5 курс / Сексология (доп.) / Сексуальность_в_постсовременном_мире_Короленко_Ц_П_,_Дмитриева_Н

141

Это связано с тем, что эти отношения в некоторых случаях строятся не только согласно модели жертва–агрессор, но имеют и другой компонент, отражающий существующую между сиблингами взаимную зависимость, а иногда и романтическую любовь.

Зависимость, строящаяся на привязанности, обладает значительной силой, особенно в случаях, где брат значительно старше сестры и располагает большими материальными возможностями. Если, помимо этого, брат для сестры является ещё и авторитетом, то его влияние на её будущий брачный выбор будет значительным.

Чаще всего брат выступает как помеха в брачном выборе сестры, препятствуя её вступлению в брак. Возможна и другая ситуация, при которой происходит прямая стимуляция братом вступления сестры в брак с косвенным подбором для неё неадекватного мужа, с ориентацией на скорый развод.

Ситуация, негативно влияющая на будущее замужество, может иметь место во взаимоотношениях мать–дочь, приводящих к формированию у дочери психологической концепции «I am only a daughter».

Мать, воспитывая дочь, пытается сильно привязать её к себе. Дочери внушается мысль о её чрезвычайной значимости для матери, выражающейся в том, что жизнь и благополучие матери зависят только от дочери. Если с матерью что нибудь случится, в этом прямо или косвенно будет виновата дочь. В таких случаях мать заявляет: «Со мной это произошло потому, что тебя не было рядом». У дочери возникает чувство вины. Наблюдается хронофагия–захват матерью времени, принадлежащего дочери. Хронофагия проявляется в требованиях к дочери проводить все свободное от учебы или работы время дома.

В круг знакомых дочери, находящийся под контролем матери, входят лица, не представляющие непосредственной угрозы для отношений «мать–дочь». Попытки дочери вырваться из очерченной матерью семейной орбиты, куда то уехать, в чём то участвовать, иметь собственных друзей, ограничиваются матерью, для чего часто используется механизм «двойной связки» с противоречащими друг другу установками на сознательном и бессознательном уровнях.

Создаются патологические тандемные отношения. В случае возникновения угрозы замужества, мать использует извращённо– феминистическую стратегию, отражающуюся, например, в следующих обращениях к дочери: «Посмотри на историю нашего рода и семьи.

142

Известными в них были только женщины. Мужчины представляли слабых, безответственных и никчёмных людей».

Такие обращения провозглашаются достаточно часто и интенсивно. Вместе с тем, понимая, что в силу биологических причин, постоянно препятствовать браку дочери не удастся, мать провоцирует ее на неудачный выбор партнёра, поощряя общение дочери с выбранным самой матерью партнёром и препятствуя её встречам с потенциально «опасными» мужчинами. Разрешение матери на общение дочери с «неопасным» партнёром сопровождается иронически–саркастическим отношением к нему. Связь оформляется браком только в случае выполнения парой непременного условия жить вместе с матерью. Находясь рядом, мать использует тактику подрыва отношений, приводящую к окончательному распаду брака, заявляя при этом примерно следующее: « Вот видишь! Я же тебе говорила! Теперь ты поняла это на собственном опыте. Не переживай, каждая из нас должна была через это пройти».

Реализация подобной стратегии возможна и по отношению к сыновьям, которых с детства воспитывают в обстановке максимальной зависимости от матери с «профилактическим» обеспечением основных стратегически опасных позиций, таких, например, как подавление возможности становиться самостоятельным, независимым от матери. С этой целью используется проявление постоянной заботы, препятствование формированию необходимых по возрасту навыков согласно модели: «Ты не справишься, дай я тебе помогу».

Возможны случаи, когда мать заранее выстраивает стратегию жесткого привязывания к себе, используя «игру в психиатрию». При этом подчеркивается неадекватность, непрогнозируемость поступков, агрессивность, нарушение социальных правил ребенком (подростком). Последний изолируется максимально от контактов со сверстниками; по настоянию матери, неоднократно направляется на консультацию к психиатру, на которого оказывается давление с целью диагностирования психического заболевания.

