Документ Microsoft Office Word

Базаров воспринимает эту силу как пришедшую извне, чужую и враждебную – «что в нем происходило», «что-то в него вселилось», «точно бес его дразнил». Писатель не согласен с героем: любовь хоть и чувство ирреальное, но в человеке разворачивает свои возможности – то, что до времени скрывалось, дремало в душе. И уж тем более не враждебная сила, раз может подарить все богатства мира. Прежде Базаров был равнодушен к природе. Но вот он остается наедине с любимой. Анна Сергеевна просит растворить окно в сад – «оно разом со стуком распахнулось». Что же предстает герою (впервые)? «Темная, мягкая ночь глянула в комнату с своим почти черным небом, слабо шумевшими деревьями и свежим запахом вольного чистого воздуха». Время идет, а магическое обаяние природы не уменьшается: «…Сквозь изредка колыхавшуюся стору вливалась раздражительная свежесть ночи, слышалось ее таинственное шептание…» Любовь обостряет не только зрение, но и слух. Среди волшебной ночи «звуки фортепьяно долетели до них из гостиной».

Главное, у Базарова начинает меняться взгляд на мир и людей, недавно с такой убежденностью высказанный. Каждый человек, «что дерево в лесу», заниматься им бесполезно и скучно. Общение с Одинцовой, «странным существом», противоречивой, чарующей, – приводит к поразительному итогу: «Может быть <…>, точно, всякий человек – загадка». Базаров, натура, не признававшая над собой никакой власти, убежденная, что самостоятельно строит свое будущее (и не только свое) – вдруг начинает допускать присутствие в мире посторонних, от него не зависящих сил: «…Что за охота говорить и думать о будущем, которое большею частью не от нас зависит?»

Что же Анна Сергеевна? Действительно, «странное существо». В облике своей героини автор подчеркивает холодную безмятежность, что-то сродни Снежной Королеве: «Ее прекрасные глаза светились вниманием, но вниманием безмятежным», «…И заснула, вся чистая и холодная, в чистом и душистом белье». Но в зеркале Одинцова видит себя другой, полной жизни и опасных страстей, «…с таинственною улыбкой на полузакрытых, полураскрытых глазах и губах, казалось, говорила ей в этот миг что-то такое, от чего она сама смутилась…». Вполне дерзким, вызывающим жестом явилось то, как она «с нерешительною, но хорошею улыбкой» пригласила накануне встреченных молодых людей погостить у себя в Никольском. Нам трудно себе представить всю смелость этого поступка, который наверняка поднял новую волну сплетен вокруг ее имени. Недаром ее тетка, княжна, выражает нескрываемое неудовольствие во все время пребывания молодых гостей: «Княжна, по обыкновению <…>, выразила на лице своем удивление, точно затевалось нечто неприличное…» Эта злая, отталкивающая старуха не случайно сопровождает героиню на всем протяжении любовного сюжета: своего рода живой компас, показывающий, насколько та уклонилась от предписанных светским этикетом правил.

Анна Сергеевна не кокетничает, когда говорит о себе, что многое пережила. Наряду с холодностью в ней скрыта наследственная авантюрная жилка. Ведь она была любимой дочерью «известного афериста и игрока». Ее отец поставил все на карту и в конце жизни разорился, оставив Анну с маленькой сестрой на руках. Общественное мнение считало невозможным самостоятельную жизнь незамужней девушки. Анне пришлось приличия ради «выписать» тетку-княжну и терпеть выходки надменной самовлюбленной старухи. Существование в глуши обрекало ее на участь старой девы, второго варианта княжны. В отличие от нее, Анна любила сестру, и готова была отдать всю привязанность маленькой Кате. «Но судьба судила ей другое», – многозначительно замечает писатель. «Судьбу» в немалой степени предопределила ее пленительная красота. Автор не говорит, что сыграло решающую роль – страх пред бедностью или желание быть самостоятельной, – но девушка согласилась на брак с «пухлым, тяжелым, кислым» Одинцовым. Замужество, а затем обеспеченное вдовство вернуло ее на прежнюю ступень социальной лестницы, но не смогло воскресить прежнего отношения к жизни. Пережитое низвело жажду приключений на уровень неясных мечтаний. Оно заставило ценить комфорт и ту независимость, которую он представляет.

