1 курс / Психология / стресс, выгорание

характеристиками (гипертимными, шизоидными, смешанными по акцентуации характера).

Мы предположили, что у женщин, совершающих мужеубийство, в силу индивидуально-психологических и личностных качеств в условиях совладания с внутрисемейным стрессом отмечается узкий диапазон неэффективных копинг-стратегий и психологических защит, что приводит к хронификации стрессовых обстоятельств и переводит межсупружеские отношения в область опасного для жизни взаимодействия.

Методы исследования

Вэмпирическом исследовании использовались:

1 Исследование случаев, основанное на теоретическом анализе уголовных дел в процессе производства авторами комплексных судебных психолого-психиатрических экспертиз (по постановлениям судебно-следственных органов), включающее: изучение свидетельских показаний, касающихся личности обследуемых

иих мужей (показания родных, знакомых, соседей, коллег по работе и т.д), школьных, бытовых, служебных и производственных характеристик; медицинской документации; иных документов

исведений, имеющихся в деле.

2 Наблюдение и опрос.

3Психодиагностические методы: полуструктурированное интервью, бланковые методы, тесты: опросник Копинг-поведение

встрессовой ситуации (СISS) Н. С. Эндлера Дж. Д. А. Паркера, адаптированный Т. Л. Крюковой (2002), Методика СМИЛ – Стандартизированный многофакторный метод исследования личности (представляет собой модифицированный тест ММРI – Собчик, 2000); тест на фрустрационную толерантность С. Розенцвейга (1946); проективный тест «Руки» Э. Вагнера (1962).

В качестве дополнительных применялись следующие тесты и опросники: проективный рисунок «Дом–дерево–человек» Дж. Бука (1949); 16-факторный опросник Р. Кеттела (16 PF, № 106); метод «Пиктограмма» А. Р. Лурии (1962).

Опросники применялись для индивидуальной диагностики (т. е. для идеографического исследования), так как статистическая обработка данных не входила в цели исследователей, результаты получены не вследствие обработки количественных данных, а экспертно.

Результаты и обсуждение

В результате проведенного исследования установлено, что, несмотря на сходство ряда деструктивных внутрисемейных обстоятельств (многолетнее агрессивное поведение мужей по отношению к женам, их интенсивное пьянство), в семьях женщин-мужеубийц модели поведения женщин по отношению к супругу во время совместного проживания были различными. Это обусловливалось существенным, качественным различием индивидуально-психологических и личностных особенностей испытуемых.

Женщины с тревожными, зависимыми чертами характера и про- социально-направленными личностными установками (1-я группа, n = 29 женщин) первоначально, желая хотя бы в какой-то степени нормализовать ситуацию в семье, шли на различные уступки, прибегали к стратегиям избегания прямого воздействия на стрессор. Одной из таких уступок являлось их совместное с мужем пьянство, хотя употребление спиртного тяготило их. Делали они это, возможно, чтобы уменьшить степень опьянения мужей, а с ней и их агрессивность, отчасти, чтобы ослабить собственное эмоциональное напряжение. Внутрисемейный, ситуационный тип употребления алкоголя мог продолжаться многие годы, а поведение этих женщин можно рассматривать как один из вариантов копинг-поведения, так как женщина осознанно, целенаправленно и добровольно прибегала к совместному с мужем пьянству с целью сохранения контроля над ситуацией. Алкоголизация как способ «ухода, бегства» от проблем у данных женщин наблюдалась сравнительно нечасто. Лишь 5 из 29 женщин первой группы говорили, что регулярно употребляли спиртное с целью «забыться, снять стресс, успокоиться». Однако совместное употребление алкоголя не обусловливало положительной динамики в поведении мужей и не ослабляло их агрессивности. Напротив, грубость, брань, рукоприкладство со стороны мужей становились все более частыми, избиения приобретали все более жестокие формы, сопровождаясь в ряде случаев издевательством и глумлением. Поведение женщин-жертв в указанных ситуациях разнообразием не отличалось. Практически все они выбирали пассивную самооборону: когда муж оскорблял – молчали; когда бил – пытались убежать к соседям, на улицу или хотя бы в другую комнату; когда убежать не удавалось – забивались в угол, брали на руки детей.

