Lankov_A_N_Avgust_1956_g_Krizis_v_Severnoy_Koree

заранее знали о подготовке к нему. Если уж оппозиционно настроенные члены яньаньской группировки (Чхве Чхан-ик, Ли Пхиль-гю, Юн Кон-хым и другие) сочли нужным проинформировать советское посольство о своих планах, то логично предположить, что они также встречались и с китайскими дипломатами. В конце концов их отношения с Китаем были куда более близкими, чем связи с СССР, а поддержка или благожелательный нейтралитет руководства КНР была ничуть не менее важна для успеха их мероприятия, чем активное или пассивное содействие Москвы (в конце концов в стране еще стояли китайские войска). Кан Санхо, занимавший в то время пост замминистра внутренних дел, а потому обладавший надежными источниками информации, сообщил автору о секретных контактах заговорщиков с китайским посольством200. Трудно представить, что оппозиция могла предринять чтолибо, не получив из Пекина, по меньшей мере, сдержанного одобрения своих планов. В противном случае у Китая было бы достаточно возможностей для предотвращения выступления (пожалуй, для этого вполне хватило бы «дружеского совета» Чхве Чхан-ику или иному оппозиционному лидеру).

Почему китайские лидеры могли быть недовольны Ким Ир Сеном? Хорошо известна та глубокая взаимная антипатия, которую испытывали Ким Ир Сен и Пэн Дэ-хуай, бывший командующий китайскими войсками в Корее в годы войны. Кроме того, опала Пак Ир-у, личного протеже Мао, вряд ли увеличила симпатии к Ким Ир Сену в пекинском руководстве. К тому же Мао Цзэдун не мог забыть забыть и то невнимание, которое Ким Ир Сен проявил к его инструкциям в годы Корейской войны201. В августе 1956 г. Ли Сан-чжо напомнил об этом, когда в Москве говорил о склонности Ким Ир Сена игнорировать «мудрые советы братских партий»202. Впоследствии такая же мысль прозвучала

200 Интервью с Кан Сан-хо. Ленинград, 31 октября 1989 г.

201В последние годы появилось немало новых материалов и публикаций

отех трениях, которые существовали между северокорейскими и китайскими руководителями во время Корейской войны, в особенности на ее первом этапе, когда Ким Ир Сен систематически игнорировал предупреждения и советы Мао Цзэдуна (причем в своем большинстве эти предупреждения — в частности, об угрозе американского десанта в северокорейском тылу — оказались вполне обоснованными). С рядом очень интересных статей на эту тему в последние годы выступил Шэнь Чжи-хуа. См., например: Shen Zhihua. Sino-North Korean Conflict and its Resolution during the Korean War// Cold War International History Project Bulletin, issue 14/15 (Winter 2003-Spring 2004).

202 Запись беседы И. Ф. Курдюкова (зав. Дальневосточным отделом МИД

СССР) с Ли Сан Чо (посол КНДР в СССР). 9 августа 1956 г.

172Ланьков А. Н. Август, 1956 год: Кризис в Северной Корее

ив переговорах Мао Цзэдуна и Микояна в Пекине, о чем речь пойдет далее. Это пренебрежение, в свою очередь, отражало скрытое противоречие между северокорейскими и китайскими стратегическими интересами в регионе. Несмотря на то, что китайские войска спасли КНДР от неминуемого уничтожения и восстанавливали границу по 38-й параллели, Пекин не собирался жертвовать человеческими жизнями и материальными ресурсами ради достижения «внутренних» целей Ким Ир Сена, то есть ради объединения Кореи под главенством Севера. Тем не менее это недовольство не являлось достаточным основанием для принятия таких решительных мер, как отстранение Ким Ир Сена от власти.

Могла быть и еще одна причина, которая подвигла Пекин на активную или пассивную подержку решительных шагов пхеньянской оппозиции — на тот момент еще скрытая, но нарастающая напряженность в отношениях между Пекином и Москвой. В 1955— 1956 гг. китайские лидеры предприняли ряд действий, направленных на ослабление советского доминирования в коммунистическом лагере. Инцидент в Северной Корее мог быть связан с теми тенденциями, которые в конечном итоге привели к разрыву ки- тайско-советского союза в начале 1960-х гг.

