процессом деиндустриализации критической точки возможна ситуация, когда станет неизбежен воз­врат к мобилизационной модели развития, в рамках которой, как было показано выше, механизмом элитной ротации могут стать обновлен­ные варианты чистки. В размышлениях о возможностях использова­ния мобилизационной модели следует также учитывать, что МТР — сильнодействующее средство, а потому временные масштабы его при­менения ограничены, как ограничены и психологические ресурсы на­селения вследствие невозможности длительное время существовать в мобилизационном режиме. Фиксируемая уже во времена Петра I уста­лость и истощенность народных сил многократно возросла в течение последующих столетий, особенно в течение XX века. Думается, фено­мен этой усталости должен быть принят во внимание ответственными политиками при осуществлении выбора в пользу той или иной модели развития.

380

Выход видится в реализации важнейшего потенциала развития — интеллектуального, который является источником важнейших ресур­сов развития. Подобная стратегия соответствует интересам и нацио­нального бизнеса, ибо, как показывает мировой опыт последних деся­тилетий, инвестиции в интеллектуальную сферу оказываются страте­гически наиболее эффективными для национального капитала. В усло­виях новых геополитических реалий приоритет государства определя­ется не только мощностью его силового потенциала — этот фактор все более становится вторичным, а прежде всего способностью обеспе­чить динамизм национальной инновационной и экономической систе­мы. Поэтому чтобы выжить в условиях глобальной конкуренции, рос­сийские элиты вынуждены обеспечить развитие общества и государст­ва.

Представляется, что перспективы реализации стратегии разви­тия общества и государства зависят от того, в какой мере будет выра­ботана формула элитного согласия. В этой связи возможны два вариан­та развития политического процесса.

Первый. Ведущие российские элитные группы осознают, что возможности относительно индифферентного отношения к России ее глобальных конкурентов в лице крупнейших субъектов мировой поли­тики весьма близки к исчерпанию. Осознав это обстоятельство, веду­щие политико-финансовые кланы вступают в серьезный диалог с госу­дарством, и достигают рамочного проектного соглашения относитель­но принципиальных целей страны на среднесрочную перспективу. При этом принципиальное значение имеет способность предложить кон­цепцию развития и обеспечить ее реализацию. В том случае, если ве­дущие элитные группы смогут заключить своеобразный "пакт о согла­сии" по поводу важнейших элементов рамочного соглашения о прин­ципиальных параметрах отношения с государством, приоритетных це­лях государства и вероятных способах их достижения, возможно со­хранение территориальной целостности Российской Федерации как субъекта международного права и сохранение исторической и полити­ческой субъектности страны.

Второй вариант возникает в том случае, если подобного согла­шения достичь не удается. В этом случае продолжается противостоя­ние элитных кланов, рассматривающих в качестве своих главных со­перников противостоящие российские финансово-промышленные группы. В этом случае внутриэлитное противостояние является иде-

381

альной ситуацией для внешнего "вклинивания", когда любое внутри­элитное противостояние может быть использовано для раздела Рос­сийской Федерации на новое содружество "независимых государств." Это означает утрату территориальной целостности, политической и исторической субъектности России.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, анализ показывает существенные отличия про­цессов элитообразования в условиях различных типов развития. Ха­рактерными чертами мобилизационной и инновационной моделей элитообразования можно считать следующие:

• Общество, развивающееся в мобилизационном режиме, — это милитаризованный тип развития, главным императивом которого яв­ляется оборона; импульсы модернизации формируются не в результа­те кумулятивного эффекта (как органическая потребность в экономи­ко-технологической и военно-финансовой модернизации), а исходят из внешнего источника и осуществляются дискретно, катастрофично, ре­волюционно, нередко в результате военных поражений ( Крымская, русско-японская, Первая мировая войны) или в связи с потенциальной угрозой. Примечательна в этой связи констатация С. М. Соловьева: "Главная потребность государства — иметь наготове войско" (245, С. 431). А. Кизеветтер отмечал, что страна "структурировалась как во­енный лагерь", а П. Милюков определял Московское государство как военно-национальное.

В условиях инновационного развития импульсы модернизации обусловлены внутренними экономическими потребностями, заданы естественным органическим темпом развития и происходят в режиме эволюции — посредством кумулятивного накопления потенциала из­менений; особенности политической организации предопределены спецификой экономического уклада.

• Для мобилизационной модели характерен неправовой харак­тер общества и всесословность обязанностей: в нем нет граждан, а есть лишь работники: в бедном государстве "все члены его — воины, не воины — рабы" (245, С. 629).

В условиях инновационного развития основой социальной стра­тификации выступает имущественная дифференциация (в добуржуаз­ных обществах ей сопутствует неравенство политических и граждан­ских прав). Характерными для этого типа развития являются автоном­ность личности и основанный на идущем снизу движении тип соци­альной организации.

383

• В условиях инновационного развития интересы государства и хозяйственных субъектов совпадают (что способствует формированию демократической политической системы), между тем как в условиях мобилизационного развития объективное противоречие между интере­сами государства и его граждан является основой конфликта государ­ства и населения. Это противоречие служит импульсом формирования жестких политических систем.

• В связи со слабостью источников саморазвития и саморегуля­ции в системе факторов развития по мобилизационному типу приори­тетно значение субъективного фактора — политического управления и политической элиты как субъекта политического управления; роль по­литической элиты по сравнению с ее значением в экономико-центрич-ном обшестве неизмеримо более значительна. В условиях мобилизаци­онной модели доминирующие позиции в структуре элиты занимает ад­министративно-политическая бюрократия, в то время как в условиях инновационного развития приоритет — за бизнес-элитой; политичес­кие структуры носят производный характер.

• Политическая элита в условиях мобилизационной модели име­ет дихотомическую структуру, включающую два элемента: верховную власть и правящий класс. Основное противоречие мобилизационного развития — противоречие между задачами развития и отсутствием ре­сурсов для их решения — обусловливает не только разницу интересов верховной власти и населения, но и закладывает основы противоречия между верховной властью и правящим слоем. Отношения между ними не являются системой элитного плюрализма как в экономико-центрич­ном обществе: приоритет, как правило, — за верховной властью,

В условиях инновационного развития и политическая, и эконо­мическая элиты дисперсно, плюралистически организованы; отноше­ния между ними носят характер равноправной конкуренции.

* Если в условиях инновационного развития импульсы модерни­зации инициированы "снизу" и продиктованы внутренними экономи­ческими потребностями, то в мобилизационной модели верховная власть выполняет функцию артикуляции целей развития и является инициатором модернизации, в то время как правящий слой выступает в качестве инструмента модернизации.

Противостояние верховной власти как инициатора модерниза­ции и правящего слоя, призванного быть ее инструментом, является ключевым внутриэлитным противоречием мобилизационной модели.

384

Подобная ситуация вынуждает верховную власть к мерам насилия над собственным "орудием" , что обусловливает высокую степень внутри­элитной конфронтации в борьбе за властный приоритет: либо верхов­ная власть репрессирует правящий слой (как это было при Иване Грозном, Петре I, Сталине), либо правящая среда свергает третирую­щую ее верховную власть ( дворцовые перевороты XVIII — начала XIX в., смещение Н. Хрущева в 1964 г.).

• Если в рамках демократической политической системы с ее приматом инструментальных ценностей и экономических интересов способом внутриэлитного взаимодействия является политический торг, то механизмом элитной ротации в мобилизационной модели вы­ступает "чистка". 3. Бжезинский в книге "Перманентная чистка" оши­бался, полагая, что чистка является характеристикой исключительно советского тоталитаризма. (25, № 7. С. 76).

• Субъектом развития в условиях мобилизационной модели вы­ступает рекрутируемая по принципу службы элита, в то время как зем­левладельческое сословие России, как правило, жестко блокировало, попытки модернизации. Примером могут служить реформы Алексан­дра II, осуществившего их с опорой на либеральную бюрократию при нейтрализации сопротивления землевладельческой аристократии: "...освобождение (крестьян — О.Г.) совершено правительством поми­мо дворянства" (93, С. 125).

• Роль верховной власти как инициатора модернизации обуслов­лена не личными качествами российских монархов ( которые в абсо­лютном большинстве по своим мировоззренческим и психологичес­ким особенностям были мало расположены к реформам), а тем объек­тивным обстоятельством, что благополучие верховной власти есть функция эффективности государства: сколь бы ни был лично богат мо­нарх, критерием его успеха в качестве главы государства является не личное состояние, а благосостояние государства. В этой связи принци­пиально важно отметить, что роль верховной власти как инициатора модернизаций и сам характер этих модернизаций — форсированный, неизменно насильственный — обусловливали формирование и соот­ветствующих личных качеств лиц, стоявших во главе государства. В этом качестве были востребованы не блестящие интеллектуалы, а же­сткие прагматики власти и организации. Необходимость стимулирова­ния развития и регулирования социальных и политических отношений (то, что в условиях приоритета экономических факторов развития вы-

385

полняют частные интересы и потребности) обусловливала исключи­тельную сложность задач государственного управления и создавала "перегрузки" на личностном уровне. "Шапка Мономаха" в России бы­ла действительно тяжела. По свидетельству близко знавших его лиц, Л. Брежнев в откровенных беседах жаловался, как непросто ему но­сить "шапку Мономаха" , что в голове под этой шапкой и ночью про­кручивается все, над чем приходится думать днем. "А думать прихо­дится ой как о многом!" (224, С. 184).