Хроническая дисфункциональная и деструктивная семейная ситуация, в которой оказывались женщины, во всех случаях длилась долго – от 5 до 15 лет. На начальном ее этапе (2–4 года) у части

женщин (10 наблюдений, 34%), отмечались попытки совладания с ситуацией в виде проблемно-ориентированного копинга, направленного на разрешение затянувшегося семейного конфликта. Обычно женщины обращались в органы охраны правопорядка с целью прекратить насилие над ними путем закона, как правило, без ка- ких-либо серьезных последствий для мужей; стремились установить контроль над финансами, тем самым ограничив потребление спиртного супругом; занимались подготовкой документов для развода или раздела жилой площади; уходили на какое-то время к родителям; пытались убедить мужей в необходимости противоалкогольного лечения, много работали, устраивали на работу супругов. Однако активности, решительности, настойчивости в реализации своих планов у этих женщин не было. Действия в большинстве своем не были структурированы и не получали окончательного завершения. Предварительный анализ проблемы, фокусирование на ней и поиск возможных способов ее решения имели место. Практическая же реализация планов была слабой. Присущие им склонность

ксамоизоляции, самообвинению, жалости и всепрощению усугубляли положение дел. Советы родных оставить супруга отвергались. Повторные безуспешные попытки совладать с ситуацией приводили

капатии, утрате веры в какие-либо позитивные изменения. На этом фоне копинг-стратегии, направленные на разрешение ситуации, по существу, сворачивалась. Появлялось стремление женщин к избеганию, уходу от жизненных проблем, которое неуклонно нарастало.

Случай П., 37 лет

«<…> В последние годы муж очень деградировал, пьянствовал, не удерживался на работе и был уволен. Приходя домой в нетрезвом виде, все делал наоборот, то, что всех раздражало, придумывал обидные фразы для домочадцев, глумливо искажал слова, бил супругу. Ему нравилось хватать жену за волосы, таскать и трясти, после чего долго болела голова, тошнило. Сначала несколько раз уходила от него и жила одна, но муж извинялся, „каялся“, и она возвращалась. Предлагала уйти мужу, искала ему работу. Возникали мысли о бесперспективности совместного проживания, но брала верх жалость, привычка к совместному проживанию и еще страх. Муж требовал, чтобы она выпивала с ним и обслуживала его за столом: „легче было согласиться“. Постепенно утратила способность к активному сопротивлению, протестовать просто боялась, так как любое несогласие провоцировало усиление агрессии и издевательств

со стороны мужа. Со всем смирилась, перестала чувствовать себя хозяйкой в доме, поскольку муж не разрешал даже переставить стул в другое место. Стала во всем ему потакать. Сравнивала себя с зайцем, который в случае опасности „даже не убежит, а будет тихо сидеть под кустом и трястись“. Из производственной характеристики дословно: „Зарекомендовала себя спокойной, выдержанной, тактичной. Не было ни одной конфликтной ситуации с ее участием. Никто на работе не знал о степени трудности ее семейных отношений, все, что происходило дома, держала в себе, не давая воли своим эмоциям на работе“».

Случай С., 43 г.

«<…> Муж пьянствовал, дрался, не заботился о семье, пропивал всю зарплату, позднее стал уносить из дома вещи. Отправляла его в больницу для лечения от алкоголизма, покупала необходимые лекарства, устраивала на работу, неоднократно обращалась к участковому милиционеру. Пыталась разменять квартиру, но не получилось. Тогда стала запирать свою комнату, но муж все равно проникал и воровал. В 1997 г. избил так жестоко, что лечилась с сотрясением головного мозга, после чего „опустились руки“, уверовала в бесперспективность изменить что-либо, стали возникать мысли о самоубийстве, пыталась повеситься».

Данные наблюдения свидетельствуют о том, что наблюдавшийся у трети женщин 1-й группы на начальном этапе внутрисемейной деструкции проблемно-ориентированный копинг постепенно замещался на эмоционально-ориентированный и копинг избегания.