Возможно, мотивы действий китайской стороны накануне «августовского инцидента» станут понятнее, если мы вспомним о польских событиях, происходивших почти в то же время. Летом и осенью 1956 г. Польша стала местом драматического противостояния между реформаторами, во главе которых стоял Владислав Гомулка,

иконсерваторами сталинистского толка. Программа и цели польских преобразователей были примерно такими же, как и у их северокорейских единомышленников: они стремились избавиться от наследия сталинизма и сделать польское общество менее репрессивным

иболее процветающим в экономическом плане, твердо оставаясь при этом в рамках политической и социальной системы советского типа. Москва была серьезно обеспокоена их действиями, причем не последнюю роль в этом играли националистические тенденции, которые в Польше неизбежно приобретали антироссийский и антисоветский характер. Более того, польских реформаторов активно поддерживал народ, причем лозунги, котрые выдвигались массами, отличались большим радикализмом и открытой враждебностью Москве. С точки зрения Кремля, ситуация могла потребовать полномасштабного военного вмешательства, так что в середине октября советские войска в Польше были приведены в состояние повышенной боевой готовности. Однако до применения силы дело не дошло, поскольку реформаторы не только пользовались активной поддерж-

кой почти всего населения, но и сумели договориться со своими противниками-консерваторами. Польские консерваторы, весьма умеренные по сталинистским стандартам, тоже не хотели кровопролития и вовсе не желали расплачиваться жизнями соотечественников за сохранение власти. В результате был достигнут компромисс, приведший к установлению в Польше реформаторского коммунистического правительства. Новые польские лидеры пообещали оставаться надежными союзниками СССР и сдерживать антисоветские настроения в стране, Москва же согласилась, хотя и неохотно, на выдвижение Гомулки на пост высшего партийного руководителя ПНР, и дала свое согласие на проведение в стране реформ, в том числе и достаточно радикальных (Польша, единственная в социалистическом лагере, провела фактическую деколлективизацию сельского хозяйства). Однако в середине октября 1956 г. советская военная интервенция казалась вполне вероятной, приготовления к ней шли полным ходом, о чем был проинформирован и Пекин — главный геополитический союзник Москвы203.

В этой ситуации Мао увидел хорошую возможность продемонстрировать всему миру, кто является истинным защитником и покровителем малых государств и «малых» коммунистических партий. Соответственно, китайцы неожиданно заняли крайне жесткую позицию по польскому вопросу. Они выразили глубокое несогласие с планами советской вооруженной интервенции и настаивали, что польскому народу и партии должно быть предоставлено право самим решать внутренние проблемы. Специальное заседание политбюро ЦК КПК, посвященное обсуждению возможного советского военного вмешательства в польские дела, осудило такое вмешательство, признав его неоправданным. На следующий день, 23 октября, Мао вызвал советского посла и потребовал немедленно сообщить в Москву, что Китай будет протестовать против любых силовых действий советской стороны в Польше204. В данных усло-

2 0 3 Mieczyslaw Biskupski. The History of Poland. Westport, CT: Greenwood Press, 2000. P. 137-139.

2 04 О реакции руководства КНР на венгерский и польский кризис, на основании новых источников, см.: Brothers in Arms: The Rise and Fall of the SinoSoviet Alliance, 1945-1963 / Edited by Odd Arne Westad. Washington: Woodrow Wilson Center Press; Stanford: Stanford University Press, 1998. P. 263-265.

В последнее время обнаружены многочисленные документы, касающиеся китайско-советских разногласий по поводу несостоявшейся интервенции в Польше. См., например: Kramer Mark (translation and annotation). The «Malin Notes» on the Crises in Hungary and Poland, 1956 // Cold War International History Project Bulletin. № 8-9. P. 392; Gluchowski L. W. Khrushchev, Gomulka, and the 'Polish October' // Cold War International History Project Bulletin. № 5. P. 44-45.

174 Ланьков . Н. Август, 1956 год: Кризис в Северной Корее

виях такая поддержка имела решающее значение для польских антисталинистов. На менее официальном уровне китайцы не без некоторых оснований обвиняли СССР в «великодержавном шовинизме» в отношении Польши и постарались, чтобы это мнение стало известно и в Москве, и в Варшаве. По-видимому, в данном случае Мао стремился выглядеть защитником национальной автономии и противником советского давления. Этот мотив широко использовался китайской пропагандистской машиной в 1960-е гг., во времена острого кризиса в советско-китайских отношениях.