Биографии российских самодержцев свидетельствуют о том, ка­ким деформациям подвержена личность первого лица государства в результате перегрузок непомерной тяжести роли "кнута" , подстегива­ющего развитие. Примерами деформирующего влияния неограничен­ной власти и многолетнего царствования на личность монарха могут служить судьбы Ивана Грозного, Петра I, Екатерины И, И. Сталина, Л. Брежнева. Николай I, славившийся крепким физическим здоровьем и огромной работоспособностью, после 20 лет царствования чувствовал себя чрезвычайно утомленным. Современница монарха повторила в своем дневнике слова Николая I: "Вот скоро двадцать лет, как я сижу на этом прекрасном местечке. Часто удаются такие дни, что я, смотря на небо, говорю: зачем я не там? Я так устал..." (237, С. 155). В. Молотов вспоминал усилившуюся в конце жизни подозрительность Сталина: "Все-таки у него была в конце жизни мания преследования. Да и не мог­ла не быть. Это удел всех, кто там сидит подолгу" (293, С. 474).

• Если доминирующими механизмами рекрутирования страте­гически приоритетных групп в условиях инновационного развития вы­ступает принцип экономического доминирования в различных его мо­дификациях (что обусловливает высокую степень преемственности власти и собственности элиты), то в мобилизационной модели верхов­ная власть, объективно выражая государственный интерес в развитии и нуждаясь в компетентных исполнителях, заинтересована в рекрути­ровании правящего слоя по принципу заслуги и выслуги, поэтому предпринимает меры по обеспечению открытого характера правящей элиты и жестко блокирует возможности внутриэлитной консолидации. Временная регламентация службы правящего слоя ставила даже выс­ших сановников в положение простых исполнителей воли верховной власти.

Правящий слой, справедливо рассматривая "новиков" (как гово­рили в XVII в.) в качестве конкурентов, напротив, всячески стремится

386

превратиться в закрытую касту, рекрутирование в состав которой про­исходит на основе принципов наследственности. "Как только дворян­ство сложилось, тотчас же обнаружилось в высших слоях его стремле­ние организоваться в политическое сословие — наследственное, при­вилегированное, отделенное от народа" (93, С. 135).

Жестко подчиненное верховной власти положение правящего класса является радикально отличным от европейской знати, поэтому естественной интенцией управленческого слоя России является стрем­ление освободиться от гнета верховной власти и занять положение ев­ропейской элиты, определяющей судьбу престола. Это стремление им­манентно и потому является константой политического поведения пра­вящего класса независимо от его конкретных форм его организации. Падение эффективности правящего слоя в результате его стремления к закрытости было одной из причин фиаско правящего сословия в про­тивостоянии с верховной властью: "...выделившись из народа , оно, как всякое сословие, пользующееся всеми благами в виде прирожден­ной привилегии, впало в апатию, ничему не училось и ничего не дела­ло" (93, С. 137).

• Сформированная по принципу "привилегии за службу" элита проходит два этапа в своем развитии: первый этап — период формиро­вания, когда она мобилизована, энергична, жестко зависима от верхов­ной власти, и второй этап — этап зрелости, когда доминирующей ин­тенцией становится стремление закрепить наследственно полученные за службу привилегии, что становится источником расхождения с вер­ховной властью.

Стремление господствовать по принципу наследования является сокровенным желанием любой элиты, однако в политико-центричном обществе борьба за наследственность привилегий нередко принимает особо жесткую форму вследствие противоположности "служебного" и "наследственного" принципов рекрутирования.

Необходимо отметить, что именно противоположность указан­ных принципов, характерная для организованных по "служебному" принципу социумов, лежит в основе разрыва функций распоряжения и владения в функционировании элиты: обладая правом распоряжения значительными государственными средствами и фондами, управленчес­кий слой лишен значительных личных владетельных прав, ограничен­ных временным или условным характером получаемых за службу благ (поместье, денежное жалованье, казенная дача, служебная машина).

387

Противоречие между функциями распоряжения и владения выступало источником серьезных патологий политического и нравственного ха­рактера.

• Осуществление целенаправленной политической модерниза­ции в режиме мобилизационного развития неизбежно требовало фор­мирования специализированного репрессивного аппарата; насилие, выступающее инструментом осуществления развития в мобилизаци­онном режиме обрекает субъекта модернизации — верховную власть

— на репрессии как по отношению к собственному орудию — правя­щему классу, так и по отношению к внеэлитным слоям населения. Ес­ли применение мер насилия по отношению к внеэлитным слоям обус­ловлено опережением задач развития возможностей населения, то по отношению к правящей среде использование репрессий обусловлено, кроме вышеупомянутого, следующими обстоятельствами:

а) необходимость обеспечения открытого характера элитного ре­крутирования; при этом инструментом элитной ротации выступает чи­стка. Верховная власть, объективно выражая потребности государства в развитии и нуждаясь в компетентных исполнителях, заинтересована в рекрутировании правящего слоя по принципу служебной доблести, и потому предпринимает меры по обеспечению открытого характера правящей элиты. Последняя же, справедливо рассматривая "новобран­цев", в качестве конкурентов, напротив, всячески стремится превра­титься в закрытую касту;

б) репрессивный аппарат выполняет функции взаимной защиты в противостоянии верховной власти и правящего слоя; силовые струк­туры традиционно выступали в качестве объекта борьбы между вер­ховной властью и правящим слоем; перевес той или иной стороны оп­ределялся, как правило, контролем над репрессивным аппаратом (яр­ким тому подтверждением является политическая биография Н. Хру­щева, вехами которой стали июньский (1957 г. ) и октябрьский (1964 г. ) Пленумы ЦК КПСС: в первом случае Н.Хрущев победил составляв­ших большинство Президиума сторонников жесткой линии в Президи­уме ЦК КПСС благодаря поддержке КГБ и армии, а во втором случае

— потерпел поражение не в последнюю очередь в связи с изменив­шимся к нему отношением спецслужб и руководства армии, приняв­ших участие в заговоре против Хрущева);

в) потенциальная коррумпированность служилого класса вслед­ствие недостаточной оплаты управленческих функций.

388

Отсюда — особое значение органов политического сыска — тайной полиции, выступающей инструментом контроля и репрессий верховной власти над правящим классом и населением (опричнина в эпоху Ивана Грозного, Тайный приказ в царствование Алексея Михай­ловича, фискалат и прокуратура в период Петра I, Третье отделение с.е.и.в. канцелярии, Департамент полиции и охранные отделения в XIX в. , органы ОГПУ-НКВД — КГБ в советское время). Силовые структуры сами становились объектом борьбы между верховной влас­тью и правящим слоем; перевес той или иной стороны во внутриэлит­ном противостоянии определялся, как правило, контролем над репрес­сивным аппаратом.

• "Служебный" принцип рекрутирования элиты обусловил ее беспрецедентно полиэтнический состав, характерный для всех этапов развития российского государства ( Киевская Русь, "удельные века", Московское царство, Российская империя, СССР, современная Россий­ская Федерация). В этом проявились особенности характерного для российской империи типа ассимиляции, когда элиты вовлекаемых в орбиту Московского государства, а затем Российской империи и СССР (татарские мурзы, прибалтийские бароны, польская шляхта, кавказ­ские и литовские князья, высший слой украинского казачества и т.д.) включались в состав центральной элиты. В этом отношении россий­ский правящий класс представляет уникальное явление.

• Для служилой элиты характерна низкая внутренняя сплочен­ность правящего класса, причем нередко раскол проходит даже через семейные узы. Причин слабой внутренней сплоченности элиты не­сколько. Прежде всего низкий уровень корпоративной солидарности обусловлен доминированием "служебного" принципа рекрутирования: члены "служебной" элиты рассматривают друг друга в качестве конку­рентов в борьбе за карьерное продвижение (ср. закономерно высокую степень сплоченности землевладельческой элиты, интересы членов ко­торой полностью совпадают: привилегии одного одновременно явля­ются привилегиями другого). Преимущественно открытый характер "служебной" элиты и характерные для нее высокие темпы элитной ро­тации обусловливают перманентную взаимную неприязнь между ари­стократией и "выскочками" (хотя нередко сегодняшний аристократ — вчерашний выскочка).

Другой причиной слабой сплоченности элиты были меры вер­ховной власти, направленные на деконсолидацию правящего слоя (как

389

условия неэффективности последнего в противостоянии с верховной властью) и обеспечения открытого характера рекрутирования правя­щего слоя как условия максимальной эффективности последнего.

