Детская литература. Под ред. Е.О. Путиловой

171

что под «архивной пылью» будущность его сереет, пропадает... Он попа-

дает в Варшаву, крупнейший культурный центр Пруссии. Здесь Гофман,

не прекращая опостылевшей службы, окунается в мир искусства: руково-

дит филармоническим обществом, дирижирует концертами, читает докла-

ды на музыкальные темы... Когда в Варшаву вошли войска Наполеона и все прусские правительственные учреждения были распущены, Гофман очутился без средств, но зато и без необходимости ходить на службу. Вот тут-то он и предаётся всецело поэзии. Он выпускает сборник под названи-

ем «Фантазии в манере Калло» (1814). Сборник назван в честь француз-

ского художника Жака Калло (1592 - 1635): Гофмана зачаровывали его офорты, на которых легко узнаваемые типы людей соседствуют, а порой сливаются с невероятными существами, словно бы явившимися прямиком из преисподней. Как у Калло, фантазии Гофмана и странны, и страшны, и

смешны. Среди этого причудливого собрания помещена и сказка «Щел-

кунчик и Мышиный король». Именно с этой прекрасной сказки начинается настоящая детская литература.

Гофман сразу же находит удобную для детского чтения форму: весь текст разбит на компактные главки, которые ребёнок может за один раз прослушать перед сном или самостоятельно прочесть, не уставая. Но от-

кладывать книжку не хочется, потому что каждая главка, завершая какую-

то небольшую тему, останавливается в преддверье какой-то новой тайны.

История Щелкунчика начинается с точного указания времени и мес-

та действия. «Двадцать четвёртого декабря детям советника медицины Штальбаума весь день не разрешалось входить в проходную комнату, а уж в смежную с ней гостиную их и совсем не пускали. В спальне, прижавшись друг к другу, сидели в уголке Фриц и Мари. Уже совсем стемнело, и им было очень страшно, потому что в комнату не внесли лампы, как это и по-

лагалось в сочельник».

Деловое, казалось бы, указание на время действия на самом деле сра-

зу же включает читателя в сказочную ситуацию. Двадцать четвёртое де-

172

кабря – сочельник Рождества Христова. В ночь под Рождество всегда свершаются чудеса. В комнату не вносят лампы для того, чтобы свет пер-

вой звезды прорезал тьму и ознаменовал дивный момент рождения боже-

ственного младенца. Герои сказки – восьмилетняя девочка Мари и её брат Фриц – уже достаточно большие, чтобы прекрасно знать о чуде пережи-

ваемой ночи. Это знание не остаётся рассудочным, оно выливается в смут-

ные томительно-прекрасные ощущения: «...им чудилось, будто над ними веют тихие крылья и издалека доносится прекрасная музыка». Откуда это,

издалека? Из Рая, конечно!

Значение места действия, так точно воссозданного Гофманом, не ос-

тавляет сомнений – это модель мира. Тёмная детская, где дети сидят вза-

перти, является как бы миниатюрным воспроизведением нашей земной сферы жизни. Она отграничена от таинственной гостиной проходной ком-

натой. Проходная комната и есть граница меж мирами – нейтральная поло-

са. Ну, а гостиная!.. Конечно же она сверкающее подобие высшего бла-

женного края. «Светлый луч скользнул по стене, тут дети поняли, что мла-

денец Христос отлетел на сияющих облаках к другим счастливым детям. И

в то же мгновение прозвучал тонкий серебряный колокольчик: “Динь-

динь-динь-динь!” Двери распахнулись, и ёлка засияла таким блеском, что дети с громким криком: “Ах, Ах!” – замерли на пороге». Светлый луч звезды возвещает о главном чуде этой ночи: границы меж мирами раскры-

лись, младенец Христос в сопровождении сонма ангелов спускается на землю к другим счастливым детям, а сами дети получили право доступа в райский сад, посреди которого высится древо жизни. Рай – прежде всего царство света. Блаженство сияния после мрака заточения – главное из рай-

ских блаженств. И Гофман не жалеет слов для воспроизведения образа светозарного мира: «Большая ёлка посреди комнаты была увешана золо-

тыми и серебряными яблоками ... Но больше всего украшали чудесное де-

рево сотни маленьких свечек, которые, как звёздочки, сверкали в густой зелени ... Вокруг дерева всё пестрело и сияло». Смоделированный родите-

173

лями для детей рай превосходит все их ожидания. «Не знаю, кому под силу это описать!» – восклицает Гофман.

