5. Социологические литературные прогнозы

Социологи не меньше формалистов были убеждены, что именно в их руках находятся ключи к познанию не только прошлого и настоящего литературы, но и ее будущего, и считали, что им точно известно, какие стилевые и жанровые формы должныразвиваться в советской литературе, а какиене должны. Так, В.Фриче доказывал, что основным жанром пролетарской литературы непременно должен стать и будет жанр «социалистического производственного романа», поскольку в эпоху «реконструкции» основным образом в литературе становится образ «класса-строителя», и даже предлагал «идеальную схему» этого жанра. Точно так же его ученик И.М.Нусинов в большой работе «Вопросы жанра в пролетарской литературе» с непоколебимой убежденностью заявлял, что в пролетарской литературе основными должны стать жанры: «производственный, бытовой, семейно-бытовой, исторический, интернационально-пролетарский, перспективный и утопический»¹(по сути, он декретировал не жанры, атемы, в соответствии со своей «качественной», т.е. тематической, концепцией жанра). Очерк, по его мнению, будет «вспомогательным жанром». Пролетарская трагедия невозможна и нежелательна, так как «трагедия всегда выражала человеческую немощь»²(тут есть забавная перекличка с платоновским проектом идеального государства и приличествующего ему искусства). Ода в советской литературе могла быть лишь ничтожным эпизодом первых лет ее развития («по самой своей природе она глубоко враждебна и чужда нашей действительности»³). Что касается сатиры, то она займет «третьестепенное место», а юмор, как «литературная категория, чуждая пролетариату» (!), тоже не может «претендовать на особое место». Вывод суров и категоричен: «Пролетариат не создаст классиков сатиры и юмора»⁴.

Антиисторизм методологии особенно отчетливо сказался в решении вопроса о судьбах романа в современную эпоху. Формалисты и социологи в этом вопросе по существу стояли на одних позициях. Теоретические прогнозы об «отмирании» романа упорно распространялись ими на всем протяжении 20-х годов, в том числе и во второй половине этого десятилетия, когда роман не только не «исчезал», но и развивался с новой силой. Так что выводы о гибели романа были связаны прежде всего с сущностью и логикой самих формалистических и социологических концепций, слепая вера в которые заставляла теоретиков не замечать того, что происходило вокруг них и в самой современной литературе. Что бы ни исследовали формалисты: соотношение «больших» и «малых» форм или развитие типов прозаического повествования – приговор роману на данном этапе эволюции у них был неизбежно «смертным». «Мое убеждение, что старая форма, форма личной судьбы, нанизывание на склеенного героя, сейчас ненужная. Большие романы, эпические полотна сейчас никому не нужны»¹, – писал В.Шкловский. «Алексей Максимович, – убеждал он Горького в «Новом Лефе», – вы сами..., несмотря на свою одаренность, сорвались на романе. Ведь и «Дело Артамоновых», и «Клим Самгин» – неудачи»². «Не уживается современный материал с традиционными, почтенными романами»³, – утверждал Ю.Тынянов как теоретик, сам в то же время как прозаик активно работая над историческим романом. Б.Эйхенбаум в 1924 г. писал, что «поставлен под вопрос самый жанр романа»» и что «чередной кругооборот ведет нас сейчас от старых форм романа и новеллы к хронике, к воспоминаниям, к эпизодам, к письмам»⁴, в 1928 он же называл «призрачным» существование современных «эпопей», которые, по его словам, «находят себе выгодный, но не очень лестный приют в экзаменационных программах, а не в истории литературы»⁵, – это в то самое время, когда были опубликованы первые тома «Клима Самгина» и «Тихого Дона».

Социологи же в своих приговорах роману выдвигали «сокрушительный», с их точки зрения, довод о том, что роман – буржуазныйжанр, и потому ему не место в социалистической литературе. Этот тезис был широко распространен в социологическом литературоведении и критике, прямо или косвенно на его основании делались многие выводы и оценки современных романов; он нашел свое место даже в «Литературной энциклопедии», где в статье Г.Н.Поспелова, одного из лучших учеников Переверзева, формулировалась «роковая привязанность» романа к индивидуалистическому самосознанию капитализма, а поскольку капитализм идет к «упадку», то неизбежно разложение и угасание романа; что же касается социализма, то «новая эпоха с новым социальным самосознанием требует и иных жанровых форм»⁶.

Теория отмирания романа нашла свое выражение и в концепции В.М.Фриче. Пропаганда «социалистического производственного романа», с «безгеройностью» а «апсихологизмом» всей его структуры, достаточно красноречиво говорит о том, какая участь была уготована традиционному роману с его «анархическим буржуазным стержнем» – личностью, характером героя.

Мысль об отмирании романа была связана с общим, по существу, довольно пессимистическим, несмотря на бодро-оптимистический тон, взглядом Фриче на судьбы искусства в социалистическом обществе. «Социализм, – по его мнению (это было написано еще в 1917 г. – С.С.), – это прежде всего организация, притом организация в мировом масштабе, это огромное насквозь рационализированное хозяйство, это строжайше математический и статистический учет, сверху донизу проведенный, а это обстоятельство, не отразится ли оно на психике будущего общественного человека в виде его настроенности на математический, точный, рационализированный лад? Социализм – это, далее, общество, где наука будет играть роль несомненно более господствующую, нежели ныне, и этот фактор в свою очередь также должен повлиять на будущую психику преобладанием в ней рассудочно-логического, отвлеченного, кристально-ясного мышления… А в психике, насквозь рационализированной под тройным могучим прессом грандиозно развитой организации, техники и науки, в которой, вероятно, самодержавно будет творить «рацио», много ли места останется для мышления художественными образами или символами, для мышления, которое есть переродившееся религиозное и недоразвившееся научное мышление»¹.

«Производственный роман», пропагандировавшийся Фриче, в данной связи выступает как один их этапов отмирания искусства вообще.

Внешне эта теория, объясняющая гибель искусства доминантным развитием рационального способа мышления, похожа на гегелевскую концепцию, но основа ее другая – то самое вульгарно-социо­логическое «перекидывание приводного ремня с махового колеса фабричной машины прямо на шею писателя»², о котором писал П.Н.Сакулин, т.е. непосредственное, прямое и жесткое связывание форм искусства с характером материального производства.