Еще одно обстоятельство, обусловившее слабую сплоченность российской политической элиты, также является следствием служеб­ного принципа ее рекрутирования. Речь идет о свойственной именно "служебной" элите пестроте национального состава (ср. сплоченность правящих элит в национальных государствах, объединенных не только этнической общностью, но и часто — вероисповедания).

• В отличие от экономико-центричной модели, способом внут­риэлитного взаимодействия которой является торг, "служебной" моде­ли элитообразования свойственна негибкость внутриэлитного взаимо­действия. Это обусловлено иерархической организацией внутренней структуры: если в рамках экономико-центричной модели действуют равноправные элитные группировки — различные по имеющимся в их распоряжении ресурсам, но равно независимые в их отношении к вер­ховной власти, то в рамках служебной модели борются два неравно­правных элемента — верховная власть и являющийся ее инструментом правящий класс. Традиция противостояния обусловливает приоритет жестких силовых методов элитного взаимодействия — чистки — в тех или иных формах.

Другой исток конфронтационности — особенности формирова­ния политической культуры в условиях "военного лагеря" . Будучи воспитаны в традиции жестко-конфронтационного духа войны на уничтожение как единственно возможного в отношениях с противни­ком, политические оппоненты бессознательно переносят этот стиль и в область внутриполитического взаимодействия, в ходе которого и власть и оппозиция рассматривают друг друга в качестве смертельных врагов , а компромиссы и договоренности расцениваются как преда­тельство.

И, наконец, исторический возраст есть значимая детерминанта политического поведения. Если пик революционной эпохи Западной Европы, ознаменованный войнами и революциями (коллизии француз­ской революции конца XVIII в. трудно расценить как гибкий стиль по­литического взаимодействия), позади, то для более молодого россий­ского суперэтноса этот период не изжит; "боевое" противостояние по­литических оппонентов в России подпитывается энергетикой молодо­го этноса.

390

• Существенно отличной от модели элитообразования в эконо­мико-ориентированном обществе является характер контрэлиты и мо­дель ее взаимоотношений с элитой в мобилизационной модели. В ка­честве контрэлиты в мобилизационном обществе выступает не конку­рирующий со стоящей у власти группой интересов экономический клан (как это происходит в экономико-центричном обществе), а интел­лигенция — социальное образование, не преследующее собственных корпоративных экономических интересов (по определению интелли­генция не является экономическим субъектом). Поэтому движения контрэлиты в России имели тенденцию обретать форму борьбы за иде­алы, а не за экономические интересы. Причины этого обусловлены по­литико-центричным характером общества, в котором экономическое процветание есть функция политической власти, а экономические субъекты не просто зависимы от расположения политической власти, а иногда прямо создаются ею. Если в условиях плюрализма равноправ­ных элитных группировок, характерного для американской модели, в качестве контрэлиты выступает группа интересов, конкурирующая с находящейся в данный момент у власти, то традицией российского по­литического развития стала оппозиция власти не со стороны экономи­ческих субъектов, а со стороны интеллектуальной элиты — интелли­генции, которая по существу и выступает в качестве политической кон­трэлиты.

Подобный характер контрэлиты обусловлен производным ха­рактером экономической элиты от политической и тотальной зависи­мостью российского "меркантильного" класса от власти. Сравнитель­но позднее формирование русской буржуазии, ее неконкурентоспособ­ность в соперничестве с европейской, ее общая слабость, обусловлен­ная перманентным дефицитом денег в государстве определяли зависи­мое и подчиненное положение экономической элиты в российской по­литической системе. При этом если непосредственной целью контр­элиты в "американской" модели является завоевание политической власти, то на протяжении значительных периодов отечественной исто­рии интеллигенция выступала в качестве оппонента власти , преследуя не собственные корпоративные (экономические) интересы, и не ставя непосредственной целью движения захват власти, а имея в виду корен­ные системные изменения в обществе.

Характерно, что в качестве первых "диссидентов" (кн. А. Курб­ский, Г. Котошихин, кн. И. Хворостинин) выступили выходцы из элит-

391

ной среды, и в позднейшее время на протяжении практически всей ис­тории революционного движения его идеологами выступали "кающи­еся дворяне" — выходцы из привилегированных классов. Важно отме­тить, что с самого момента рождения интеллигенция в качестве контр­элиты действовала не как конкурент, а как смертельный враг власти. Если в условиях демократических форм организации социума элита и контрэлита сосуществуют как соперники и конкуренты, придерживаю­щиеся правил игры, гарантирующих сохранение целостности систе­мы, то в условиях мобилизационного развития целостность и устойчи­вость государства в ходе противостояния "элита — контрэлита" пре­вращаются во второстепенный, не имеющий собственной ценности абстракт.

• Низкая степень внутренней сплоченности характерна не толь­ко для элиты, но и для контрэлиты, оказывающейся в состоянии внут­реннего раскола на множество групп и течений, разделенных порою неприязнью не меньшей, нежели та, что лежит между властью и оппо­зицией. Крайне радикальное крыло оппозиции было доминирующим практически на всем протяжении истории оппозиционного движения. При этом усилия контрэлиты были направлены на насильственное ус­корение политических процессов.

• В противостоянии с правящим классом верховная власть, как правило, находит поддержку и опору во внеэлитных слоях, что дало ос­нование И. Солоневичу определить характерный для России тип орга­низации власти как народную монархию. В "аристократической респуб­лике" выигрывает аристократия породы или денег за счет внеэлитных слоев; условия "народной монархии" открывают перспективу верти­кальной мобильности для внеэлитных слоев, так как стремящаяся най­ти в них опору верховная власть обеспечивает открытый характер элит­ного рекрутирования и возможности вертикальной мобильности в це­лом.

• Характеристика мобилизационной модели будет неполной, если не упомянуть о тех колоссальных издержках — политических, психологических, нравственных — которые сопровождают ее реализа­цию. Необходимость запредельно интенсивного уровня эксплуатации обусловлена ведением практически бесконечных — в историческом масштабе — войн, непрерывной борьбы за выживание, истощавшей не только ресурсы казны, но и еще в большей степени — физические и душевные силы общества: "Для избежания ... опасностей требовалось

392

чрезвычайное напряжение сил, чрезвычайный труд" (245, С. 468). Г. Федотов отмечал, в гонке за Европой "от России требовалось непре­рывное и нечеловеческое напряжение". "Только крайним и всеобщим напряжением, железной дисциплиной, страшными жертвами могло су­ществовать это ... государство, ... одним нечеловеческим трудом, вы­держкой, более потом, чем кровью, создавал москвитянин свою чудо­вищную Империю" (274, т. 2. С. 132, 284, 285). Российская империя строилась "в процессе истинно нечеловеческой борьбы за существова­ние. ... Российскую империю народ строил и отстраивал ценою бес­примерных в истории человечества жертв" (247, С. 244). Таким обра­зом, мобилизационный тип развития, выступая эффективным инстру­ментом решения чрезвычайных задач в чрезвычайных обстоятельст­вах, приводит к истощению физических и психологических ресурсов элит и населения; чреват тяжелейшими последствиями политического и нравственного характера, что накладывает серьезные ограничения на его использование в качестве модели развития.

393

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1.

Исторически первым прецедентом использования специального репрессивного аппарата в ходе внутриэлитного конфликта можно счи­тать опричнину Ивана Грозного. Выделение политических преступле­ний в особую категорию дел началось в XVII в. Первым институциональ­но оформленным органом специального назначения стал Приказ тай­ных дел, или Тайный приказ, созданный царем Алексеем Михайловичем. Однако Тайный приказ не был узкоспециализированным органом и его задачи не были исключительно контрольными и репрессивными; по­ставленный над другими государственными учреждениями функцио­нально он действовал как личная канцелярия государя.

Первый специализированный орган политического сыска—Преоб­раженский приказ, был создан Петром I, поставившим во главе приказа Ф. Ромодановского, одного из наиболее доверенных сотрудников Пет­ра, выделявшегося из когорты петровских птенцов своей неподкупнос­тью и известный своей жестокостью. Начиная с 1718 г. функции над­зора и репрессий начинает осуществлять также созданная для рассмо­трения дела царевича Алексея Тайная канцелярия, расширившая сферу компетенции после выполнения своей непосредственной миссии до осуществления функций политического сыска на территории новой столицы, разграничив сферы компетенции с Преображенским прика­зом по географическому принципу.

Правление Анны Иоанновны, хотя и не было отмечено стремлением к реализации целей развития, ознаменовалось особой жестокостью канцелярии Тайных розыскных дел. Манифест Петра III об упразднении этой канцелярии на деле оказался сугубо демагогическим жестом, при­званным снискать симпатии населения к непопулярному монарху: штат созданной вместо печально известной канцелярии Тайной экспедиции при Сенате был укомплектован из сотрудников прежней канцелярии. При Екатерине II Тайная экспедиция получила особое развитие в связи с восстанием Е. Пугачева и появлением первых проявлений оппозици­онных настроений и первыми выступлениями контрэлиты (А. Радищев, Н. Новиков).

