Голд Д.
Психология и география: Основы поведенческой географии
Часть третья Постижение пространства
Глава 7 Представление о городе
Что такое город, скажет всякий, кроме урбаниста.
Г. Майнер. Город в современной Африке
Как уже отмечалось, городская среда [1] находилась в центре многих пионерных исследований, выполненных в русле формирующейся поведенческой географии. Это явилось следствием обострения проблем городского развития, а также того простого факта, что в наше время города действительно стали ареной повседневной жизнедеятельности большинства людей. В этой главе будут проанализированы основные выводы научных исследований, посвященных изучению характера и структуры умозрительных схем города, однако перед этим мы рассмотрим некоторые более общие проблемы, имеющие отношение к нашей теме. Город и обусловленный им образ жизни всегда оценивались неоднозначно. Во все века находились люди, свято верившие в то, что проживание в городе, вне всяких сомнений, является благом или по крайней мере предоставляет максимум возможностей для всестороннего развития способностей человека, тогда как другие относились ко всему, что связано с городом, с глубочайшим подозрением. Сам факт тяготения к одной из указанных точек зрения того или иного исследователя имеет большое значение, поскольку это влияет на сам подход к изучению городских проблем и сильно сказывается на характере получаемых результатов. Следовательно, нашей первой задачей будет рассмотрение этих точек зрения, а также тех оснований, на которые они опираются.
Отношения к городу
' В разное время и в разных культурных традициях городской образ жизни оценивался по-разному. Для философов Древней Греции город-государство (полис) являлся олицетворением цивилизации; эту же точку зрения, правда в несколько модифицированном виде, твердо разделяли в Древнем Риме./Напротив, иудейско-христианская традиция, если судить о ней по библейским текстам, предстает по преимуществу антиурбанизационной. Строитель первого города, Каин, оказался братоубийцей. Ирод, основатель нескольких великих городов, принадлежал к «проклятому роду» Хама. Содом и Гоморра, города срама, были сожжены огнем Господним и серой за греховность их жителей (Бытие, 4, 10, 18). Новый завет, отражающий ценности людей, ориентированных на некоторые древнеримские идеалы, проникнут духом антиурбанизма в меньшей степени, чем Ветхий завет. Тем не менее, несмотря на то что Новый завет достигает своей кульминации в обещании устами Иоанна Богослова святого города, «нисходящего с неба от Бога моего», он все же содержит образ городской жизни, полной греха и разврата (напр., Матфей, 11).
/Позитивные и негативные оценки городской жизни, когда вместе с выражением восторгов по поводу цивилизаторской миссии городов звучали проклятья царящей в них порочной жизни, сосуществовали на протяжении многих веков вплоть до конца XVIII в. С наступлением эпохи первой промышленной революции чаша весов стала явно склоняться в сторону
111
негативных оценок. Лондон, который еще в 30-е гг. XVII в. был назван Вольтером «соперником Афин», в 1785 г. был уподоблен печально известному древнему Вавилону английским протестантским поэтом Купером в поэме «Урок». В той же поэме находим афоризм, долгое время характеризовавший отношение к городу: «Бог создал землю, человек создал город».
Эта мысль четко обозначила предмет споров. Город и сельская местность воспринимались полными антиподами. Город вызывал подозрения, поскольку обрекал людей на неестественное существование, что не могло, как полагали, сулить ничего хорошего. (Появление подобных опасений легко объяснимо. В то время как в XIX в. население Великобритании (без Ирландии) утроилось, численность жителей Лондона увеличилась с 1,1 млн. человек в 1801 г. до 6,6 млн. в 1901 г. По подсчетам некоторых авторов, в 1801 г. 21,3% всех англичан проживало в городах с населением более 20 тыс. человек, а 1891 г. этот показатель достиг уровня в 61,7% (Coleman, 1973). Таким образом, XIX в. стал временем гигантских изменений в численности и характере распределения жителей Великобритании./До начала эпохи индустриализации подавляющее большинство людей жило на земле: на хуторах, в деревнях или в маленьких фермерских городках. Несмотря на ужасающие картины деревенского запустения; которыми изобиловали такие работы, как, например, книга Коббета «Сельские дороги» или доклады Комиссии по законам о бедности^ считалось, что сельская жизнь является основой благополучного существования, опирающегося на добродетельные ценности семьи и общины. Считалось также, что жизнь в деревне обеспечивает близость к природе, а значит, к Богу, следовательно, способствует достижению морального и духовного здоровья. Идиллические образы деревни противостояли восприятию городов и поселков, чьи сумрачные замкнутые пространства, скученность и толчея, шум и грязь делали их местами, знакомство с которыми было нежелательным. Современники, наблюдая этот беспрецедентный «урбанистический взрыв», которого почти никто не ожидал, приходили к твердому убеждению, что нагрузки, испытываемые человеком в городе, неизбежно приведут к снижению уровня жизни. /
/Эта негативная оценка городской жизни стала преобладающей в работах европейских (Schorske, 1963; Colman, 1973; Clayre, 1977) и североамериканских авторов (White, White, 1962; Hadden, Barton, 1973). Вывод был одинаков, хотя в Европе он базировался на негативных последствиях индустриализации, а в Северной Америке основывался скорее на вере в высокую ценность и значимость замкнутого и самодостаточного образа жизни простой фермерской семьи со Среднего Запада. Сложилось единое мнение, что город извращает фундаментальные ценности и обрекает людей на тяжкую жизнь, полную страданий и перегрузок.
