Режиссеры настоящего

«МОЕ ПЕРВОЕ РУССКОЕ СЛОВО — „КУШАЙ"»

П о с л е первой ночи, проведенной в Москве, Поланский выглядит усталым, но терпит гостеприимство и принимает нагрузки не по возрасту. Днем он с восторгом принял в дар от казаков историчес­ кую саблю, которой, возможно, рубили когда-то польские головы. «Пианиста» с еврейской темой — не курьез ли это? — показывают нашим военным ветеранам ввиду отсутствия отечественных ба­ тальных блокбастеров. За ужином он наизусть читает «Евгения Оне­ гина»: совсем неплохой русский для человека, который изучал этот язык в школе больше чем полвека назад и с тех пор почти не прак­ тиковался. Он перескакивает с английского на французский и польский, то и дело предлагая «выпить водки». А на и на вопрос оказавшейся рядом долговязой девицы, как он собирается прово­ дить время в Москве, говорит «Give me your telephone". Но больше всего оживляется, когда речь заходит о «Пианисте» и пробужденных им военных воспоминаниях.

— Хотя принято говорить, что история движется кругами, скорее она раскачивается, как маятник. Надо было достаточно сильно от­ далиться от события, чтобы опять к нему приблизиться.

271

— Я хотел сделать кино под документ, но ни в коем случае не с т и л и з а ц и ю . Конечно, мне был важен собственный военный опыт, но я предпочел снимать в варшавском гетто, а не в краковском, ко­ торое хорошо знаю и в котором происходит действие «Шиндпера».

И здесь надо было отойти от воспоминаний как раз для того, чтобы

кним приблизиться. Книга Владислава Шпильмана оказалась иде­ альным материалом для этого, но двадцать пять лет назад я бы еще не смог снять «Пианиста».

— После того как ваши родители попали в концлагерь, что было самым сильным потрясением для «ребенка войны»?

— Я жил в деревне в католической семье, под боком у немцев, и это было лучшее место, где мог спрятаться е в р е й с к и й мальчик, внешне больше п о х о ж и й на поляка. Помню налет а м е р и к а н с к о й авиации и первых русских солдат, которым мои хозяева приготови ­ ли суп из гуся и к о т о р ы й они уминали, не веря своему счастью . Один говорил другому: «Кушай, кушай». Это было мое первое рус­ ское слово.

—Не могу сказать, чтобы особенно увлекался Хичкоком. Если уж выбирать из них двоих, то, безусловно, Вайда. В общем, я, конечно, продукт «польской школы». И когда меня спрашивали на протяже ­ нии этих лет, хочу ли я сделать в конце концов фильм в Польше, я всегда отвечал: хочу, только вопрос — когда.

—Вы легко проникали в чужие культуры — французскую, амери­

— Я рад, если вы почувствовали эту связь по моим фильмам. Но реальным русским проектом был для меня роман Булгакова. В свя-

273

зи с этим я впервые приезжал в Москву в конце 80-х годов, но по ­ том продюсеры передумали ставить «Мастера и Маргариту» . Вто­ рой раз я был у вас как актер с фильмом «Васк in USSR», где играла также Наталья Негода.

—А русские советские фильмы? В ваших «Пиратах» есть злая

274

НА КРАЮ ЖИЗНИ

В кинематографе Вернера Херцога различимы два основных с ю ­ жета, два архетипа, два героя. Они четко зафиксированы уже в ран­ них работах режиссера конца 60-х - начала 70-х годов.