Настоящей эпохой власти органов политического сыска стал Х!Хв. Начало этому всевластию было положено созданием Николаем I Треть­его Отделения с. е. и. в. Канцелярии, на смену которому в 188О-е гг. пришли Департамент полиции и охранные отделения, значительно пре­взошедшие своих предшественников по масштабам деятельности и численности штата. Р. Пайпс справедливо констатирует, что в период острейшего кризиса самодержавия 1878—1881 гг. в России был зало-

394

жен юридический и организационный фундамент бюрократически-по­лицейского режима с тоталитарными обертонами (190; с.389).

В 1930-50 гг. контроль за обществом и правящим слоем в СССР приобрел тотальный характер. Причем именно политическая элита со­ветского общества - совпартноменклатура - стала приоритетным адресатом контроля НКВД. Мало изменилась ситуация в современной России; вспомним многочисленные жалобы сотрудников аппарата властных структур на постоянное прослушивание служебных помеще­ний и телефонных разговоров Службой безопасности президента в тот период, когда ее возглавлял А. Коржаков.

При этом репрессивный аппарат,будучи наделен верховной властью обширными полномочиями с целью эффективного контроля за правя­щей средой, не чужд собственным властным стремлениям и не прочь выйти из-под контроля верховной власти. П. Кропоткин вспоминал,что размах революционного движения в период правления Александра II значительно способствовал усилению власти репрессивного аппарата; "Истинными правителями России были... шеф жандармов Шувалов и начальник санкт-петербургской полиции Трепов. Александр II выполнял их волю,он был орудием. Они правили посредством страха. Трепов так запугал Александра призраком революции, которая вот-вот разразится в Санкт- Петербурге, что стоило всесильному шефу полиции опоздать на несколько минут к своему ежедневному докладу по дворцу, как им­ператор начинал допытываться, все ли тихо в столице" (цит. по 190, с.397)

Всесильный шеф НКВД Берия имел досье на всех членов высшего политического руководства,включая И. Сталина (293; с.339); его физи­чески боялись все члены Политбюро (293; с.436). Более того, В. Моло­тов не исключал, что смерть Сталина была ускорена Берией (293; с.323—325); того же мнения придерживался сын Сталина Василий. Он был убежден в неестественном характере смерти отца (6; с.161).Того же мнения придерживается ряд исследователей (см. напр. 3}

Другой пример. Известно, что назначенный после убийства Алек­сандра II главой охранного отделения Петербурга Г. Судейкин, исполь­зуя методы провокации в борьбе с "Народной волей", попытался со­здать подконтрольную ему террористическую организацию с целью об­ретения собственного влияния на процесс управления, шантажируя верховную власть угрозой террористов, а оппозицию - посредством возможностей полицейского аппарата. При этом,масштаб полицейско-репрессивного аппарата в процессе борьбы с оппозицией порождал весьма причудливые формы многократных перевербовок, в ходе кото­рых порою непросто было определить, кто чьим агентом является - на­родоволец С. Дегаев - агентом Г. Судейкина или наоборот; среди мно­жества профсоюзов,возникших в течение 1901-1903 гг.,непросто было различить спонтанно возникшие от созданных по инициативе начальни­ка Особого отделения С. Зубатова; известно, что билет в Киевский

395

оперный театр (ряд 10, кресло 406), в котором был убит П. Столыпин, был вручен его убийце Д. Богрову начальником Киевского охранного отделения Кулябкой. История российской полиции знает немало неза­урядных шефов полиции,действия которых нередко выходили за рам­ки исполнительских акций полицейского сыска. Но, вероятно, непревзойденным в этом отношении можно считать Ю. В. Андропова, чья действительная роль в масштабных событиях и процессах не толь­ко 1980-х гг.,но и - опосредованно - в последующий период пока оста­ется вне сферы серьезного анализа.

Приложение 2.

Тому есть много свидетельств; в пользу этого свидетельства гово­рит,как минимум,тот факт,что флигель-адъютантом императора был ак­тивный участник "Союза спасения" П. Лопухин,сын высшего сановника России — Председателя Государственного совета и Комитета минист­ров князя П. Лопухина. И даже если флигель-адьютант Лопухин не был посвящен в конкретные детали планов Александра I,то настроение им­ператора было ему, постоянно находившемуся в тесном контакте с им­ператором, .хорошо известно.

Приложение 3.

Декабристы представляли действительно высший элитарный слой. П. Пестель был сыном сибирского генерал-губернатора, полковником, героем Бородина и Лейпцига, любимым адъютантом главнокомандую­щего армией фельдмаршала П. Витгенштейна, причем Пестель сумел даже сына Витгенштейна,флигель-адъютанта императорской свиты,во­влечь в тайное общество; генерал князь С. Волконский был внуком и шурином двух фельдмаршалов,героем 1812 года,портрет которого был выставлен в Военной галерее царского Зимнего дворца; герой походов 1812 — 1814 гг. Генерал граф М. Орлов, принимавший капитуляцию Франции перед Россией 30 марта 1814 года в Париже, был племян­ником знаменитого екатерининского фаворита Г. Орлова и зятем героя 1812 года Н. Раевского; граф М. Дмитриев-Мамонов был сыном друго­го фаворита Екатерины II — А. Дмитриева-Мамонова; Н. Муравьев был сыном воспитателя Александра I,унаследовавшим от деда миллионное состояние и женатым на внучке фельдмаршала Чернышева; Н. Турге­нев был статс-секретарем Государственного совета и директором од­ного из департаментов Министерства финансов; Краснокутский — обер-прокурором Сената; Г. Батеньков — личным секретарем Сперан­ского; А. Юшневский был генерал-интендантом Южной армии.

396

СПИСОК ЦИТИРУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Аврех А.Я. П.А.Столыпин и судьбы реформ в России. — М.: Политиз­дат, 1991.

2. Аврех А.Я. Царизм накануне свержения. — М.: Наука, 1989.

3. АвторхановА. Загадка смерти Сталина. — М.: Центр Новый мир, 1992.

4. Аграновский В. Эстафета добра. О кризисе четвертой власти в системе шести властей. — Независимая газета. — 1998. — 15 апр.

5. Аджубей А. Те десять лет // Хрущев Н.С. Материалы к биографии. — М.: Политиздат, 1989.

5* Алексеева Т., Капустин Б., Пантин И. Перспективы интегративной иде­ологии // Полис. — 1997. — № 3.

5** Алексеева Т. Справедливость. Морально-политическая философия Джона Роулса. — М.: Наука, 1992.

6. Аллилуева С. Двадцать писем к другу. — М.: Известия, 1990.

7. Аллилуева С. Только один год. — Harper & Row, 1969.

8. Антонов-Овсеенко А. Путь наверх // Берия: конец карьеры. — М.: По­литиздат, 1991.

9. Арато А. Концепция гражданского общества : восхождение, упадок и воссоздание — и направления для дальнейших исследований // Полис.

— 1995. —№3.

10. Арбатов Г. Из недавнего прошлого // Знамя.— 1990. — № 9-10.

11. Афанасьев М. Клиентелизм и российская государственность. — М.,

1997.

12. Афанасьев М. Н. Клиентела в России вчера и сегодня // Полис. — 1994

— № 1.

13. Афанасьев М. Н. Клиентелизм: историко-социологический очерк //По­лис. — 1996. — № 6.

14. Афанасьев М. Правящие элиты и государственность посттоталитарной России. — М.—Воронеж, 1996.

15. Ахромеев С., Корниенко Г. Глазами маршала и дипломата. — М.: Меж­дународные отношения, 1992.

16. Ашин Г. Элитология. — Алматы, 1996.

397

17. Ашин Г. Рекрутирование элиты // Власть. — 1997. — № 5; Ашин Г. Элита и демократия // Вестник МГУ / Сер. 18. Социология и политоло­гия. — 1996. —№ 4.

18. Байбаков Н.К. Сорок лет в правительстве. — М.: Республика, 1993.

19. Бассевич Г.Ф. Записки. — М., 1866.

20. Бендукидзе К. В море плавают огромные акулы и едят друг друга // Независимая газета.Приложение НГ-Политэкономия. — № 3. — Фев­раль 1998г.

21. Бердяев Н. Судьба России. — М., 1990.

22. Березовский Б. От революции к эволюции без потери страны // Незави­симая газета. — 1988. — 22 янв.

23. Берия С. Мой отец — Лаврентий Берия. — М.: Современник, 1994.

24. Бестужев А.А. Об историческом ходе свободомыслия в России (письмо к Николаю I) // Избранные социально-политические и философские произведения декабристов. — М., 1951. — Т. 1.

25. Бжезинский 3. Перманентная чистка. Политика советского тоталитариз­ма (главы из книги) // США: экономика, политика, идеология. — 1990. — №7.

26. Блондель Ж. Политическое лидерство. — М., 1992.

27. Болдин В. Крушение пьедестала. — М.: Республика, 1995.

28. Болховитинов Н. Русско-американские отношения и продажа Аляски. 1834-1876. —М., 1990.