Влияние трансформационных объектных отношений на выбор брачного партнера может быть проанализировано с позиций концепции Bollas’a (1987). Автор подчеркивает значение «тени объекта», возникающей в раннем возрасте. Тень падает на ребенка и оставляет следы в течение всего взрослого периода жизни. В отличие от классических психоаналитических трактовок, Bollas анализирует психологический механизм трансформации сэлфобъектных отношений и утверждает, что значение первого осознания человеком окружающего мира заключается не

143

в осознании объекта как такового, а в возникающем при этом процессе отношения. Иными словами, человек осознает и ощущает не сам статический объект как таковой, а чувствует определенное отношение к нему. Эти сэлф объектные отношения всегда эмоционально оформлены и насыщены, поэтому их сколько – нибудь полная вербализация невозможна или затруднена. Например, при контакте ребенка с матерью или отцом особую значимость для него приобретает не само восприятие родителей, а переживание, которое возникает при этом контакте. Эмоционально насыщенный процесс отношений, во первых, имеет свойственный каждой семье индивидуальный ритм, а, во вторых, прочно фиксируется в памяти ребенка. Природа отношений с объектом имеет большее значение, чем качество самого объекта. Ребенок воспринимает мать как процесс, как ритм.

Возникающие эмоционально оформленные отношения с близкими ребенок интернализирует. Анализируя суть введения ребенком информации, автор отмечает, что при этом происходит интернализация не объекта, а процесса, который связан с отношением к этому объекту. Особое внимание фокусируется на эмоциональном аспекте интернализации, т.к. именно от него зависят периодически появляющиеся у человека эмоциональные «вспышки», находящие отражение в его поведении. Следствием проявлений интернализированной когда то информации является ряд неосознаваемых состояний, которые характеризуются внезапным появлением определенного «настроения». Такие состояния грусти и раздражения, с точки зрения Bollas, представляют собой комплекс состояний сэлфа, связанный с тем, что происходило ранее. Их нельзя назвать пассивными воспоминаниями, т.к. они являются следствием повторного воссоздания прежде существующих переживаний.

Следовательно, появление у человека определенного оттенка настроения связано с отражением его прежнего Я. В этот момент он «становится» тем, кем он был в детстве, пребывая в состоянии Я, которое было у него когда то, не отдавая себе отчета в происходящем. При этом он может чувствовать себя виновным, достойным осуждения, покинутым, ненужным и, наоборот, может чувствовать себя прекрасно, «извлекая» из бессознательного грандиозное чувство блаженства, испытанного им когда то как реакция на похвалу со стороны окружающих.

Таким образом, мы оцениваем внутренний, нераскрытый мир человека не только как мир интернализированных им объектов, образов и репрезентаций, а как мир интернализированных аффектов, которые возникали в момент межличностных отношений и генерировались этими отношениями.

144

Возникающее у человека несколько повышенное жизнерадостное настроение, не достигающее по своей интенсивности гипоманиакального, и противоположное дистимическому состоянию, получило название ютимического. Это настроение может быть связано с реверберацией тех положительных состояний, которые человек испытывал в ранние периоды жизни, если они были насыщены этим состоянием.

Иногда у человека может отсутствовать способность связать глубокие селф переживания с каким то конкретным объектом. В связи с тем, что эти селф переживания способствуют развитию идентичности, Bollas называет их консервирующими, то есть сохраняющими чувство детского сэлфа. Иными словами, то, что было когда то в детстве, интернализируется и оказывает сильное влияние на смысл дальнейшего существования человека и на выбор брачного партнера. Это особенно касается травмирующих психику событий, которые овладевали незрелым ребенком еще тогда, когда у него не было возможности символизации и интеграции этих состояний. Эти неинтегрированные состояния и связанные с ними чувства навсегда остаются в бессознании. Имеет значение характер воспитания ребенка, связанный с пренебрежением к нему, отсутствием эмоциональной поддержки, насилием, жесткостью и отсутствием эмпатии.

Мы наблюдали пациента с интенсивными слуховыми галлюцинациями, с его слов являющихся причиной распада двух предыдущих браков. Попытки терапии галлюциноза нейролептическими средствами оказывались малоэффективными. Психодинамический анализ состояния больного позволил сделать вывод, что, несмотря на усталость от голосов, они были чем то приятны для пациента, т.к. в момент галлюциноза он испытывал положительные ощущения, напоминающие его детство. Голоса ассоциировались с голосами родителей и в этом было что то притягательное. Пациент «цеплялся» за это состояние, т.к. оно воспроизводило те эмоциональные паттерны, которые были для него когда то особенно приятны.