У остальных 66% женщин с зависимыми, тревожными чертами характера в ответ на стрессогенную ситуацию с самого начала доминировал эмоционально-ориентированный копинг, по сути, являющийся в такой трудной жизненной ситуации основой саморазрушающего поведения. Он включал нарастающую фиксацию на собственной беспомощности и сосредоточение на своих недостатках, апатию. Женщины и до того робкие, тревожные, безынициативные все более уходили в себя, сужали социальные контакты, стыдясь побоев и огласки семейного неблагополучия. Избегали расспросов, сторонились подруг. Поиск социальной поддержки с самого начала и до трагического исхода у них практически полностью отсутствовал.

Это определялось их скрытностью, «нежеланием выносить ссор из избы», пассивностью, слабой способностью к принятию самостоя-

тельных решений, т. е. особенностями их характерологического склада.

Стили совладания, ориентированные на эмоции, на избегание, являясь неэффективными, сохранялись до момента преступления почти у половины из обследуемых женщин первой группы – 15 наблюдений (51,7%) и сопровождались появлением невротических (субдепрессивных) расстройств. Эти женщины, как правило, достаточно ясно представляли весь трагизм своего положения, особых иллюзий и надежд на изменение ситуации не питали. Об этом свидетельствуют как факты появления у них суицидальных мыслей и суицидального поведения: 10 из 15 женщин с признаками субдепрессии признавали частое возникновение мыслей о бессмысленности существования и самоубийстве, 5 предпринимали суицидальные попытки, в двух случаях суицидальные действия были повторными. Их личное восприятие ситуации, выраженное в собственных высказываниях, подтверждает это:

1«В совместной жизни с мужем никаких радостных перспектив уже не видела, но и выгнать из дома не могла – боялась, ругала

себя за неуверенность, с трудом сдерживала напряжение».

2«Последнее время постоянно плакала, заикалась, задыхалась от собственного бессилия, было стыдно, что скандалы слышат чужие посторонние люди».

3«Забивалась в какой-нибудь угол в доме, во дворе подальше, плакала, кричала от обиды, боли, безысходности и унижения, выла

во весь голос, ничего не соображая, до беспамятства».

4«Он все во мне убил, всю жизнь сломал, ничего хорошего уже не ждала».

5«Я ничего уже не хотела, только плакала, жили впроголодь, когда бил – был страх до ужаса, отчаяние».

6«Было только одно желание, чтобы он от меня отстал, исчез, оставил в покое, а он лишь пользовался мною как женщиной».

7 «Последние 2 года стала совсем сдавать, чувствовала, что ничего не изменится».

8«Каждое утро начиналось с тревоги, страха, отчаяния. Все думала: ну за что мне все это, за что? Что делать-то дальше? Уж не веревку ли накинуть?» (из актов комплексных судебных психологопсихиатрических экспертиз).

Присущие этим женщинам индивидуально-психологические особенности с выраженными тормозящими выплеск эмоций структу-

рами приводили к тому, что нарастающая эмоциональная напряженность долго не находила своего отреагирования. Формировался типичный порочный круг: неэффективность эмоционального стиля совладания способствовала хронификации конфликтных деструктивных взаимоотношений с мужем, непрекращающаяся агрессия последнего, в свою очередь, обусловливала дальнейшее эмоциональное напряжение жен (закручивала спираль подавленных эмоций еще туже). Чем дольше оставалась избиваемая жена со своим супругом, тем меньше потенциальных возможностей оставалось

унее для бескровного, некриминального выхода из ситуации.

Уостальных 14 женщин первой группы в прекриминальном периоде достоверных признаков депрессии не наблюдалось. По данным психологических исследований, в отличие от депрессивных женщин, этим испытуемым в целом были свойственны более низкий уровень самопонимания, неспособность в достаточной мере анализировать проблемы, крайняя зависимость от лиц близкого окружения при повышенной способности к вытеснению из сознания той негативной информации, которая является конфликтогенной или же наносит урон реноме личности, субъективному образу своего Я. Непосильное для их личности давление ситуации приводило к тому, что уже имеющиеся у них способы совладания неуклонно начинали принимать форму защитного поведения. Гибкость поведения, более характерная для совладания, ориентированность на реальность постепенно уступали место ригидности, беспочвенным однообразным надеждам на изменение ситуации, пассивному подчинению самым унизительным и нелепым требованиям супругов. Осознавали ли женщины весь трагизм своего положения? В какой-то степени, особенно на начальных этапах совместной жизни, да. Но чем дольше длились отношения супругов, тем слабее становились копингдействия и тем ярче выступали защитные механизмы – вытеснение