На протяжении всех эпизодов в Никольском для читателя остается тайной, питает ли Одинцова к гостю какие-то чувства? Или в ней говорит «сознание уходящей жизни», «желание новизны», опасное стремление «дойти до известной черты»? Она словно балансирует на пороге своего ледяного дворца, вся во власти «смутных», ей самой непонятных переживаний. Порою кажется, что ледяная маска вот-вот спадет с нее. Особенно после первого свидания, когда Анна Сергеевна, «внезапно, порывисто поднявшись с кресла, направилась быстрыми шагами к двери, как бы желая вернуть Базарова». И только появление свидетеля, горничной, остановило ее порыв.

Снова звучит мысль, высказанная в «Рудине». Показатель незаурядной натуры – способность понять одну- единственную женщину. В отличие от романтически-возвышенного Рудина, парящего в облаках, материалист Базаров не хочет, скорее, боится понять. Базаров довольствуется простым социальным объяснением. Одинцова – аристократка, скучающая барыня. Если она от чего страдает – от скуки, да от светских сплетен. На первом свидании Одинцова признается, что «очень несчастлива». «Отчего? – изумляется Базаров. – Неужели вы можете придавать <…> значение дрянным сплетням?» «Одинцова нахмурилась. Ей стало досадно, что он так ее понял». Весь во власти чувств, Базаров, однако, полностью отвергает возможность подобного в ее душе: «Ты кокетничаешь <…>, ты скучаешь и дразнишь меня от нечего делать, а мне...» Наконец он изрекает окончательный и страшный приговор, навсегда возвращающий Анну Сергеевну в ее ледяное одиночество: «Вам хочется полюбить, а полюбить вы не можете». Настойчивые уверения Базарова возымели свое действие. «Нет, – решила она наконец <…>, – спокойствие все-таки лучше всего на свете».

При последнем свидании Анну Сергеевну, кроме того, испугала злоба, с какой Базаров заговорил о своем чувстве. «…Это страсть в нем билась», – объясняет автор, отходя от принципа невмешательства во внутренний мир персонажей. Но теперь это вторжение необходимо: настолько непривычно для нас, что происходит в душе Базарова: «Не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания <…>, сильная тяжелая – страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей». Любовь поднимает со дна души не одни светлые чувства. Но и то врожденное, о чем Катя проницательно замечает: «Он хищный, а мы с вами ручные». «Дают себя знать инстинкты сильного зверя, для которого все встреченное на пути либо угроза, либо добыча, либо препятствие».

Базаров уже знает, какого взгляда на любовь придерживается Одинцова: «По-моему, или все, или ничего. Жизнь за жизнь. Взял мою, отдай свою, и тогда уже без сожаления и без возврата». «Это условие справедливое, Анна Сергеевна», – подхватывает он. Но Анна Сергеевна готова на это при гарантии полного к ее личности уважения – «как же собою не дорожить?» Для Базарова же любовь – полное подчинение его воле. При этом он сам уклоняется от вопроса о том, способен ли пожертвовать собой – «не знаю, хвастаться не хочу». Но именно такая страсть – самолюбивая, без желания счастья любимому существу, без самоотвержения – по мысли Тургенева, низводит человека до уровня животного. Недаром он останавливает внимание на «почти зверском лице Базарова». Можем ли мы упрекать Одинцову в холодности, когда эта умная женщина «раза два… посмотрела на его лицо, строгое и желчное, с опущенными глазами, с отпечатком презрительной решимости в каждой черте, и подумала: «Нет…нет..нет». При последнем грубом вопросе о ее чувствах, «глаза Базарова сверкнули на мгновенье из-под темных его бровей». «“Я боюсь этого человека”, – мелькнуло у нее в голове».

Но это не конец их отношений. Каждый этап своей жизни Базаров теперь поверяет встречей с Одинцовой. После краткого пребывания у родителей Базаров и Аркадий катят в город. Ямщик задает поистине судьбоносный вопрос: «направо аль налево?» Реакция Базарова не приводится, но говорится, что внутренне он «вздрогнул»:

– Евгений, – спросил он (Аркадий), – налево? Базаров отвернулся.