По мнению Bollas, эти первичные переживания связаны с контактами с матерью. Автор называет их трансформационными объектными отношениями. К их числу относятся отношения с объектами, которые вызывают наиболее значимые для человека ощущения. Несмотря на то, что мир взрослого человека включает в себя взаимодействие с разнообразными объектами, какой то один из них имеет для него большее, чем другие, значение. Этот объект называется трансформационным, в силу того, что он приводит к трансформации, стимулирующей внутреннее положительное или отрицательное развитие.

145

Bollas считает, что на восприятие других объектов в качестве значимых влияют первичные трансформационные отношения, которые складывались у ребенка в ранние периоды его жизни. Это влияние может быть как прямым, так и косвенным, как, например, при созависимых отношениях с партнером, когда трансформационным объектом является не сам партнер, а его «употребление» с целью удовлетворения невротических страхов и потребностей.

Трансформационным объектом может стать встреча с будущим брачным партнером, «спроецированная» на матрицу ранних отношений. В поведении взрослого человека проявляются следы таких отношений. Если мужчина встречает женщину, которая производит на него сильное впечатление, это может быть объяснено тем, что она напоминает ему какой то трансформационный объект из детства. Возникает сильная эмоция, на основании которой устанавливается определенная связь.

Трансформационные «узлы» очень значимы для человека, т.к. они значительно изменяют его жизнь. В момент кризисов человек стремится к партнеру, вызывающему эти сильные чувства, т.к. встреча с ним выводит его на другую орбиту. Партнер может вызвать ощущение комфорта и способствовать реинтеграции нового опыта.

Bollas считает, что жизнь человека наполнена постоянным поиском новых трансформационных объектов. Поскольку таким объектом может быть созданный в воображении идеальный образ партнера, это позволяет по новому проанализировать понимание причин одиночества, вызванного неумением совмещать мечты с реальностью и выстраивать отношения с реальными, обладающими как достоинствами, так и недостатками, партнерами.

Практика показывает, что таким «идеалом» может оказаться, например, созависимый партнер, злоупотребляющий алкоголем, что вызовет деструктивный трансформационный процесс. Аддиктивный объект (созависимый партнер) стимулирует и эксплуатирует стремление человека к трансформации, но, обещая конструктивную трансформацию, в реальности обеспечить ее не может. Качество возникших отношений и их значимость зависит от способности спровоцировать возникновение такого вида трансформации человека, который «выведет» его к источникам селфа, к первичному его переживанию. В монографии «Психосоциальная аддиктология» (2001) нами описан аддиктивный механизм выбора брачного партнера.

Встреча с трансформационным событием находится в основе сэлфа. Значимость события заключается в возвращении человека к

146

невербализуемым и неосознаваемым переживаниям, которые «освежают» чувство жизни и активизируют стремление жить. Происходит как бы второе рождение. Возвращение к источнику сознания в виде основных переживаний в жизни, позволяет найти в себе силы для дальнейшего личностного роста. Этот возврат делает возможным прорыв к новому уровню интеграции и трансформации, катализируя процесс развития. Bollas считает, что у каждого человека существует потенциал для этой трансформации.

Возврат внутрь себя не следует квалифицировать как регрессию в отрицательном смысле. Регрессия может иметь положительное значение. Позитивная сторона этого явления заключается в том, что регрессия на ранний уровень детской психики позволяет использовать его энергетику (источник «живой воды») и стимулировать дальнейшее развитие.

К объектам, которые могут вызывать процесс трансформации, относятся встреча с новым человеком в жизни или изменение отношений с прежним партнером.

Анализ с этой точки зрения мира сексуализированной рекламы позволяет сделать вывод о том, что в основе ожидаемого рекламного воздействия лежит попытка сделать предлагаемый товар трансформационным объектом для потенциального покупателя.

Стремление человека к поиску трансформации это часть постоянно продолжающегося процесса человеческого развития, в основе которого лежит внутренний драйв.

В то же время этот процесс может носить деструктивный характер.

Так, например, может иметь место уход в аддиктивные созависмые отношения с партнером. Временное стимулирование первичного переживания сменяется чувством пустоты, потери связи с глубинной частью своего Я, вызванное стремлением слиться с партнером и установить с ним общие границы. Возникает стремление вернуться к этому состоянию, что достигается путем реализации желания проводить с партнером практически все время.