иотрицание. Действительно, по показаниям свидетелей, они выглядели «более сохранными в психическом плане» и жизнелюбивыми, нежели описанные выше депрессивные женщины, у них не наблюдалось суицидальных тенденций. Анализ анамнестических данных показывал, что в условиях неблагоприятного семейного микроклимата, связанного с насилием со стороны супругов, с практически постоянной вербальной и физической агрессией, эти женщины все более отгораживались от объективной реальности, не принимали ее и, относительно сохраняя свое душевное равновесие, по сути, теряли с ней связь.

Так, несмотря на то, что практически все близкие им люди считали жизнь обследуемых неудачной, а повседневные события могли только упрочить такую оценку, большинство из них вплоть до совершения правонарушения полагали, что их взаимоотношения с мужем должны наладиться. Эта беспочвенная вера в улучшение взаимоотношений с мужем (надежда на чудо) при отсутствии ка- ких-либо реальных предпосылок к тому, наивные ожидания перемен

вхарактере супруга, прекращения пьянства и – главное – агрессивности были очень характерны для них. Ни одна из женщин не могла объяснить, на каком расчете, на каких основаниях были построены их убеждения, дающие повод надеяться на возможные перемены

вхарактере и поведении супруга. Не считаясь с объективными реалиями, они продолжали сохранять брак, «не замечали» нарастающей семейной деструкции, во многом не признавали слабости и неэффективности своего поведения, вытесняли из сознания проблему, которая при таком подходе, по сути, не имела шансов на благополучное разрешение.

Вместе с тем непрекращающийся прессинг ситуации, рост эмоциональной напряженности приводили к нарастающему истощению защитного поведения и, в конечном итоге, к срыву адаптационных возможностей. «Исчерпание» защитных механизмов проявлялась

впоявлении у женщин незадолго до правонарушения (за несколько дней) неадекватных их типу личности агрессивных реакций с нарастанием гнева, раздражительности и злобы по отношению к мужу. С клинической точки зрения, такой тип реагирования является для субъекта «аварийным» (нетождественная психопатическая реакция). Это происходит вследствие функционирования деятельности за счет хрупких, чуждых личности факультативных черт (Кудрявцев, 1999). Женщины вдруг с отчетливой ясностью начинали видеть ранее скрытую от их сознания ужасную картину собственной униженности. Ранее покорные, терпеливые и бессловесные, они начинали кричать на супруга, могли оскорбить его, разбить попавшийся под руку предмет, а иногда и ударить. По их словам, они неожиданно, прежде всего, для себя становились непривычно смелыми: в ответ на побои, наносимые мужем, не прятались, не убегали, а бросались

вдраку, хватали мужа за волосы, царапали лицо. Страх перед ним сменялся гневом. Предпринимаемые попытки сдерживать себя не всегда приводили к успеху, усиливалось чувство беспокойства, которое становилось почти постоянным. Появление непривычных действий в поведении сопровождалось и значительным снижением

функций социальной адаптации: резко падала производительность труда на работе, привычная нагрузка давалась с большим напряжением. Сами испытуемые определяли свое состояние в этот период как «нервный срыв».

Появление гетерогенных (стеничных) форм реагирования обусловливало резкое (относительно базового уровня) повышение агрессивной готовности женщин. Когда это происходило, трагический конец был уже близок. Об этом говорили сами женщины после преступления при проведении экспертизы, а зачастую и в ходе следствия: «Я уже готова была его убить». Сами защитные механизмы плохо поддаются рефлексии, но их срыв вызывает серьезное потрясение. «Поломка психологических защит» приводит к разрушению согласованного с внутренним миром образа реальности, осознанию со всей очевидностью истинного смысла своего положения. В свою очередь, это полностью разрушает и психологический механизм терпения, который не может действовать в «ситуации невозможностей» (Василюк, 1984).