– Это что за глупость? – пробормотал он.

Мы знаем, что для Базарова «глупость» является синонимом слов «романтизм», «любовь». Друзья сворачивают к Одинцовой. Ее реакция – надменная, поистине аристократическая, под стать Ласунской в сцене изгнания Рудина. Анна Сергеевна напоминает тетку сменой настроений, капризной брезгливостью – «на меня теперь нашла хандра». Но, во-первых, ее «хандра» аналогична базаровскому ожесточению. Вероятно, она тоже внутри себя болезненно изживает свою любовь. А во-вторых, Одинцова демонстрирует Базарову манеру не стесняемой приличиями свободы поведения, к которой привык он сам. Привык, не желая замечать, что смертельно обижает родителей, Аркадия. Судьба держит перед ним зеркало. Оказывается, бесцеремонность бывает очень обидна. Недаром всю последую дорогу в Марьино Базаров «почти не раскрывал рта и все глядел в сторону <…> с каким-то ожесточенным напряжением».

В.Г. Белинский в своей статье о романе назвал Александра «трижды романтиком – по натуре, воспитанию и обстоятельствам жизни». В понимании Гончарова последние два тезиса (воспитание и обстоятельства) неразрывно связаны. Александра можно назвать баловнем судьбы. «Жизнь от пелен ему улыбалась <…>; нянька все пела ему над колыбелью, что он будет ходить в золоте и не знать горя; профессоры твердили, что он пойдет далеко, а по возвращении его домой ему улыбнулась дочь соседки. <…> О горе, слезах, бедствиях он знал только по слуху, как знают о какой-нибудь заразе, которая <…> глухо где-то таится в народе». Но человека с притязаниями на собственную исключительность рождает не высшая сила, формируют не горькие столкновения с жизнью (как толковала романтическая литература). Его личность творит вся атмосфера дворянской усадьбы, в которой он – царь и бог, и десятки людей готовы исполнить любое его желание. Да что люди! Маменька героя, указывая с балкона «какой красотой Бог одел поля наши», не преминула заметить, кто владеет всем этим земным великолепием: «И ведь это все твое, милый сынок: я только твоя приказчица… Вон твои коровки и лошадки пасутся. Здесь ты один всему господин…»

Незаурядная личность с особым жизненным предназначением, которая вправе презирать низкую толпу – таким предстает романтический герой на страницах книг. Самолюбие Александра, как подобает романтическому сверхгерою, поистине грандиозно. «Он мечтал о колоссальной страсти, которая не знает никаких преград и свершает громкие подвиги. <…> Мечтал он и о пользе, которую принесет отечеству. Всего же больше он мечтал о славе писателя». Белинский иронически оценивал такого рода скороспелых гениев: «<…> Манит их военная слава, им очень бы хотелось в Наполеоны, но только не иначе, как на таком условии, чтоб им на первый случай дали <…> хоть небольшую, хоть стотысячную армию, чтоб они сейчас же могли начать блестящий ряд побед своих. Манит их и гражданская слава, но не иначе, как на таком условии, чтоб им прямо махнуть в министры». Критик подводит суровый итог: «Им и в голову не приходит, что кто считает себя равно способным ко всем поприщам славы, тот не способен ни к какому».

Сам писатель не настроен по отношению к своему юному герою так скептически. Исследуя «натуру», природные качества героя, Гончаров склонен взять его под защиту: «Александр был избалован, но не испорчен домашнею жизнью. Природа так хорошо создала его, что любовь матери и поклонение окружающих подействовали только на добрые его стороны…» Романтические мечты молодого Адуева, по крайней мере, теоретически подготовлены годами учебы: «Он прилежно и многому учился. В аттестате его сказано было, что он знает с дюжину наук да с полдюжины древних и новых языков. <…> Стихи его удивляли товарищей». «Я знаю богословие, гражданское, уголовное, естественное и народное права, дипломацию, политическую экономию, философию, эстетику, археологию…» – заявляет он дядюшке. Даже преувеличенная самооценка его героя представляется автору не такой уж большой бедой, «…ведь самолюбие само по себе только форма; все будет зависеть от материала, который вольешь в нее».