С точки зрения Buber (1970), человек оценивает объекты, которые его окружают, исходя из двух позиций. Первая позиция включает в себя отношение «Я Вы», а вторая, «Я Оно». Таким образом, окружающий человека мир разделяется на два класса отношений отношения к «Вы» и к «Оно». Несмотря на имеющееся в данном процессе разделение объектов и явлений на одушевленные и неодушевленные (люди и предметы), здесь подчеркивается другая, не менее значимая сторона позиции: различие

147

между отношениями «Я Вы» и «Я –Оно» заключается не в объектах, которые человек воспринимает, а в самом Я, в разном поведении человека в отношениях «Я Вы» и «Я Оно». Предполагается, что в отношениях «Я Оно» Я носит отстраненный, «глухой», невовлеченный в этот процесс характер. В случаях отношения «Я Вы» Я приобретает признаки участия, заботы, вовлеченности и принадлежности.

При отношении «Я Оно», человек рассматривает «Оно» в качестве объектов для достижения своих целей и беззастенчиво пользуется ими. В отношении «Я Вы» часть, относящаяся к «Вы», признается как свободная и автономная структура второго человека. Следовательно, речь идет о различиях, касающихся не объекта, а состояний Я, возникающих по отношению к этому объекту.

Отношение «Я» к объекту как к «Оно» является типичным для созависимости, при которой отношение к партнеру носит инструментальный, манипулятивный характер.

Отношение человека к сексуальному партнеру также не всегда приобретает значение «Я Вы». Так, например, в случае промискуитета устанавливаются инструментальные временные, поверхностные отношения с целью удовлетворения сексуальной потребности, т.к. другой характер отношений в данном случае нецелесообразен. Проблема возникает тогда, когда человек настолько вовлекается в отношения «Я Оно», что при этом теряется способность к установлению отношений «Я –Вы». Для созависимой личности характерна потеря такой способности. Рассуждения о потере способности к установлению отношений «Я Вы» исходят из наличия таких отношений в прошлом. Если эти отношения существовали, а потом были потеряны, их можно восстановить.

механизм трансформации сэлф объектных отношений. Психотерапия случаев сексуальной и семейной несостоятельности должна учитывать эти механизмы, порождающие большое количество серьезных психологических проблем.

ЛИТЕРАТУРА

Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В. (2001) Психосоциальная аддиктология. Новоисбирск, Изд во «Олсиб».

148

Balint, M. (1959) Thrills and Regressions. London: Hogarth.

Balint, M. (1965) Primary Love and Psycho Analytic Technique. London:

Tavistock.

Bollas, Ch.(1987) The Shadow of the Object: Psychoanalysis of the Unthought Known. New York: Columbia University Press.

Buber M. (1970), I and Thou. Trans. W. Kaufmann.Seribner’s. New York: Harper and Row.

Freud,S. (1915) On Narcissism. SE., 14, London. Hogarth.

Глава 5. Женская сексуальная агрессивность.

Несмотря на общеизвестный факт, касающийся совершения мужчинами большинства сексуальных агрессивных действий, в последние годы становится все более ясной недооценка в постсовременной культуре значения женщин как сексуальных агрессоров. Особенности и проявления женской сексуальной агрессивности сравнительно мало освещены в литературе. Публикации, описывающие отдельные случаи женской сексуальной агрессивности в прессе и других средствах массовой информации носят, как правило, сенсационный характер и объективно смещают фокус внимания читателей, отвлекая их от главных вопросов.

Традиционный имидж женщины как осуществляющей заботу, не склонной к проявлению насилия, создавал серьезное препятствие для распознавания у некоторых женщин опасного агрессивного потенциала

(Сhristiansen, Thyer, 2002; Craissari, 2004).

Только в последнее время начала накапливаться систематически появляющаяся информация о частоте и различных вариантах сексуально агрессивного поведения женщин (Cortoni, Hanson, 2005; Denov, 2003): Ford, 2006, Vandiver, 2006).

Большинство случаев женского сексуального насилия совершается в отношении детей и подростков, хотя зарегистрированы случаи, когда жертвами оказывались и взрослые (Grayston, de Luca, 1999; Krahe et al , 2003). Сексуально повреждающие активности женщин имеют разнообразный характер, включающий специфичные поцелуи, ласки, сексуальное игровое поведение с разновариантными сценариями, оральный секс, пенетрацию пальцами или другими объектами и половое сношение.

149

Физические формы сексуальной активности часто проявляются женщинами лишь после предварительного периода повышенного внимания, опеки над будущей жертвой, когда ее контроль над своим поведением и возможность сопротивления значительно снижаются или вообще теряются.