Конечно, с позиций сегодняшнего дня нам ясно, что поддержка либеральных реформ и поощрение десталинизации никак не входили в планы Мао. Великий Кормчий в первую очередь стремился закрепить за собой статус нового верховного лидера мирового коммунистического движения. Как справедливо отмечают по этому поводу Чэнь Цзянь и Ян Куй-сун: «К концу 1956 г. отношения Китая с Советским Союзом претерпели существенные изменения. Хотя публично Мао продолжал утверждать, что Москва остается центром социалистического лагеря, в действительности он был уверен, что [он сам] больше подходит для того, чтобы определять принципы, лежащие в основе международных и внутренних отношений социалистических стран»205. Там, где это было нужно, Китай поддерживал десталинизацию (как в случае с Польшей), в других же странах Пекин мог оказаться на стороне консервативных сталинистских сил. Ярким примером последнего может служить Венгрия, восстание в которой было подавлено советскими войсками при полном одобрении и поддержке Мао206.

Все это помогает понять, почему Китай поддержал северокорейских реформаторов летом 1956 г. Как показал пример Польши, антисталинские позиции отдельных групп в руководстве социалистических стран не всегда означали, что китайское руководство не будет поддерживать такие группы. В том случае, если в Пекине считали, что деятельность антисталинистов будет способствовать достижению главной цели китайской дипломатии — утверждению

205 Brothers in Arms: The Rise and Fall of the Sino-Soviet Alliance, 1945-1963. P. 264.

206 Помимо уже упомянутых выше статей об отношении руководства КНР к событиям в Польше, ряд ценных наблюдений и новых фактов о той роли, которую Пекин играл тогда в Восточной Европе, можно найти в статье Чэн Ин-хуна: Cheng Yinghong. Beyond Moscow-Centric Interpretation: An Examination of the China Connection in Eastern Europe and North Vietnam during the Era of De-Stalinization // Journal of World History. № 4. December 2004.

главенства Китая в мировом коммунистическом движении - КНР вполне могла выступить и в поддержку таких сил. При таких обстоятельствах решение Мао одобрить смещение Ким Ир Сена не было неожиданностью. В конце концов в прошлом Ким был офицером Красной Армии и получил верховную власть в Северной Корее он из рук советских военных. Поэтому он воспринимался как, в целом, просоветская фигура, тогда как его главными противниками были политики, традиционно связанные с Китаем. С точки зрения Мао, это давало основания для замены Ким Ир Сена Чхве Чхан-иком или другим членом яньаньской фракции, более расположенным к Пекину и менее зависимым от Москвы (что являлось бы преимуществом в случае разрыва с поднадоевшим «старшим братом»). При этом не играло большой роли то обстоятельство, что такая перестановка должна была совершиться под лозунгами десталинизации и либерализации. В этом случае советские идеи об искоренении культа личности могли использоваться как удобное идеологическое оправдание для действий, которые в конечном итоге были направлены против Москвы и ее господства в мировом коммунистическом движении.

Впрочем, в тот период сами китайские лидеры еще окончательно не отказались от реформаторских лозунгов и идей. Лето 1956 г. было, возможно, самым либеральным периодом во всей долгой истории правления Мао. Как уже упоминалось, в мае 1956 г. в Китае началась кампания «ста цветов». Она продолжалась недолго, всего лишь около года, но это был период, когда Мао был готов терпеть внутреннюю оппозицию в масштабах, немыслимых ни в более ранние, ни в более поздние времена. Так же как «секретный доклад» Хрущёва, эта кампания, о которой хорошо знали в Корее, сформировала ту международную ситуацию, на фоне которой развертывался августовский кризис.

Однако в значительной степени все, что мы можем сказать о позиции Пекина летом 1956 г., остается предположениями и догадками. Позиция Китая, как и причины, по которым он допустил возникновение северокорейской оппозиции или даже прямо поддержал ее планы, остаются на настоящий момент неизвестными. Мы можем только надеяться, что будущие работы китайских и зарубежных историков прольют больше света на этот важный вопрос.