Итак, с первых страниц проявляет себя фундаментальный закон творчества Гончарова – его художественная объективность. Описав характер Александра, Гончаров сразу указал сильные и слабые его стороны. Писатель не предупреждает заранее, сбудутся или нет его мечты. Перед нами личность симпатичная, притягивающая самые теплые чувства. Однако писатель нигде прямо об этом не говорит. Он лишь дает это понять, рисуя отношение к Александру окружающих – не одной маменьки и дворни, но и Софьи и ее матери. Особенно запоминается поведение Поспелова – друга, который «из дому нарочно скакал целые сутки», чтобы в последний раз обнять и проводить товарища. Желание привлечь к своему герою сочувствие публики ощутимо для любого читателя. Вот как, например, размышляет ученица 10-го класса в сочинении на тему «Идеалы и жизненные пути героев романа "Обыкновенная история": «В самом начале безусловно симпатизируешь Александру – молодому человеку, образованному и воспитанному, полному чистых романтических мечтаний и стремлений. Провожая его вместе с его матерью в Петербург, хочется пожелать ему, чтобы ему сопутствовала удача».

Героини Гончарова. Еще Белинский заметил, что «к особенностям его (Гончарова) таланта принадлежит необыкновенное мастерство рисовать женские характеры. Он никогда не повторяет себя, ни одна его женщина не напоминает собою другой, и все, как портреты, превосходны». Русские писатели ценили в своих героинях не внешнюю красоту. В эпилоге романа писатель восклицает: «Нет, не пластической красоты надо искать в северных красавицах: они – не статуи. <…> Нашим женщинам дана в удел другая, высшая красота. Для резца неуловим этот блеск мысли в чертах лиц их, это борьба воли со страстью, игра не высказываемых языком движений души с бесчисленными, тонкими оттенками лукавства, мнимого простодушия, гнева и доброты, затаенных радостей и страданий… Трем этапам духовной деградации Александра соответствуют три его любовные истории – с Наденькой Любецкой, Юлией Тафаевой и Лизой.

История первая. Любовь и разочарование. О Наденьке, единственной дочери важной недалекой барыни, Гончаров предупреждает нас, что «…Наденька пользовалась полною свободою, распоряжалась и собою, и маменькою, и своим временем, и занятиями, как хотела. Впрочем, она была добрая и нежная дочь, нельзя сказать – послушная, потому только, что не она, а мать слушалась ее…».

Нам может показаться само собой разумеющимся, что взрослая девушка живет своим умом. Имеет свою внутреннюю жизнь, свои секреты, решает собственную судьбу. Однако в XIX веке общественное мнение поощряло тех барышень, которые ни в чем не противоречили воле маменьки. Во всех сословиях большинство составляли девушки вроде Софьи, деревенской любви Александра, у которой «все выражение лица <…> говорило: «Я буду любить просто, без затей, буду ходить за мужем, как нянька, слушаться его во всем и никогда не казаться умнее его; да и как можно быть умнее мужа? Это грех!»

Наденька настолько умна, чтобы скрывать свою необычную самостоятельность и прилежно играть роль благовоспитанной барышни. Зато переходы от свободных проказ к официальной предписанности поведения, эта прелестная шаловливость составляет главное ее очарование. Вспомним ее реакцию на дерзкий поцелуй Александра: «…Когда Александр прильнул губами к ее губам, она отвечала на поцелуй, хотя слабо, чуть внятно». Но тотчас же, словно услышав осуждение «строгих маменек» воскликнула: «“Что это такое? Вы забылись!.. Я маменьке скажу!” Александр упал с облаков».

Лизавета Александровна – жена и тетушка. К началу второй части расстановка персонажей и наше к ним отношение постепенно меняются. Причиной становится появление новой героини – молодой жены Петра Адуева, Лизаветы Александровны. Сочетая в своей натуре житейскую опытность и духовную тонкость, она становится олицетворением своего рода «золотой середины». Героиня смягчает противоречия племянника и дяди. «Она была свидетельницею двух страшных крайностей – в племяннике и муже. Один восторжен до сумасбродства, другой – ледян до ожесточения».