По замыслу взрослых, более всего должен был восхитить детей глав-

ный подарок – изумительный замок с золотыми башенками, где прохажи-

ваются кавалеры и дамы, а детишки пляшут под музыку. Однако когда Фриц просит крёстного Дроссельмейера, смастерившего эту хитроумную игрушку, заставить обитателей замка двигаться по-другому, выясняется,

что это невозможно: «Механизм сделан раз и навсегда, его не передела-

ешь», – отрезает он. «Неразумные» дети разочаровываются, а взрослые продолжают восхищаться сложностью и отлаженностью устройства ог-

ромной музыкальной шкатулки. И немудрено! Взрослые обожают меха-

низмы, ведь и вся их взрослая жизнь механистична. Она «сделана раз и на-

всегда» и таким образом упорядочена. Очень целесообразно, но для ребён-

ка неприемлемо: ребёнок пока ещё в большей степени природное сущест-

во, свободное, живое13. И вот Фриц отправляется к своим гусарам, которые могут скакать и стрелять «сколько душе угодно», а Мари застывает, увидев

«замечательного» человечка.

Кажется, будто слово «замечательный» вырывается из уст Мари, хо-

тя на самом деле, очарованная, она не произносит не звука. Слово сказано Гофманом, и это самое первое слово, которое относится к Щелкунчику.

Поэт говорит за Мари: в миг потрясения маленькой героини он сливается с ней. Когда же он хочет объективно обрисовать «замечательного человеч-

ка», то признаёт, что тот и нескладен, и несуразен, в общем, довольно уродлив. Но Мари ничего этого не замечает.

13 Возникшая тема – соотношения живого и мёртвого, механического – получит развитие и в творче-

стве самого Гофмана, и в мировой литературе. Всякий раз она будет рассматриваться по-разному. В фантазии «Песочный человек» Гофман представит куда более сложный механизм, чем замечательная музыкальная шкатулка: это будет прекрасная дева Олимпия, которая не только городскими обывателями, но и романтичнейшим юношей будет восприниматься как воплощение идеала жизни и женственности. Но сконструирована-то она будет неким жутким Песочным человеком, едва ли не самим дьяволом. Трагическая эта история – показатель меры ослепления и омертвения нас и нашего бытия. Совершенно по-другому эта тема будет разработана В.Ф.Одоевским в его сказке для детей «Городок в табакерке», где как раз работа механизма, так остроумно придуманного, и будет представлять главный интерес и восхищение: ах, как же всё это ловко устроено!

174

Образы девочки и уродца Щелкунчика, безусловно, возникают как отзвук фольклорного мотива Красавицы и Чудовища. Однако во всех на-

родных сказках Красавица, отправляясь к Чудовищу, приносит себя в жертву. Только много позже она начинает жалеть доброе чудовище. С Ма-

ри же всё иначе: он « полюбился ей с первого взгляда» и кажется ей «ми-

ловидным», «хорошеньким», «красивым». Значит это одно: Мари обладает тем удивительным зрением, которое позволяет ей проникать взглядом в самую глубь явления и постигать его сущность. Пока, разумеется, на ин-

стинктивном уровне. В первый момент встречи она, конечно же, не пони-

мает, что Щелкунчик – заколдованный принц. Но она видит перед собой прекрасное существо с ласковыми глазами, а не жалкого уродца, который и не человек вовсе, а так, щипцы для щёлканья орехов. Взгляд Мари – взгляд ребёнка и прирождённого романтика. Но это ещё не значит, что ка-

ждый ребёнок – романтик. Фриц тут же демонстрирует свою «антироман-

тичность»: он ломает зубы Щелкунчику да ещё и смеётся над его страда-

ниями. Так вновь подтверждается истина: романтический герой – личность и впрямь исключительная, не только среди взрослых, но даже и среди детей.

Именно на обыкновенных людей с их поверхностным зрением и рассчитано было колдовство королевы Мышильды. Во всех народных сказках злые силы стремились отвратить сердца людей от прекрасных принцев и принцесс. Для этого они обращают их красоту в безобразие. Но Мышильда превращает юного Дроссельмейера не просто в уродца, а в ин-

струмент, в механизм, таким образом, вышвыривая его вообще за пределы жизни. Вот уж коварство так коварство! Точный был расчёт! Фриц вот, как и задумывалось, увидел в Щелкунчике только инструмент. И Мари, кото-

рую механизмы тоже не интересовали, должна была от Щелкунчика от-

вернуться. Однако... В этом-то и состоит вся слабость злодеев: не в состоя-

нии они представить себе, что чувствует светлая душа и на что она способна.

