Тема 8. Профессиональный портрет учителя истории
1. Прочитайте фрагменты художественных произведений, посвященных школьным учителям истории. Какие черты характера, качества личности, профессиональные умения отмечали писатели в педагогах-историках России?
Н.В.Гоголь. Ревизор (1836)
Городничий: ...А вот вам, Лука Лукич, так, как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться особенно насчет учителей. Они люди, конечно, ученые и воспитывались в разных коллегиях, но имеют очень странные поступки, натурально неразлучные с ученым званием...
То же я должен вам заметить и об учителе по исторической части. Он ученая голова — это видно, и сведений нахватал тьму, но только объясняет с таким жаром, что не помнит себя. Я раз слушал его: ну, покамест говорил об ассириянах и вавилонянах — еще ничего, а как добрался до Александра Македонского, то я не могу вам сказать, что с ним сделалось.
Я думал, что пожар, ей-богу! Сбежал с кафедры и что силы есть хвать стулом об пол. Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать? От этого убыток казне.
Лука Лукич: Да, он горяч! Я ему это несколько раз уже замечал... Говорит: «Как хотите, для науки я жизни не пощажу!..
Н.Г.Гарин-Михайловский. Гимназисты (1895)
Среди немногих заслуживающих внимание учителей гимназии был учитель истории Леонид Николаевич Шатров.
Он давно завоевал себе популярность между учениками и своей молодостью, и мягкими приемами, и тем одухотворенным, что так тянет к себе молодые, нетронутые сердца. Леонид Николаевич постепенно привлек к себе всех, так что в старших классах ученики относились к нему с уважением и с любовью.
Леонид Николаевич очень любил свой предмет. Любя, он заставлял и соприкасавшихся с ним любить то, что любил сам.
В тот урок, когда он, сделав перекличку, скромно подымался и, закладывая прядь волос за ухо, говорил, спускаясь со своего возвышения: «Я сегодня буду рассказывать», — класс превращался в слух и готов был слушать его все пять уроков подряд. И не только слушали, но и аккуратно записывали все его выводы и обобщения.
Манера говорить у Леонида Николаевича была какая-то особенная, захватывающая. То, расхаживая по классу, увлеченный, он группировал факты, для большей наглядности точно хватая рукой их в кулак своей другой рукой, то переходил к выводам и точно вынимал их из зажатого кулака взамен тех фактов, которые положил туда. И всегда получался ясный и логичный вывод, строго обоснованный.
В рамках научной постановки вопроса, более широкой, чем программа гимназического курса, ученики чувствовали себя и удовлетворенными, и польщенными. Леонид Николаевич пользовался этим и организовал добровольную работу. Он предлагал темы, и желающие брались, руководствуясь указанными им источниками и своими, если боялись одностороннего освещения вопроса.
К.Г.Паустовский. Далекие годы (1946) (автобиографическая повесть о гимназических годах писателя в начале века)
Старик Клячин открыл нам историю Западной Европы. Худой, в расстегнутом сюртуке, всегда небритый, с большим кадыком, с прищуренными и ничего не видящими глазами, Клячин говорил хрипло, резко, обрывками фраз.
Он бросал слова, как комья глины. Он лепил ими живые статуи Дантона, Бабефа, Марата, Бонапарта, Луи-Филиппа, Гамбетты.
Негодование клокотало у него в горле, когда он говорил о девятом термидоре или о предательстве Тьера. Он забывался до того, что закуривал папиросу, но, опомнившись, тотчас гасил ее о ближайшую парту.
Клячин был знаток французской революции. Существование этого учителя в тогдашней гимназии было загадкой. Иногда его речь подымалась до такого пафоса, будто он говорил не в классе, а с трибуны Конвента.
Он был живым анахронизмом и вместе с тем самым передовым человеком из наших учителей. Временами казалось, что это последний старый монтаньяр, чудом проживший 100 лет и очутившийся в Киеве. Он избежал гильотины и смерти в болотах Гвианы и не потерял ни капли своего сурового энтузиазма.