Обаятельная в своем сочувствии, тонкая, по-женски душевная, Лизавета Александровна готова помочь, поддержать каждого из близких ей людей. Появление ее в романе в заключительной главе первой части знаменует приход новой духовной силы, необходимой в тех случаях, когда даже житейский ум дядюшки вынужден капитулировать. Она становится спасительницей в сложных жизненных ситуациях, таких, как разрыв племянника с девушкой:

– Что мне делать с Александром? – сказал он жене, <…> я совсем измучился с ним… Я уж немало убеждал его.

– Только убеждал?

– И убедил: он согласился со мной <…>. Я не виноват, я сделал все, чтоб утешить его.

– Что ж ты сделал?

– Мало ли? (Оправдывается Петр Иваныч). И говорил битый час <…>, даже в горле пересохло <…>, всю теорию любви точно на ладони так и выложил, и денег предлагал <…> и ужином – и вином старался…

– А он все плачет?

Да, в жизни человека есть моменты, когда нужно просто выслушать, пожалеть, утешить. Строгая мужская логика мало чем может помочь. Здесь как никогда требуется любящая душевность женщины.

аким образом следует вести себя, чтобы не допустить измены любимой девушки и как устранить соперника? Такой вопрос встает перед Александром после измены Наденьки. Молодой человек стоит на позициях вечной любви и абсолютной преданности. Свое чувство он готов отстаивать всеми средствами, вплоть до смертельной схватки: «…Я не уступлю без спора… Смерть решит, кому из нас владеть Наденькой. Я истреблю этого пошлого волокиту! Не жить ему, не наслаждаться похищенным сокровищем… Я сотру его с лица земли!..» Дядюшка, не отрицая подобной цели, предлагает «другое орудие»:

– Какая же дуэль с графом? – с нетерпением спросил Александр.

– А вот какая: не надо было допускать их сближаться до короткости, а расстроивать искусно, как будто ненарочно, их свидания с глазу на глаз, быть всюду вместе…, а между тем тихомолком вызывать, в глазах ее, соперника на бой, и тут-то снарядить и двинуть вперед все силы своего ума, устроить главную батарею из остроумия, хитрости <…>, открывать и поражать слабые стороны соперника так, как будто нечаянно, без умысла, с добродушием, даже нехотя <…>, и мало-помалу снять с него эту драпировку, в которой молодой человек рисуется перед красавицей. <…> Показать, что новый герой… так себе… и только для нее надел праздничный наряд… Но все это делать с хладнокровием, с терпеньем, с уменьем – вот настоящая дуэль в нашем веке!

Нет слов: совет рассудочен, подсказан умом и знанием жизни. В нем чувствуется уважение к житейской ловкости и хитрости («хитрость – это одна сторона ума; презренного тут ничего нет»). Петр Иваныч притязает на знание механизма человеческого сердца («С сердцем напрямик действовать нельзя. Это мудреный инструмент…»). Однако по-своему убедительны возражения Александра. Как может управлять своим поведением страстно влюбленный человек? «Притворяться, рассчитывать! Когда, при взгляде на нее, у меня занимался дух и колени дрожали…» Насколько нравственны подобные средства удержать любовь? «Презренные хитрости! прибегать к лукавству, чтоб овладеть сердцем женщины! Наконец, даже если удастся твой план, «разве лестна и прочна любовь, внушенная хитростью?..» Юный герой Гончарова угадывает, к чему может привести следование дядюшкиной программе, если пойти до конца. Может возникнуть искушение силою ума и вовсе подчинить себе волю девушки, «…сделать ее куклой ли безмолвной рабой мужа!.. обманом приковать к себе ум, сердце, волю женщины – и утешаться, гордиться этим… это счастье!»