Чуть позже, когда Мари, как и положено сказочной героине, ради своего избранника пройдёт через множество жестоких испытаний, Крёст-

175

ный скажет ей: «Ах, милая Мари, тебе дано больше, чем мне и всем нам.

Ты ... – прирождённая принцесса: ты правишь прекрасным, светлым царст-

вом». «Прирождённая принцесса» – такой термин изобретает Гофман. Оз-

начает он – истинная романтическая героиня. Но жребий истинного ро-

мантического героя тяжел: он обречён на одиночество. Будем честны: это не только удел, но и результат свободного выбора.

Как только в жизнь Мари вошёл Щелкунчик, у неё появилось сокро-

вище, которое она тщательно охраняет от чужих взоров. Она строит свой внутренний мир, строит в тишине и в тайне, и сознательно совершает вы-

бор – одиночество. Мари, «сама не зная почему, не решилась признаться» маме в том, что «лежало у неё на сердце». Однако, сделав выбор, она не представляет себе, как он опасен.

Оставшись наедине со Щелкунчиком, она шагнула из уютной дет-

ской в царство добрых и злых чар. Переход из одного мира в другой со-

вершается в определённый сакральный час: часы бьют полночь. И тут рас-

крывается пол, и появляется семиглавый мышиный король со своим вой-

ском. В ночь перед Рождеством, когда все границы разомкнуты, не только ангелы слетают с небес, но и хтонические – подземельные – существа вы-

ползают из тёмных своих нор. Для Мари начинается время испытаний.

Когда утром мама находит девочку на полу в луже крови и без соз-

нания, это страшно. Обморок – подобие смерти. Мари пребывала в нём не-

сколько часов. Это не что иное, как ситуация «едва-не-смерть», которую проходят все герои народных сказок: они умирают, чтобы возродиться в новом качестве. В глубокой древности данная ситуация включалась в се-

рию обрядов, сопровождающих инициацию. Инициация – ритуал, который знаменовал переход человека из одного социального статуса в другой. В

семье, в роде был ребёнок, но теперь его больше нет, он умер, а на его мес-

те появился новый член рода – молодой воин, охотник или взрослая де-

вушка, молодая жена.

176

Вот и Мари, вернувшись к жизни, меняется: она явно взрослеет, ста-

новится гораздо смелей; такая кроткая раньше, она гневно выговаривает Дроссельмейеру: «О крёстный, какой ты гадкий! ... Почему ты не поспе-

шил на помощь Щелкунчику, почему ты не поспешил на помощь мне, гад-

кий крёстный?» Родители в ужасе, но крёстный, оставшись наедине с де-

вочкой, объясняет ей своё невмешательство и её собственную роль – это роль героини: «...много придётся тебе вытерпеть, если ты возьмёшь под свою защиту бедного уродца Щелкунчика! Ведь мышиный король стере-

жёт его на всех путях и дорогах. Знай: не я, а ты, ты одна можешь спасти Щелкунчика». И Мари готовит себя к борьбе, к лишениям. Но то, что в мире грёз сопряжено с такой глубокой серьёзностью, в мире реальном все считают бредом, а затем – ложью. Это её-то, такую правдивую девочку,

объявляют лгуньей! Ей даже запретили вообще упоминать о Щелкунчике.

Девочку окружает тёмная стена непонимания, одиночество превращается в трагический удел:

«Теперь бедняжка Мари не смела и заикнуться о том, что переполняло ей сердце... <…> и вместо того, чтобы играть, как бывало раньше, могла часами сидеть смирно и тихо, уйдя в себя...»

Один лишь крёстный Дроссельмейер понимает Мари и помогает ей понять самоё себя. Для этого он рассказывает ей сказку о принцессе Пер-

липат. Вот кто претендует на роль прирождённой принцессы! Но Перли-

пат, королевская дочь, оказывается истинной виновницей уродства Щел-

кунчика. Раздумывая над её историей, Мари понимает свою миссию: она должна снять чары с заколдованного принца. Никто не говорит ей о том,

как это можно сделать. Никто, кроме её сердца. «Мари сидела около стек-

лянного шкафа и, грезя наяву, глядела на Щелкунчика. И вдруг у неё вы-

рвалось:

– Ах, милый господин Дроссельмейер, если бы вы на самом деле жили, я не отвергла бы вас, как принцесса Перлипат...». Эти-то слова и следовало произнести, и как раз с таким чувством, рвущимся из сердца.