Изредка Клячин уставал. Тогда он рассказывал нам о Париже времен революции — о его улицах и домах, о том, какие горели тогда на площадях фонари, как одевались женщины, какие песни пел народ, как выглядели газеты.
Многим из нас после уроков Клячина хотелось перенестись на столетие назад, чтобы быть свидетелями великих событий, о которых он нам рассказывал.
М.С.Шагинян. Билет по истории (1970) (рассказ советской писательницы о выпускном экзамене по истории В.Ульянова в 1887 г.)
Учитель истории был придира и составил билеты заковыристо. Многие его вопросы... никак не решались по Иловайскому, а нужно было помнить, что говорил учитель, или искать самому в словарях да пособиях...
По странному капризу судьбы, заковыристый историк составил один такой билет, где, словно с умыслом, по всей мировой истории проходят вопросы, касающиеся узловых точек революции и классовой борьбы. Первый вопрос в билете — об ушедших на гору римских плебеях, боровшихся за свои права с гордыми римскими патрициями. И Карл IV, наводивший ужас на весь класс, тоже оказался в этом билете...
►Как вы считаете, действительно у В.Ульянова был плохой учитель истории? О каких сторонах его педагогической деятельности говорится в рассказе неодобрительно?
►Кому, как вы поняли, принадлежит оценочное суждение «заковыристый историк»: М.С.Шагинян, гимназистам, чиновникам образования?
►Соотнесите методику преподавания учителя гимнации, где учился В.Ульянов, с общественно-политической ситуацией в России в конце 80-х годов XIX в.
В.Ф.Тендряков. 60 свечей (1980) (рассказ написан от имени Николая Степановича Ечевина, учителя истории с сорокалетним стажем, отмечающего свое 60-летие)
Я преподаю историю в 7—10-х классах. Люблю историю... Когда-то к событиям давно минувших веков я относился с молодой страстностью. Я лютой ненавистью ненавидел Святополка Окаянного и восторженно почитал Святослава Игоревича. Все столетия были переполнены моими личными друзьями и недругами. Детское неравнодушие, им частенько болеют даже прославленные историки.
Давно уже нет у меня личного отношения к Святополку Окаянному. Плох он или хорош, наивный вопрос. Он просто часть того времени, той далекой жизни, той почвы, из которой выросли мы с вами. Если бы Иван Калита оказался человеком благородным, то вряд ли ему удалось бы под татарским игом сколотить сильное Московское княжество. Беспринципная лесть и неразборчивое ловкачество — оружие Калиты. Не будь его, как знать, сколь долго существовала бы еще татарщина и как бы выглядела теперь наша Россия?
Люблю историю такой, какая есть! Что бы ни случилось со мной, со страной, со всем миром, я уже знаю — бывало и не такое, ничему не удивляюсь. Люблю историю и заставляю серьезно, не по-детски любить ее своих учеников.
Раз в неделю они должны мне написать сочинение. Тема может быть самой неожиданной. По программе ты проходишь революцию 1905 г., а я прошу написать тебя об Иване Грозном. Ты должен знать все, что в веках предшествовало этой революции, даже то, что, казалось бы, никоим образом не было с нею связано.
Меня считают беспощадным учителем, зато скажу не хвастаясь: мои ученики всегда поражают на экзаменах широтой знаний.
►Изменился ли учитель истории в советское время? Что, на ваш взгляд, отличает его от своих коллег в XIX веке?
►Что в характере, поведении, размышлениях Н.С.Ечевина, по вашему мнению, может быть отнесено на счет российской ментальности, традиций отечественной педагогики, особенностей истории как науки и учебного предмета?
Г.Полонский. Доживем до понедельника (1970-е). Урок истории в девятом классе ведет Мельников Илья Семенович.