29. Боффа Дж. История Советского Союза. — М.: Международные отно­шения, 1994. —Т. 1-2.

30. Боханов А.Н. Деловая элита России 1914 г. — М., 1994.

31. Бурдье П. Социология политики. —М.: Socio Logos, 1993.

32. Бурлацкий Ф. Вожди и советники. — М., Политиздат, 1990.

33. Буссов К. Московская хроника. 1584-1613. — М.—Л., 1961. v 34. Бюрократия, авторитаризм и будущее демократии в России. Материа­лы "круглого стола" // Вопросы философии. — 1993. — № 2.

35. Ваксберг А. История одной жизни. Штрихи к политическому портрету Вышинского // Знамя. — 1990. — № 5.

36. Валуев П.А. Дневник 1877-1884. —Пг, 1919; 36* Валуев П.А. Дневник. Т. 1-2.— М., 1961.

37. Вебер А. Экономический рост — любой ценой? // Независимая газета. —1998. — Запр.

38. Вебер М. Политика как призвание и профессия // Избранные произве­дения. — М.: Прогресс, 1990.

39. Верт Н. История Советского государства. 1900—1991. — М.: Прогресс,

398

40.

41.

42.

43.

44.

V 45.

46.

47.

48.

49.

50.

51.

52.

53.

54.

55.

56.

57.

58.

59.

1992.

Витте С. Воспоминания. В 3-х тт. — М.: Соцэкгиз, 1960. Волкогонов Д. Троцкий. Т. 1-2. — М., 1992.

Водолазов Г. Общенациональная идеология как идеология большинства населения. // Полис. — 1997. — № 3.

Воротников В. А. Было это так. Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. —М., 1995.

Газ, нефть, деньги и СМИ — это большая политика. 50 бизнесменов, оказавших наибольшее влияние на политику России // Независимая га­зета. — 1997. — 13 ноября.

Галкин А.А. Общественный прогресс и мобилизационная модель раз­вития // Коммунист.—1990. — № 18. Гиндин И.Ф. Русские коммерческие банки. — М., 1948. Гинзбург Е. Крутой маршрут. Хроника времен культа личности // Юность. — 1988. — № 9.

Глазьев С. Геноцид. Россия и новый мировой порядок. — М., 1997. Глазьев С. Деиндустриализация России стала реальностью // Независи­мая газета. — 1994. — 11 ноября; 1994. — 3 марта. Глазьев С. Экономическая теория технического развития. — М.: Наука,

1990.

Горбачев М. Жизнь и реформы. Кн.1-2. — М.: Новости, 1995.

Горбачев М.С. Доклад на XIX Всесоюзной конференции КПСС. — М.,

1988.

Гордеева О.И. Политическое сознание современного российского об­щества: проблемы формирования и тенденции развития (методологи­ческий аспект). Дисс. канд. полит, наук. — М.: РАГС, 1997. Горшков М. Общественное мнение. История и современность. — М., 1988; Горшков М. (отв. ред. ) От Ельцина к... Ельцину: президентская гонка 1996. — М., 1997; Горшков М. ( отв. ред.) Становление институ­тов гражданского общества: Россия и международный опыт. — М., 1995; Горшков М. (отв. ред.) Россия в зеркале реформ. — М., 1995. Государственная Дума. Стенографические отчеты. Четвертый созыв. Сессия четвертая. —Пг, 1916.

Грачев А. Кремлевская хроника. — М.: Эксмо, 1994. Гришин В.В. От Хрущева до Горбачева. Политические портреты. Ме­муары. — М.: Аспол, 1996. Громыко А. В лабиринтах Кремля. Воспоминания и размышления сына.

— М.: Автор, 1997.

Гумилев Л.Н. От Руси к России. Очерки этнической истории. —

Спб,1993.

399

60. Гурко В.И. Царь и царица. — Париж, s.a.

61. Дай Т., Зиглер Л. Демократия для элиты. Введение в американскую по­литику. — М. : Юридическая литература, 1984.

62. Даль Р. Введение в теорию демократии. — М., 1992.

63. Девис Р.У. Советская экономика в период кризиса 1930-1933 годы // История СССР. — 1991. — № 4.

64. Девятая конференция РКП(б). Протоколы. — М., 1972.

65. Денкэн Ж.-М. Политическая наука. — М., 1993.

66. Джилас М. Беседы со Сталиным // Лицо тоталитаризма. — М.: Ново­сти, 1992.

67. Дневник Д.А.Милютина. Т.4(1881-1882). — М., 1950.

68. Рогачев С. Политический рынок и ответственность бизнеса.// Реалис­ты.—М., 1994.

69. Добрынин А. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986). — М.: Автор, 1997.

70. Дискин И. Россия: трансформации и элиты. — М., 1995.

71. Дубровин Н.Ф. Русская жизнь в начале XIX века // Русская старина, 1899. — Т. 97. — №3.

72. Дякин В. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны (1914-1917).—Л., 1967.

73. Дякин B.C. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907-1911 гг. — Л.: Наука, 1978.

74. Ельцин Б.Н. Исповедь на заданную тему // М.: Огонек-Вариант, —1990.

75. Ерошкин Н. Крепостническое самодержавие и его политические ин­ституты (первая половина XIX в.). — М., 1981.

76. Загоскин Н. Очерки организации и происхождения служилого сосло­вия в допетровской Руси. — Казань, 1875.

77. Зайончковский П. А. Российское самодержавие в конце XIX столетия( политическая реакция 80-х — начала 90-х гг.). — М.: Мысль, 1970.

78. Зайончковский П.А. Записка К.Д. Кавелина о нигилизме // Историчес­кий архив. T.V. — Л.: Наука, 1950.

79. Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х го­дов.—М., 1964.

80. Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавия в XIX веке. — М. 1978.

81. Зайфудим П. Север устал быть крайним. // Независимая газета. — 1998. — 3 апреля.

82. Замятин Л. Горби и Мэгги. — М.: ПИК ВИНИТИ, 1995.

83. Записка о жизни протопопа Ивана Неронова с 1653 по 1659 г. // Мате­риалы по истории раскола. Т. 1.— М., 1875.

400

84. Зверев А.Г. Записки министра. — М.: Политиздат, 1973.

85. Зимин А,А. Митрополит Филипп и опричнина // Вопросы истории ре­лигии и атеизма. Сб. XI. — М., 1963.

86. Зимин А.А. О политических предпосылках возникновения русского абсолютизма // Абсолютизм в России.(XVII-ХVIII вв.). — М.: Наука, 1964.

87. Иванян Э. А. Белый дом: президенты и политика. — М.: Политиздат, 1975.

88. Изгоев А. С. Об интеллигентной молодежи // Вехи. Интеллигенция в

России. М.: Молодая гвардия, 1991. 88* Иного не дано. — М., 1988.

89. Институт губернатора в России: традиции и современные реальности. Под. ред. Слепцова Н. — М., 1997.

90. История Великой Отечественной войны Советского Союза (1941-1945) в 6 тт. — М., 1960-1965.— Т. 1.

91. История России. Ч. П. Расцвет и закат Российской империи. ( XIX — начало XX вв.). — М.: Знание, 1994.

92. Кабузан В.М., Троицкий С. М. Изменения в численности, удельном весе и размещении дворянства в России в 1782-1858 гг. // История СССР. — 1971. —№4.

93. Кавелин К. Наш умственный строй. Статьи по философии русской ис­тории и культуры. — М.: Правда, 1989.

94. Кара-Мурза А., Панарин А., Пантин И. Духовно-идеологическая ситуа­ция в современной России: перспективы развития // Полис. — 1995. — №4.

94*. Кара-Мурза А. "Новое варварство" как проблема российской цивили­зации. — М., 1995.

94** Квок Д.Г. Год рождения — 1924. — М., 1995.

94*** Кизеветтер. А. Иван Грозный и его оппоненты // Русская мысль. — 1985.—X; Вандалковская М.Г., Кизеветтер А.А., П.Н.Милюков. Исто­рия и политика. — М., 1992.

95. Кирилина А.А. Рикошет, или сколько человек было убито выстрелом в Смольном.—СПб., 1993.

96. Киров С. М. Статьи и речи. — Партиздат ЦК ВКП(б), 1934.

97. Кистяковский. В защиту права // Вехи. Интеллигенция в России. — М.: Молодая гвардия, 1991.

98. Ключевский В. История сословий.—Пг., 1918.

99. Ключевский В. О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Днев­ники. — М.: Мысль, 1993.

401

100. Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах.

— М, Мысль, 1993.

101. Ключевский В. Сочинения в 9 тт. — М.: Мысль, 1977. 101* Ключевский В. Литературные портреты.—М., 1991.

102. Кобрин В.Б. Власть и собственность в средневековой Руси (XV-XVI вв.).—М., 1985.

103.Кобрин В.Б. Избранная рада или опричнина? // История Отечества: Люди, идеи, решения. Очерки истории России XIX — начала XX века.

— М., 1991.