И так по любому обсуждаемому вопросу, с логической точностью и человеческой убедительностью выстраивается весь спектр тезисов и антитез, аргументов и контраргументов. Конечно, каждый читатель мысленно решает, какая из точек зрения ему ближе. Но главное для Гончарова не это. Значение полемических сцен романа первым понял Л.Н. Толстой. Не тот Толстой, каким мы привыкли его представлять – почтенным старцем-писателем с седою бородой. Тогда жил никому еще не известный юноша девятнадцати лет, и была девушка, которая очень ему нравилась, Валерия Арсеньева. Ей он и посоветовал в письме: «Прочтите эту прелесть ("Обыкновенную историю"). Вот где учиться жить. Видишь различные взгляды на жизнь, на любовь, с которыми не можешь ни с одним согласиться, но зато свой собственный становится умнее, яснее».

Для Петра Адуева этот спор не менее важен, чем для его племянника. Как же так? Ведь в их спорах активной наступательной стороной является Александр. А дядюшка то отнекивается, то дремлет, то, уступая просьбам жены, нехотя втягивается в разговор. Даже имя возлюбленной Александра он путает девять (!) раз в течение одного разговора, называя ее то Марьей, то Софьей, то Катенькой, то Варенькой, приписывая ей «бородавку на носу». Но именно это преувеличенное равнодушие заставляет внимательного читателя увидеть здесь серьезный умысел. В том же разговоре практический Адуев сумел ловко оконфузить романтического племянника, напомнив ему о прежней возлюбленной, оставленной и забытой:

– Ее зовут Надеждой.

– Надежда? А какая же Софья?

– Софья… это в деревне, – сказал Александр нехотя.

Поначалу читатель склоняется больше на сторону дяди. Среди пылких слов и грандиозных страстей легко забыть о той повседневной заботе, которая и есть признак истинной привязанности. К примеру, Петр Иваныч вопрошает:

– Ну, скажи, любишь ли ты свою мать?..

– Какой вопрос? – сказал он, – кого после этого любить мне? Я ее обожаю, я отдал бы за нее жизнь…

– Хорошо… Скажи, давно ли ты писал к ней?..

– Недели… три, – пробормотал он. (Александр)

– Нет: четыре месяца! Как прикажешь назвать такой поступок?..

Мы не можем не согласиться со строками продиктованного им за племянника письма: «Дядя любит заниматься делом, что советует и мне <…>: мы принадлежим к обществу, говорит он, которое нуждается в нас…». Но вот вопрос – во имя чего неустанно трудится старший Адуев?

Выписав все реплики Петра Иваныча, легко выделить в них одно, постоянно звучащее и ключевое для него понятие. Слово это – деятельность. При первой же встрече с племянником заботливый дядюшка счел нужным оговорить: «Да! матушка просила снабжать тебя деньгами. <…> Да чтоб не прибегать к этой крайности, я тебе поскорее найду место». Причина, по которой он «день ото дня становился довольнее своим племянником», в первую очередь та, что молодой родственник «не сел мне на шею». Сознательная необходимость труда, к которой он пытается приучить и Александра, вызывает симпатию. Дядя способен работать днем и ночью, когда у его племянника слипаются глаза. В разговоре о службе, а особенно о заводе, чувствуется искренняя заинтересованность. Петра Иваныча всерьез увлекает задача сделать наш фарфор не хуже иностранного. Но зачем все это ему? Для какой цели он предлагает работать племяннику? «Чтоб ты мог доставать деньги». Так деньги становятся символом, сквозной деталью, которая проходит через весь роман. Петр Иваныч (сам!) предлагает их племяннику взаймы при каждой встрече. Александр же неизменно отказывается, интуитивно ощущая, что взять – значит признать свою капитуляцию и правоту взглядов Петра Иваныча.

Попытаемся из его речи понять истоки мировоззрения Петра Адуева, непостижимой привязанности к деньгам. Перед встречей с племянником Адуев «…вспомнил, как семнадцать лет назад покойный брат и та же Анна Павловна отправляли его самого. Они, конечно, не могли ничего сделать для него в Петербурге, он сам нашел себе дорогу». Надо полагать, ему карьера далась нелегко. Мы можем об этом судить по реакции на первые служебные успехи Александра. «Нет! Я не так начал! – сказал он, сдвинув немного брови», «целый год без жалованья служил». Настолько одиноко и трудно приходилось провинциальному юноше, что, как он сам признается, находился подчас на грани отчаяния: «Не говори этого, – серьезно заметил Петр Иваныч, – ты молод – проклянешь, а не благословишь судьбу! Я, бывало, не раз проклинал – я!» Обратив внимание на эти будто случайные признания, мы понимаем, почему Петр Адуев так привязан к материальным благам – видно, дорогой ценой они ему достались. Наверное, поэтому и разочарования племянника кажутся ему блажью легкомысленного баловня судьбы.