Женщины второй группы (n – 43) с доминирующими эмоционально неустойчивыми, возбудимыми чертами характера и в целом асоциальной направленностью личности, находясь в сходных с женщинами 1-й группы деструктивных семейных обстоятельствах, также, безусловно, страдали вследствие агрессии супруга. Однако при этом они далеко не всегда выступали безропотными и безвинными жертвами.

Выйдя замуж, они, как правило, попадали в среду, где употребление алкоголя было очень частым явлением, и сами начинали интенсивно алкоголизироваться. В отличие от женщин 1-й группы, эти испытуемые употребляли спиртное вовсе не с целью уменьшить степень опьянения мужей и их агрессивность. Они употребляли алкоголь для собственного удовольствия, исходя из внутренней потребности. Опьянение, как правило, усиливало и без того присущие им ярко выраженные агрессивные тенденции, а формирование алкогольной зависимости у части из них со временем сопровождалось застойностью и усилением раздражительности и злобы.

В первые годы совместной жизни, пока употребление алкоголя еще не носило систематического характера, инициатором ссор, как правило, выступали мужья. Обычно они начинали требовать денег на спиртное, или придираться из-за какого-либо малозначительного повода. Часто вслед за словесными оскорблениями мужья начинали бить своих жен. В таких случаях обследуемые чаще всего

«обычного», если можно так сказать, конфликта между супругами, перешедшего в драку. Ему предшествовала длительная череда похожих конфликтов, закрепленных как стиль взаимодействия, и рост эмоциональной напряженности женщин. Развязка рано или поздно должна была произойти, и она происходила. Наступление фатального исхода было связано, скорее, с ситуационными переменными,

сблизостью и доступностью орудия преступления, «неудачным» нанесением повреждения в жизненно важные органы. За редким исключением, никто из женщин не говорил, что заранее планировал лишение супруга жизни или предполагал, что все может закончиться так трагично. Действительно, о каком трагизме можно вести речь, если в сознании испытуемых и их жертв агрессия вполне согласовалась с их ведущими мотивами и не вступала в противоречие

ссистемой ценностных ориентации, личностных смыслов и паттернов семейного взаимодействия?

Заключение

1В дисфункциональных семьях женщин, совершивших мужеубийство, объективно наблюдалась длительная, многолетняя, стрессогенная для них ситуация, связанная с деструктивными супружескими взаимоотношениями.

Ее параметры определялись, с одной стороны, особенностями взаимодействия мужей, с присущим им насилием и постоянной физической и вербальной агрессией в отношении жен,

их пьянством, социальной дезадаптацией и деградацией, с другой, непродуктивными формами реагирования женщин на эти стрессовые условия.

2Трудности совладания со стрессом обусловливались особенностями индивидуально-психологических и личностных качеств

женщин и наличием узкого диапазона неэффективных копингстратегий и психологических защит в рамках заданных ситуацией.

3У женщин с преимущественно тревожными, зависимыми характерологическими особенностями в условиях многолетней внутрисемейной деструкции на начальном этапе формировались такие стили совладания, как эмоционально ориентированный (чаще), реже проблемно ориентированный копинг. Существующие способы совладания претерпевали за длительное время существования семейной дисфункции (5–15 лет) негативную динамику: несистемные, непоследовательные проблемно-ори-

ентированные копинг-стратегии постепенно нивелировались, замещаясь копингом, направленным на эмоции и избегание. Эмоциональные копинг-стратегии, не обладая достаточной продуктивностью в разрешении ситуации, доминировали к моменту убийства у половины женщин 1-й группы (обрастая при этом невротическими проявлениями) у другой половины плавно замещались защитными механизмами (отрицание, вытеснение). Исчерпание защитных механизмов и окончательное истощение копинг-ресурсов запускало деликт (совершение мужеубийства).

4У второй группы женщин с высоким базовым уровнем агрессивности, зачастую враждебным отношением к окружающим, вспыльчивостью, конфликтностью, игнорированием интересов близких, недостаточным усвоением социальных норм и правил наблюдался крайне узкий репертуар способов межличностного взаимодействия в системе деструктивных внутрисемейных отношений. Этот репертуар сводился к эмоциональным способам совладания. Преобладающим были конфронтация, агрессия, направленная на супруга. В редких случаях преобладали психологические защиты в виде вытеснения и рационализации. Закрепленные агрессивные и неэффективные формы разрешения конфликтов приводили отношения между супругами в плоскость опасного для жизни взаимодействия.