104.Кожинов В. Загадочные страницы истории XX века. Кн. вторая. Ста­лин, Хрущев и госбезопасность. Гл.4. Загадка 1937 г. // Наш современ­ник. — 1996. — № 8-9.

105,Козловский В.В., Уткин А.И., Федотова В.Г. Модернизация: от равен­ства к свободе. — Спб., 1995.

106. Комаровский В. Реформирование государственной службы России: выбор пути и методов. — М.: РАГС, 1997

107. Константинов В., Найшуль В. Технология планового управления. — М., 1986.

108.Корелин А. П. Дворянство в пореформенной России (1861-1904 гг.) // Исторические записки. — 1971. — Т. 87.

109. Корелин А.П. Российское дворянство и его сословная организация (1861-1904 гг.)//История СССР, 1971. —№5.

110.Коржихина Т., Фигатнер Ю. Советская номенклатура: становление, ме­ханизмы действия // Вопросы истории. — 1993. — № 7.

111.Корнилов А. Курс истории России XIX века. — М.: Высшая школа, 1993.

112.Корсаков Д.А. Воцарение Анны Иоанновны.— Казань, 1880.

113.Косолапов Р. Иудино семя. Лики смутного времени. — М., 1996.

114.Костомаров Н. И. Начала единодержавия в древней Руси // Собр. соч.

— СПб., 1905. —Т. 12.

115.Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. — М.: Мысль, 1993.

116.Костомаров Н. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших дея­телей. Кн. 1-2. М.: Сварог, 1995.

117.Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. Изд. 3.

— СПб., 1884.

118.Кошкарева Т., Назиркулов Р. Будущий президент России будет избран

на аукционе по "Роснефти" // Независимая газета. — 1998. — 23. янв.

119.Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1888-1938. — М.: Прогресс,

1988.

120. Кривицкий В. Я был агентом Сталина . — М.: Современник, 1996.

402

121. Кризис самодержавия в России. 1895-1917.— Л.: Наука, 1984.

122. Крыштановская О. Трансформация старой номенклатуры в новую рос­сийскую элиту // Общественные науки и современность.— 1995. — № 1.

123. КрючковВ. Личное дело.Ч. 1-2.— М., 1996.

124. Кулинченко В. {отв. ред). Государственный служащий в современной России: социально-политический анализ деятельности и ценностных ориентации. Ростов-н.Д., 1997.

124* Кюстин А. Николаевская Россия. — М., 1990. /125. Кургинян С. Странный класс // Россия XXI. — 1994.—№ 1-2.

126. Лаверычев В.Я. Крупная буржуазия в пореформенной России.1861-1900.

— М., 1974.

127. Ламсдорф В.Н. Дневник 1891-1892 гг.—М.—Л., 1934.

128. Ларин Ю. Частный капитал в СССР //Антология экономической клас­сики.—М., 1993.—Т. 2.

129. Ларина (Бухарина) A.M. Незабываемое. — М.: АПН, 1989.

130. Латкин В. Н. Земские соборы древней Руси, их история и организация сравнительно с западноевропейскими представительными учреждени­ями.—СПб., 1885.

131. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 45.

132. Лигачев Е. Предостережение. — М.: Правда Интернэшнл, 1998.

133. Линц X., Степан А. "Государственность", национализм и демократиза­ция // Полис. — 1997. — № 5.

134. Макиавелли Н. Государь. — М.: Планета, 1990.

135. Мальков В. Л. Франклин Рузвельт. Проблемы внутренней политики и дипломатии. —М.: Мысль, 1988.

136. Манхейм К. Человек и общество в эпоху преобразования // Диагноз нашего времени. — М.: Юрист, 1994.

137. Марьямов Г. Сталин смотрит кино. — М., 1992.

138. Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. — М., 1937.

139. Медведев В. В команде Горбачева. Взгляд изнутри. — М.: Былина, 1994.

140. Медведев Р. Личность и эпоха. Политический портрет Л. И. Брежнева.

— М.:Новости, 1991. —Кн. 1.

141. Медведев Р., Ермаков Д. "Серый кардинал". М.А. Суслов: политичес­кий портрет. — М.: Республика, 1992.

142. Медведев Р.А. Н.С. Хрущев. Политическая биография.— М.: Книга, 1990.

143. Медведев Р.А. О Сталине и сталинизме. — М.: Прогресс, 1990.

144. Медведев Р.А. Они окружали Сталина. — Томск, 1990.

145. Медведев Р.А. Политические портреты. — Ставрополь, 1990.

403

146. Медведев Р. А. Связь времен. Трудная весна 1918 г. — Ставрополь, 1992.

147. Междуцарствие 1825 г. и восстание декабристов в переписке и мемуа­рах царской семьи.— М.—Л., 1926.

148. Мельвиль А. Демократический транзит в России — сущностная нео­пределенность процесса и его результата // Космополис. Альманах 1997.

149. Мельвиль А. И вновь об условиях и предпосылках движения к демок­ратии // Полис. — 1997. — № 1.

150. Мемуары князя Адама Чарторыйского. — М., 1912.

151. Мещерский В.П. Мои воспоминания. —СПб., 1912.

152. Мигранян А. Осень патриарха // Независимая газета. — 1997. — 14 окт.

153. Миллс Р. Властвующая элита. — М., 1959.

154. Милов Л.В. Природно-климатический фактор и особенности российс­кого исторического процесса // Вопросы истории. — 1992. — № 4-5.

155. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Изд. 6. — СПб., 1909.

156. Минаева Н.В. Правительственный конституционализм и передовое об­щественное мнение России в начале XIX в. — Саратов, 1982.

157. Мироненко С. В. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX в. — М., 1989.

158. Мироненко С. В. Страницы тайной истории самодержавия. Политичес­кая история первой половины XIX в. — М.: Мысль, 1990.

159. Мироненко С. Николай I // Российские самодержцы. 1801-1917. М.: Международные отношения, 1994.

160. Митрофанов С. За сырьевую державу обидно // Профиль. — 1998. — № 7. Приложение .

161. Михайлов Н. "Тайное голосование": сколько делегатов XVII съезда партии голосовало против Сталина // Диалог. — 1991. — № 1.

162. Михайлов Н., Наумов В. Сколько делегатов XVII съезда партии голосо­вало против Сталина? // Известия ЦК КПСС. — 1989. — № 7.

163. Михеев В.,Джавланов О. Номенклатура; эволюция отбора. — М., 1993.

164. Михельс Р. Социология политической партии в условиях демократии // Диалог.—1990-1991.

165. Мосолов А.А. При дворе последнего императора.— СПб: Наука, 1992.

166. Муравьев М.Н. Письмо отцу // Письма русских писателей XVIII века. — Л., 1980."

167. Некрасов В.Ф. Берия Лаврентий Павлович // Тринадцать "железных" наркомов. —М.: Версты, 1995.

168. Некрасов В.Ф. Финал (По материалам судебного процесса) // Берия: конец карьеры. — М.: Политиздат, 1991.

404

169. Немцов Б. Глава нашего государства — человек чистый и незапятнанный // Независимая газета. — 1998. — 25 фев,; см. также Немцов Б. Будущее России. Олигархия или демократия // Независимая газета. — 1998.— 17 марта.

170. Никитенко А.В. Дневник. - М., 1956.—Т. 3.

171. Никольский Б. Войны России // Русский колокол. — 1928. — № 3 // Наш современник— 1991. —№ 5.

172. Новиков В.Н. "Шефство" Берия // Берия: конец карьеры. — М.: Поли­тиздат, 1991.

173. Нойштадт Р. Президентская власть и нынешние президенты. — М.: Ad Marginem, 1997.

174. Нольде Б.Э. Далекое и близкое. Историческое очерки. — Париж, 1930.

175. О культе личности и его последствиях. Доклад первого секретаря ЦК КПСС тов. Хрущева XX съезду КПСС // Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. — М.: Политиздат, 1991.

176. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. — М., 1937.

177. О так называемом "ленинградском" деле // Известия ЦК КПСС. — 1989.

— №2.

177* О партийности лиц, проходивших по делу так называемого антисоветс­кого правотроцкистского блока // Известия ЦК КПСС . — 1989. — № 5.

178. Об инвестициях в экономику РФ в 1995 г. и I полугодии 1996 г. — М.: Госкомстат, 1996.

179. Образование СССР. Сборник документов. — М., 1972.

180. Овчинников В.В. Сакура и дуб. — М.: Советская Россия, 1983.

181. Орлов А. Американская комедия // Итоги. — 1998. —3 фев.

182. Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. — Нью-Йорк— Иерусалим-Париж, 1983.

183. Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Вопросы философии. — 1989. —

№ 3-4.

184.Осипов Г. Россия: национальная идея, социальные интересы и приорите­ты.—М., 1997.

185.Охотский Е. Политическая элита. —М., 1993; Охотский Е. Политичес­кая элита и российская действительность. — М., 1996.

185* Охотский Е. Личностные измерения нравственной культуры современ­ного госслужащего // Становление госслужбы в России и подготовка высшего административно-управленческого персонала. — М.: РАГС,

1998.