Деньги – идол не одного Петра Ивановича. В современном обществе погоня за богатством захватила всех – от низших слоев до высших. Гончаров показывает нам это в небольшом и не имеющем, на первый взгляд, связи с основным сюжетом эпизоде. Пережив личную драму, Александр плачет на лестнице своего дома. Рыдания слышат дворник и его жена и сразу «догадываются» о том, что могло так расстроить молодого человека: «Почем знать, может, обронил что-нибудь – деньги <…>. И долго еще ползали они по полу, ища потерянных денег.

– Нету, нету! – сказал, наконец, дворник со вздохом…

Деревня и Петербург. Два мира, два мировоззрения. Развитие действия построено на принципах контраста.

Контраст распространяется и на персонажей. Не по возрасту только, а как личности разных взглядов на жизнь противопоставлены два главных героя – Александр и его петербургский дядюшка Петр Иваныч. «…Мы знакомимся с его дядей Петром Ивановичем Адуевым. Он производит приятное впечатление образованного, делового, уверенного в себе человека. Рядом с ним Александр со своими романтическим мечтами выглядит немного комично. Его порывы в сцене знакомства прижать дорогого дядюшку к груди и поцеловать вызывают улыбку, улыбку сочувствия», – пишет десятиклассница.

Восторженному стремлению юноши увидеть обожаемого дядю противостоит деликатная, но твердая «оборона» дядюшки. Старший родственник считает себя вправе не впускать незнакомого племянника в свой внутренний мир. Впрочем, в квартиру – тоже. Поначалу он приказывает слуге объявить о своем отъезде: «Скажи этому господину, что я <…> уехал на завод и ворочусь через три месяца». И лишь затем, взвесив в уме все «за» и «против», «разложив на посылки этот случай», осознавая меру ответственности за племянника, принимает Александра. «Жизни сердцем» противопоставлена «жизнь головой».

Деревня и провинциальный городок составляют антитезу Петербургу. Эта резкая противоположность мгновенно бросается в глаза Александру, как только он выходит прогуляться на улицы столицы. На него, сообщает автор, «…наводили тоску эти однообразные каменные громады, которые, как колоссальные гробницы, сплошною массою тянутся одна за другою, <…> кажется и мысли и чувства людские также заперты». Трудно сказать, родилось это сравнение в голове повествователя или к такому выводу приходит наблюдательный герой. Далеко отстоит провинциальное радушие от столичной официальной обособленности: «В соседней комнате звенят ложками, стаканами: тут-то бы и пригласить. А его искусными намеками стараются выпроводить… Все назаперти, везде колокольчики: не мизерно ли это? да какие-то холодные, нелюдимые лица».

Строгому порядку большого города противопоставлена патриархальная свобода нравов, накладывающая печать оригинальности на каждое лицо и даже строение. Например, такое, где «на крыше надстройка, приют голубей – купец Изюмин охотник гонять их: для этого он взял да и выстроил голубятню на крыше» и не стесняется там появляться «в колпаке, в халате, с палкой». Однако у деревенской простоты и дружелюбия своя оборотная сторона: «А тишина, а неподвижность, а скука – и на улице, и в людях тот же благодатный застой». Здесь же все полно движения, и каждый человек-индивидуальность может выдвинуться. А может погибнуть, как герой пушкинской поэмы, бедный Евгений. Однако подобный печальный исход пока не приходит в голову Александру, любующемуся знаменитым «Медным всадником»: «Ему стало весело и легко. И суматоха, и толпа – все в глазах его получило другое значение. Замелькали опять надежды; новая жизнь отверзала ему объятия и манила к чему-то неизвестному».