Наши наблюдения позволяют сделать вывод о детерминации подобных преступлений комплексом находящихся в неразрывном единстве факторов:

–личностных структур женщин, играющих основную роль в формировании мотивации агрессивных действий;

–агрессивного супружеского поведения, которое создавало условия для накопления негативных эмоций и агрессивного взрыва

уодних (зависимых) и поддержания агрессии с бесконечным ее «тиражированием» и переводом в плоскость неизбежного взаимодействия у других (возбудимых) женщин;

–дезадаптивности, непродуктивности имеющихся у женщин паттернов совладающего поведения и защитных механизмов.

В данной классификации представлены задачи, стоящие перед субъектом, и результат копинга. Можно предположить, что одни и те же задачи решаются субъектом преимущественно в соответствии с его интегративной индивидуальностью, существуют индивидуальные паттерны контроля поведения, уровни организации личности и субъектности. Если наши предположения верны, то профиль контроля поведения как своеобразное соотношение когнитивного, эмоционального и волевого компонентов будет связан с типами стратегий совладения и видами предпочитаемых психологических защит. Совладающее поведение понимается как осознанное поведение по преодолению трудностей, тогда как психологические защиты – неосознаваемые механизмы адаптивного поведения (Крюкова, 2004а). По аналогии с континуумом субъект-личность можно представить континуум копинга и психологических защит. Степень согласованности «веса» личностной направленности и возможностей субъектной интеграции будет определять и тип используемых механизмов адаптации. Осознанные усилия субъект будет направлять в том случае, когда задача может привести к согласованию личностных ценностей и смыслов с возможностями субъекта. При невозможности осознания ситуации или задачи, невозможности реализовать внутренние ресурсы или при их дефиците используются психологические защиты, соответствующие уникальным индивидуальным паттернам субъектной организации. Подобное предположение опирается на современные представления о соотношении психологических защит и совладающего поведения.

Так, Н. А. Сирота и В. М. Ялтонский (Сирота, Ялтонский, 1994; Ялтонский, 1999) описывают модель дезадаптивного копинг-пове- дения, в которой видно явное указание на тесное взаимодействие

инепрерывность переходов от психологических защит к совладающему поведениию в случае дезадаптации, рассогласования личностных задач и целей, низкоуровневой организации структуры Я

иресурсов субъекта.

Р.Лазарус (Lasarus, 1999) считал психологическую защиту пассивным копинг-поведением. Он различал защитные механизмы

имеханизмы совладания по следующим характеристикам: временной и инструментальной направленности, функционально-целевой значимости и модальности регуляции. Временная направленность отличается в случае защиты и совладания. При защите происходит разрешение актуальной ситуации «здесь и сейчас», не связанной

сбудущими перспективами. Инструментальная направленность

защиты означает ее эгоцентрическую адресацию на собственное психическое благополучие, тогда как совладание – это социально приемлемые способы адаптивного поведения, учитывающие окружающих и окружение. Функционально совладающее поведение направлено на восстановление нарушенных отношений между окружением и личностью (механизмы совладания), тогда как защитные механизмы нацелены на уравновешивание собственных психических состояний. Модальность регуляции также различна при совладании и защите. Для совладания характерен поиск информации, действия, рефлексия. Психологические защиты – это избегание, подавление, отрицание–искажение реальной ситуации.

Н. Хаан (Нааn, 1977) выделяет три модальности эго-процессов: совладание, защита и фрагментация. Фрагментация определяется Н. Хаан как дезорганизация идентификации, которая связана

склиническими аспектами поведения. Она отмечает, что копинг

изащита, по сути, базируются на тождественных процессах, но отличаются полярностью направленности: либо на продуктивную, либо на слабую адаптацию.