…Теперь у доски Костя Батищев. Отвечает уверенно, спокойно:
- Вместо решительных действий Шмидт посылал телеграммы Николаю II, требовал от него демократических свобод. Власти успели опомниться, стянули в Севастополь войска, и крейсер Очаков был обстрелян и подожжен. Шмидта казнили. Он пострадал от своей политической наивности и близорукости. Пользы от его геройства было немного…
- Бедный Шмидт! – с горькой усмешкой произнес Мельников и закрыл глаза рукой. – Если б он мог предвидеть этот посмертный строгий выговор…
- Что, неправильно? – удивился Костя.
Мельников не ответил, в проходе между рядами пошел к последней парте, к Наташе. И вслух пожаловался ей:
- То и дело слышу: «Жорес не понимал…», «Герцен не сумел…», «Толстой не допонял…». Словно в истории орудовала компания двоечников…
И уже другим тоном спросил у класса:
- Кто может возразить, добавить?.. В учебнике о нем всего пятнадцать строчек, - заметил он вежливо.
- Что же это был за человек – лейтенант Шмидт Петр Петрович? – И сам ответил, любуясь далеким образом: - Русский интеллигент. Умница. Артистическая натура – он и пел, и превосходно играл на виолончели, и рисовал … что не мешало ему быть храбрым офицером, профессиональным моряком. А какой оратор!.. Но главный его талант – это дар ощущать чужое страдание более остро, чем свое. Именно из такого теста делаются бунтари и поэты…
Остановившись, Мельников послушал, как молчит класс. И продолжил тем тоном, каким сообщают важнейший из аргументов:
- Знаете, сорок минут провел однажды в поезде с женщиной и влюбился в нее без памяти, навек – то ли в нее, то ли в образ, который сам выдумал. Красиво влюбился!
Сорок минут, а потом были только письма. Сотни писем… Читайте их. Они опубликованы, и вы не посмеете с высокомерной скукой рассуждать об ошибках этого человека!..
- Петр Петрович Шмидт был противником кровопролития, - продолжал Мельников. – Как Иван Карамазов у Достоевского, он отвергал всеобщую гармонию, если в ее основание положен хоть один замученный ребенок… Все не верил. Не хотел верить, что язык пулеметов и картечи – единственно возможный язык переговоров с царем. Бескровная гармония… наивно? Да. Ошибочно? Да. Но я приглашаю Батищева и всех вас не рубить с плеча, а почувствовать высокую себестоимость этих ошибок!..
Напрягся класс: учитель не просто объясняет – он обижается, негодует, переходит в наступление…
- Послушай, Костя, - окликнул Илья Семенович Батищева…- Вот началось восстание, и не к Шмидту – к тебе, живущему шестьдесят лет назад, приходят матросы… Они говорят: «Вы нужны флоту и революции». А ты знаешь, что бунт обречен, что ваш единственный крейсер без брони, без артиллерии, со скоростью восемь узлов – не выстоит. Как тебе быть? Оставить матросов одних под пушками адмирала Чухнина? Или идти и возглавить мятеж и стоять на мостике под огнем и наверняка погибнуть…
- Итак, - Илья Семенович повысил голос, требуя тишины, - был задан вопрос: какой смысл в поступке Шмидта, за что он погиб…
- Да ясно за что! – нетерпеливо перебил Михейцев. – Без таких людей революции не было бы…
Положив руку на плечо Михейцева, тем самым укрощая его и одобряя, Мельников продолжал:
- Он сам объяснил это в своем последнем слове на военном суде. Так объяснил, что даже его конвоиры, эти два вооруженных истукана, ощутили себя людьми и отставили винтовки в сторону…
Он достал из портфеля книгу – она называлась «Подсудимые обвиняют» - и, листая ее в поисках нужной страницы, снова проговорил задумчиво:
- Пятнадцать строчек…
►Почему герой повести и одноименного фильма стал своих современников «Учителем года»? Что, на ваш взгляд, отличало его от своих коллег, не менее трепетно относившихся к истории, к своей профессиональной работе и к ученикам?