186. Павленко Н.И. Петр Первый. — М.: Мысль, 1990.

187. Павлов В. Горбачев-путч. Август изнутри. — М.: Деловой мир, 1993.

405

188. Павлов В. Упущен ли шанс? — М: Терра, 1995.

189. Пайпс Р. Россия при большевиках. — М.; Росспэн, 1997. — С. 602.

190. Пайпс Р. Россия при старом режиме. — М.: Независимая газета. 1993.

191. Пайпс Р. Русская революция. — М.; Росспэн, 1994. — Т. 1-2.

192. Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. — М.: Между­народные отношения, 1991.

193. Палеолог М. Царская Россия накануне революции. — М.: Политиздат, 1991.

194. Панарин А. Вызов // Знамя. — 1994. — № 6.

194* Панарин А. Философия политики. — М., 1996; Панарин А. Российская интеллигенция в войнах и революциях. — М., 1997.

195. Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в Рос­сии. 1783-1883.—М., 1986.

195* Пантин И. Формирование политической науки в России и журнал "По­лис" //Космополис. — 1997. — С. 15; см.также: Капустин Б. Что такое политическая философия? // Полис.— 1996. — №6; 1997. — №№1-2.

196. Паппе Я. Какая Россия нужна отечественному топливно-энергетичес­кому комплексу?//Сегодня. — 1995. — 15 авг.

196* Пастухов В. От номенклатуры к буржуазии: новые русские // Полис. — 1993.—№2.

197. Патоличев Н.С. Испытание на зрелость. — М.: Политиздат, 1977.

198. Перегудов С. Новейшие тенденции в изучении отношений гражданско­го общества и государства // Полис. — 1998. — № 1.

199. Перегудов С. П. Организованные интересы и государство: смена пара­дигм // Полис. — 1994. — № 2.

200. Перегудов С. П. Политическое представительство интересов : опыт За­пада и проблемы России // Полис. — 1993. — № 4.

201. Переписка Николая и Александры Романовых. — М.-Пг., 1923. — Т.З.

202. Петрова Т., Назиркулов Р. Стратегия победы. // Независимая газета. — 1997. —18 сен.

203. Пинто Д. Элиты в демократических обществах // Вестник Московской школы политических исследований. — 1995. —№ 1.

204. Писарькова Л.Ф. Российский чиновник на службе в конце XVIII — пер­вой половине XIX века // Человек. — 1995- —№ 3-4.

205. Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. — М.: Высшая школа, 1993.

206. Платонов С. Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI—XVII вв. — СПб., 1899.

207. Подберезкин А. Некоторые уроки московских выборов // Независимая газета. — 1998. — 24 янв.

406

208. Пономарев А. Н. С. Хрущев и репрессии 30-х гг. // Россия XXI. — 1996. — №1-2.

209. Попов Г. Приватизация не стала стартовой площадкой для экономичес­кого роста // Независимая газета. — 1997. — 13 фев.

210. Послания Ивана Грозного. — М.—Л., 1951.

211. Постановления Оргбюро ЦК РКП(б) "О назначениях" от 12.06.1923 и "О порядке подбора и назначения работников" от 16.11.1923 г.

212. Предтеченский А.В. Очерки общественно-политической истории Рос­сии в первой четверти XIX в. — М.—Л., 1957.

213. Премьер известный и неизвестный. Воспоминания о А.Н. Косыгине. — М.: Республика, 1977.

214. Пресняков А. Российские самодержцы. — М., 1990.

215. Проблема субъектности российской политики. Доклад фонда "Рефор­ма"//Независимая газета. — 1998. — 18-19 фев.

216. Проблемы отечественной истории. —М.—Л., 1976. —Ч. 1.

217. Пушкин А.С. Заметки по русской истории XVIII в. //Поли. собр. соч. в 16т.—М.—Л., 1949.—Т. И.

218. Рабинович Н.Д. Социальное происхождение и имущественное положе­ние офицеров регулярной русской армии в конце Северной войны // Россия в период реформ Петра I. Сборник статей. — М., 1973.

219. Радаев В., Шкаратан О. Социальная стратификация. — М., 1995.

220. Рац М. От "революций сверху" — к реформам и развитию" // Независи­мая газета. — 1998. —20 марта.

220* Реабилитация. Политические процессы 30-50-х гг. — М.: Политиздат, 1991.

221. Рибер А. Дж. Групповые интересы в борьбе вокруг Великих реформ // Великие реформы в России. 1856-1874 / Под ред. Л.Захаровой, Б. Экло­фа, Дж. Бушнелла. — М.: МГУ, 1992.

222. Ривера Ш. Тенденции формирования состава посткоммунистической элиты России: репутационный анализ//Полис. — 1995. —№6.

223. Рихтер Д. Заложенность частного землевладения // Влияние урожаев и хлебных цен на некоторые стороны русского народного хозяйства. — Спб., 1897. —Т. 1.

224. Родионов П. А. Как начинался застой // Знамя. — 1989. — № 8.

225. Розанов В.В. Русская церковь // Розанов В.В. Религия и культура. — М. 1991. —Т. 1.

226. Романовский Н. Лики сталинизма. — М.: РАГС, 1995.

227. Ромм М.И. Четыре встречи с Н.С. Хрущевым // Огонек. — 1988. — № 28.

407

228. Росляков М. Убийство Кирова. Политические и уголовные преступле­ния в 1930-хгодах. — Л., 1991.

229. Российские самодержцы. 1801-1917. — М.: Международные отноше­ния, 1994.

230. Самойлов Л. Памятные записки. — М.: Международные отношения, 1995.

231. Сартори Дж. Вертикальная демократия // Полис. — 1993. — № 2.

232. Симонов К. Глазами человека моего поколения. Размышления о Стали­не.—М.: Книга, 1990.

233. Сказание Авраамия Палицына. — М.—Л., 1955.

234. Скрынников Р.Г. Государство и церковь на Руси XIV—XVI вв. — Ново­сибирск: Наука, 1991.

235. Славутинская И., Симаков Д. Виталий Игнатенко: от От Ильича до Ни­колаевича без инфаркта и паралича // Профиль. — 1998. — № 7.

236. Смирнов А.Ф. Разгадка смерти императора // Пресняков А.Е. Российс­кие самодержцы.— М., 1990. —С. 435-462.

237. Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. — М., 1989.

238. Советская историческая энциклопедия. Т. 15. — М., 1974.

239. Солник С. Торг между Москвой и субъектами Федерации о структуре нового Российского государства: 1990-1995 //Полис. — 1995. —№ 6.

239* Соловьев А. Противоречия согласительных процессов в России // По­лис. — 1996. —№5.

240. Соловьев В., Клепикова Е. Заговорщики в Кремле. От Андропова до Горбачева. — М., Центр искусств, 1991.

241. Соловьев об истории древней России. — М.: Просвещение, 1993.

242. Соловьев об истории новой России. — М.: Просвещение, 1993.

243. Соловьев С. История России с древнейших времен до наших дней. В 18 кн. —М., 1988-1996.

244. Соловьев С. М. Записки С. М.Соловьева. — Пг., s.a.

245. Соловьев С. Чтения и рассказы по истории России. — М.: Правда, 1989.

246. Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в конце XIX в. — Л.: На­ука, 1973.

247. Солоневич И.Л. Народная монархия. — М., 1991.

248. Сперанский М. М. Проекты и записки. — М.—Л., 1961. 248* Спирин Л.М. Историография борьбы РКП (б) с мелкобуржуазными партиями в 1917-1920 гг.//Вопросы истории КПСС. — 1966. —№4.

249. Сталин И. Соч. в 13т. —М., 1946-1951.

250. Старостин Н. "Дело" братьев Старостиных // Берия: конец карьеры. — М.: Политиздат, 1991.

408

251. Стенограмма Пленума 2-7 июля 1953 г. //Известия ЦК КПСС. — 1991.

— № 1,2.

252. Степанов А. Россия перед красным октябрем // Россия XXI. — 1993. — № 11-12.

253. Степанов А., Уткин А. Геоисторические особенности формирования российского военно-государственного общества // Россия XXI. — 1996.

— №9-10.

254. Степун Ф. Мысли о России//Новый мир. — 1991. —№6.

255. Стоглав.— СПб., 1863.

256. Стреляный А. Последний романтик // Дружба народов. — 1988. — №11.

257. Струве Б. П. Интеллигенция и революция // Вехи. Интеллигенция в Рос­сии.—М.: 1991.

258. Сувчинский П. Вечный устой // На путях. Утверждение евразийцев. — М.—Берлин, 1922.

259. Судоплатов П. Разведка и Кремль. — М.: Гея, 1996.

260. Судьбы реформ и реформаторов в России. — М.: РАГС, 1995.

261. Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1879-1929. — М.: Прогресс, 1991.

262. Тихомиров М. Н. Сословно-представительные учреждения (Земские соборы) XVI века//Вопросы истории. — 1958. — № 5.

263. Токвиль А. Демократия в Америке. — М., 1994.

264. Трайнин И.П. СССР и национальная проблема. — М., 1924.