В то же самое время стали слышны немногочисленные, но громкие голоса тех, по мнению которых город обладает рядом неотъемлемых особенностей, чрезвычайно благоприятных для развития человека. Так, классик англоязычной литературы Генри Джеймс, глубоко потрясенный условиями жизни в Нью-Йорке, все же описал исторические города Европы в стиле, насыщенном ложной патетикой. Его брат, знаменитый философ Уильям Джеймс, напротив, некоторое время жил в Нью-Йорке в 1907 году и пришел к убеждению, что крупный город предоставляет такие возможности человеческого роста, которых нет ни в какой деревне. Возможно, наиболее полное выражение проурбанистских идей содержат стихи Уолта Уитмена. Влияние этих идей особенно заметно в следующем отрывке из его стихотворения «На Бруклинском перевозе»:
В рост города!
Сгоняйте товарняков составы, витрин умножьте краски,
И бурных и обильных вбирайте воды рек,
Пространства расширяйте, которых вдохновенность сравнить, пожалуй, не с чем,
И земли городские собою осеняйте, которые, уж точно, нетленнее всего.
Мы вас не понимаем, мы просто любим вас, пределы совершенства несущие для нас.
Великие и малые кварталы и зданья, для вечности вы созданы,
И именно здесь, а не где-то в тиши, находится место для нашей души.
(цит. по: Raban, 1974.)
Проурбанистские взгляды принимают в наши дни самые разнообразные формы. Ганс (Gans, 1962) и Якобе (Jacobs, 1962) среди преимуществ, которыми обладает хорошо налаженная, установившаяся городская соседская община, называют мягкий психологический климат, сплоченность ее членов, гуманистичность и богатство ее культурной жизни. Они считают такие общины уникальным продуктом развития городских сообществ, имеющим самодовлеющую ценность и ярко расцвечивающим жизнь города, несмотря на то что люди, которые оценивают лишь их материальную среду, нередко называют ее «трущобами», что вызывает обычно весьма негативные ассоциации. Среди сторонников городского образа жизни находятся и ученые, утверждающие в своих работах, что повышенные нагрузки города на человека не обязательно ведут к стрессу и развитию патологии (см., напр.: Rapoport, Kantor, 1967; Rapoport, Hawkes, 1970). Отталкиваясь от теории мотиваций, согласно которой человек нередко стремится к сильным ощущениям, они заявляют, что именно городская среда предоставляет своим обитателям возможность таковых. Среда, лишенная всех мыслимых источников «стресса», вполне может показаться однообразной или просто лишенной ценности для сенсорного восприятия.
О существовании у человека априорного отношения к городу, которое оказывает сильное влияние на результаты исследований, а в более широком смысле и на выбор самих изучаемых проблем, сказано, видимо, уже вполне достаточно. Ученый, занятый, скажем, исследованием преступности в центральных районах города, скорее всего, нарисует совсем иную картину городской жизни, чем тот, интересы которого сфокусированы на изучении социальных взаимоотношений в окраинных этнических районах. Более того, каждый человек, занятый таким исследованием, из-за специфики его профессиональных пристрастий будет руководствоваться своей собственной, сложившейся у него картиной данного города. При этом, какими бы глубокими специальными знаниями ни обладал тот или иной автор, изучающий города, ни один из них не может знать всего, хотя сколько споров бушует в научной литературе, участники которых отстаивают свою правоту, исходя из априорных поверхностных обобщений или неосознанных частностей.