«Агирре, гнев Божий» (1972) — эпопея испанских конкистадоров в поисках легендарного золота Эльдорадо. Перейдя через Анды и достигнув Амазонки, завоеватели высылают на разведку передовой отряд. Лидерство в нем постепенно захватывает фанатичный Л о п е де Агирре, называющий себя «великим предателем». Он объявляет испанского короля свергнутым и мечтает с п о м о щ ь ю золота стать мировым властелином . Власть и слава опьяняют его тем больше, чем очевиднее становится, что полное опасностей путешествие ве­ дет в никуда, а Эльдорадо всего лишь мираж. Агирре непреклонен и не останавливается ни перед чем. «Я — гнев Божий, — говорит он в экстазе. — От моего взгляда задрожит земля. Захочу — птицы по ­ сыплются мертвыми с деревьев. Кто ослушается — разрежу на сто кусков и растопчу так, что можно будет красить стены». Отряд гиб ­ нет, редеет от нападений индейцев, болезней и р е п р е с с и й своего вождя. В конце концов Агирре остается один, среди трупов и обезь­ ян, плывущих с ним на плоту по враждебной А м а з о н к е , — велико ­ лепный пленник своего безумия.

А два года спустя появляется другая экзистенциальная притча — уже на материале немецкой истории. Фильм «Каждый за себя, и Бог

278

против всех» (1974) известен также как «Загадка Каспара Хаузера». Эта историческая загадка интриговала Херцога и привела на экран еще одного героя — восемнадцатилетнего найденыша, невесть от­ куда взявшегося на центральной площади Нюрнберга прошлого ве­ ка и спустя пять лет столь же необъяснимо п о г и б ш е г о . Невидимая рука (воплощение чьей-то жестокой воли) держала его в подполье, оберегала от контактов с л ю д ь м и , чтобы затем на к о р о т к о е время бросить в с о ц и у м , смутив б ю р г е р о в с е н с а ц и о н н о й д и к о в и н к о й , и снова окунуть пришельца в небытие. Одиночество и безысходность остались бы основными мотивами этого фильма, если бы не внут­ ренний свет, который озаряет пробуждающуюся личность Каспара Хаузера, когда он выкладывает в траве свое имя выполотыми с о р -

279

няками или говорит: «Мне снились Кавказские горы». Сквозь горь­ кую абсурдность «пограничного» существования проглядывают его волнующая призрачность и магический смысл.

Итак, две судьбы, два лика героя, которые пройдут в дальнейшем через все фильмы Херцога — последнего трагика и мистика немецко­ го кино. Первый герой — воитель; миссионер и мессианец; маньяк, одержимый параноидальной idee fix. У него есть несколько жизненных прототипов. Это горнолыжник Штайнер — герой документальной ленты «Великий экстаз резчика по дереву Штайнера» (1974). Это аль­ пинист Месснер, поставивший себе цель покорить все «восьмитысяч­ ники» мира (ему посвящена «Гашербрум — сияющая гора», 1984). Это, наконец, актер Клаус Кински, исполнитель роли Агирре и еще че­ тырех других в картинах Херцога. Кински с его неподражаемым взгля­ дом, одновременно отрешенным и пронзительным; с его д и к и м и приступами буйства, которые достали даже не менее крутого Херцога и привели в итоге к их разрыву; с его эротическими маниями и не­ обузданной половой жизнью, которые, как он сам признавался неза­ долго до смерти, стали причиной физического истощения.

Херцоговский герой номер два — ю р о д и в ы й , пророк, б о ж е с т ­ венный безумец, пытающийся выразить самого себя и свое одино ­ чество. И он тоже имеет свои идеальные воплощения. Это слабоум­ ный уличный музыкант - попрошайка, к о т о р о г о Херцог встретил на рыночной площади одного из перуанских городов и которого окру­ жающие называли «омбресито» — «человечек». Режиссер пытался вовлечь его в съемочную э к с п е д и ц и ю «Агирре», но тот был убеж­ ден, что если он перестанет играть на флейте и барабанить на жес ­ тянке, люди окрест умрут.

Отверженный, аутсайдер, абориген, пария. Уродец, карлик, даже вампир. Бруно С, сыгравший Каспара Хаузера и позднее Строшека («Строшек»,1977), выбитого из жизни алкаша, окончательно добитого эмиграцией и погоней за «американской мечтой». Сам Бруно С. — аноним, в детстве лишившийся речи вследствие материнских побоев, прошедший через тюрьму и психушку, так и не сумевший перебороть страх перед женщинами и обретший некий социальный статус лишь благодаря Херцогу как Неизвестный солдат кинематографа.

280