265. Троицкий Н.А. Лекции по русской истории XIX века. — Саратов, Сло­во, 1994

266. Троицкий С. М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в. — М., 1974.

267. Троцкий Л. Итоги и перспективы. Движущие силы революции // К ис­тории русской революции. — М.: Политиздат, 1990.

268. Троцкий Л. Моя жизнь. Опыт автобиографии. — Берлин, 1930. — Т.2.

269. Троцкий Л. Преданная революция.—М.: НИИ культуры, 1991.

270. Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров. — М., 1990.

271. Улам А. Сталин. — Нью-Йорк, 1972.

272. Уткин А. Вызов Запада и ответ России. — М.: Магистр, 1996.

273. Фадин А. Борьба элит в переходном обществе: номенклатура и демок­ратия // Век XX и мир. — 1991. — № 5.

274. Федотов Г. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры. Т. 1 -2. — Спб.: София, 1992.

275. Фейхтвангер Л. Москва, 1937 год. — М.: Политиздат, 1990.

276. Феномен Казахстана // Независимая газета.-Содружество. Февраль 1998.

277. Феоктистов Е.М. За кулисами политики и литературы. 1848-1896. — Л., 1929.

409

278. Флетчер Д. О государстве русском. — СПб., 1906.

279. Флоровский Г. Пути русского богословия. 3-е изд. — Париж, 1983.

280. Фонотов А.Г. Россия: от мобилизационного общества к инновационно­му. — М.: Наука, 1993. 280* Фролов И.Т. О человеке и гуманизме. — М., 1989.

281. Хлевнюк О. 1937 год: Сталин, НКВД и советское общество. — М., 1992.

282. Хлевнюк О. История "Тайной истории" // Свободная мысль. — 1996.

— №3.

283. Хлевнюк О. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы.

— М.:Росспэн., 1996.

284. Хлевнюк О. Принудительный труд в экономике СССР. 1929-1941 // Сво­бодная мысль. — 1992. — № 13.

285. Хлевнюк О. Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро в 30-е годы. — М., 1993.

286. Хрущев Н. Лаврентий//Берия: конец карьеры. —М.: Политиздат, 1991.

287. Хрущев Н.С. Воспоминания. — М.: Вагриус, 1997.

288. Хрущев С. Н. Пенсионер союзного значения // Н.С. Хрущев. Материа­лы к биографии. — М.: Политиздат, 1989. 288* Хрущев Н.С. Материалы к биографии. М., Политиздат, 1989.

289. Черепнин Л.В. Земские соборы и утверждение абсолютизма в России // Абсолютизм в России.(ХУП-ХVШ вв.). — М.: Наука, 1964.

290. Черняев А. Моя жизнь и мое время. — М.: Международные отношения, 1995.

291. Черняев А. Шесть лет с Горбачевым. — М.: Прогресс, 1993.

292. Чичерин Б. Н. Опыты по истории русского права. — М., 1855.

293. Чуев Ф.И. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. — М.: Терра, 1991.

294. Чуев Ф.И. Так говорил Каганович, Исповедь сталинского апостола. — М.: Отечество, 1992.

295. Шабров О. Политическое управление. Проблема стабильности и разви­тия.—М., 1997.

296. Шаран П. Сравнительная политология: в 2-х ч. — М.: РАГС, 1992.

297. Шахназаров Г. Цена свободы. Реформация Горбачева глазами его по­мощника. — М.: Зевс, 1993.

298. Шварценберг Р.-Ж. Политическая социология: в 3-х ч. — М.: РАУ, 1992.

299. Швейцер П. Победа. — Минск, 1995.

300. Шеварднадзе Э. Мой выбор: защита демократии и свободы. — М.: Но­вости, 1991

301. Шелест П. ...Да не судимы будете. Дневниковые записи, воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС. — М., 1995.

410

302. Шестопал Е. Личность и политика. — М.: Мысль, 1988.

303. Шестопал Е. Образ власти в России: желания и реальность. (Политико-психологический анализ) // Полис. — 1995. — № 4. — С. 90.

304. Шестопал Е. Оценка гражданами личности лидера // Полис. — 1997. — №6.

305. Шильдер Н.К. Император Александр Первый: Его жизнь и царствова­ние. — СПб., 1897.

306. Шильдер Н.К. Император Николай I. Его жизнь и царствование. — СПб., 1903.

307. Шлезингер А. Циклы американской истории. — М.: Прогресс, 1992.

308. Шмидт С. О. Местничество и абсолютизм (постановка вопроса) // Аб­солютизм в России (XVII—XVIII вв.). — М., 1964.

309. Шопенгауэр А. Афоризмы и максимы — Л.: Изд-во ЛГУ, 1991. 309* Шпенглер О. Закат Европы. — Новосибирск, 1993. 310. Шумпетер И. Капитализм, социализм и демократия. — М.: Экономика, 1995.

311. Щавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. — Нью-Йорк, 1954.

312. Щербатов М.М. О повреждении нравов в России. —СПб., 1906.

313. Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона.— СПб., 1899. — Т. 54.

314. Эрн В.Ф. Что такое форсировка? //Эрн В.Ф. Сочинения. — М.: Правда, 1991.

315. Юрганов А. Л. У истоков деспотизма//История Отечества: Люди, идеи, решения. Очерки истории России IX — начала XX в. — М., 1991.

316. Яковлев А. Муки прочтения бытия. Перестройка: надежды и реальнос­ти. — М.: Новости, 1991.

317. Яковлев Н.Н. Франклин Рузвельт — человек и политик. — М.: Между­народные отношения, 1965.

318. Яковлева О. А. Пискаревский летописец // Материалы по истории СССР. — М., 1955. —Т. 2.

319. Янов А. Драма смутного времени (Дело 1730 года)//Полис.— 1994. —

№1.

320. XVIII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. — М., 1939.

321. Янсон Ю. Опыт статистического исследования о крестьянских наделах и платежах. 2-е изд. — 1881.

322. Агоп R. Social structure and ruling class // British journal of sociology. —

1950. —Vol. 1.

323. Blumenthal S. The Rise of Counter-esteblishment. From Conservative Ideology to Political Power. — N.Y., Times Book. — 1986.

411

324. Carr E.H. Socislism in one Country, 1924-26. — N.Y., 1968. — Vol. 1.

325. Carr E.H., Davies R.W. Foundations of a Planned Economy 1926-29.— London, 1969. — Vol 1.

326. Churchward L.G. Contemporary Soviet Government. — L., 1968. 326* Dahl R. Polyarchy: Participation and Opposition. New Haven, 1970.

327. Davis K., Moore W. Some Principles of Stratification // Amer. Sociol. Rev. — 1945. —Vol. 10.—№4.

328. Deutscher I. Stalin: A Political Biography. 2nd edn. — N.Y., 1967.

329. Dye T. Who's Running America? The Bush Era. — Englrwood Cliffs, Prentice

Hall, 1990. 329* Field L., Highley J. Elitism. — L., 1980.

330. Forward Look of Government-Funded Sciences, Engineering and Technology. Statistical Supplement. — 1995.

331. Getty J.A. Origins of the Great Purges. The Soviet Communist Party Reconsidered, 1933-1938. —— Cambridge University Press, 1985.

332. Giddens A. Sociology. — Oxford, 1991.

333. Hunter F.Top Leadership. —Chapel Hill.,1959.

334. Kornai Y. The Socialist System. The Political Economy of Communism. —

Printceton, 1992. 334* Lasswell G.H. Power and Personality. —N.Y.; 1976; Lasswel G. OnPolitical

Sociology. — Chicago-London, 1977.

335. Linz J., Stepan A. Problems of Democratic Transition and Consolidation. Southern Europe, South America, and Post-Communist Europe. — Baltimore—London, 1996.

336. Marger M. N. Elites and Masses. An introduction to Political Sociology. — N.Y, 1981.

337. Mosca G. The Ruling Class. — N.Y., 1939.

338. Pluralism in Soviet Union. —L., 1983.

339. Przeworski A. Democracy and the Market. Political and Economic Reforms in Eastern Europe and Latin America. — Cambridge, 1991.

339* Pareto V. The Rise and the Fall of the Elites. An Application of the Theoretical Sociology. "N.Y, 1968.

340. Putnam R. The Comparative Study of Political Elites. — N.Y, 1976.

341. Rigby Т. Н. Communist Party Membership in the USSR 1917-1967. — Princeton, 1968.

342. Rutland P. Elite Consolidation and Political Stability in Russia. A Paper for the IPSA Congress, Seoul, 1997.

343. Singleton G., Turner M. Government — Business Relations and Southeast Asian Subregional Economic Growth Triangles. A Paper for the IPSA Congress, Seoul, 1997.

412

344. The Communist Party of the Soviet Union. — London, 1960.

345. Tucker R. Political Culture and Leadershir in the USSR. From Lenin to Gorbachev. N.Y 1987.

346. White St. Political Culture and Soviet Politics. — L., 1979.

413

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ……………………………………………….3