Они и были заклинанием. Раздаётся грохот, Мари падает со стула без соз-

177

нания. Сказка заканчивается свадьбой! Когда Мари приводят в чувства,

мама пеняет ей: «Ну, можно ли падать со стула? Такая большая девочка!»

А девочка и впрямь большая. И не случайно со стула падала и опять созна-

ние теряла. Как должно произойти её внезапное взросление – уже не внут-

реннее, а внешнее? Как Щелкунчик может переродиться в юного и приго-

жего Дроссельмейера, племянника крёстного? Да, через заклинание, а за-

тем через волшебное действие: о земь девочка грянулась – встала уже не-

вестой.

На свадьбе у них плясали двадцать две тысячи нарядных кукол, а уж музыка гремела!.. Музыка прошла через всю сказку. Мы слышали и сереб-

ряный колокольчик, возвестивший о Вифлиемской звезде, и жутковатую песнь часов, и победный гром военного гусарского оркестра Фрица, и

страшную музыку сражений. Но мы не только слышали, мы видели эту сказку о любви и мужестве, видели и нарядных кукол, и пёстрый убор ёл-

ки. И, наконец, золотую карету, запряжённую серебряными лошадьми, в

которой молодой Дроссельмейер увёз свою невесту... Этот праздник музы-

ки, красок, поэзии и мудрости подарил нам великий сказочник Эрнст Тео-

дор Амадей Гофман.

Вопросы и задания

1.Расскажите, что вы знаете о личности Э.Т.А.Гофмана. Какое значение в его жизни имели музыка, изобразительные искусства и само понятие «синтез искусств»?

2.Объясните, какую роль играют в сказке Э.Т.А.Гофмана «Щелкунчик и Мышиный король» точное указание времени и подробное описание места действия.

3.Чем продиктована необходимость использования такого композиционного приёма, как «сказка в сказке»?

4.Что означает для Гофмана и его героев понятие «прирождённая принцесса»?

5.Какую роль в сказке играет крёстный Дроссельмейер и его замечательные поделки?

6.Почему в качестве антигероя Гофман изобразил Мышь?

5.3.В.ГАУФ И ЕГО СКАЗОЧНЫЕ АЛЬМАНАХИ.

Гауфа (1802 – 1827) уже в детстве называли любимцем богов, так та-

лантлив он был, так необычайны были его рассказы, так щедро он ими де-

лился. Сначала восторженными слушательницами были его сёстры. Роди-

тели тоже частенько останавливались послушать, чем так очаровал доче-

178

рей их маленький Вильгельм. Жили они в Штутгарте, столице герцогства Вюртембергского. Эта немецкая земля издавна была богата сказками и песнями. Казалось, от неё самой поднимается таинственный и волшебный дух. Сначала сказки детям рассказывала мама. Она-то и познакомила их с чудесами швабских гор и лесов – с гномами, ростом в три ступни, злато-

кудрыми феями, коварными колдунами... Порой она сама выдумывала сказки. Вильгельм слушал их с жадностью, и в его воображении они нико-

гда не кончались... Его отец был всего-навсего чиновником, но при этом оставался человеком с непокорным свободолюбивым нравом и романтиче-

скими устремлениями. Сын обожал отца, но их дружбе не суждено было длиться: отец умер, едва Вильгельму исполнилось девять лет. Семья пере-

ехала к дедушке, в чьём доме мальчику открылось новое великое чудо – книги. Странствующие рыцари и благородные разбойники владели его во-

ображением. Шекспир, Вальтер Скотт, Гёте и Вольтер стали его кумирами.

Но сказки не ушли в прошлое, он с увлечением читал братьев Гримм,

сборники французских, шотландских, английских сказок и был очарован волшебными историями «Тысячи и одной ночи», которые читал по-

французски. В Германии их переведут в 1823 году, когда Гауф будет уже заканчивать Тюбингенский университет.

Учился он на богословском факультете. Это не мешало ему всем сердцем отдаваться родной швабской поэзии, собирать, обрабатывать на-

родные песни и даже самому сочинять в том же стиле. Его песни студенты распевали во всё горло. В юности он предавался веселью, озорству и серь-

ёзным литературным занятиям. И то и другое легко уживалось в его широ-

кой натуре.