6. АВГУСТОВСКИЙ ПЛЕНУМ

Пленум ЦК ТПК начал свою работу 30 августа, то есть с месячным запозданием, и продолжался два дня. В официальной повестке дня пленума имелось два пункта: итоги визита Ким Ир Сена в СССР и страны Восточной Европы, и положение в здравоохранении. Однако, как и во многих других случаях, официальная повестка дня имела мало общего с действительностью. Главным событием пленума стала атака оппозиции на Ким Ир Сена и его политику. Оппозиция дала бой власти и тут же проиграла это политическое сражение. Вся конфронтация заняла только несколько часов, хотя ее исход определил судьбу Кореи на много десятилетий вперед.

Августовский пленум описывался, хотя бы и кратко, во всех работах по истории Северной Кореи. В официальных северокорейских публикациях он освещался не слишком детально. В 1957-1959 гг. в КНДР вышло немало материалов, в которых рассматривался так называемый «заговор» Чхве Чхан-ика, Пак Чхан-ока и их «приспешников». Их обвиняли в огромном количестве самых разнообразных «преступлений» и в конечном итоге в государственной измене. Тем не менее фактической информации о самом августовском противостоянии в этих текстах почти нет. Вместо фактов они содержат стандартный набор эмоциональных, но крайне расплывчатых обвинений в «контрреволюционной раскольнической деятельности», «антипартийном фракционизме» и, наконец, в «измене»207. Из этих публикаций трудно понять, что же на самом деле происходило на августовском Пленуме.

207 Интересным и типичным образчиком этого жанра является большая статья Ли Сон-уна, пхеньянского партийного босса и гиперактивного участника чисток конца 1950-х гг.: Yi Song-un. P'alwol chOwonhiii-wa tang taeryOlui t'ongil tangyOl [Августовский пленум и единство партийных рядов] // Kunloja. 1959. № 8. Как ясно из ее названия, она целиком посвящена «проискам фракционеров и их пособников».

В этой связи можно упомянуть раннюю работу Нам Кун У (Nam Koon Woo), классическую политическую биографию Ким Ир Сена, подготовленную Со Дэ-суком в 1980-х гг., и недавно опубликованные обзорные работы по северокорейской истории, написанные Ким Хак-чжуном и Чхве Соном208, а также ранние южнокорейские издания, вышедшие до конца 1960-х гг. (хотя последние, по справедливому замечанию Со Дэ-сука, «в высшей степени ненадежны»209). Все эти публикации опираются, главным образом, на информацию, предоставленную перебежчиками, которые, в свою очередь, пересказывали как известные им слухи, так

исведения из закрытых партийных материалов. Краткое (всего один параграф) описание пленума также содержится в книге Хо Ун-бэ, который в своей работе основывался прежде всего на воспоминаниях бывших северокорейских руководителей. К счастью, сейчас в нашем распоряжении есть несколько достоверных, хотя

иогорчительно кратких документов, в том числе рукопись мемуаров Кан Сан-хо и записи интервью с ним. Эти материалы проливают свет на события, произошедшие 30 августа 1956 г. в северокорейской столице. Однако для создания полной картины еще предстоит проделать большую работу и, главное, дождаться появления новых материалов.

Ксожалению, доступные на настоящий момент документы из архивов советского МИДа не очень полезны для детальной реконструкции того, что произошло 30 и 31 августа в Пхеньяне. Советское руководство с самого начала осознало серьезность сложившейся в КНДР ситуации, поэтому большинству материалов, касавшихся августовского пленума, изначально был присвоен весьма высокий уровень секретности, в силу чего они оставались недоступными даже в короткий период относительной открытости архивов в начале 1990-х гг. Немалую роль играет и то обстоятельство, что в критической ситуации обмен информацией и инструкциями шел по телеграфу, а шифропереписка остается недоступной и поныне. Нет сомнений в том, что данные документы физически существуют, но они находятся вне дося-

2 08 Koon Woo Nam. The North Korean Leadership, 1945-1965: A Study of Factionalism and Political Consolidation...; Suh Dae-suk. Kim И Sung. P. 149—152; Kim Hak-jun. Pukhan 50 nyOn sa [50 лет истории Северной Кореи]. С. 189— 192; Ch'oe SOng. Pukhan chOngch'i sa [Политическая история Северной Кореи]. Seoul: Pulp'ich', 1997.