При условии второстепенного значения психологического компонента сексуальное насилие с самого начала может носить физический характер. В таких случаях жертвы не оказывают сопротивления из страха быть серьезно поврежденными или из страха нарушить безопасность своих близких.

Grayston, de Luca (1999) выделяет активных или прямых перпетраторов (агрессоров) и косвенных или пассивных перпетраторов. Последние (1) наблюдают сексуальное насилие, но не вмешиваются, чтобы не препятствовать ему; (2) демонстрируют детям сексуальное поведение других или порнографические материалы; (3) предоставляют своих детей мужчинам для совершения над ними сексуальногого насилия.

Косвенной причиной игнорирования случаев женской сексуальной агрессивности является влияние идеологов феминизма в его максималистском варианте. В результате к настоящему времени общество в целом, в том числе и профессиональные сексологи далеко не в неполной мере знакомы с особенностями женской сексуальной агрессивности, вариантами ее динамики и последствиями. Включение в данную монографию отдельного раздела о женской сексуальной агрессивности обусловлено вышеуказанными обстоятельствами.

Женская сексуальная агрессивность часто рассматривается в контексте общей агрессивности и особенностей женского криминалитета, касающихся совершенных правонарушений с применением физического и/или психологического насилия. Доказательством наличия такого подхода является, например, публикация книги Morris (2008) “Опасные женщины”, в которой автор ссылается на статистические данные, согласно которым приблизительно в 30% случаев ювенильной преступности агрессорами оказываются лица женского пола. Garbarino (2006) приводит данные правоохранительных органов США о об увеличении случаев женской подростковой агрессии в 1990 годы при одновременном уменьшении количества агрессивных нападений, совершаемых подростками мужского пола. Около одного миллиона женщин в США (одна женщина на 109 жителей) отбывают уголовное наказание в тюрьмах, находясь под домашним арестом, полицейским контролем. Согласно Katzenstein (2008), находящиеся под наблюдением полиции полтора миллиона американских женщин являются матерями несовершеннолетних детей. Автор обращает внимание на то, что еще десять лет тому назад большинство исследователей полагали, что женщины чрезвычайно редко совершают сексуальное насилие

150

над детьми. Тем не менее, количество женщин, арестованных за сексуальные преступления в 2000 году, возросло к 2008 году в пять раз. В 2004 году Департамент Образования США опубликовал данные о жалобах 20% студентов на сексуальные приставания со стороны женщин преподавателей и вспомогательного персонала.

Shoop (2003), наряду с другими исследователями, считает, что приблизительно 4 миллиона детей в США подверглось женскому сексуальному насилию.

По мнению Garbarino (2006), за последние два десятилетия обнаружена нарастающая с каждым годом четкая тенденция к снижению возраста лиц женского пола с “плохим поведением”. Со слов автора, девушки стали более непослушными, они используют ругательства и одеваются как проститутки. Некоторые из них не только нецензурно бранятся, но и дерутся, и совершают убийства. Количество убийств, совершаемых девушками в США, превышает число убийств, совершаемых подростками мужского пола в некоторых других индустриальных странах. В целом в США лицами молодого возраста ежегодно совершается около 2000 убийств, что составляет 12% от общего количества убийств. При этом девушки совершают приблизительно 10% всех ювенильных убийств. Автор отмечает процесс нивелирования разрыва между количеством случаев мужского и женского насилия. Если в 1980 годы соотношение числа криминальных актов, совершенных девочками и мальчиками было один к десяти, то в последнее время оно составляет один к четырем. 7% учениц и 18% учеников были организаторами и участниками драк, произошедших на школьной территории.

По данным Бюро Судебной Статистики США (1997), количество совершенных женщинами сексуальных правонарушений возросло в период с

1985 по 1994 годы на 11%.

Согласно Allen (1991), в предшествующем десятилетии 3 миллиона детей в США подверглись сексуальному насилию со стороны женщин. Исследования Schwartz и Cellini (1995) показали, что количество жертв женского сексуального насилия составляет от 5 до 60%. McCarty (1985) обнаружила, что 52% сексуальных агрессоров матерей подвергали насилию своих дочерей, а 35% своих сыновей.

Результаты исследований Morris (2008) и ряда других авторов показывают, что в большинстве случаев акты сексуального насилия по отношению к детям совершают их матери.

Aнализ женской сексуальной преступности затруднен в связи с тем, что большинство лиц убеждено, что молодые женщины не совершают