Дж. Вейллант (Vaillant, 1977) считает все адаптивные механизмы Я защитными. Он предложил иерархию защитных механизмов, выделяя зрелые, незрелые, невротические и психотические уровни защит. К первому, психотическому, уровню относятся: иллюзорная проекция, отрицание внешней реальности, искажение реальности. Незрелые или инфантильные механизмы второго уровня объединяют следующие защиты: проекции своих чувств вовне, шизоидное фантазирование, ипохондрию, пассивно-агрессивное поведение, компульсивное поведение. Невротические защиты третьего уровня составляют: интеллектуализация, репрессия или запрет, смешение или перенос чувств, наигранное поведение, разотождествление или невротическое отрицание. Зрелыми механизмами высшего, четвертого, уровня являются защиты типа: альтруизм, юмор, подавление импульсов, ожидание худшего или негативная антиципация, сублимация. Дж. Вейллант утверждает, что защитные механизмы нельзя рассматривать как патологические признаки адаптивного поведения. Каждый защитный механизм выполняет определенную адаптивную функцию, что предполагает необходимость раскрыть природу этих механизмов и их роль в адаптивном поведении. Это, в свою очередь, создает возможность для предсказания развития человека на основании анализа его проблем, диагностируемых на основе психологических защит. В представлениях Дж. Вейлланта

фактически не дифференцируются стратегии совладания и психологические защиты. Копинговое поведение отличается от защитного поведения тем, что оно является гибким, целенаправленным, ориентированным на реальность и дифференцированным, тогда как защитное поведение – ригидным, вынужденным, искажающим реальность и недифференцированным.

И. Р. Абитов (2007) предлагает рассматривать механизмы психологической защиты, копинг-стратегии и механизмы антиципации

вединстве их функций и обозначить данный конструкт термином «совладающее поведение». В его работе данное предположение проверялось на здоровых людях и пациентах с невротическими и психосоматическими расстройствами. Было показано, что в группе здоровых испытуемых антиципация, психологическая защита и ко- пинг-стратегии тесно взаимосвязаны между собой. Развитие «опережающего совладания» (антиципационной состоятельности) позволяет здоровым испытуемым предвосхищать возможные стрессовые события, при этом выраженность копинг-стратегий снижается. Высокая же выраженность копинг-стратегий позволяет компенсировать ошибки в прогнозах. В случае неэффективности механизмов антиципации и копинга задействуются психологические защиты, позволяющие снять психическое напряжение.

Близкая точка зрения на единство защитных механизмов и совладающего поведения обоснована в книге «Совладающий интеллект» А. В. Либиной (2008). Она предприняла попытку объединить

впонятии совладающего интеллекта все возможности индивидуальной адаптации человека к трудным жизненным ситуациям, степень сложности которых определяется не объективными характеристиками, а субъективным восприятием. Совладающий интеллект она определяет как психологическую компетентность «в разрешении жизненных трудностей с целью успешного достижения значимых целей, создания благоприятных взаимоотношений с окружающими и повышения психологического благополучия» (Либина, 2008, с. 117). Совладающие и защитные стратегии составляют единые стратегии адаптивного поведения. Они рассматриваются в контексте трех модальностей: когнитивной, эмоциональной и поведенческой. В качестве системообразующего фактора в системе «человек– трудная жизненная ситуация» А.В. Либина вслед за П.К. Анохиным называет результат. Интенсивность взаимодействия человека

свнешним и внутренним миром характеризует универсальную специфичность и совладающих, и защитных стратегий. На основа-

нии интегративного подхода А. В. Либина предлагает общую классификацию совладающих и защитных стратегий (см. таблицу 1).

Особенностью защитных и совладающих стратегий, по мнению А. В. Либиной, является их направленность на разрешение субъективно сложной ситуации (см. рисунок 1).

При экспериментальном исследовании совладающего интеллекта была обнаружена более плотная корреляционная связь защитных стратегий с темпераментальными характеристиками индивидуальности, чем с совладающими стратегиями. Показано негативное влияние защиты и позитивное влияние совладания на благополучие человека, при этом негативное воздействие защитных стратегий более устойчиво и затрагивает более широкие аспекты жизни. Люди с преобладанием защитных стратегий в меньшей степени удовлетворены своей эффективностью, собой и отношениями с другими

Таблица 1

Универсальная классификация совладающих и защитных стратегий в концепции совладающего интеллекта (Либина, 2008)