2 09 Suh Dae-suk. Kim И Sung. P. 368 (сноска 36).

гаемости, и, вероятно, в обозримом будущем ситуация не изменится.

Тем не менее среди рассекреченных материалов находится один чрезвычайно интересный документ — запись разговора Ко Хи-ман с Г. Е. Самсоновым, состоявшегося 31 августа, в последний день работы пленума. Ко Хи-ман, тогда — зав. отделом в ЦК ТПК и бывший советский кореец (к тому же приверженец Ким Ир Сена) случайно встретился с советским дипломатом в театре Моранбон. Протокол предписывал дипломатам посещение представления гастролировавшей в КНДР венгерской фольклорной группы210. Согласно отчету, Ко Хи-ман был сильно взволнован конфронтацией на пленуме и, увидев советского дипломата, буквально бросился к нему, чтобы рассказать о произошедшем. Не исключено, что составленный Самсоновым отчет о встрече вообще является самым ранним официальным документом, касающимся «августовского инцидента», ведь зафиксированная в нем беседа состоялась всего лишь через несколько часов после описываемого события и является пересказом впечатлений непосредственного участника конфронтации. Учитывая это обстоятельство, приводим отчет почти целиком:

«Спросил Ко Хи Мана, какие вопросы обсуждались на пленуме ЦК. Он ответил, что в повестке дня стояли два вопроса: об итогах поездки правительственной делегации в СССР и страны народной демократии, о состоянии и мерах улучшения здравоохранения в стране.

Однако, сказал Ко Хи Ман, главным в работе пленума были не эти вопросы, а разгром антипартийной группировки, в которую входили Цой Чан Ик, Пак Чан Ок, Со Хви, Юн Кон Гым, Ли Пхиль Гюль и некоторые другие.

Еще до пленума было известно, сказал Ко Хи Ман, что эта группировка намеревалась использовать предстоящий пленум для антипартийных выступлений против некоторых руководящих деяте-

2 , 0 По сообщению «Нодон синмун» это было выступление венгерского фольклорного музыкального ансамбля в театре Моранбон 31 августа (Нодон синмун. 2 сентября 1956 г.).

Это стремление поддержать политику Ким Ир Сена (вполне возможно — искреннее) не помогло Ко Хи-ману избежать участи многих его товарищей. В течение какого-то времени казалось, что он получил вознаграждение за свою позицию: в 1957 г. Ко Хи-ман был «избран» членом Верховного Народного Собрания, а 1958 г. назначен министром лесного хозяйства. Однако уже в следующем году Ко Хи-ман навсегда исчез с политической арены (См.: Pukhan inmyOng sajOn).

лей партии и правительства. В том числе против Пак Ден Ай, Тен Дюн Тхяка и Хан Сан Ду, считая их прояпонскими элементами, против Цой Ен Гена, Тен Ир Лена, Ким Хэ Ира, называя их бездарными и неспособными руководителями. Более того, сказал Ко Хи Ман, на президиуме ЦК ТПК Цой Чан Ик нападал на Ким Ир Сена за то, что последний сосредоточил в своих руках всю полноту власти в партии и государстве, что им, т.е. Цой Чан Ику и другим стало с Ким Ир Сеном трудно работать. Цой Чан Ик, по словам Ко Хи Мана, бросил на президиуме Ким Ир Сену примерно следующую фразу: сам имеешь власть, сам и работай. Из этого можно сделать вывод, сказал Ко Хи Ман, что Цой Чан Ик добивается того, чтобы Ким Ир Сен уступил ему один из постов: или пост председателя ЦК ТПК, или пост главы правительства. Цой Чан Ик так же резко критиковал взятый партией курс на индустриализацию, когда подавляющая часть населения страны голодает. По мнению Цоя, надо использовать помощь братских стран на улучшение жизни трудящихся. Ким Ир Сен, возражая Цой Чан Ику, сказал, что политика, осуществления которой хочет Цой, проводится в Южной Корее, где американская и иная помощь идет на подачки населению. Мы этого не хотим, и народ этого не хочет. Партия не должна исходить в своей политике только из потребностей сегодняшнего дня, чего хочет Цой Чан Ик. В этом он не получит поддержки у народа.