Закончив в 1824 году университет, Гауф принял приглашение барона фон Хюгеля, бывшего некогда офицером наполеоновской армии, и согла-

сился на место гувернёра его детей. В этом доме он, как когда-то в детстве,

выдумывал сказки для своих воспитанников. Импровизации учителя охот-

но слушали и взрослые. В дом Хюгеля гости стали являться из вечера в ве-

179

чер, чтобы узнать продолжение захватившей их истории. По настоянию своих больших и маленьких поклонников, поэт начал свои сказки записы-

вать. В них, как настоящий наставник, он не упускал случая расширить кругозор своих учеников, вложить в их память ценные познания, препо-

дать нравственный урок, но делалось это столь ненавязчиво, что дети, бла-

годарно всё впитывая, сами даже того не замечали. Проводя с ними почти целые дни, Гауф находил возможность предаваться и другим литератур-

ным занятиям. Первый в Германии исторический роман «Лихтенштейн» превратил скромного домашнего учителя в самого известного из молодых немецких писателей. И всё-таки главное его творение – трёхтомное собра-

ние сказок. Первый том – альманах «Караван» – Гауф увидел напечатан-

ным, держал его в руках, пережил гордость отца, увидевшего своё детище.

Но остальные два тома вышли уже после внезапной смерти молодого по-

эта. Позднее их стали издавать одной книгой под общим названием «Книга для сыновей и дочерей образованных сословий». Это уточнение – «для об-

разованных сословий» – вовсе не свидетельствует о какой-то кастовой ог-

раниченности Гауфа. Оно говорит о том, что это книга учителя, который стремится кое-чему научить учеников, а те, в свою очередь, превратив-

шись в образованных людей, не забудут любимых сказок, исполненных занимательности и смысла. Это была книга поэта-романтика. В ней много юмора и много печали. Трёхтомному собранию предшествует предисло-

вие, которое Гауф назвал «Сказка под видом альманаха». В нём раскрыва-

ется причина печали сказочника. Он рассказывает о том, как в «прекрасной зелёной стране» королева Фантазия встречает своих детей, побывавших на земле. Старшая её дочь возвращается с глазами, красными от слёз. Имя её

– Сказка. Гауф, подчёркивает старшинство сказки среди прочих детей Фантазии: Сказка главенствует в романтической поэзии. Но что с того!

Она страдает – люди её разлюбили! «Повсюду, куда я прихожу, меня встречают холодные взгляды; нигде мне не радуются». Эти слова написа-

ны в 1826 году. Главенство романтизма в литературе клонится к закату.

180

Через четыре года властно заявит о своём первенстве реалистическое ис-

кусство. Ну, а в жизни давно уж утвердился прагматичный взгляд на вещи.

Сказка лишь отвлекает от сосредоточенного движения к полезной цели.

Вот откуда печаль сказочника и Сказки. Однако королева смотрит на из-

менившийся мир не столь безнадежно: «Обратись к детям, – советует она,

– вот поистине мои любимцы». Она уверена, что как бы взрослые ни стре-

мились завладеть умом и чувствами ребёнка, он остаётся прирождённым романтиком. Это открыл Гофман, и Гауф – учитель, знающий детей не в теории, верит в это, несмотря на удручающе раннее взросление и стари-

ковскую рассудочность некоторых детей нового поколения. Так может, всё же следует попытаться?! И вот Сказка, замаскированная под Альманах,

пробирается к людям.

Бедная Сказка! В эпоху Шарля Перро ей приходилось маскироваться под поучительный жанр басни, теперь вот – под Альманах, некое взрослое информационное издание. Ну, что ж! Под пером Гауфа она и впрямь ста-

новится информативной, сообщая детям множество сведений из разных областей знания, а взрослых уводя в их позабытое детство. Не случайно находится всё же добрый человек, который протягивает Сказке руку и ве-

дёт её к своим детям. Верно, он тоже присядет где-нибудь в уголке, когда она начнёт плести свои узоры. И вот ты уже в удивительном мире, где всё волнует воображение...

Мудрый сказочник знает, как пробудить его работу. Образы, создан-

ные им, разной природы. Кажется, как замечает один из исследователей его творчества, поэт стремился «один том наполнить больше живописью,

другой – ароматами, третий – музыкой».

Живописен первый альманах – «Караван». Он слепит глаза свер-

кающими на солнце яркими красками условного, оперного востока. Сереб-

ряные шатры в золотых песках, пёстрые базары, лиловая тень глухих уло-

чек, изразцовые уборы величественных минаретов, голубизна сверкающих на солнце фонтанов, лохмотья невольничьих рынков, зарешеченные окон-