Ко Хи Ман сказал, что ЦК предвидел возможность выступления на пленуме антипартийной группировки с обвинениями в адрес руководства партии. Так оно и вышло. Первым выступил Юн Кон Гым, заявивший, что в партии господствует полицейский режим, у руководства партии стоят случайные люди, при этом Юн назвал Цой Ен Гена. Пленум квалифицировал выступление Юна как антипартийное. В первый день работы пленума Юн был выведен из членов ЦК и исключен из партии. Этим, сказал Ко Хи Ман, пленум дал понять антипартийной группе, что их действия не останутся безнаказанными.

На пленуме выступали также Цой Чан Ик, Пак Чан Ок, Со Хви

иЛи Пхиль Гюль. Однако и они получили достойный отпор. Цой Чан Ик выведен из состава Президиума и ЦК, Пак Чан

Ок — из состава ЦК. Комитету партийного контроля поручено рассмотреть вопрос об их партийности. Со Хви и Ли Пхиль Гюль исключены из партии.

Со Хви, сказал Ко Хи Ман, будучи председателем объединенных профсоюзов, в своей работе против партии, по-видимому, хотел использовать рабочий класс. Но это ему не удалось осуще-

180 Ланьков А. Н. Август, 1956 год: Кризис в Северной Корее

ствить. Пак Чан Ок, сказал Ко Хи Ман, затаил обиду на руководство партии за критику его ошибок на декабрьском пленуме 1956 г.

Ко Хи Ман сообщил, что Юн Кон Гым, Со Хви и Ли Пхиль Гюль, не дождавшись окончания работы пленума, куда-то скрылись. Их поиски пока не дали результатов»211.

Еще одним источником информации могут служить рукописные мемуары Кан Сан-хо. Хотя сам Кан Сан-хо и не принимал участия в работе Пленума, но в пхеньянской иерархии того времени он занимал высокое положение (замминистра внутренних дел) и соответственно имел возможность обсуждать события с их непосредственными участниками. К тому же, как мы увидим, Кан Сан-хо принимал участие в неудачной погоне за бежавшими в Китай оппозиционерами, и поэтому можно предположить, что в последующие дни и недели он узнал о Пленуме довольно много.

Согласно мемуарам Кан Сан-хо, первым с речью на пленуме выступил Юн Кон-хым. В своей короткой речи, все время прерываемой криками протеста со стороны собравшихся, Юн Кон-хым заявил об «установившемся культе личности Ким Ир Сена» и о том, что «к руководству допущены безответственные личности». Чтобы внести ясность, он назвал имя Чхве Ён-гона и, как указывал Кан Сан-хо, даже задал риторический вопрос: «Каким образом бывший лидер мелкобуржуазной партии вдруг оказался одним из руководителей ТПК?»212 Однако выступление Юн Кон-хыма не достигло того результата, на который рассчитывали заговорщики - никто не поддержал выдвинутых им обвинений. Приверженцы Ким Ир Сена немедленно заклеймили речь как «антипартийную провокацию» и отвергли все обвинения как безосновательные213. По воспоминаниям Кан Сан-хо, Чхве Чхан-ик и другие оппозиционеры тоже попытались выступить, но оказались не в состоянии склонить участников Пленума на свою сторону: все их слова буквально утонули в шуме и враждебных выкриках.

Имеется еще один, довольно неожиданный документ, напрямую касающийся августовского противостояния. 7 сентября 1956 г., то есть всего через неделю после пленума, Пхеньян посетила ал-

211 Запись беседы Г. Е. Самсонова (первый секретарь) с Ко Хи Маном (зав. отделом ЦК ТПК по строительству и транспорту). 31 августа 1956 г.

2 12 Это являлось намеком на уже рассмотренный нами эпизод из карьеры Чхве Ён-гона, который долгое время номинально являлся председателем Демократической партии.

2 13 Мемуары Кан Сан-хо (рукопись, экземпляр из архива автора) и интервью с Кан Сан-хо. Ленинград, 31 октября 1989 г.